Маленький, как слон

      Когда Изуку просыпается, вокруг царит тишина, и он тут же настораживается.              Тишина? В лесу? Изуку привык к постоянному фоновому шуму, поэтому его отсутствие невольно напрягает. Сердце колотится о рёбра, сотрясая грудную клетку и мешая ему дышать. Он пытается подскочить на лапы, но шипит от боли и тут же падает обратно.              Его лапам стало хуже. Болят дико — пульсируют пуще прежнего, и с каждым шагом ему будто вкалывают шипы между пальцами. Изуку настолько не по себе, что его немного мутит.              Айзавы нигде нет. Он его не видит и не слышит.              Изуку медленно подползает к краю скалистого выступа, под которым они спали, пытаясь выглянуть в лес. Снаружи ни ветра, ни признаков жизни, но, что самое главное, ни следа Айзавы-сенсея.              Ну, зашибись. Потрясающе! Изуку не сможет себя защитить, если злодей… или крупное животное решит наведаться сюда и напасть на него. Вот и правда бесполезный «деку».              Он меня… оставил? Изуку тут же качает головой. Нет, не глупи. Он бы так не поступил.              Он вполне уверен, что Айзава вернётся, куда бы он ни ушёл, но не уверен, что Айзава сможет постоять за себя. Его ведь ранило прошлой ночью, так? Он не в лучшей форме и почти наверняка двигается медленнее обычного.              Откуда Изуку знает, вернётся ли Айзава живым? И ушёл ли он вообще по своей воле? Вдруг его ночью утащил какой-нибудь хищник.              Но Изуку ведь такое не проспал бы, правда? Он бесполезный, но не настолько.              Изуку стискивает зубы и заставляет себя сесть. Кости будто раскалываются, как лучины.              Твою мать. Почему ему за ночь стало настолько хуже? Он думал, что пережил драку более-менее успешно! Жалкое зрелище. Явно какое-то наказание свыше. Другого объяснения тому, что Изуку застрял один в лесу, обездвиженный, просто нет.              Изуку хмурится, решительно игнорируя боль, и находит взглядом покачивающееся неподалёку дерево. Он намечает его своей «целью». Если дойдёт до туда, то можно считать, что с ним всё нормально. Наверняка он просто нафантазировал! Не так уж он и ранен.              Он приподнимает лапу и ставит её на землю чуть впереди, проглатывая стон, когда всё в его руке будто вспыхивает жидким огнём от боли. Но лапу он не убирает. Ставит следом вторую и с трудом, но продвигается вперёд.              Изуку видит только дерево. Он ковыляет к нему и проходит где-то метр, но наступает на острый камень. Его подкашивает, и он падает лицом в землю.              Справедливости ради, он это заслужил.              Он тяжело дышит, пытаясь собраться. Следующая попытка уже не такая мучительная, но, наверное, потому что он просто не думает от боли. Он внимательнее следит за тем, куда ставит лапы вместо того, чтобы смотреть на дерево, и это немного помогает.              Шаг. Другой. Его будто охватывает оцепенение. Хорошо ли это? Тренировки по выживанию с Цементосом говорят об обратном, но пока лучше об этом не думать.              Он не может расслабиться. Ему нужно поправиться, ради Айзавы.              За полпути до дерева он упал ещё два раза. На четвёртый раз Изуку хочется плакать. На самом деле, он, похоже, и так заплакал. Его глаза жжёт, и они взмокают, а в груди что-то болезненно сжимается — прямо как вчера, когда на него кричали. Он зажмуривается и снова пытается дышать ровнее.              Что хуже, на улице стоит страшная духота. Солнце ещё даже не так высоко, но ощущение такое, будто Тодороки спустил тормоза со своей причуды. Изуку облизывает сухие губы, резко захотев пить.              Может, ему следовало остаться в тени под выступом. Он только позорится…              — Тебе стало хуже, так? — приглушённым голосом спрашивает Айзава, показываясь из-за кустов рядом. Он подходит ближе и роняет двух зажатых во рту мышей на землю перед Изуку.              Вот и завтрак подан.              Изуку моргает, молча удостоверяясь, что это и правда Айзава, а не галлюцинация. Изуку даже не слышал его! Он, конечно, особо не прислушивался, но всё же.              Блин, Изуку, возьми себя в руки! Ты такими темпами себя угробишь! Или что похуже — твой непрофессионализм угробит учителя.              Изуку не может даже толком поприветствовать его. Он прочищает горло, осознавая, что всё ещё лежит на земле после последнего падения, теперь в тени Айзавы. Ну, хоть не под солнцем.              — Да нет, я… Я думаю… — он умолкает, ведь что тут скажешь? Если он сознается, что не может даже опереться на лапы, то это докажет, что Айзава был прав вчера вечером. А Изуку вёл себя как ребёнок.              Он покажет, насколько на самом деле слаб.              Но и наврать Изуку тоже не может. Воспоминания об атаке всё ещё слишком свежи.              — Да.              Айзава наклоняется и нюхает лапы Изуку; того передёргивает от холодного носа учителя. Айзава внимательно осматривает их в поисках синяков или царапин — по крайней мере, Изуку так предполагает. Нет ведь у Айзавы каких-то целительных сил или рентгеновского зрения в кошачьем обличье? Едва ли, хотя было бы круто.              — Так я и думал, — бормочет Айзава больше для себя. Он вздыхает и пихает мышь побольше в сторону Изуку. — Держи. Тебе нужны все возможные калории.              — Сенсей, я в порядке, честно. Вам не нужно давать мне…              — Я не спрашивал твоё мнение, — прерывает его Айзава опасным тоном.              Изуку резко закрывает рот. Он прижимает уши к голове и смотрит на мышь. Поспорить хочется, но вот выслушивать очередную лекцию не хочется. К тому же, он верит, что Айзава знает, что делает.              На шее мыши видны следы зубов. Из них капает кровь, пачкая коричневую шёрстку, и у Изуку сворачивает живот. Ну, хоть не крыса что ли…              Айзава исчезает в кустах, оставив Изуку начать завтрак одного. Но вскоре он возвращается с кучей мокрого мха во рту.              — Там дальше есть пруд, — поясняет он, кладя мох рядом с Изуку, и садится в метре от него со своей мышью. — Тебе должно этого хватить до тех пор, пока мы не вернёмся к ручью.              Изуку кивает, больше думая о еде. Мышь всё же не попадает в список его любых блюд. Он бы с радостью променял её на любую птицу. Мышь какая-то… слегка хрустящая. И холодная. И мягкая до противного.              Но он всё равно разделывается с ней всего за пару минут. Может, дело в том, что он кот, но на вкус мясо всё равно ничего — странное, но ничего так. Если забыть про отвратительную текстуру и тот факт, что это, блин, дикая мышь из леса, то даже вкусно!              Изуку облизывается и тянется к влажному мху, в котором оказывается намного больше воды, чем он ожидал. Она холодная, и он никак не может напиться. Он даже и не замечал, как сильно его извела жажда.              