***
Ночное небо было прекрасным. Яркие звёзды, до которых пытались дотянуться верхушки мощных елей, луна, периодически скрывающаяся за тёмными облаками. Снежинки крутились и в свете фонаря представляли воистину прекрасное зрелище. Вспоминались мандарины и ряжёная ёлка. Речь президента и чоканье бокалов с вином и шампанским, весёлый смех и искрящиеся гирлянды. И в момент начала нового года крики соседей, шум фейерверков. Наша собака всегда боялась внезапных взрывов петард, пусть и на улице. Пряталась под диваном и тихо скулила. Но её всегда можно было вытащить оттуда паштетом. Прожорливый мохнатый мешок. Эти десять килограмм счастья принадлежали изначально сестре, но она ленилась выгуливать бобика. Так что псина любила обоих: свою хозяйку и своего кормильца, меня. Меня засыпало воспоминаниями подобно снегу, впрочем, уже не так важно, ведь время неумолимо бежало вперёд. Я лежал спиной в сугробе и смотрел наверх. Выкинуть меня из окна!.. Да ну их к чёрту! Таким бешенным я помогать не буду. Блондинки всегда останутся блондинками, и с этим я ничего поделать не могу. Криво улыбнулся, взглянул на уличный фонарь, под которым я валялся. Ещё бы чуть-чуть, и меня пришлось бы зашивать-хоронить. Я рывком сел, ещё глубже провалившись в пушистый сугроб, вздрогнул всем телом – за шиворот снег попал, и теперь ледяными струйками стекал ниже по спине. Аккуратно сполз на расчищенную дорожку, размял позвоночник, тихо взвыл: и как мне спасать этих дур религиозных? Но ответ сам приземлился туда, где я до этого лежал. Недоумённо проследив траекторию падения, я уткнулся взглядом в окошко, откуда выглядывали сразу десять девушек. Не понял. Они мебелью кидаться стали? Решили добить? Но потенциальное средство моего убийство зашевелилось, пискнуло и выскочило прямо на меня из снежного плена. Не ожидая таких крутых поворотов, я упал на многострадальную спину, утащив с собой и дрожащее существо. В этот раз падать было очень больно. Голова стукнулась о лёд, - кажется, даже что-то хрустнуло, - перед глазами почернело, и вдруг очень захотелось обнять белого друга. – Ой, – вздрогнуло существо и отскочило от меня, точно нашкодивший ребёнок от застукавшего родителя. Я, пошатываясь и держась за побитую голову, вновь поднялся на ноги и взглянул на источник моих бед. Одна из жриц. Златовласая, худая. Её, что, скинули за грехи всякие? Или у них это такой способ развлечься? Пока я пытался логически осмыслить поступок сей дамы, она мялась и мелко тряслась. Чёрт, ещё бы в одних трусах вышла бы на мороз! Тихо ругаясь сквозь зубы, я накинул на неё свою парку. Жрица смутилась, залилась краской. – И зачем ты последовала за еретиком, а? – ехидно поинтересовался я, заглядывая в голубые глаза. Она что-то пробубнила под нос, вперив взгляд под ноги. У них застенчивость передаётся воздушно-капельным путём? – Я согласна с Вами, – нехотя раскололась она под моим тяжёлым взглядом. То-то же! – Но остальные – нет! Сегодня убьют мою подругу, и я хочу остановить это безумие! А теперь она решительно и даже с вызовом смотрела мне прямо в глаза. Ей богу, они все тут такие! – Ты знаешь, что делать? Ну, как переубедить всех? – попутно я перепроверил своё снаряжение. Опа. Ружья нет. Рюкзак-то есть, хоть и изрядно помятый, но главного оружия нет! Не оставил я же его в храме. Никто стащить не мог. Так, получается, когда я лез в эту обитель дьявола, у меня уже отсутствовала винтовка. Однако, когда я покинул Пилви и индейца, она была у меня в руках. Значит… у окна. Надо искать там, где я пролезал. – Бесполезно, – тяжело выдохнула девушка, прерывая полёт моих мыслей. – Я их пытаюсь отвернуть от Кетту уже пять лет. Бестолку. О, а она упорная. – Ладно, пойдём. Надо спасти Верховную жрицу и вправить мозги твоим подругам. Девушка кивнула и бодро побежала по дорожке, преградила мне дорогу: – Алиса. – Здравствуй, Алиса, я Джек, – шутливо поклонился я. Закончив с расшаркиваниями, мы быстрым шагом направились на поиски моего оружия. Холод постепенно пробирался под мою толстовку на меху, но жрице, кажется, было