Глава 17
По щекам катились слезы
Христофора я так и не нашел. Злой, мокрый и замерший я вернулся в лагерь. Мой шатер уже поставили. Весперии в лагере тоже не было. Я искал ее в своем шатре, или же она, как обычно, находила себе компанию среди служанок принцессы. Но и там ее не было, хотя одна молоденькая служанка, которая едва-едва перестала быть девочкой и перешла на следующею стадию взросления, сказала мне, краснея и смущаясь, что Весперия попросила нитки с иголками и удалилась. Значит она рядом с Ахероном. Найти огромного коня было легко, еще легче — найти получеловека-полулошадь. Но и на пастбище был лишь одинокий Ахерон, который даже в мою сторону смотреть не стал. И даже когда я подошел, он просто отвернулся от меня и ушел в другую сторону. — Да не хотел я! Не хотел! — Крикнул я вслед удаляющеюся коню. — Можно подумать, вы без греха. И лишь на мне клейма ставить не где… Я резко развернулся и пошел в другую сторону. Я даже не переоделся и отправился их искать, а они хвосты мне в ответ показывают. Ладно. Пусть будет так. Злость кипела где-то у меня внутри. А вместе с ней на небосводе тучи стягивались в тугой, темный купол. Наверное, это была моя особенность. В порыве определенных чувств я не мог порой контролировать свою магическую силу, а она вслед за собой вела грозы и дожди. И вот сейчас тучи собирались над нашим мирным лагерем и грозились пролиться гневным ливнем. Как бы я не пытался справиться со своими эмоциями, у меня не выходило. Я вернулся к яблоне нашего раздора и снова уселся на свое прежнее место. Идти в лагерь совершенно не хотелось. Ветер усиливался и пробирался под мокрую одежду. Становилось все холоднее и холоднее. Впервые за все мое нахождения в новой Империи Солярис я замерз. Замерз не только телом, но и душой. Я забыл, когда в последний раз я чувствовал себя так паршиво. Хотелось забыться в крепких напитках и объятьях юных куртизанок. Безумно хотелось домой. Где все крутится вокруг меня. Где жизнь каждого зависит от меня, и никто не смеет мне и слово поперек сказать. Слишком паршиво. Почему эти незначительные для меня жизни так заставляют себя чувствовать? Почему мне стыдно пред Христофором? Я же прав! Так почему меня трясет всего? Может это из-за того, что я замерз? Я обессилено опустил свою голову на сложенные руки, которые подпирали колени. В дали послышался гром, мой боевой рог. И все равно паршиво и холодно. Прежде я не испытывал подобных чувств. Не уж то где-то внутри играет совесть. От чего-то вспомнились слова Тины. «Не ты меняешь этот мир, а мир меняет тебя». Голос старухи будто бы звучал у меня в голове. Неужели и вправду. С моим приходом сюда во мне многое стало меняться. Стоило мне сблизиться с Христофором, то мы как будто стали меняться местами: он становился серьезнее и взрослее, а я стал отпускать часть себя. Ту важную часть, которая делала меня собой. Я терялся здесь. Тина была права, это не мой мир, здесь не действуют мои порядки и законы. Мне не стоит ждать весны, чтобы открыть Грозовой Придел. Дожди идут по всей империи, пора возвращаться домой… — Еще рано. — Раздался детский голос Весперии. Она как будто знала, о чем я думаю. — Ахерон прав в том, что всем нам нужно время. Вам с Ахероном привыкнуть к новому миру. А миру дать возможность принять вас. — Ребенок стоял предо мной, держа в руках аккуратно сложенный плащ Христофора, а сверху была моя книга. Она смотрела куда-то в сторону пастбища, где был конь. — На самом деле все не так плохо, как тебе кажется. — Ребенок улыбнулся мне своей самой доброй и широкой улыбкой, что у нее была. Но чему-то именно от ее улыбки становилось теплее на душе. Она, как и Аврора, мой лучик солнца среди грозовых туч. Я смотрел на нее. Может она от части и права, но что-то мне подсказывало, что это далеко не ее