***
В невидимой борьбе с неизвестностью Барышников проиграл бы с треском, не продержавшись и нескольких дней, если бы не Даша. Если бы не ее веселый голосок, блеск в глазах, таких же, как у матери — не зря ведь про зеленый цвет глаз говорят, что это цвет жизни — и заветное «папа», он бы давно сдался, сложив голову перед бесконечным ожиданием новостей. Даша, его дочь, стала путеводной звездной в тот самый момент, когда казалось, что свет погас. Каждое утро начиналось со звонкого «Доброе утро, пап», он быстро успел привыкнуть. Пока не начались каникулы, она записывала голосовые из школы, а потом почти прописалась в больнице, и Алексей стал торопить своего доктора с выпиской, потому что больничные стены совсем не подходящее место для ребенка, да и ему осточертели белые стены. Они с Дашей хранили свой секрет, не рассказывая никому, потому что первой должна была узнать Вика. Даша Старкова поначалу удивлялась, но потом привыкла. «Мы в кафетерии». — Прочел Алексей сообщение от дочери, не без удовольствия меняя больничную пижаму на привычную одежду. Повязку давно сменила маленькая накладка, рана заживала хорошо. Врач сказал, что останется шрам, но такие мелочи Барышникова не заботили. Звонок Комарова застал его в лабиринте коридоров по пути в кафе, и это означало только одно: есть новости, вот только какие — плохие или хорошие. «Разрешение на вылет в Гамбию получено. Скоро наш борт отправится за ними». Вот и все. Они дождались наконец паузу или окончание этих чертовых дождей. Счет шел на часы, совсем скоро Вика будет дома. Алексей ускорил шаг, чтобы скорее поделиться хорошими новостями, но замер в дверях кафетерия, заметив, что Даша и ее старшая тезка сидели за столиком не одни. В темноволосой женщине средних лет без труда узнавалась мать Вики. Мария Кузнецова что-то говорила своей внучке, и нельзя было не заметить, как изменилось поведение Даши. Она сидела с прямой спиной, сложив руки на столе перед собой, и даже непослушные волосы казались более гладкими, чем обычно. Алексей мало что знал о матери Вики, лишь немного фактов. У Кузнецовой было достаточно денег, чтобы оплачивать учебу дочери в «Логосе», но та держалась за грант; а последние лет десять ее мать и вовсе исчезла с радаров, переехав в Италию, кажется, к новому мужу. — Тебе лучше будет пожить с нами в Риме. — Донесся до его слуха прохладный голос Кузнецовой-старшей. — Это не предложение, я все решила. Мне нужны ключи от квартиры и свидетельство о рождении. — Это лишнее. — Алексей опустил руки на хрупкие плечи дочери, отметив, что Даша тут же расслабилась, уловив его присутствие. — А вы кто такой? — Мария не повысила голос, но в нем зазвенел такой холодно, что напряглась даже Старкова. Однако Алексея таким не пронять. — Бывший парень? Бывший начальник? — Не важно, кто я. —Короткий обмен взглядами превратился в борьбу. — У Даши есть мать и очень скоро она вернется в Москву. МЧС направили в Гамбию эвакуационный борт. — Правда? — Даша забыла о строгой бабушке и обо всем на свете, сжимая его в объятиях своими тонкими руками. — Правда, Даш. Мама вернется совсем скоро.Глава 37
25 мая 2024 г. в 11:20
«Как ты там? Ты, должно быть, уже в Москве, наши медики прооперировали тебя, и теперь слоняешься в белых стенах, ты же их так не любишь… У нас льет дождь уже несколько дней и не затихает даже на мгновение. Никогда не думала, что так бывает, вокруг стена ливня. Но зато с асфальта смыло кровь, и в воздухе больше не стоит запах смерти. Смерти вокруг так много, но есть и жизни. Помнишь того мальчика, что ты спас? Его зовут Дэни, его мама нашлась в больнице, и у них все хорошо. Я надеюсь, у тебя тоже все хорошо, и рана не будет мучить. Знаешь, я никогда не думала, что буду скучать по тебе. Я всегда мечтала, чтобы ты исчез из моей жизни, и вот ты исчез, а я осталась тут одна, и мне страшно. Я знаю, что нужно ждать, ливень закончится, и нас заберут, но оказывается, ждать — это невыносимо сложно. Я стараюсь, правда. Работы здесь много. Я столько всего узнала о медицине, что можно менять профессию. Вот вернусь в Москву, брошу лабораторию… Длинное сообщение получилось, надеюсь, ты не слишком утомишься, слушая его, тебе ведь надо отдыхать и набираться сил. Прощаюсь. Если увидишь Дашу, скажи, что мама ее очень сильно любит».
Телефон в руках Вики пискнул, в чате мессенджера появилось уведомление о том, что сообщение не отправлено — сигнала не было. Сообщение было одним из десятка таких же, что она набирала в пустоту, но так было легче — как будто Барышников услышит ее, как будто он рядом.