тепло. Хруст под ногами, крики вдали, за редким лесом виднелись дома, украшенные огнями. Точно праздник. Алиса с некоторой злобой кидала взгляды на городок. Я бы дал ей не больше семнадцати-восемнадцати лет. Она бы была обычным бунтующим подростком, если бы не факт долгой промывки мозгов и держания взаперти. Интересно, а что ей мешало раньше выпрыгнуть из окна? – Знаешь, если бы не ты, я бы никогда не решилась пойти против монахов. Весь город верит им, и как я смогла бы со всеми ними бороться? Или куда мне вообще идти? Я даже не знаю, есть ли другие деревни на этом острове, - нервно хихикнула она и замолчала. Вот теперь ясно. Никто бы не смог так просто перечеркнуть свою жизнь и сбежать в полный неизвестности мир. Я закусил губу: именно сейчас я понимаю, что именно творю. Свою революцию. Робко и несколько нелепо, но уже иду против устоев. Пусть пока и этого острова. От этих мыслей я позабыл и про сбитое дыхание, и про холод, и про снег, забивающийся в тяжёлые тёплые сапоги. Я не хочу казаться кисейной барышней, однако ещё мучаюсь от противоречий. Мне надо выбираться отсюда, а не делать работу супергероя. Так я ставлю под угрозу безопасность нашего с Кристой путешествия по морю. Ей из всех людей я желаю проблем в последнюю очередь. Но и жрицы страдают. Ну, ещё не догадываясь об этом. Теперь я точно понимаю, что то, что я творю, называется демократией по-американски и никак иначе. – Ты боишься? – спросил я Алису. Она посмотрела на меня, наморщив лоб, но даже сейчас старалась не отставать и идти рядом. Я поднял голову, во всех окнах горит свет. Вдохнул сухой обжигающе-холодный воздух и уточнил: – если всё пройдёт успешно, здесь всё изменится. Не будет вашей религии, праздников. Начнутся бунты в народе. Она понимающе кивнула, на ходу подобрала отломанную еловую ветвь, шлёпнула ею себя по голове, дурашливо улыбнувшись: – Тогда я спасу всех. Бояться неизвестного после того, как были разрушены устои, и сердится – нормально. Алиса сунула мне ветку прямо под нос. Наслаждаться бы еловым ароматом, да колючки не пожалели мою рожу. Я обиженно потирал лицо под заразительный смех девушки. Она замолчала под моим взглядом, но улыбка не спешила исчезать. Я понял, кого она напоминает. Снегурочку. Я фыркнул от таких мыслей, а жрица огрела меня чёртовой веткой по согнутой спине. Если бы только не надо было никого вызволять. Затвор щёлкнул, холодное дерево легло в руку. Теперь я готов. Лишь бы только механизм не подвёл. Мы крались в полной темноте, обходя фонари практически за километры, но снег под ногами нас выдавал с головой. У, предатель! И если Алиса бодро бежала впереди, то я, несмотря на щуплость, проваливался в семи из десяти случаев. Проклиная зиму, я выбирался из новой ямы, попутно оглядывая местность. До парадного входа оставалось чуть-чуть. Я молча указал на лесок, и жрица тут же ринулась туда. Спряталась за деревом, пытаясь не так уж громко смеяться, глядя на мою битву. Ну всё, снег, ты достал меня. В раскорячку, потный и мокрый от воды, злой, как преподаватель на летней пересдаче, но я дополз до назначенного места. Отсюда открывался замечательный вид на процессию, что должна выйти из храма. Люди уже собрались, галдели, смеялись. Дорога в горы, украшенная фонариками и гирляндами, с двух сторон охранялась от напора верующих. Своего часа ожидали черноволосые девочки с коробками, кажется, конфетти. Часы указывали, что ждать осталось минут семь. – Чего же Вы изволите? – устало спросил я в ответ на задумчивый взгляд Алисы. – Скажи, откуда ты? - Она приблизилась ко мне и подёргала за волосы. Да что с этими людьми происходит? – В смысле? – Ты странно выглядишь. Я сейчас поняла, - с умным видом прошептала она, хотя если бы мы говорили в полный голос, нас бы никто не услышал. – И что во мне не так? – прищурился я, изображая из себя шпиона. – У тебя волосы тёмные, но глаза зелёные. А ещё скулы не острые, кожа не белая, но и не смуглая, - выдохнула она, а потом хихикнула: - и только иностранец усомнился бы в наших традициях. Она мне