Айзава, который тоже доел, просто сидит и смотрит куда-то в лес. Его усы подрагивают, а рот приоткрыт, чтобы усилить обоняние. С навострёнными ушами и подёргивающимся хвостом, Айзава — само воплощение героя начеку, даже в обличье кота.              Это пробуждает в Изуку какую-то решимость. Он должен справляться лучше. Он должен стать лучше, чтобы учитель мог им гордиться.              Айзава оглядывается на него, будто почувствовав взгляд Изуку. Он прищуривается, и ко всему телу Изуку тут же приливает жар от такого внимания. Учитель над чем-то размышляет, причём усиленно, и Изуку это не нравится.              Он резко вспоминает его вчерашние слова о том, что их разговор не окончен. Им придётся всё это обсудить, а от таких планов ни один ребёнок или ученик не будет в восторге.              Изуку очень надеется, что Айзава не будет снова его отчитывать. Может, он вообще про это забыл!              Он невинно улыбается, показывая острые зубы в попытке разрядить атмосферу. Айзава что-то ворчит и встаёт. Он быстро потягивается, выгибая спину и выпуская когти.              — Всё. Нам надо двигаться дальше, а то вчера мы и так потеряли время. Как думаешь, сможешь идти?              Изуку опирается на другую лапу, слегка удивляясь тому, что избежал очередной лекции от Айзавы, но чертовски этому радуясь. Он старается встать прямо на все четыре лапы, но они тут же начинают дрожать и его ведёт из стороны в сторону.              — Простите, я не знаю, — выдавливает он через стиснутые зубы.              — Сильно болят, когда ты на них опираешься?              Какой опасный вопрос. Изуку не уверен, как на него ответить. Соврать, чтобы не волновать учителя, или сказать правду?              — Ну… чуть-чуть.              Очень болят.              Айзава, похоже, всё равно ему не верит, качая головой и в очередной раз осматриваясь.              — Так или иначе, тебе очень повезло. Тебе могло конечности оторвать, Мидория. Использовать причуду с такими рисками было глупо.              — Но ведь сработало же, — бормочет Изуку, не подумав.              — Чего-чего?              Сердце Изуку уходит в пятки.              — Ничего, сенсей!              Будь проклят мой большой рот.              Явно недовольный Айзава возвращается к нему, удостоверившись, что им ничего не угрожает, и Изуку снова широко ему улыбается, чуть прижимаясь к земле.              Не успевает он и что-то сказать, как огромные челюсти хватают его за загривок и с лёгкостью поднимают с земли.              — Тебе пока ходить противопоказано, — поясняет Айзава приглушённым шерстью во рту голосом. — А то лапам ещё хуже станет. Нужно дать им время зажить.              — Но они уже и так зажили!..              Его игнорируют.              — Я пронесу тебя столько, сколько смогу, и мы передохнём. Думаю, мы успеем пройти хорошую дистанцию.              Глаз Изуку дёргается, и он еле сдерживается, чтобы не возразить. Такой «транспорт» заставляет Изуку чувствовать себя совсем бесполезным, но какие у них есть варианты? Айзава прав. Формально Изуку мог бы идти через силу, но это явно будет медленно. Он и обычно-то едва поспевает за учителем, а в таком состоянии? Не факт, что они и километр прошли бы.              Если они хотят выбраться отсюда поскорее, Айзаве придётся либо какое-то время нести Изуку, либо оставить его в лесу и потом вернуться за ним.              Изуку мог бы и догадаться, какое решение примет его учитель.              Висит он молча. Если совсем начистоту, у него болит шея. Всё тело напряжено, будто парализовано, но он уже успел привыкнуть к этому ощущению, ведь Айзава нёс его не впервые.              Но ему всё равно досадно. Изуку чувствует себя обиженным, униженным и выжатым — причём одновременно. Каждый раз, когда он моргает, перед глазами упорно вспыхивают воспоминания с прошлого вечера: вытянутые когти, огромные острые зубы барсука и пролитая им кровь.              В таком положении ему даже отвлечься не на что. Он может лишь глазеть по сторонам и прислушиваться к звукам леса, но даже это вскоре ему надоедает. Он уже столько раз видел эти деревья, кусты, мелких белок и мышей, что, кажется, скоро потеряет рассудок.              Задней мыслью Изуку задаётся вопросом, а не болит ли челюсть Айзавы, когда он его несёт. Изуку знает, что он маленький, а для Айзавы, наверное, вообще пушинка, но всё же.              Он смотрит на свои дурацкие лапы, которые подвели его в самый ответственный момент, и корчит мину. Всё из-за того, что он такой слабый. Ему нужно стать быстрее, чтобы такое больше не повторилось.              Ноша в виде Изуку на Айзаву и впрямь никак не влияет. Он трусит через лес, перепрыгивает через упавшие деревья и скрывается в кустах от животных покрупнее. Иногда он опускает Изуку на землю под собой, чтобы хорошо принюхаться или осмотреться, но в остальном он ни разу не отпускает его.              Если у Айзавы что-то болит или он устал, то Изуку об этом не узнает, потому что Айзава — мастер скрывать такие вещи.              Но какое-то время спустя, когда солнце едва-едва начинает клониться вниз, Изуку осторожно ставят на землю возле берега реки, вдоль которой они передвигались. Он отряхивается, хрустнув шеей, и довольно вздыхает, радуясь передышке.              Они пьют свежую воду и отдыхают, а Айзава умудряется поймать рыбу размером почти с самого Изуку! Причём ловит он её с такой лёгкостью, что Изуку вновь поражается тому, откуда он столько всего знает. Как он всему этому научился?              — Я думаю, вы были котом в прошлой жизни, — говорит Изуку чуть позже, пережёвывая рыбу. Он сидит перед Айзавой, и они оба перекусывают. Судя по плавникам и блёклому цвету, учитель поймал сива.              Если так, то это вообще-то деликатес; их даже найти обычно непросто.              — Не говори с полным ртом, — отвечает Айзава.              — А, извините! — Изуку проглатывает кусочек рыбы и наклоняет голову назад. — Но в моих словах есть доля правды, сенсей! Сами посудите, вы превратились в кота, а ведёте себя как ни в чём не бывало, так что я склонен верить, что у вас есть опыт.              — Или я просто умею адаптироваться к разным ситуациям, — возражает Айзава, вытирая лицо лапами. — Работа обязывает, как-никак.              — Знаю! Но всё же. Вы даже котом такой сильный, это очень круто.              Айзава как-то странно на него смотрит, а потом поднимает взгляд на небо.              — Уже поздно. Мы ещё можем пройти приличную дистанцию до темноты, так что пошли, — чёрный кот пригибается к земле, взмахивая хвостом по опавшим листьям. — Залезай мне на спину.              Изуку было автоматом слушается его, но всё-таки притормаживает.              — Э, что?              — Залезай. Я знаю, что ты ненавидишь болтаться, да и вряд ли это удобно, так что попробуем по-другому. Это нам обоим на пользу, — его уши раздражённо дёргаются. — Давай быстрее, парень. Колени у меня уже не те.              