Глава 13
Истории в ночи
После истерики принцессы Миры и её гневного рычания на весь белый свет мы с Христофором покинули её покои. Христофор всё никак не мог прийти в себя и что-то невнятное бормотал себе под нос о том, как же его милая принцесса Мира может хотеть смерти любимого братца? И кто же её, нежную и чуткую натуру, смог довести до такого состояния? Он уже хотел было отправиться за лекарем, но я ухватил его за локоть и толкнул к стене, прижимая его к ней. — Эй, не смей сейчас никого звать! Не трогай её, перебесится и успокоится. Поорёт на служанок, накажет рабов, примет ванну и к вечеру вернется твоя принцесса, — тихо зарычал я. — Откуда ты это можешь знать? Может ей плохо и нужна помощь? Неужели ты не видишь? Её довели, ей нужен лекарь! — воскликнул Христофор, выдёргиваясь из моей хватки. Я лишь с большей силой вжал его в стену. И сам приблизился к нему ещё ближе, не давая ему возможности даже рыпнуться. — Послушай, пацан, такие закидоны были у её ёбнутой на всю голову бабки… — начал уж было я объяснять. — Не смей так говорить! — тут же перебил меня он, — императрица Миражанна — одна из благороднейших и мудрейших правительниц за всю историю империи. А Мира просто устала, на её плечи свалилось слишком много. Ей нужен лекарь! — взмолился Христофор перехватывая мою руку. Он смотрел в мои глаза с тоской и надеждой, что я его отпущу и помогу ему. Казалось, что ещё чуть-чуть и он зарыдает, словно маленький мальчишка. О, как же я его понимаю… — Послушай, я был там, я был с ней, когда она взошла на престол. Может, она действительно одна из мудрейших, но не из добрейших. Миражанна — безумная и жадная до крови и богатства женщина, — я смотрел в глаза Христофора и читал в них непонимание. Глубоко вздохнув, я ему предложил: — Хочешь, я расскажу тебе, расскажу настоящую, правдивую историю становления Империи Солярис? Христофор на долю секунды растерялся, но всё же согласился, неуверенно кивнув мне. Я дёрнул его за шиворот и подтолкнул вперёд по коридору. Не прошло и часа, как мы уже сидели в той таверне, где заключили с ним договор. Боль в спине никуда не уходила и мне было очень тяжело. Я знал лишь один метод снять эту боль. Мы заказали много еды и выпивки. Я почти одним залпом осушил бокал эля. Но это мало помогло, и я поморщился от боли, что обжигала меня, можно сказать, изнутри. — Тебе тоже лекарь нужен. Мы вызвали его, когда ты свалился с ног в гостинице. Он сутки просидел у твоей кровати, но как вижу, всё-таки не залечил все твои раны, — грустно сказал Христофор. — Ерунда. Со мной всё хорошо, — отмахнулся я. — А вот у тебя явные проблемы. — У меня? — его брови взмыли верх, и глаза широко раскрылись. — Да. Рано или поздно слепая любовь к принцессе тебя убьёт. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше это будет для тебя. Тебе будет легче… — я говорил эти слова Христофору на полном серьёзе. Потом тихо добавил: — Поверь мне, не стоить верить имперской семье. — Но… — его удивлённый вид плавно переходил в растерянный. Про себя я отметил, что мне очень нравится следить за его мимикой. По лицу Христофора можно было читать абсолютно всё, что творится у него на уме. — Христофор, тебе это не нужно. Хочешь мудрый совет? Беги! Беги из империи как можно дальше, — на секунду задумавшись я добавил, — желательно сегодня… — Люц, я может тебя удивлю, но прошло несколько сотен лет, и сменилось множество поколений, с тех пор как ты покинул империю, — спокойно проговорил Христофор, скептически смотря на меня, словно оценивая: не тронулся ли я умом. — Люц? Ты совсем, щенок, оборзел? — поразился я его наглости. — Ты забыл уговор? Забыл свои обещания? Малец, так я тебе о них напомню! — я чувствую, как медленно закипаю, то ли от его безрассудного поведения, то ли от боли после «щекоток» плетью. — Прости, мой герой, я кажется, перешел грань… — тут же стушевался он. Он нервно поёжился и пододвинул к себе ближе тарелку и кружку. Я смотрел на его потерянный вид, как он нервно