определённо нравится. Красавица, лучше многих актрис и признанных моделей, а ещё не так глупа, как кажется. Я поздно понял, что у меня уши горят. Резко отвернулся, зачерпнул снег ладонями и потёр им лицо. Что я как мальчишка, в самом деле?! Но Алиса была занята другим. Я взглянул на площадь. Уже начинается. Не рано ли? Заиграла торжественная музыка, раскрылись тяжёлые двери храма. В окружении монахов прошла в самый центр девушка. Белоснежная вуаль скрывала лицо, подол тёмной шубы волочился следом. Они остановились, и зрители смолкли. Служители расступились, две девушки с косами цвета вороньего крыла сняли с Верховной жрицы вуаль. Сама она расстегнула пару пуговиц, скинула с себя кошмар гринписовца. Теперь на ней было то же самое, что и на обычных жрицах. Она перешагнула через шубу, вздёрнула подбородок. Те же девушки надели на неё бусы или что-то подобное, раскланялись и отошли. И теперь босая жертва фанатиков в лёгком бежевом платье под звуки барабана и странного струнного инструмента двинулась в горы под конвоем из монахов. Девочки начали кидать конфетти, зрители желали жрице лёгкого пути до Кетту. А когда один тонкий голосок прокричал: «Я хочу быть такой же!», терпение моё иссякло. Глупо сейчас переть против толпы, но жрица и переохлаждение получить может, если спасти её позже. Да и я, к слову, тоже. Громкий выстрел прекратил веселье. Ещё никто не понял, что происходит. Я нацелился в небо и вновь нажал на курок. И вот теперь крики огласили площадь. Кто это тут такой дерзкий, - думали монахи. Или это я так себе хорошо нафантазировал. Жрицу вдавили в дорожку, защищая от любых угроз, а из храма высыпали служители. – Убегай, пока я тут справляюсь, - шикнул я Алисе, но она, словно околдованная, не двигалась. Я чертыхнулся и быстро покинул насиженное место – люди принялись искать мятежника. Выскочил перед монахами, как чёрт из табакерки, поклонился и приставил дуло винтовки к голове одного из них. Руки мои дрожали, но можно было списать это на холод. Главное – держать морду лица суровой и бескомпромиссной. – Да ты кто такой?! – воскликнул мужик из толпы, и я нервно улыбнулся: идиот, безмозглый идиот. Камикадзе, если хотите. – Просто Джек, революционер и чёртов еретик, - пожал я плечами, и тут же был окружён монахами. И потянулись они все разом точно не за книжечкой со священными писаниями. – А, вам не жалко товарища? Пристрелю его, как собаку, если не отойдёте на десять шагов от меня. Для убедительности зашёл за спину моего заложника и «приобнял» за плечи, продолжая неудобно держать винтовку. Если и дальше всё будет так долго, у меня руки отвалятся. Но служители довольно быстро подчинились. Я медленно направляюсь к Верховной жрице. Это не скрылось от глаз монахов. Одна секунда, и мой заложник вырывается. Я от неожиданности жму курок, и снег орошается кровью. Твою мать! Твою мать! – Убийца! – орёт толпа. Я судорожно соображаю. На глаза попадается жрица. Хватаю её. И бегу. На ходу оборачиваюсь, выдыхаю с неким облегчением: я попал в бедро монаху, жить он будет. Скачу по снегу не хуже горного козла, за мной еле поспевает неудавшаяся жертва. Что-то кричит, вырывается, царапается. Но мне всё равно. Прижимаю к груди винтовку, по пути отмечая, что Алисы здесь уже нет. Опасно идти по снегу – след привёдёт их к нам очень скоро. Поэтому сворачиваю в город. Там всё равно почти никого. – Отпусти! Грешник! – хнычет девушка, но мой взгляд отбивает у неё всё желание препираться. И вот мы на главной дороге. Позади звуки выстрелов, вопли. Я даже думать не хочу, что здесь происходит. Раздаётся хруст снега, резко оборачиваюсь, одной рукой целясь, а другой удерживая Верховную жрицу от побега. Но так и замираю с испуганной рожей. Это же жрицы! И во главе Пилви. – Как?.. – сокрушаюсь я. Неужели убеждаю я хуже, чем бой-баба?.. Но она пресекает любые попытки вести цивилизованный диалог, одобрительно кивает на мою спутницу, улыбается и указывает на нашу цель. Весьма большое здание, похоже на мэрию или концертный зал. Девушки тише воды, ниже травы, но я заметил пару ехидных взглядов. Вот же ж.***