Изуку послушно залезает на него, но не удерживается и фыркает.              — У котов нет колен в нашем понимании, сенсей. Они находятся ближе к телу, а те суставы, что мы принимаем за колени, вообще смотрят в обратную сторону.              Изуку успешно залезает на спину Айзавы, и тот выравнивается.              — Отлично. Держись когтями.              — Когтями? Вам же будет больно!              — Поверь мне, — отвечает Айзава, — не будет. Скажи, как будешь готов.              Изуку не уверен, стоит ли ему обижаться на этот подкол или нет, но он вытягивает когти и впивается ими в плечи Айзавы, чтобы не упасть. Когда Айзава встаёт, не подавая признаков того, что ему больно или не удобно, Изуку говорит, что он готов.              Что сказать, так и впрямь намного лучше. Тело не зажимает, и Изуку даже может прилечь. А ещё он чувствует себя намного выше! И может смотреть по сторонам и оглядываться, а значит предупреждать Айзаву об опасности.              Изуку хотя бы не будет совсем бесполезным.              Айзаве, кажется, так тоже удобнее, хотя он довольно часто зовёт Изуку, удостоверяясь, что с ним всё в порядке и он начеку.              Так они и идут. Идут вплоть до ночи и находят небольшую, уютную полянку между колючими кустами, где можно переночевать. Утром они просыпаются, завтракают (благодаря потрясающим охотничьим навыкам Айзавы), снова идут весь день с Изуку на спине у Айзавы и продолжают держаться реки, когда она резко поворачивает.              Айзава говорит, что это хороший знак, но вот Изуку как-то не уверен.              К следующему дню он поправился достаточно, чтобы идти самостоятельно! Сам Изуку этому несказанно рад, а вот его учитель, которого он уже наверняка достал, не особо.              — Вау! Айзава, смотрите! Вау! — Изуку хвостом показывает на забавную птицу, шагающую подальше от них. Звучит он поражённо. — Сенсей, посмотрите, как она неловко ходит! Я таких птиц в городе не видел.              — Потому что она дикая, — с каменным лицом выдаёт Айзава, даже не тормозя. — Не отставай.              — Эй! — шуршат листья, и из куста показывается вторая птица побольше, и она присоединяется к первой. — Сенсей, смотрите! Похоже, это парочка!              — Замечательно. Пошли.              — Крупный, наверное, самец. Посмотрите, у него шея совсем другая. Это гуси какие-то? Точно! Блин, как здорово! Они… — он снова ахает, даже более драматично, когда из-за крупной птицы показывается куча маленьких. — Сенсей, сенсей, это целая семья! — Изуку подпрыгивает на месте с горящими глазами. — Колония. Как круто!              Айзава поворачивается обратно и поднимает Изуку, возвращая его на тропинку. Он слишком устал, чтобы поднимать голос. К сожалению, случается это не в первый и не в последний раз.              Изуку и правда очень любопытный. Он не может это объяснить, но в кошачьем обличье он почему-то чувствует себя младше обычного. Или ему просто кажется? Да быть не может.              Но Айзава никак это не комментирует (по крайней мере, Изуку от него ничего не слышит), так что, наверное, ничего страшного.              Они уже скоро вернутся домой и получат ответы на все свои вопросы.

* * *

      Одним вечером Изуку предлагает поспать на деревьях, заявив, что это будет «интересный, бесценный опыт» и что вообще так безопаснее, чем спать на земле.              Возражений у Шоты не находится. К тому же, деревья снова стали потолще и понадёжнее, так что он соглашается с учеником.              Он разрешает Мидории найти место, и тот выбирает неплохое дерево с дуплом ближе к верхушке — они залезают на него. Шота пускает Мидорию вперёд, чтобы поймать его, если вдруг что пойдёт не так. Его лапы зажили не полностью, так что такая вероятность есть.              Шоте приходится пару раз его подтолкнуть, но залазит Мидория без происшествий. Вот только он лезет ещё выше, мимо дупла, а на взволнованные оклики Шоты отвечает, что карабкается очень осторожно… и тут же исчезает в густой листве.              Иногда Шота задумывается, откуда в нём столько наглости. Явно не от матери. От Всемогущего, наверное.              Слегка обеспокоенный и раздражённый Шота быстро лезет за ним, впиваясь когтями в трещины в коре, чтобы не соскользнуть. Когда он вылазит из листвы, все мысли о том, как отругать Мидорию, улетучиваются у него из головы — от вида с вершины он лишается дара речи.              С земли небо почти не видно. В глухом лесу над головой одни ветки да листья. Они прикрывают почти всё небо, но здесь, над кронами, им прекрасно всё видно.              Сверху им моргают тысячи горящих звёзд, и эти огоньки притягивают к себе взгляды котов, не отпуская.              Пейзаж такой ясный и живописный, что даже Шоте приходится присесть на покрытую листьями ветку и просто насладиться. Меж звёздами видны оттенки фиолетового, зелёного и синего, отблески галактик или отражение света — Шоте не ведомо, да и всё равно. Его вполне устраивает созерцать эту красоту.              — Так красиво, — выдыхает Мидория, присевший неподалёку. — Жаль, никак не сфотографируешь.              Шота не говорит ему, что вряд ли это получится хорошо запечатлеть даже на самый современный телефон — звёзды вообще редко хорошо получаются на камеру. Пусть мечтает.              Вскоре ученик подходит к нему и ложится рядом, наверное, потому что снова похолодало. Шоте видно, как у него в глазах отражаются звёзды, отчего они блестят ярче обычного. Мидория выглядит очень счастливым, Шота давно его таким не видел, хотя он и не эксперт в его эмоциях. Последнее время он особо за ним не следил (до недавних событий), так что, может, Мидория всегда ходит таким счастливым, а Шота просто этого не видит.              Как бы там ни было, в лесу он точно впервые выглядит таким радостным. И будто в попытке загладить вину за все свои предыдущие промахи, Шота решает приглядеться к Мидории.              Он и впрямь слишком безрассуден. Иногда Шота задаётся вопросом, о чём он только думает. Ему хочется узнать, почему он так мыслит — если конкретно, то почему его мировоззрение зиждется на принципе «моя жизнь не имеет никакого значения в сравнении с жизнями окружающих, поэтому они у меня всегда будут в приоритете». Шота задумывается, откуда в нём появилось такое мышление в столь юном возрасте. Чаще всего таким вещам учат и учатся. Люди такими не рождаются. По крайней мере, не до такой степени.              Поэтому он подозревает, что и Мидория либо наслушался об этом от кого-то, либо сам пришёл к таким выводам после какого-то неприятного опыта.              Мидория резко ахает, отвлекая Шоту от его мыслей, и подскакивает на все четыре лапы. Он молнией запрыгивает на спину Айзавы, и тот невольно пыхтит. Котёнок упирается лапой в голову учителя, и, видимо, пытается встать повыше.              — Падающая звезда! Вы видели?! Сенсей, вы видели? Прям над нами пролетела!              Айзава дёргает усами и приподнимает голову, чуть сдвинув Мидорию.              — Да, видел.              — Так круто! Жаль, что Каччан не с нами. И Иида тоже. И Тодороки! Он вообще любит звёзды! Как-то поделился со мной, когда мы гуляли! И Урараке бы явно понравился красивый вид, правда? Да и всем остальным девочкам тоже! — тут он немного притихает, а улыбка сползает с его лица. — Всему классу понравилось бы.              Шоте и не нужно видеть лицо Мидории, чтобы услышать грусть в его голосе. Он скучает по дому — наверное, уже давно, но только сейчас сознаётся в этом вслух. Шота его понимает и ни в чём не винит. Он и сам скучает по теплу мужа, по смеху друзей и даже по выходкам учеников. Прошла лишь неделя, но по ощущениям — целая вечность.              Они оба готовы вернуться домой.              Шоте хочется как-то отвлечь своего ученика от грустных мыслей, и слова срываются с языка сами собой:              — Два раза.              Мидория слезает с него и хмурится.              — Что?              — Несколько дней назад ты спросил, сколько раз меня похищали, — когда Изуку вспоминает, о чём речь, он продолжает. — Два раза. Один раз был запланированный и под контролем, а другой нет.              Глаза Мидории тут же наполняются тревогой.              — Вы были один? В тот другой раз?              — С Миком, кстати.              — Ох, надо же, — Мидория смотрит на небо и задумчиво хмурится. — Страшно было, наверное.              — Да, — честно отвечает Айзава, пытаясь угомонить ускорившееся в груди сердце. Он обсуждал тот случай лишь с Хизаши и полицией, поэтому даже говорить об этом до сих пор было нелегко. Но он справится. Ради Мидории — справится. Может, оно и к лучшему. — Я думал, что он не выберется. И он едва там не остался.              Мидория отвечает не сразу, и его голос мягок, но в то же время нагружен эмоциями.              — Я не знаю, как поступил бы в такой ситуации. Меня коробит от одной только мысли, что мои друзья могут пострадать.              Он вроде не ждёт никакого ответа, а Шоте и сказать на это нечего, поэтому воцаряется уютная тишина. Он даёт мальчику время всё обдумать, надеясь, что его присутствие хоть как-то поможет Мидорие взять себя в руки.              Но вскоре даже Шоте становится как-то холодно, и он встаёт.              — Пошли, парень. Пора спать.              — О-оу, да ладно вам! Ещё пару минут? В городе мы такого больше не увидим! Тут так красиво!              Шота качает головой.              — Посмотри на луну. Мы такими темпами отдохнуть не успеем.              Мидория вздыхает, но послушно встаёт. Он тормозит перед тем, как начать спускаться, явно не желая расставаться с прекрасным пейзажем, поэтому Шота подталкивает его носом — аккуратно, чтобы не скинуть с ветки.              Парень чуть вскрикивает от неожиданности, но быстро спускается до дупла и тут же сворачивается у дальней стенки. Место Мидория выбрал хорошее, внутри есть куча мха и листвы для тепла и уюта.              Нос Шоты вполне уверен, что гнездо пустует, но он решает немного посторожить на всякий случай.              — Я ещё даже не устал, сенсей, — зевает Мидория, кладя подбородок на лапы. — Мы могли бы ещё часик посидеть там.              — Верю, — отвечает совершенно не впечатлённый Шота, даже не оглядываясь, внимательно смотря наружу. В лесу стоит гробовая тишина за исключением редкого чириканья птиц и чирканья ползающих по дереву насекомых. Шелест листвы тоже вгоняет в сон.              Шоте хотелось бы завесить вход в дупло какими-нибудь лозами, чтобы хищники не могли тихо залезть внутрь. Но само дупло весьма высоко от земли, так что они должны быть в безопасности.              — Прям как АСМР-видео, — бормочет Мидория с закрытыми глазами. Шота чуть откидывает голову назад, фыркая.              — Какое-такое видео?              — Ну, знаете, звуки природы. Водопады и грозы. Такие мне нравятся больше, чем звуки китов, — будто чувствуя, что Айзаве это ничего не объяснило, Мидория продолжает. — Мне трудно засыпать дома. Иногда, если прям вообще не получается, я слушаю звуки леса в одном наушнике, чтобы расслабиться. Прям как здесь. Но… тут звучит лучше. И по ощущениям тоже.              Шота едва дослушивает его до конца, мысленно зацепившись за одну-единственную фразу:              — Ты плохо спишь? — спрашивает он.              — Да? — Мидория устало приоткрывает глаз. — А разве… разве так не у всех, Айзава?              Нет, хочется ответить Шоте, но он сдерживается. Нет, не у всех. Даже если для тебя это норма, всё равно нужно с кем-то посоветоваться.              Шоте пришлось точно так же советоваться, когда он был в возрасте Мидории.              — Сон очень важен, Мидория, особенно для старшеклассников твоего возраста. Когда вернёмся, расскажи об этом Исцеляющей Девочке, чтобы она убедилась, что у тебя нет каких-либо фоновых проблем. Или хотя бы с мамой поговори, ясно?              — Хорошо, — бормочет Мидория, засыпая. — Я обещаю.              Обещания Шота не ожидал, но он рад его слышать. Когда луна выходит в зенит и даже птицы окончательно затихают, Шота покидает свой пост и уходит в тёмную часть дупла. Мидория снова дрожит от холода, и Шота ложится рядом.              Что бы он там ни говорил, выглядит котёнок дико уставшим, а его шерсть топорщится во все стороны. Он еще и весь в колючках и репейнике, едва ли ему удобно так лежать. Такими темпами Шота скоро на нём и блох увидит! Когда Мидория вообще в последний раз умывался?              Обычно Шота отчитал бы его, потому что за собой надо следить, но в этот раз у него язык не поворачивается. Положение у них совсем не простое, какие могут быть претензии к Мидории? Шота и сам-то едва держится, чего он может ожидать от ребёнка практически без опыта?              Он инстинктивно наклоняется вперёд и начинает лапой приводить шерсть Мидории в порядок. Получается с трудом, поэтому он чуть пододвигается и меняет тактику, прилизывая шерсть и одновременно убирая с неё колючки и насекомых. Им обоим дико повезло, что они умудрились не подцепить клещей.              Мидория начинает тихо урчать, чуть ли не похрапывая, и Шота прилизывает последний торчащий клочок шерсти от его шеи до ушей, слегка пригладив его лапой для пущего эффекта. Вот и всё, теперь шерсть Мидории снова выглядит гладкой и ухоженной.              Шота широко зевает и устраивается поудобнее. Он не обращает внимание на то, как Мидория прижимается к нему поближе, чуть ли не исчезая в его пушистой шерсти возле груди. Он прикрывает ученика хвостом, чтобы тот не дрожал, и поворачивается так, чтобы лежать между ним и входом в дупло.              Одну ночь Шоте можно быть и понежнее.