слова, а демона. Я поднял голову и выпрямился, не мог же я показать ей свою слабость. Широко поставив ноги, выпрямив руки и облокатившись на дерево, я сказал: — Хорошо, я дам этому миру шанс. — А наш мир даст шанс тебе, — засмеялась девочка. Весперия аккуратно положила на землю плащ с книгой, после подошла ко мне в плотную и обняла. Такого я от нее точно не ожидал. — Папа, ты просто устал. Такое бывает. Мы не боги, нам можно злиться, ругаться, — она говорила это, крепко прижавшись ко мне. Ее маленькие тоненькие ручки обнимали меня за шею. Я чувствовал ее дыхание где-то в районе ушей. — Я знаю, ты сильный и величественный, но ты просто устал. Тяжело нести все эти тучи в себе. Что-то больно сжималось внутри. Маленькая ведьма как будто ковырялась в моей душе, пытаясь достать оттуда уцелевшую ее часть и бережно сохранить ее. — Папа, — такое доброе и ласковое слово, — я верю в тебя, у тебя обязательно все получится. Ты же сильный, я это знаю, как знаю и то, что ты со всем справишься. Ты же герой! Просто сейчас такое время, и его нужно пережить. Ты же столько трудностей пережил… Да для тебя это просто пустяк, так, дорожная пыль на носках твоих сапог. Послушай, ты единственный такой добрый, кого я знаю. Ты же не такой, каким тебя считают. Ты же не бесчувственный монстр. Ты столько жизней спас, стольким людям помог. У тебя доброе сердце. Если Весперия копалась в моей душе, то она нашла, что икала. Я так бережно это хранил, скрывал, а она вот так легко и просто это нашла. Я прижал ее к себе так крепко, как будто хотел спрятать ее в глубине своей души. Я прижимал к себе маленького ребенка, хрупкого и беззащитного, но такого умного. Как же сильно мне не хватало этих слов. На самом деле мне никто и никогда не говорил, что я добрый, разве что в насмешку. Но вот так — никогда. — Спасибо, — мой голос дрожал, я чувствовал, что еще немного и сорвусь как Христофор, дам полную волю своим чувствам. — Для меня это очень важно… — Я знаю, папа, я знаю, — она еще крепче прижалась ко мне. — А еще я знаю маленький секрет. Хочешь я его тебе скажу? Весприя немного отстранилась от меня и посмотрела мне прямо в глаза. — Давай, — я чувствовал, как успокаиваюсь. Как легко это маленькое создание может мной манипулировать. Просто невероятно. Девочка обхватило мое лицо своими ручками и с самым серьезным видом посмотрела мне в глаза, будто хотела открыть тайну всех богов. Брови ее нахмурились, а кончик носа слегка поддергивался. Вместе с ее серьёзным видом и я насторожился. Одним богам известно, что может выдать эта маленькая ведьма. Она долго всматривалась мне в глаза, будто решая сказать это или нет. Я видел ее сомнение. — Ты знал, что ежики умеют фыркать? Вот так? — Она снова наклонилось к моему уху и изобразила фырчанье ежа. Я лишь рассмеялся, — на ежином это значит я тебя люблю. — Ее наивная детская улыбка снова играла на устах. Только Весперия могла говорить всякие глупости с таким серьезным видом. — Теперь знаю, — я гладил ее по ее светлой голове. Она улыбалась так, как улыбается дочь отцу. — Я тоже тобой дорожу. Пойдем в шатер. А то прохладно. Я встал и собирался поднять Весперию на руки, но она отстранилась от меня. — Я быстренько добегу до Ахерона, яблок отнесу ему и другим лошадям. — Хорошо, — я еще раз ей улыбнулся и погладил ее по голове. — Только аккуратнее. Девочка кивнула и быстро пошла собирать яблоки. Я наблюдал, как она тщательно подбирала самые спелые и красивые яблоки с земли. Понаблюдав за ней немного и подобрав книгу и плащ, я направился в шатер. Тучи потихоньку рассеивались, а мое настроение улучшилось. В моем шатре уже сидел Христофор, насупленный и обиженный, как маленький мальчик. Он уже переоделся. Выжидающе долго на меня смотрел паладин. Я прошел в шатер. В нем располагался небольшой, очень