– Это не священный ритуал, не церемония, а простые убийства ради запугивания, ставшие праздником, - в который раз поясняет Пилви упёртым жрицам. Но те ни в какую. Вот почему они не верят, там, в летающего макаронного монстра? Нет, надо обязательно в кровавых богов. И чтоб жертвоприношения, боевые монахи и собственный культ. – Оставь этих дур, всё равно же не поймут ничего, - хотел я сказать тихо, но услышали все. Вот как всегда. – Сэр, Вы, это… обрез уберите, что ли… - посоветовала мне одна из светловолосых дев. То ли жрица, то ли с Пилви пришедшая. Обрез – вот как эта винтовка называется. А то я думаю, чего короткая такая. Положил ружьё рядом, поднял руки. Никого не трону, ага. Но жрицы уже записали меня в неудачники-террористы. Мне-то уже всё равно, ведь Верховная жрица спасена, остальные – тоже, и нет мне теперь до них дела. Надо поскорее смотаться отсюда. Но Пилви держит мёртвой хваткой. Алиса сочувственно кусает губы, будто сама виновата в том, что я теперь личный раб этой невоспитанной фурии.Да что там – я попросту был обманут. Тут собралось человек десять с ружьями и мечами, а отправили в храм одного меня. Ага, внимание отвлекать. И теперь сижу я в уголке, за спиной Пилви, молча проклинаю женскую хитрость. Могли бы и сами всё провернуть. Но меня-то им не жалко. Да и я сам вызвался. Кажется, отрезание языка для многих просто путь к просветлению и прекрасной жизни. Но я до сих пор не понял, куда она дела Кристу и второго. И дела ли вообще. Если уж солгала о масштабах операции, так и мелочь может быть где угодно. Я зевнул, скривился – зубы разболелись. На меня больше не смотрели, ибо самое интересное было сконцентрировано вокруг Пилви. Она чудесами ораторского мастерства смогла убедить взъевшихся баб в том, что они не очень-то правы в плане истинности их религии. Порешили они на том, что смерть – не лучший способ угодить богу, а монахи – те ещё извращенцы. В общем, дебаты удались. Какой-то взъерошенный мальчишка вылез откуда-то из-за портьер, споткнулся о мои вытянутые ноги и растянулся на чужих уже телесах. Завыл, но за общим гулом радости и призывом к отказу от теократии его не было слышно вообще. И только когда главные двери распахнулись, явив незваных гостей, крики поутихли. Я еле разобрал пришельцев – за ними был мощный прожектор. Но когда увидел смутно знакомую форму, когда один из них заорал: «Всем оставаться на своих местах!», тогда я окончательно осознал, что происходит. Мгновение. И уже все бегут, словно крысы с тонущего корабля. Падают, наступают друг на друга, протискиваются и толкают впередиидущих. Это мне напомнило сцену накрытия наркопритона. Во всеобщей давке я участия не принял – повязали раньше. Я повис в руках дозорного мешком дерьма, выдохнул. Меня колотило. Вояка тоже дрожал. Может, от холода, может, это я слишком сильно бился в припадочных конвульсиях. Вот если сейчас поймают и посадят в тюрьму, то как мне домой вернуться? А как быть Кристе? Пришло понимание, а за ней идея. - Дозорные! Слава Кетту! Вы спасёте нас от произвола еритиков! – И глаза доверчивые-доверчивые. Осталось только хвостом махать. Военный не понял шутку юмора, впал в философские думы о смысле жизни. По крайней мере, его знатно перекосило. Всё ещё держа меня за шкирку, он развернулся и пошёл куда-то через уже полыхающие развалины храма в лес. Тут мне стало действительно страшно. Но дозорный оказался человеком порядочным, честным. Он протащил меня по вытоптанной дорожке до берега, где был пришвартован огромный корабль. Каравелла, кажется. И на парусах знак Морского Дозора. Не хочу – не буду!.. И губки «Пю». Но меня поволокли на палубу. Дозорные потявкали между собой, и потом уже другой служитель закона открыл мне врата в своеобразную тюрьму. Клетка там была, сено на полу – тоже. Я еле успел выставить перед собой руки во время пикирования на пол. Сзади захлопнулась дверь. И ледяной голос известил: - Мы позже тебя опросим. За-ме-ча-тель-но. Мне, важному свидетелю, куковать здесь в полном