* * *

      На следующий день ближе к вечеру они-таки добираются до пункта назначения.              Изуку первым замечает мелькающие из-за тонких деревьев городские огни. Когда он слышит знакомые звуки людей и сигналящих машин, на него будто что-то находит. Сердце подскакивает аж до горла, и он несётся вперёд чуть ли не по воздуху.              — Айзава! — зовёт он громким, радостным голосом. — Сенсей, вы слышите? Смотрите! Вон там!              Сам он уже сорвался с места и ракетой летит в сторону города, по которому так соскучился за эту неделю.              Айзава, который изучал какие-то следы в паре метров от него, кричит подождать, но тут же следует за ним.              Изуку вырывается из лесной зоны и резко тормозит, чтобы не сорваться с выступа, на котором они оказались. Перед ним раскидывается ночной город, прямо как с картинки. К небу тянутся здания самых разных форм размеров, моргая огнями, будто подзывая их к себе.              В небе видна пара самолётов, и Изуку слышит вдалеке какую-то шумиху, подозрительно похожую на стычку со злодеем.              Всё это — музыка для его ушей.              — Мы вернулись, — восхищённо шепчет он, когда Айзава ровняется с ним.              — Это не Мусутафу, — бормочет учитель, — но уже что-то. Теперь мы поймём, куда двигаться дальше.              Тут мимо них снизу мчится поезд, исчезая в темноте на горизонте.              — Думаете, мы сможем залезть на поезд? — чуть ли не усмехаясь, спрашивает Изуку.              — Куда мы денемся. Пошли, уже темнеет.              Айзава находит безопасный спуск с выступа и ведёт Изуку через разросшуюся траву к немного убитой ямами дороге. До самого города нужно пройти подальше, но это уже явно не дикая природа.              Айзаве приходится несколько раз окликать Изуку, чтобы тот не убегал вперёд — настолько он рад выбраться из леса.              Они спешно перебегают через пути и заходят в пригород.              — Мы не сильно далеко от дома, — говорит ему Айзава, приглядываясь к указателям на плохо освещённой улице. — На поезде отсюда где-то час, если без задержек.              До Изуку медленно, очень медленно доходит, что они справились и выжили — мысль осеняет его, как падающий с дерева лист.              — Вау, — выдыхает он безо всяких комментариев, и Айзава фыркает.              — Расслабляться рано. Не отходи от меня ни на шаг. В городе опасно, особенно ночью, — он прищуривается. — В мире столько преступности и жестоких людей, что тут опаснее, чем даже в лесу, пожалуй.              Изуку, который очень хочет напомнить учителю об атаке барсука, выразительно смотрит на него: «Серьёзно?».              Но не успевает он спросить, откуда у Айзавы такая уверенность, как он замечает небольшой мост над поблёскивающим ручьём. Изуку ахает, тут же погружаясь в воспоминания.              Да, он знает этот город! Ещё как! Он маленьким приезжал сюда с мамой, тётей и всей семьёй на каникулы!              Изуку подпрыгивает на месте, и его лапы глухо стучат о красную древесину.              — Это мост, с которого Каччан меня однажды спихнул! — радостно объявляет он.              — Чего.              — Да! Это он пошутил так, когда мы были маленькие, — Изуку хмурится. — А досталось в итоге мне, по-моему. Потому что плавать в ручье нельзя.              Айзава сокрушённо качает головой и встаёт так, чтобы оказаться между Изуку и какой-то парочкой, которая идёт им навстречу. Они умиляются котам, но не останавливаются их погладить и не подзывают к себе.              Тут Изуку начинает об этом задумываться.              — Сенсей, как думаете, мы сможем убедить кого-то в том, что это мы?              Айзава всё оглядывается по сторонам.              — Сомневаюсь.              — Может, стоит хотя бы попытаться? Они могли бы связываться с директором Незу вместо нас? Или с полицией?              — Даже если мы умудримся наладить контакт с незнакомцами, это слишком опасно. Они могут нам навредить. Лучше не рисковать лишний раз.              Изуку морщится.              — Но это ведь больше времени займёт?              — Не так много, как какая-нибудь очередная котастрофа.              Знаете, в чём-то он прав.              Изуку понимает, что учитель просто перестраховывается, но он всё равно немного разочарован. Они даже не знают, временная ли эта причуда с превращением или нет. Что, если им нужно вернуться и найти тех злодеев до какого-то времени? И если они не успеют, то останутся котами навсегда? Им некогда тратить тут лишнее время.              Но… Айзава, вроде, не сильно обеспокоен, так что, наверное, это просто Изуку паникует на ровном месте. Нужно ведь доверять учителю, так? И он доверяет!              Они заходят глубже в город, двигаясь в направлении ближайшей станции, и Изуку молча анализирует новые виды и запахи. Вокруг темнота, а он по-прежнему видит весьма неплохо, к чему он так и не привык. Теперь он замечает такие детали города, которые раньше не видел, чем немного гордится.              А запахи-то! Все его органы чувств будто выкрутили на максимальные настройки, и ему это нравится! Он чует тысячи запахов людей, которые прошли по этому же тротуару, и даже отличает запахи грызунов и собак. Здесь они намного сильнее, чем на тропинках в лесу.              Завершается его небольшое приключение на какой-то городской площади. Здесь народу намного больше, но зато машин не очень много.              Там они замечают светящиеся рекламные щиты с собственными лицами и именами и жирной подписью «ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ». Написано, что их ищут уже неделю и будут благодарны любой информации или наводкам.              Уже через несколько секунд объявление сменяется предупреждением о каких-то сбежавших злодеях — вооружённых и опасных, судя по всему.              В общем, очередной будний день в городе.              Изуку удивлён, что их вообще ищут в этом городе. Он не знал, что их влияние распространилось так широко.              Ему вроде и приятно от этого осознания, но в то же время как-то пусто.              — Если где-то поезда ещё и ходят, то только на той станции, которая где-то километрах в трёх отсюда. Надо поторопиться, — говорит ему Айзава, ускоряясь.              Изуку старается поспевать за ним, и у него даже более-менее получается, но его лапы снова начинает сильно покалывать. Настолько сильно, что он невольно морщится, пытаясь не тормозить и не жаловаться.              Почему так не вовремя? Мы ведь почти дома!              Он приостанавливается и потряхивает лапами, одной за другой, чтобы улучшить кровоток.              — Подождите! — выкрикивает он, подрываясь было за Айзавой, который остановился и ждёт его на углу улицы.              Но тут что-то привлекает внимание Изуку, и он поворачивается в сторону суматохи.              Он слышит, как радостно пищит маленькая девочка и увлечённо говорит по телефону женщина. Мама с дочкой, судя по всему.              Изуку не понимает, почему его инстинкты отчаянно бьют тревогу, хотя вроде как всё нормально, как вдруг что-то происходит.              Девочка прыгает по лужам на краю дороги у самого тротуара. На ней рюкзак, за который её придерживает мама, но этого «поводка» оказывается недостаточно.              Подпрыгнув в очередной раз, она приземляется на неровный асфальт на дне лужи и спотыкается. Девочка выскальзывает из лямок рюкзака с и ахом падает на руки и колени.              И тут выезжает грузовик.              Яркие фары освещают часть её тела. Но она слишком маленькая, ей только лет пять-шесть, и, боже, водитель её попросту не видит.              Огромный грузовик с четырьмя дверьми превышает где-то километров на пятнадцать, и ему светит «зелёный». У него нет причин тормозить. Он не остановится.              Да, есть у Изуку привычка тут же представлять худший сценарий из возможных, но тут он готов поклясться, что его опасения оправданы. Опасность самая настоящая.              