— Хотите сигарету? — Из тени коридора показался высокий силуэт, и Вика с досадой осознала, что все это время была здесь не одна. В тусклом ночном освещении она узнала директора клиники, того самого, что не хотел открывать ворота людям из трущоб. Теперь Вика знала, что его зовут Виталий Воронов, и он уже много лет прожил в Гамбии, покинул родную страну давным давно. Теперь его дорогой пиджак сменился белым халатом, и избирательности в пациентах в клинике больше не было.
— Я не курю.
— Зря. Помогает иногда. — Где-то вдалеке зазвучали звуки стрельбы — оппозиция не давала приблизиться к столице наемной армии свергнутого президента Джамме.
— Как думаете, он вернется?
— Если он вернется, то начнется настоящий ад, и вам лучше оказаться на борту вашего самолета до того, как это случится. — Заметив Викин вопросительный взгляд, Воронов мимолетно усмехнулся. — Я ведь знаю, что сделали вы и ваш коллега в лаборатории. Если в окружении Джамме узнают, кто вы такая, вами заинтересуются. Не стойте тут, Виктория, идите отдыхать.
«Идите отдыхать». Сказать было легко, но после слов директора стало не по себе, ведь в них была своя правда. Когда Вика думала, что хуже уже быть не может, Воронов намекнул: может, и может.
«Скорей бы закончился этот чертов ливень».
С началом дождей жара отступила и по ночам стало прохладно. Вика куталась в плед, но дрожь никак не проходила, и дело было не только в прохладе. Истощение физическое и нервное, обезвоживание, хроническая бессонница и хроническая усталость. Наверняка у врачей нашлось бы, чем дополнить этот список, но ей просто хотелось согреться. Сон все никак не хотел приходить, Вика ворочалась с боку на бок, в голове то и дело всплывали образы Даши, Даши-старшей, Барышникова, и только под утро наступила спасительная темнота.
Теперь, когда рядом были врачи — настоящие, с эмблемой красного креста и триколором на рукавах, — Викина помощь стала бесполезна, но она нашла, где могла применить свои силы. Волна ужаса прошла, и настало время позаботиться о последствиях. Кузнецова и еще несколько волонтеров, которые тоже хотели помочь, составили списки пострадавших в обоих госпиталях, списки их родных, адреса и приступили к поискам.
«Мои дети, им всего пять». — Молодая женщина не могла встать с больничной койки, потому что на обе ее ноги наложили гипс, но Вике иногда казалось, что тревога за детей заставит ее встать. Мальчики нашлись через пару дней, они прятались в том самом отеле, где Вика рассталась с Алексеем. Их привели в госпиталь их мать рыдала от счастья, и все вокруг, ставшие свидетелем этой трогательный сцены, прятали блестевшие в глазах слезы.
«Нет ли связи с Москвой? Кажется, моего парня эвакуировали, но я не знаю толком ничего». — Связи не было. Вика каждый день заглядывала в послеоперационный блок, старалась успокоить: — «Мы обязательно узнаем, как только наладится связь».
«Вот адрес, посмотрите пожалуйста, вдруг он там…»
Адресов было много, и как только вода ушла, начались осмотры домов. Ближе к берегу не стоило и соваться, все там превратилось в одну сплошную груду обломков, Вика видела один раз, но этого хватило, чтобы навсегда остаться в ее памяти. На улицах, укрытые мешками, лежали сотни трупов, в человеческий рост и маленькие, даже крошечные. Первые дни от их вида выворачивало желудок, но потом эмоции отступили, шок прошел и наступила обыденность. Их хоронили в братских могилах прямо под проливным дождем, не заботясь о личностях и именах, не до того было; мертвым уже не помочь, а живые хотели выжить.
Военный совет, захвативший власть на обломках города, оказался эффективным. На улицах появились патрули, мародерства стало в разы меньше; велись подсчеты продовольствия, медикаментов; пошли слухи о том, чтобы запустить новую электростанцию в тестовом режиме, и начались поиски инженеров, работавших там, и всех, кто мог помочь.
Несколько лет назад Вика, вернувшись из Североуральска одна, как и хотела, записалась в волонтеры в лагерь беженцев, бежавших из соседней страны, от гражданской войны. Там она слышала множество историй, в которых было кое-что общее, люди говорили: мы привыкли. Тогда Вика не понимала, как можно привыкнуть к такому, но теперь поняла. Все, что по началу ее шокировало, спустя пару недель, превратилось в обыденность. В воздухе все еще витала смерть, но смерть стала привычным делом.
Маленьким оазисом посреди ада стали вечера в кафетерии госпиталя — по вечерам все, кто мог, собирались там, звучали будничные разговоры, звуки гитары — как глоток свежего воздуха, — и страхи отступали хотя бы на несколько часов. Вика, как и другие, пряталась здесь от своих страхов. Она больше не была одна в чужой стране, русские доктора держались вместе. Собираясь по вечерам, они умудрялись даже шутить, смех был как бальзам на открытые раны. Но даже окутанная звуками родной речи, даже среди всплесков смеха и красивых гитарных мелодий, Вика чувствовала себя одиноко, ей так не хватало спокойствия серых глаз Алексея, а время, как назло, текло медленно-медленно.