одиночестве на время морозов. Вообще, у меня со стражами закона отношения всегда были ну не очень. Прямо скажем, взаимное недовольство. Маленькая история положила начало многому в моей жизни. Не столь эпичная, чтоб постановки из неё делать, но для меня важная. Моя сестра любила Дни рождения. Свои. Не могла дождаться, клянчила подарки и долго дулась из-за отказа их выдавать. Даже за час до семи часов вечера, - время, когда она родилась, - она не оставляла попыток. Она и тогда была вспыльчивой и упрямой. Ссоры были обычным делом. И в тот день мы в очередной раз пособачились. Надо было накрывать на стол, а она вцепилась в меня мёртвой хваткой, повисла и не давала даже двинуться. Время поджимало, надо было ещё велосипед с коньками из кладовки достать, а это не то что сложно – чертовски опасно! Башни из всякого хлама могли обрушиться и завалить под собой, обрекая на долгую страшную смерть. По крайней мере это мне так представлялось. Я не выдержал и накричал на сестру. Она перестала повторять своё «хочу-хочу», замолчала. Это было затишье перед бурей – это я знал точно. А затем она разразилась гневными воплями. Кажется, опрокинула вазу с салатом. И это стало последней каплей. «Уходи, раз такая умная! Тебя никто не держит!» - и это сказал я? Раньше никогда не позволял себе выгонять сестру из дома, пусть и на словах, пусть и в бешенстве. Неожиданно она схватила со стула свою куртку и выбежала, хлопнув входной дверью. Был октябрь, необычно холодный, ветреный. Я быстро осознал свою ошибку. За окном стремительно темнело, а сестре было всего тринадцать. Точнее, должно было исполниться. Я, как был – в старой футболке с плохопропечатанным лицом Цоя, домашних трениках, - выскочил на улицу. В первой же луже прополоскал кроссовок, растерянно бегал по дворам. Остался ещё страх после сумасшедших девяностых, и при звучании рэпа из подворотен, я, - да и любой другой, - стремился обойти гопогнездо за тридцать метров. Тогда-то и встретил мента. Рассказал о том, что сестра где-то бегает, потерялась на тёмных улицах. Он только развёл руками, жирный свин, мол, только после заявления, нескольких дней, авось, сама придёт – что с подростков взять. А сам меня пихнул в спину: «Сейчас к твоим родителям поедем, выясним всё». Я вывернулся и убежал. И как доказать, что мне уже можно водить машину, пить, курить и гулять хоть всю ночь? Тогда я не стал даже заморачиваться с этим. Но зато больше времени осталось на изучение подъездов и подвалов. Конечно, вряд ли она туда полезет, однако я не особо задумывался. Сама мысль о том, что её могли прижать где-нибудь в проулке постаревшие бандиты или их подражатели… она придавала сил и при этом страшила больше, чем воспоминание о незакрытой входной двери. Тогда мне казалось, что я навсегда потерял мою единственную сестру. Подошёл к ларьку за сигаретами, - мне хотелось сохранить ясный разум, косяк выкурю, - думал я, - потом, - только начал поиск денег по карманам, как увидел сестру рядом с продавщицей. Там, внутри синей будки. Оказалось, что женщина сама пригласила испуганную и замёрзшую девочку к себе. А милиции она не доверяла. С того дня и я тоже. Люди пропадают, находят трупы, в больницу привозят избитых. Но ублюдки в форме только нажирают пузо. Сестра больше не сбегала, а я следил за языком. В тот день я позволил ей впервые в жизни попробовать вино. Это был не Новый год, хотя что-то подсказывало: «Этот день особенный». Мы ссорились потом и довольно часто. Но даже когда сестра угробила мою новую машину, я не ругался. Скорее, отшутился. Саркастически. А она парировала. Эти словесные дуэли заменили нам грубые оскорбления. Кажется, наши отношения можно назвать показательными. Ну, по сравнению с другими. Я схватился за решётку, она приятно холодила мои несчастные ладони. Тут вообще было чертовски холодно. Будто на скотобойне в морозильнике, - я поморщился от мысли, вспомнил было как раньше согревался. Нельзя вновь срываться. Я перепробовал многое в жизни. И это в худшем смысле. Героиновая волна, что накрыла всех после лихих