Ребёнок умрёт — она только-только пытается встать на ноги, а грузовик уже несётся к ней. Ещё секунд восемь, и всё. Изуку даже прикинуть успел.              Поэтому Изуку реагирует — с сердцем в пятках и головой в облаках, но реагирует.              Он бросается вперёд и вопит, пытаясь привлечь хоть чьё-то внимание. Он вытягивает лапы вперёд, надеясь зацепиться за одежду и помочь ей подняться, но он всё ещё чёртов кот, и сил ему на это явно не хватит.              Изуку всё равно подлетает к ней секунды за полторы и впивается в её плащ зубами и когтями. Он изо всех сил тянет её к тротуару. Его задние лапы беспомощно царапают асфальт, который вибрирует, дрожит и шумит, лишь усиливая нахлынувшую на него панику.              Грузовик близко. Секунды за четыре с половиной. Изуку чувствует и слышит его. Судя по скрипу тормозов и оглушительному гудению, водитель заметил девочку.              Твою мать, давай же! Давай! Один за Всех!              Зелёные искры танцуют вокруг его тела, от чего его конечности сразу хотят отвалиться уже насовсем, но он их игнорирует. Изуку готов уже просто дёрнуть девочку куда подальше — может, в другой район города, потому что ему не хватает спокойствия и навыков совладать с причудой в такой момент — но тут на помощь поспевает мама.              Она хватает ребёнка за воротник где-то над Изуку и делает то же самое, что и он — дёргает её назад, только с какой-то сверхчеловеческой силой. Уже две секунды спустя они снова оказываются на краю тротуара, где девочка начинает громко рыдать, а мама что-то кричит, но её заглушает гул толпы.              Вот только Изуку всё ещё держится за девочку, и тут он облажался. Всё происходит так быстро, что он даже особо и не обижается на мать.              Не успевает он отпустить ребёнка или причуду, как женщина внезапно ударяет его сумкой, видимо, приняв за бешеного бродячего кота. Изуку отбрасывает обратно на дорогу, туда же, где был ребёнок, вот только теперь времени совсем мало.              Грузовик резко виляет в сторону в самый последний момент, и Изуку только и успевает мысленно ахнуть. Шины летят прямо на него, а фары к нему так близко, что он практически успевает поверить, что уже умер. И ведь забавно так — он столько раз представлял свою смерть и в роли героя, и просто в роли старого-доброго Изуку. Столько раз, что уже больше стало похоже на воспоминания, чем на фантазии. Но он вынужден признать, что попадание под грузовик в обличье потерявшегося кота среди его сценариев не было.              Кто бы мог подумать.              Он даже глаза не успевает закрыть, как вдруг его омывает волна жара, и кончики его шерсти топорщатся, а кожа горит от горячего воздуха из-под грузовика. Он слышит лишь гул двигателя, и его голова раскалывается.              Шины скользят по дороге практически без сопротивления, но будто в замедленном действии, едва-едва не зацепив Изуку. Грузовик ведёт вбок и разворачивает на все триста шестьдесят в попытке не сбить его; на асфальте остаются чёрные следы.              Всё вокруг дрожит так, будто ещё землетрясение нагрянуло до кучи, и Изуку выкрикивает от невыносимого жара. Но грузовик исчезает так же быстро, как и появляется, а Изуку так и прижимается к мокрому асфальту, дрожа как лист.              Он… не умер. Он жив?              Признаться честно, к такому исходу он оказался не готов.              До него доходит, что всё закончилось, лишь когда он оборачивается и видит грузовик у края дороги с дымящимися шинами. Он всё ещё полон адреналина, а Один за Всех искрится по всему телу, как провод без изоляции, но он жив.              Если точнее, он не превратился в блинчик. Он не стал очередной мёртвой крысой на обочине, которую увидишь, мысленно пожалеешь и поедешь дальше.              Может, ему и впрямь дико повезло.              Тут его причуда стихает, Айзава подбегает к нему и заставляет подняться, убегая с дороги куда подальше. Когда они оказываются в безопасности на другой стороне тротуара, он тут же поворачивается к Изуку.              — Ты не ранен? — Айзава ходит туда-сюда перед ним и внимательно осматривает и обнюхивает его, проверяя самостоятельно. — Боже, парень, ты что, совсем тупой? В одно ухо влетело, в другое вылетело — неужели ты вообще не слушал, как я распинался перед тобой в лесу?              На Изуку накатывает сильное дежавю, и его шерсть снова топорщится.              — Сенсей, но ведь… девочка могла попасть под машину. Я должен был помочь!              — Да, и её мать чуть тебя за это не убила, Мидория! Что я говорил о безрассудстве? Ты что, пытаешься как-то по-дурацки умереть? Тебе не было никакой необходимости подвергать себя опасности, потому что ситуация и так была под контролем! — Изуку пытается его прервать, но Айзава раздражённо качает головой. — Нет, нет! Даже не вздумай! Мы сейчас коты! А не герои!              Последнее предложение столь бессмысленно и оскорбительно, что Изуку не выдерживает. Ему холодно, на него снова обозлился и кричит учитель, и его просто достало, что его никто никогда не слушает.              Грусть, чувство вины и усталость, что он пытался подавить в себе всю неделю, схлёстываются вместе и превращаются в злость.              Только Каччан знает, как быстро иногда Изуку может выйти из себя.              Он подскакивает на лапы, прижимая уши к голове и чуть ли не скалясь. Изуку никогда не думал, что ему придётся вот так оправдываться перед Айзавой, и тем не менее.              — Вы были другого мнения, когда кричали на меня после атаки барсука! Почему это неправильно только когда я так поступаю! Вы… Вы просто лицемерите!              Айзава сверкает глазами и отвечает на злость злостью.              — Потому что, как я тебе уже говорил, я здесь взрослый, и ты под моей ответственностью. Я знаю, что делаю, и…              — Нет, не знаете! Перестаньте притворяться хоть сейчас! — последние слова срываются с языка сами собой, и они даже не отражают искренние чувства Изуку, но звучат всё равно остро и подло.              И он не может заставить себя взять их обратно.              — Я знаю больше тебя, парень, и тебе пора уже вдолбить это себе в голову. Чего здесь непонятного? Мы буквально только что провели эту беседу, и я не думал, что нам придётся возвращаться к этой теме так скоро. Я надеялся, что уж ты-то будешь поумнее большинства своих одноклассников.              Эти слова попадают по больному. Они пронзают сердце Изуку острой иглой, высасывая оттуда всю кровь, и он шокирован лишь на мгновение, но тут же огрызается:              — Вы… вы много в чём успели ошибиться, сэр, так что, может, вам не стоит так… так удивляться этому!              Ляпнул он это зря. Изуку это понимает. Знает, что напортачил. Знает, потому что Айзава поворачивается и подходит к нему, а Изуку пятится назад, и его лапы чешутся сорваться с места и сбежать куда подальше. Но Айзава быстрее. Он хватает Изуку за шкирку, уже явно по какой-то мышечной памяти, и трусцой бежит через тёмный город, оставляя суматоху возле дороги позади.              — Эй! — выкрикивает Изуку, но в ответ его загривок лишь сжимают крепче. Айзава явно кипит от злости, причём абсолютно молча, и чем дольше он игнорирует Изуку, тем тяжелее ему становится.              Он редко видит учителя таким тихим. Это его пугает, раздражает, а ещё пробуждает в груди знакомое плохое чувство, которое обычно показывается лишь тогда, когда он чем-то расстраивает Всемогущего.              Айзава прав насчёт того, что Изуку повёл себя безрассудно. Он и сам это знает! Но Айзава, похоже, не понимает, что Изуку просто физически не может стоять в стороне, не пытаясь помочь, когда случается что-то плохое. Если бы он не подорвался так быстро, может, заметил бы, что мать девочки справилась бы и сама, но речь шла о секундах. Что, если бы он подождал, а мать не заметила бы, что ребёнок упал? Он и предупредить бы её не успел, если бы засомневался.              