крутил в руках столовые приборы и то касался кружки, то тут же убирал от неё руки, словно не знал куда себя деть. Нет, в этой стране он долго не протянет… — Тебе надо бежать из империи, — кратко повторил я ему свои мысли. Я не отрывал своего взгляда от нахально юнца, что-то в нём было такое, что не давало мне покоя. Я не знаю чем и как, но он словно притягивал меня к себе. Будто бы просил, нет, кричал о помощи и спасении своими действиями, мимикой, фразами. Всем! Нет, ему нельзя ни сближаться, ни оставаться рядом с принцессой Мирой. Она его поглотит, особенно если он поднимется на достойный уровень, например, магистра огня. Если я сделаю из него феникса, Мира сожрёт его, как меня сожрала Миражанна, её далёкая предшественница. Я уже давно догадался о планах принцессы Миры. Она хочет добиться народной любви, и когда помрёт император, свергнуть, выбранного наследника — её старшего брата, и самой занять престол. Нет, ей не нужна армия, Мире будет достаточно меня и Христофора. Особенно, если я подтяну его в магии. — Послушай, малец, принцесса не та, за кого себя выдает. Она не наивная и безобидная нимфа. Она жуткий тиран и узурпатор. К тому же первоклассная актриса. — Нет, это не правда… — начал уж было оправдать её Христофор. — Закрой свою пасть и слушай меня! — моё терпение было на исходе. Я отбросил подальше лежавшую рядом вилку и уставился пристальным взглядом на Христофора. — Я расскажу тебе всё. Абсолютно всё о своей прошлой жизни. Кроме тебя этого никто не слышал и не должен, так что дожирай свою порцию и пошли прогуляемся. Христофор выглядел удивлённо, но спорить не стал. Мы не стали доедать, а расплатившись и завернув с собой свой заказ, лишь покинули шумное заведение и пошли куда глаза глядят. Мы не выбирали, куда идти. Просто ноги сами вели нас куда-то. Какое-то время мы просто шли молча. Христофор вёл своего коня за уздечку, а Ахерон просто шёл рядом, да так что его голова была на нашем с Христофором уровне. Мне кажется, ему тоже было любопытно, что происходит. О, великая Богиня Гроз! Если бы кто мог знать, как я жажду помочь ему обрести его прежний вид, ну или хотя бы человеческий! Моё сердце сжималось при взгляде на моего несчастного коня. Зная, что за душа живёт в нем, и насколько этой бедной душе тяжело в таком теле, я не находил себе покоя и всё думал и думал об этом. — Мне кажется порой, что твой конь как человек: всё понимает, всё знает, разве только говорить не может, — словно читая мои мысли, проговорил Христофор. — Самое интересное — у него не типичное поведение для лошади. Я такое впервые вижу. Юноша с любопытством разглядывал моего демонического коня, даже не представляя, кто на самом деле скрыт за его шкурой. — Не забывай, мы почти триста лет были в «Вековых оковах», быть может, он и обрел там разум, — с усмешкой проговорил я, словно намекая на ужасную правду. Ахерон недовольно фыркнул и тряхнул головой. Я пнул лежащий на дороге камень и смотрел куда он покатится. Сегодня была необыкновенная звёздная и светлая ночь. Луна светила очень ярко, легкий, прохладный ветерок приятно забирался под рубашку и ласкал изуродованную кожу на спине. Мы вышли за город и шли по проселочной дороге. Христофор терпеливо молчал, давая время мне собраться с мыслями. Прежде я никогда и никому не рассказывал что либо о себе. Разве что только то, что все и так знали. Как же это странно: раскрыть свою душу и поведать свои страхи и переживания кому-то. Я уже несколько раз собирался начать свой рассказ о себе, о империи, о Миражанне, но что-то всё время меня тормозило… Я не знал, с чего начать. — Знаешь, когда я учился в имперской гвардии и мы докладывали о своих наблюдениях руководству, у меня всегда с этим были проблемы. Один из моих товарищей мне сказал такую вот фразу: «Если не знаешь, с чего начать, то начни с начала». Пацан широко улыбался мне своей по истине детской улыбкой. И улыбка эта что-то переворачивала во мне. Наверное, то, что я сам когда-то в далёком детстве