низенький стол, пару сундуков с моими пожитками и два постеленных матраса с подушками и одеялами. С тех пор как палатка Христофора потерялась, он ночевал то со мной, то со своим помощником Йоханом. По правде говоря, меня удивило, что он решил остаться со мной после произошедшего. На его лице отчетливо красовались синяки, а на шее были видны фиолетово-багряные следы от моих рук. На моей физиономии тоже красовались следы его кулаков. Должен признать, удар у Христофора был крепкий. Я молча отдал ему его плащ и начал шариться в сундуках в поисках теплой и сухой одежды. Света небольшой лампы, стоящей на столике, нам явно не хватало: он был тусклый и едва освещал половину шатра. Христофор молча зажег еще парочку таких же ламп при помощи магии и сделал вид, что рассматривает то, как подшила и отстирала плащ Весперия. — И вправду хорошо орудует иглой. Даже швы не заметны. — Паладин искал повод для разговора или так мне показалось. — Надо будет купить ей какую-нибудь игрушку в благодарность. — Весперия — сама по себе талантливый ребенок, и боюсь одной игрушкой ты от нее не отделаешься. По какой-то причине ты ей сильно нравишься. — Я старался говорить максимально равнодушным тоном. — Это не удивительно. Вот то, что она крутится вокруг тебя и смотрит на тебя как на явление милости божьей, вот что удивительно. — Христофор накрылся плащом и завалился на свою импровизированную кровать, повернувшись ко мне спиной. — Знаешь, меня не так сильно поразило появление одного из самых опасных демонов, как то, что маленькая, даже необразованная девочка знает все самые страшные тайны моей семьи. — Уже едва слышно, шёпотом добавил он. — Она потомственная ведьма прорицательница, она знает все о нас с тобой, хотим мы этого или нет, — я говорил это как само собой разумеющееся, не отрываясь от смены одежды. — Но не волнуйся, она об этом никому не скажет. — За Весперию я не переживаю, а вот ты можешь оказаться треплом. — Все так же бухтел паладин. В одном сундуке лежала лечебная мазь, купленная мной для заживления ран от ударов плетью. Мазь обладала хорошим эффектом и быстро заживляла раны. С синяками, думаю, она легко справится. Я кинул ею в Христофора, тот недовольно подскочил, но увидев около себя мазь, возражать не стал. — За меня можешь не волноваться и за Ахерона тоже. Я не любитель разглядывать чужую грязь. — Я наконец-то начал немного согреваться. На улице уже опускалась ночь и весьма прохладная. Надо бы пойти посмотреть не вернулась ли Весперия. Она обычно жила в палатках со служанками Миры. «Негоже маленькой девочке ночевать со взрослыми мужчинами,» — так говорила одна из главных нянек нашей принцессы. Старая женщина с прескверным характером и скрипящим голосом. Она чем-то мне напоминала Тину. — Пойду гляну, где Весперия. Я вышел из шатра, сделал несколько шагов, как из-за угла выскочила маленькая девочка с полным подолом спелых яблок. Ребенок широко улыбался, и от ее улыбки мне становилось легче. — Я вам тут спелых яблок набрала, — она приподняла чуть выше свой подол, как бы намекая на то, что мне надо его освободить от фруктов. — Ахерона и других лошадок я уже угостила, и служанок, и принцессу, и караульных, — она начала весело перечеслять всех, кто был в лагере. — Всех угостила? — Я присел на корточки и стал забирать яблоки у Весперии. Она действительно старательно их перебрала. Забрав все яблоки, я посмотрел ей в глаза. — Спасибо. Ты молодец, всех накормила. Легко дотронувшись губами ее лба, я отправил ее к женщинам спать, провожая взглядом ее маленькую юркую фигуру в вечернем сумраке. На небе уже загорелись первые вечерние звезды. Я снова вернулся в свой шатер с полным подолом своей кофты спелых яблок. Христофор лишь вопросительно на меня посмотрел, не отвлекаясь от своего занятия. Паладин