Во всей этой ситуации было столько «а что, если…», столько вариантов развития событий, что Изуку не может признать свою неправоту. Он должен всегда быть начеку, всегда быть наготове спасать, так почему Айзава ведёт себя так… строго? Так бессердечно?              Неужели он не поступил бы так же на месте Изуку? Или он рискнул и пожертвовал бы драгоценными секундами, чтобы лучше оценить ситуацию?              Скоро дрыгающегося Изуку роняют на камень в каком-то парке, и, когда он выпрямляется, понимает, что он оказался на уровне взгляда Айзавы. Тот тут же начинает ходить из стороны в сторону.              Говорит он чётко, явно обдуманно.              — Мидория. Ты знаешь, почему в Юэй есть правила?              Изуку моргает, не ожидая такого вопроса. От смены тона и места его собственная злость постепенно отступает.              — Чтобы поддерживать порядок? — тихо отвечает он.              Айзава дёргает хвостом. Его чёрная шерсть почти сливается с тёмным парком позади.              — И?              — И… чтобы не случилось ничего плохого?              — Хорошо, — кивает он. — И как это помогает ученикам и сотрудникам школы?              Изуку смотрит на свои лапы, раздумывая над вопросом. Но он уже догадывается, к чему учитель ведёт.              — Защищает нас. Правила нас защищают.              Айзава, наконец, прекращает ходить туда-сюда и со вздохом садится напротив Изуку. Тот чувствует себя уязвимым под его взглядом. Он ненавидит, когда на него так внимательно, открыто смотрят.              — Правильно. Правила существуют по определённым причинам, Мидория. Не для того, чтобы кому-то малину испортить, раздражать вас или что-то там ещё — они нужны для того, чтобы все были в безопасности. Когда я отдаю приказы или устанавливаю какие-то правила или ожидания для моих учеников, я делаю это исключительно для того, чтобы вас. Защитить. А не потому, что мне нравится портить вам жизнь.              Изуку избегает его взгляды, приподнимая плечи от стыда. Он не хотел обвинять Айзаву в чём-то подобном. Он знает, что Айзава делает всё не ради какого-то пустого авторитета! Он знает.              — Парень, когда я увидел, как то животное понеслось за тобой в лесу… я был в ужасе.              Изуку резко поднимает голову. Айзава? В ужасе? Он не знал, что такое вообще возможно. Да, у всех есть свои страхи, но ему всегда казалось, что Айзава — своего рода исключение? Он всегда спокоен и силён. Изуку даже стал доверять ему так же, как Всемогущему или своей маме. Так откуда мог взяться тот ужас? Как до такого вообще дошло?              Причём Айзава был в ужасе из-за него?              — Я сказал тебе бежать, потому что худшее, что я мог представить — это если бы ты вмешался или попал под удар и не смог бы подняться обратно.              Изуку невольно начинает дышать быстрее.              — Но… но я попал под удар и поднялся обратно!              — Тебе невероятно повезло, — выдавливает Айзава. — Любая оплошность могла стоить тебе твоей карьеры или, ещё хуже, жизни.              В этот раз Изуку с ним не спорит. Он свой урок усвоил.              Или дело не в этом. Может, он просто всё-таки осознал, что Айзава прав.              — И сегодня случилось то же самое. Я понимаю, что иногда ты действуешь инстинктивно, когда видишь кого-то в опасности, но тебе нужно быть осторожнее и обдумывать свои действия, — он чуть наклоняет голову, чтобы посмотреть Изуку в глаза. — Мама девочки была совсем рядом. Поверь мне, она стояла достаточно близко, чтобы оттянуть ребёнка с дороги без твоего вмешательства. Она заметила, что её дочь упала, одновременно с тобой. Ты просто оказался чуть быстрее, вот и всё.              Когда Изуку был маленьким, он никогда не думал, что опыт может оказаться важнее силы. Но теперь ему становится очевидно, что Айзава улавливает и оценивает происходящее намного лучше Изуку. Это поэтому он так злится?              Получив свой выговор сполна, Изуку молчит, и Айзава, чуть помолчав, продолжает говорить. Наверное, выжидал, чтобы Изуку мог хорошенько обдумать его слова.              — Иногда можно и нужно позаботиться о себе самом, Мидория, — говорит он. — Твоя жизнь так же важна, как и любая другая.              Изуку слышит его и, может, даже верит, но ему всё равно нелегко.              Айзава закрывает глаза, будто пытаясь успокоиться и расслабиться, и Изуку ёрзает на месте.              — Простите, сенсей. Я… У меня просто… — он наклоняет голову, грустно хмурясь. — Как инстинкт какой-то срабатывает. Мне… трудно так думать про себя.              Айзава ждёт чего-то ещё, но, не дождавшись, кивает.              — Мы можем над этим поработать. Мы с тобой. Потому что больше так продолжаться не может.              Потому что третий раз станет последним.              Несколько минут спустя Айзава встаёт и взмахом головы зовёт Изуку следом.              — Пошли. Последний поезд до Мусутафу мы, наверное, упустили, но можем хотя бы найти безопасное место для ночёвки на станции.              Очередная ночь в поисках еды и укрытия? Ничего нового.

* * *

      Мидория хандрит всю дорогу до станции. Он явно грустит и чувствует себя виноватым, и Шота пытается его подбодрить, но у него не особо получается.              Да, возможно, Шоте не стоило так распыляться в своей лекции под названием «Я от тебя такого не ожидал», но, чёрт побери, Мидории нужно понять и зарубить себе на носу, что его поступки влияют на окружающих и несут с собой определённые последствия, какими бы благими ни были его намерения.              Кажется, он стремится к независимости. Он хочет… нет, ему нужно действовать по своему усмотрению, потому что ему кажется, что так он лучше всего может защитить и окружающих, и себя самого. И раньше это, возможно, срабатывало, до Юэй, но здесь всё иначе. Совсем иначе. Когда окружающие о тебе заботятся, хотят тебе помочь и всегда быть рядом, твои поступки будут сильно влиять на этих людей. Всегда.              Тебе тоже нужно всегда думать об этих людях, вспоминать о них перед каждым решением, потому что ты им отчасти обязан.              А Мидория не понимает, как его любят одноклассники, так ведь? Он просто не понимает, как сильно на них влияет то, что он постоянно ходит по острию ножа и травмируется.              Он не привык к такой поддержке.              Поэтому Шота понимает, что нет, дело не в «инстинкте», о котором говорил Мидория. Он неправ. Скорее всего, это приобретённый подход к жизни, где его собственное благополучие всегда отходит на второй, а то и на десятый план. Мидория этому выучился.              Всё потому, подсказывают тёмные закоулки разума Шоты, что его самого никогда не спасали. Поэтому он научился спасать и себя самого, и окружающих.              Последний поезд они и впрямь упустили, но могло быть хуже. Помяукав, они привлекают внимание охранника, который умиляется им и тут же приносит тёплое молоко и приемлемый для котов человеческий перекус. Так нормально они не ели с самого превращения, поэтому еда исчезает на глазах.              Пока охранник проверяет станцию, они спят под его столом в офисе — тепло и уютно. Учитывая, что это их последняя ночь в кошачьем обличье, Шоте грех жаловаться.              Просыпаются они очень рано, чтобы сесть на первый же поезд домой. Шота показывает Мидорие, как проскользнуть на поезд, и даже удостаивает внимания его комментарий о том, как он заплатит за проезд, когда они снова станут людьми. Серьёзно? Нашёл о чём волноваться, о мелочи какой-то.              Поездка занимает около двух часов, поэтому они внимательно осматриваются и устраиваются поудобнее — но под сиденьями, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание.              Большую часть времени они молчат, и Шоте так спокойнее.              Только ближе к концу поездки он замечает, как Мидория таращится на группу подростков напротив с каким-то полным ужаса выражением лица.              Шота внимательно наблюдает за ним.              — Знакомые лица?              — Бывшие друзья, — подозрительно быстро отвечает Мидория. — Ну, не мои, а, э, друзья Каччана. Меня они недолюбливали.              Шота поворачивается к нему полностью, но старательно пытается казаться не особо заинтересованным.              — Они издевались над тобой?              Мидория давится воздухом, не ожидав от него такой прямолинейности.              — Нет! Нет, нет… не особо. Просто обзывались и пихали иногда. И всё! Они были сильными и… с хорошими перспективами. Они были просто детьми! Я уже, э, особо не виню их.              Вот как. Шота прищуривается. Не нравится ему всё это.              — Они тебе говорили, почему издевались над тобой?              Никто не заслуживает такого отношения. Такому поведению не может быть оправдания… но, если у тех отморозков оно якобы было, это может помочь Шоте понять, в каком направлении двигаться дальше.              Он учитель, герой и взрослый, которому Мидория доверяет, поэтому он должен отнестись к этому серьёзно. Он не может подвести его.              — Они надо мной не издевались, — слегка раздражённо повторяет Мидория. — Они… Я был слабым. Ну, слабее их, — поправляет он себя, заметив взгляд Шоты. — Я всегда был меньше. Слабее. Мной было проще помыкать, потому что я… не мог никак на это ответить.              — Почему? Ты боялся?              Мидория смотрит куда-то в сторону.              — Ну, не то чтобы боялся, но… немного. Даже когда я кому-то говорил, учителя мне не верили. Да и ничего прям из ряда вон не происходило, так что…              — Они тебе не верили? — перебивает его Шота с широко распахнутыми глазами. — Они хоть что-то вообще предпринимали?              Мидория оглядывается по сторонам, похоже, не понимая, в чём проблема.              — Нет? Это было только в начальной и средней школе, да и…              — Это неважно, Мидория. Такое не должно никому сходить с рук. Ты этого не заслуживал. И всё ещё не заслуживаешь, — он сокрушённо качает головой. — Ты же в школе, в конце концов!              Воцаряется неожиданная тишина.              — Ты хоть сам это понимаешь, я надеюсь? — продолжает Шота. — Что ты не заслуживаешь такого отношения.              Мидория пожимает плечами, будто не привык слышать нечто столь личное.              — Ну, я был маленьким. Они были большими, и им нужно было кем-то помыкать, самоутверждаться за чей-то счёт. Я привык. Лучше я, чем кто-то другой, так? Я справлялся.              И снова тишина. У Шоты дёргается глаз, и он чувствует подступающую мигрень. Неужели этот ребёнок уже успел забыть, что Шота сказал про важность его жизни?              Шота резко поднимает лапу и шлёпает Мидорию по уху, игнорируя его возмущённый вскрик.              — Ау, сенсей! За что!              — Ты не маленький.              Мидория моргает. Он смотрит на свои лапы и переводит взгляд на Шоту, явно на что-то намекая.              Шота с трудом сдерживает смех.              — Ладно, немного маленький, — уступает он, — но… маленький, как слон.              Мидория морщит нос.              — Звучит нелогично.              — У меня железная логика, — возражает Айзава, никак не поясняя свои слова.              Мидория лишь качает головой, и вскоре поезд останавливается на их станции, а двери открываются. Перед тем, как выйти, Шота ещё раз впивается взглядом в тех подростков. Он их запомнит.              Он пока и сам не знает зачем, ведь всё это уже в прошлом, но в одном он уверен: он попытается помочь Мидории вернуть чувство собственной значимости.              От станции до школы минут сорок пять пешком, но на деле оказывается меньше. Они оба порядком подустали от этой ситуации, поэтому идут бодро. Скоро их ждёт свобода, правда? Быть не может. Они почти дома!              Шота видит, что Мидория по-прежнему не в лучшем состоянии. Ему нужно как-то отвлечься. Он научился различать, когда Мидория начинает переживать и накручивать себя, поэтому тут же подходит к нему поближе, чувствуя, как восходящее солнце нагревает их шерсть.              — Ставлю тысячу йен на то, что Кода нас поймёт, — говорит он.              Мидория ахает и тут же клюёт на его наживу.              — Я совсем об этом забыл! О боже! Думаете, поймёт? Может, у него получится нас контролировать. Звучит странно, но это по-своему круто! Но если мы стали котами под влиянием причуды, это вообще считается? Хм… уф!       Он путается в своих же неуклюжих лапах и падает, а Шота улыбается. Он отворачивается, чтобы Мидория, который тут же подскакивает и спешит за ним, ничего не заметил.              Мидория действительно маленький, допускает Шота. Но лишь физически. Под его скромностью и нервами скрывается богатая, огромная личность. Он жизнерадостный и энергичный, прямо как озорной щенок — или озорной котёнок, который притягивает к себе неприятности, как магнит.              Огромна не только его личность. Его оптимизм. Его внушающая надежду улыбка. То, как он влияет на всех вокруг. Как бы Шоте ни хотелось это признавать, он напоминает ему Всемогущего. Хотя, справедливости ради, не во всём. Во-первых, Мидория не так сильно раздражает его, как Яги. Мидория явно такой же умный и находчивый, а то и больше, но как-то по-своему.              Мидория не символ мира. У Шоты язык не повернётся его так назвать — хаос буквально следует за ним по пятам, так что миром тут и не пахнет, но, возможно… возможно, он — символ надежды.              Он уже стал одной из главных опор в классе. Он подбадривает и вдохновляет остальных, так что «символ надежды» вполне похоже на правду.              Вот бы ещё сам Мидория осознал свои достоинства без подсказок от окружающих. Но волноваться не о чем. Его всё ещё ждала важная беседа с Шотой. Он сказал Мидории, что разговор не окончен, и он был предельно серьёзен. Может, он и Гончего Пса привлечёт. Уже видно, что парню нужно много чего проработать, так что не помешала бы помощь профессионала.              А пока им нужно вернуться домой. Они уже так близко, что даже не верится.              Он касается хвостом плеча Мидории, чтобы направить его в нужную сторону и напомнить, что он рядом, и тот вроде немного расслабляется.              Они бегут трусцой по тротуару вверх по дороге в сторону Юэй, и город кажется таким большим вокруг двух котов. Страшно даже представить, чем всё это могло закончиться.              Шота вспоминает, как он чуть не потерял своего ученика, и его шерсть чуть топорщится сама собой. Он инстинктивно шагает поближе к Мидории, и в итоге тот оказывается чуть ли не под ним. Шота останавливается на мгновение, чтобы пригладить торчащую прядь шерсти на голове мальчика, и закатывает глаза, когда тот громко протестует.              Шота видит, что для такого маленького тела в нём и впрямь очень много мощи. Прошлое у Мидории было явно нелёгкое, да и будущее его ждёт непростое, но у него всё будет хорошо. Он в этом удостоверится.              Шота об этом позаботится.              Мидория трётся боком о передние лапы Шоты и подрывается вперёд, заметив впереди ворота в школу. Он кричит, чтобы Айзава не отставал, и тот фыркает, но бежит следом.              Он так соскучился по нормальной кровати. И по своему мужу тоже.              Но он должен признаться, что быть котом оказалось не так уж и плохо.              Может, он даже согласился бы на ещё один раунд. Если вместе с Мидорией, он бы не возражал. С таким опытом за плечами, может, их путешествие прошло бы более гладко.              Но теперь всё кончено, поэтому он качает головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Он замечает, что Мидория ускоряется с помощью причуды, и тут же стирает её. Шота недовольно бормочет, что его ученик слишком уж быстро научился контролировать причуду в кошачьем обличье.              Мидория снова спотыкается и влетает лицом в землю прямо перед воротами, которые тут же открываются, когда они к ним подходят.              В этот раз Шота не успевает подавить вырвавшийся от такого зрелища урчащий смешок.              Инстикты, куда от них денешься.