девяностых и меня не обошла стороной, правда, в более мягкой форме. Косяк-другой в день. И всё из-за того что знал, где покупать. Даже мечтал о собственной плантации. Потом была и химия. Только колёса. А после того, как приняли обратно в ВУЗ на второй курс, я завязал. Сигареты заменили всё. Они не так хорошо боролись с депрессией, зато я оставался в трезвом уме, и за сестру не было так страшно – не найдёт, не попробует. Сейчас мне так не хватало ощущения горячего дыма в лёгких. Будто если покурю – ситуация изменится. Судорожно облизал губы, сглотнул. Ну и где сила воли?! Прислонился лбом к решётке. Она ржавая, шершавая. И, вроде как, весьма крепко держится. - Как я вообще на том корабле оказался? – А ведь действительно. Я не помню ничего, что было до моего знакомства с пиратами. Я точно был в аптеке. Дальше-то что? - Чёрт побери, ненавижу ментов! – в сердцах крикнул я сквозь решётки, и мне зааплодировали. Машинально встав и поклонившись, я продолжил: - они волки поганые, свиньи в униформе и чёртовы чиновничьи собаки! Мои соседи, очевидно, не поняли, кто такие чиновники, и я быстро исправился: - Ручные пёсики Тенрьюбито. Они согласились со мной, а вот пришедший на мои изливания дозорный – нет. Мне пообещали жёсткий допрос с пристрастием и штраф за оскорбление чести Морского дозора. Мне уже было всё равно – у одного моего нового знакомого оказалась фляжка с вином. Не знаю, где он её прятал, но крепость напитка я оценил. На душе стало легче, а язык моих соседей подозрительно быстро развязался. Во втором сосуде, что гулял по рукам только в их камере, виски или коньяк. Мне выдали карты, чтоб тасовал, а сами начали разговор о произволе дозорных: работу плохо исполняют, на людей клевещут. Будто здесь происходит собрание благородных джентльменов, ей богу. Один упомянул какую-то Охару с историками. Шёпотом. Да, действительно туго здесь с демократией. Ну ничего, это же моя миссия. Только я могу нести свет революции здесь, а не какая-то мистическая организация где-то у чёрта на куличиках. - А ещё Ван Пис. Слыхали, да? – сказал один из пойманных. – Этот чёртов Роджер сумел нагадить Мировому правительству перед смертью. Я покрыл все подкинутые карты, когда услышал это имя. Это же пират, который умер лет десять назад? - Что за Ван Пис? Просвятите сына отшельника-монаха, обитающего в горах в заброшенном храме с пятью прихожанами. Они некоторое время пытались понять, что я несу. Похоже, плюнули на это дело. Один из них, с повязкой на глаз, просто каноничный пират, только попугая не хватает, раскрыл мне секрет, попутно светя подборкой козырей: - Это сокровище, что Роджер оставил на Гранд Лайн. Это может быть что угодно. Может, машина, может, история Пустого столетия. Кто знает, - улыбнулся, сверкнув золотыми зубами. - Откуда знаешь? – Подозрительность никому не мешала. - У меня был бар на ближайшем острове ко входу на Обратную гору, – гордо объявил мужик, прямо расцветая на глазах. – И пираты ко мне заходили. Некоторые даже считали, что на Рафтеле остались невероятные технологии. Мечтатели. - А я думаю, туда сокровища Роджер сгрёб! – прогрохотал пират, что карты мне подал для тасовки. – Иначе какой смысл вообще туда плыть?! А я уже выпал из разговора. Тайна, технологии, машина… времени? Пространства и времени! Если есть сила, Дьявольский фрукт, затащившая меня сюда, то что-то должно отправить меня обратно! Воодушевлённый, я кинул единственный оставшийся у меня туз крести и под недовольное ворчание проигравших удалился в дальний угол. Вот теперь я знаю, куда плыть. В то страшное, ужасное, гиблое море. В кладбище моряков… Роджер не мог, что ли, расположить свой Ван Пис где-нибудь в Райских кущах? Да даже на летающем острове! Хотя это нереально, сказки. Да я готов даже взобраться на Рэд лайн за этим сокровищем! - Эй, парень, лучше бы тебе там не сидеть, - крикнул мне бывший бармен. – Почему это? – насупился я. Я только начал продумывать способы добычи Ван Писа без жертв, как они вновь раскрыли рты. – Там прошлый арестант устроил сортир. Каналья!