так улыбался… — С начала, — тихо и глубоко вздохнул я. И почему-то после этого мысли все будто выстроились в ряд, в правильном и нужном порядке. Я посмотрел на Христофора, он шёл лёгкой походкой, его волосы были взъерошены, а с губ не сходила добрая и открытая улыбка. Какой же он душевный и простой. Мне прежде не встречались настолько легкие люди. И я удивлялся: от чего же я сначала испытывал к нему такую сильную неприязнь, а теперь готов изложить ему всю свою жизнь? — Хорошо, начну с начала. Я расскажу тебе не о стране, которую ты боготворишь и не о её правящей династии, а о себе, о своей жизни. Я расскажу тебе, как я вижу этот мир. Я, запустив свою руку в волосы, которые так нагло лезли в лицо, бросил свой взгляд на парнишку. Христофор посмотрел на меня удивленно, словно не веря в то, что я ему говорю. Ахерон вкрадчиво заржал, то ли одобряя мою идею, то ли осуждая. К сожалению, вот так просто коня понять я не мог в отличии от Христофора. Мы всё дальше и дальше шли от города, в поле стрекотали кузнечики и прочая живность, где-то в дали разносилось одинокое уханье совы и пересвист ночных птах. Даже ночью мир проживал свою спокойную жизнь. —Я родился в далёкой стране, настолько далёкой, что я даже не знаю, где она и существует ли на данный момент, — глубоко вздохнув и набравшись решимости, начал я свой рассказ. — Когда я был совсем маленький, в нашу небольшую деревушку ворвались не то разбойники, не то чужая армия — я так и не понял… Уж слишком был мал, — посмотрел я на небо, прося у звёзд больше решимости. — Они грабили и убивали, насиловали… — каждое слово я словно выдавливал из себя. — Кого не убили — угнали в рабство, в том числе и меня. Мать мою зарубили, очень жестоко, — тихо добавил я, — она пыталась меня спрятать, но не вышло. Я почти её не помню… Мы с ней жили вдвоём в небольшом стареньком домике. И жили мы счастливо, много смеялись, играли, — мои уста тронула лёгкая улыбка. Эти вспоминая очень дороги для меня. — А потом пришли они, и убили её. Я помню, в тот день она пыталась меня спрятать и отвлечь их внимание… Она словно бесстрашный воин кинулась на них, как волчица защищающая своё потомство. А она даже не обладала магией. Она смогла унести с собой парочку жизней. Этим ублюдкам пришлось изрядно попопеть, прежде чем они изрубили её, а меня всё-таки нашли и забрали. Я всё видел… — собственный голос казался мне чужим, из него вдруг резко пропала жесткость и уверенность. — Я видел, как они её убивали. Она даже не подавала вида, что ей было больно. Нас, всех кого удалось угнать в рабство из небольшой деревни, связали и повели к другим таким же бедолагам. Мы долго шли, с нами, уже с рабами, очень жестоко обращались и сильно издевались. После нас посадили на корабли и везли по морю, сколько и как долго я не помню. Я едва пережил эту страшную корабельную качку. Мне казалось, что я сам извергну свои внутренности. Несколько раз мы попадали в шторм. Это тоже было страшно. Кого-то успели продать прямо в море пиратам. С корабля на корабль нас пересаживали прямо в открытом море! — почему-то данный факт позабавил меня. — У тебя морская болезнь? — голос Христофора звучал тихо, он будто бы боялся перебивать меня. — Ну, не знаю, — растерялся я на долю секунды, — но не могу я путешествовать ни в лодках, ни на кораблях, и даже кареты или повозки — для меня испытание, — усмехнулся я своей открытости. — Верхом да, я могу спокойно путешествовать, но никак иначе. Христофор больше ни о чём не спрашивал, и я продолжил свой рассказ. — Когда мы приплыли, нас снова связали в длинную вереницу и повели куда-то в даль. Язык людей, которые угнали меня в рабство, был мне не знаком, но после я всё же его освоил. Нас вели сначала полями, которые плавно превратились в моря из песков. Я прежде такого не видел! Тогда для меня пустыня стала самым страшным испытанием за всю мою на тот момент короткую жизнь… Больше половины рабов погибло именно там. Мы почти не пили и не ели, нас часто били, чтобы