аккуратно наносил заживляющую мазь себе на лицо. — Весперия набрала нам спелых яблок, — я пересыпал их на стол и плюхнулся к себе на спальное место. — Самое то для больной челюсти, — Христофор попытался усмехнуться, но вышеупомянутая больная челюсть не позволила ему это сделать. — Но за заботу спасибо ей. Повисла пауза. Я не знал, как начать с ним разговор о произошедшем. Хоть мне и было стыдно за свои слова и поступки, но признаться в этом мне было сложно. — Люцефер, — раздался тихий шепот Христофора, — по поводу слов Ахерона про детей. Про насилие над ними. — Его голос становился все тише и тише. Я сел и всем своим видом показвал, что я его внимательно слушаю. Сам же Христофор неловко крутил банку с мазью в руках, словно не понимая: зачем ему она. — Когда вскрылось, что Джозов спит с мамой, и я его сын… Было решенно отправить маму в служениее богам в храм, после там же она и скончалась. И пока отец и его брат разбирались, кто прпав, кто виноват и стоит ли об этом заявлеть всем, Энтони-младший, брат моего отца, предложил забрать к себе меня и моего брата… Якобы для того, чтобы мы не виднли разлад семьи. Пока отец со своим братом делили мамино наследство и разбирались, кто из них станет регентом, и чей сын займет место матери. — Он говорил сбивчиво, все время теряясь. — Просто, как это обычно бывает, по стороне отца мы были достаточно богатые люди, но с очень низким титулом. А семья матушки наоборот, титулованые, но в очень бедственном положении. Матушка была единственным ребенком в семье. — Голос Христофора звучал все тише и тише. Его шепот был едва уловим. Оно и понятно, он боялся, что его кто-то услышит. — Изначально мой отец Джозов, старший сын в семье, должен был стать ее мужем. Но что-то пошло не так, и матушку выдали за среднего брата — Корнелиуса… Какое-то время мама и Джозов держались и избегали друг друга. Джозов, обретя титул, вступил в элитную гвардию Империи Солярис. Родился мой старший брат… Так случилось, что на какое-то время Джозофу, моему родному отцу, пришлось вернуться в дом матушки, где они не сдержались. Корнелиус быстро узнал об измене, и не прошло и года от моего рождения, как матушку сослали. — Христофор невесело улыбнулся. — Конечно, для всех остальных семья сказала, что это ее добровольное решение. Когда мне было года три, она умерла от болезни. Еще три года братья конфликтовали, пока не вмешался Энтони со своим предложением. Нас отправили в его поместье. Там было здорово. Он организовал сиротский приют и школу для мальчиков. Мы и месяца там не провели, как за нами вернуоись отцы. Был большой скандал и ужасная драка. Нас оттуда забали. Лишь в пятнадцать лет я узнал об увлечениях дяди Энтони, — Христовор на секунду замолчал, подбирая слова. — Христофор, я понял о чем ты, — тихо произнес я. — Нет, ты не подумай! — Тут же начал он возражать мне. — Нас с братом он не тронул, но те мальчики… Когда я узнал, то отправил анонимную жалобу в императорскую канцелярию. Дядю казнили, школу и приют распустили… Но в нашей семье все прекрасно понимали, кто это сделал, и мое и без того шаткое положение окончательно рухнуло. К тому же, на тот момент я был совсем один. Джозов умер, когда мне было едва девять. Христофор умолк, глупо уставившись на банку с мазью в его руках. Я же пытался подобрать хоть одно подбадривающее слово… Но единственное, что у меня вышло — это сухое: — Мне жаль, Христофор… — на секунду задумавшись, я добавил, — а еще мне стыдно, что я так оскрорбил твою семью и мать. — Ничего. Я привык. Христофор весь дрожал и едва сдерживал слезы. Вот бы здесь была Весперия для того, чтобы утешить его и приободрить. Но она предательски ушла. — Самое смешное — через три дня мы будем гостить в родительском доме. Его невеселая улыбка пугала меня, а по щекам катились слезы.