мы шли быстрее. Женщин и девушек без конца насиловали. Те, кто был физически вынослив, несли на себе тяжелый груз. Люди падали от бессилия, и их били, чтобы они поднимались, но по итогу просто добивали. Раскалённый песок сильно жег босые ноги, а солнце щедро дарило ожоги на теле. Нас настигали песчаные бури. Кого-то убивали местные обитатели, типа змей и прочих страшных тварей, даже знать не хочу, как они называются. Помню как обессиленный я упал и не мог идти дальше, вдруг пошёл дождь… В Пустыне! Там даже не то что туч, там обычного облака то не сыщешь, а тут дождь. К вечеру он перешёл в ливень, мы все смогли напиться, остудить свои ожоги и хоть немного отдохнуть. Я настолько был рад этому дождю. Прежде я не сильно-то любил дождь и очень боялся гроз. А тогда в пустыне я благодарил всех известных мне богов. Ну, в основном — Богиню Гроз. Христофор остановился и просто в открытую пялился на меня. Его глаза стали в два раза больше, а рот слегка был приоткрыт. — Ты боялся гроз? Ты?! Великий и единственный во всей Великой Империи Солярис владыка молний, ливней и дождей? Я не ослышался? Лицо Христофора исказилось в непонимании и удивлении. Это выглядело слишком забавно и я даже рассмеялся. — Представь себе, — мой смех был тихий и хриплый. — Да, я много чего раньше боялся и по сей день у меня есть страхи. Я такой же человек, как и ты. Я смотрел на собеседника с интересом, наблюдал за его реакцией. Христофор был слишком потерян от данной ему информации. — Просто глядя на тебя и зная твою силу, слушая исторические лекции, баллады, былины и песни о тебе, создается образ непобедимого… — Нет, все мы уязвимы: и ты, и я, и даже Ахерон. Ахерон услышав своё имя дунул мне на голову и заржал. Как будто пытаясь сказать, что он не такой как мы, что он неуязвим. — Прости, я перебил тебя, можешь пожалуйста продолжить? — нашелся Христофор. И я продолжил. — После, когда мы всё-таки пересекли пустыню, нас продавали как скотину на рынках. Большую часть купил один очень богатый человек. Тот человек владел карьером. Мы работали там. Условия, мягко говоря, отвратительные. Надзиратели там были ещё злее, чем те, что забрали нас из наших домов. Мы работали, в том месте не было долгожителей. Все умирали там в течении пяти-семи лет. Хотя был там один старик, он провёл в том карьере больше десяти лет. Этот старик мне очень сильно помог. Он, по сути, спасал меня там. Мы с ним были скованы одной цепью. И работали вместе. Он лечил меня, когда мою кожу рвали в лоскуты, кормил, когда этого никто не делал, пытался научить меня своему языку. На новой земле он стал мне отцом, которого у меня никогда не было. И я многим ему обязан! — Ты не знал заклинания «Ведущий язык»? Мне кажется, все у кого есть дар знают его чуть ли не с пеленок, — удивился Христофор. — Ведь при помощи него можно понимать любое наречие и почти все письмена. Ну, кроме мёртвых языков. Хотя есть такие, кто и их знают. — Веришь или нет, я был настолько слаб в магии, что казалось, во мне её вообще не было, — хрипло засмеялся я. — Даже самое простейшее мне давалось либо с большим трудом, либо и вовсе было не дано. Лицо Христофора вытянулось, он смотрел на меня широко открытыми глазами и не верил, что я был когда-то слаб и беспомощен. Посмеявшись про себя, я решил, что хватит с меня этой пешей прогулки и свернул в поле. Мы немного отошли от дороги и отпустили коней. Конь Христофора пошел пастись, а Ахерон остался с нами. Мы уселись на траву и рядом с нами расположился демон, он плюхнулся на траву и улегся, смотря своей лошадиной мордой на нас. — Сколько тебе было лет? Ну, когда ты попал в карьер? — неожиданно спросил Христофор. — Если я правильно считаю, лет в шесть меня забрали от матери, в семь я оказался в карьере, а перепродали меня оттуда в одиннадцать, — произнес я, задумавшись и невольно поёжившись то ли от ночной прохлады, то ли от воспоминаний про то ужасное место. — Давай я разведу огонь! — заметив мой озноб, Христофор тут же подскочил и отправился на поиски хвороста в ближайший подлесок. Мы остались с Ахероном вдвоём. Он смотрел на меня вопросительно, а я слишком устал, чтобы что-то пояснять ему. Я понял лишь одно: что мы сегодня ночуем в поле под открытым небом, и пока Христофор собирал хворост, я расседлал коней. Мне тяжело это далось: раны на теле ныли, и как бы я не старался, игнорировать эту боль всё равно не получалось. Я разложил сёдла рядом друг с другом, так, что на них можно было бы опереться спиной и вздремнуть. Из сумок достал плащи и то, что мы забрали из таверны с флягами воды и вина. Пока я занимался импровизированным лагерем, Христофор вернулся с огромной охапкой хвороста и развёл костёр при помощи своей магии. Мы уселись на землю. Христофор облокотился на седло, а я же сидел, наклонившись к огню, но каждый из нас видел лицо друг друга. Напротив всё так же лежал Ахерон и внимательно слушал нас. Я продолжил свою историю. — Помню, в последний год прибывания в карьере была невыносимая жара. Старика сильно избили надзиратели, он не смог больше держаться и ночью скончался от полученных травм. Старик перед смертью что-то долго мне говорил и рассказывал, а я уже не помню что. Помню, как он улыбался. Его улыбку я запомнил на всю жизнь. Он так радовался, что наконец-то покинет это злобное место. Я держал его за руку до самого конца и своими же руками его похоронил. Наверное, этот старик заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Его смерь стала одним из переломных моментов в моей жизни. Через несколько дней эти же надзиратели решили наказать и меня из-за какой-то глупости — я вышел под дождь, чтобы хоть как-то утолить свою жажду. Надзирателю это не понравилось и он решил меня наказать. Я же ещё не отошёл от смерти своего единственного близкого человека в этом жестоком и чужом крае и сам набросился на смотрящего. Забил его до смерти камнем. Через неделю меня продали в новое, ещё более страшное место. В Кровавый театр. И клеймо его хозяина было уже третьим на моей груди, — я невольно дотронулся того места, где одно клеймо находило на другое, — там я научился пользоваться своей магией и с театра началось моё знакомство с Миражанной, а после становление меня тем, кем я сейчас являюсь. — Вот видишь, Миражанна сделала тебя свободным и дала тебе один из самых значимых титулов! — восхищаясь ею, говорил Христофор, — даже на сегодняшний день, Грозовой Придел и его герцог, то есть ты, считаются самыми богатыми в империи. Ты второй после императора! Энтузиазм Христофора изумлял, он так сильно восхищался империей, её населением, культурой, традициями. Он по-настоящему любил свою страну и был ей предан. Его можно было назвать патриотом с большой буквы. Не раз в наших беседах с ним проскальзывал его вдохновляющий патриотизм. В разговорах с Мирой я слышал от неё, что именно за это она его и выбрала. Ей нравилась его преданность империи и имперской семье. Мира ценила это. — Если оно было так, — лишь печально вздохнул я. Я уставился на костёр и смотрел, как горят ветки хвороста. Причудливые языки пламени пожирали древесину и издавали приятный трескающий звук. Одеяло из звёзд накрывало мир, и лишь ночные жители тихо шептали свои песни где-то вдали. Как же спокойно. — Разве не так? — удивленно спросил он. — Нет, не так. Всего я добился своими руками и Миражанну на трон посадил я. Я объединил империю, и я же своими руками пролил реки крови во славу Миражанны Мудрой. Я сделал её той, кем её помнят, — ненадолго задумавшись и прислушиваясь к треску костра, я тихо добавил: — Я посвятил ей всего себя. А в ответ… Ничего… Мысли ворохом крутились в голове, и даже умиротворение ночи не могло их успокоить. Воспоминания больно терзали душу. Эта боль сильнее удара плетью и её последствий. Я пригубил из фляги с местным пойлом, пытаясь заглушить в себе всё. О, как же я хотел позабыть всё ужасное в своей никчёмной жизни. Как же я жалок. — Ты любил её… — с горечью и сожалением прозвучали слова Христофора.