Сместить параллели

Иногда надо изменять, чтобы понять, что не надо Аркадий Давидович.

В рабочий понедельник было тихо. Никаких интервью и репортажей. Ребекка почему-то пришла с чаем, говорила о мужчинах, сулила любовь ("позвони Дэнни, он все еще любит тебя"). На внутренней стороне ладоней красуются ранки-полумесяцы. *** Во вторник, вечером, в дверь позвонил курьер. В руках держал букет белых роз. Сказал, что от анонима. Мне показалось, на асфальте цветы будут смотреться лучше. *** В среду смотрела фильмы - на "Гордости и предубеждении" сердечная мышца давала сбои. Раздражал блягородный мистер Дарси. В комнате клубится табачный воздух - в нем поет псалмы сладковатый запах вина. *** В четверг, после работы, сменила номер. На старом много пропущенных. Давно хотела поменять эти надоевшие цифры. *** Приходил Алекс. Терзал дверь и звонок. Просил открыть. Обещал все объяснить. Каялся. В глазок увидела его сидящим на полу, напротив, - между губами дымилась сигарета. Молчала. Сидел еще с полчаса, барабанил в дверь, потом ушел. Не получилось разговора, как я и думала. Звездная ночь встретила меня в удушье. Припадок был долгий и мучительный. *** Приходил на следующий день. История повторилась. Сидел, клялся, стучал, умолял, ругался. *** По напущению Ребекки и здравого смысла позвонила Дэнни. Предложение встретиться подхватил быстро и радостно. Купила развратное белье. *** - Сама бы ты не вышла. - Ошарашенно, автоматически захлопываю дверь. Сегодня разгребала информационный завал за последний месяц - на часах восемь часов вечера, - еще хорошо, на свидание с Дэнни успеваю, - так что в здании только я и Ребекка. Следовательно эта коза меня не прикрыла... Запомним-с. В кабинете, в черном широком кресле, сумрачно восседает Секси-мачо-бэд-бой всех времен и народов. Во всяком случае, так он себя ставит. Время вечернее, опущенные жалюзи и пасмурная погода навевают уныние. Присутствие Александра - бескрайнюю тоску. Теперь даже спокойно покурить выйти нельзя. Зря оставила дверь открытой. Бекки еще получит персональную порцию люлей. - Тернер, - сдержанный кивок. Не устраивать сцен, - а не то грянет буря. А не то побелевшие кулаки разожмутся и обрушатся грозовыми волнами на ходячий Содом, - С чем пожаловал? - Надо поговорить. - Встает. Волнуется. Серьезный. - Да мы вроде и не молчим, - ухмылка кривит мои губы, - Незачем тебе было приходить. Не о чем говорить, - все хорошо. Руки скрещиваются на груди, инстинктивно пытаясь отгородиться от прочего. Этот жест не ускользает от ястребиного взгляда моего оппонента - хмурится. - В комнате скоро окна заледенеют от наших "хороших" отношений, - не стал ждать моих колкостей, продолжил, - Я вел себя как свинья, признаю. Не знаю, зачем я принял... Для чего устроил такой тупой спектакль, опустился до невменяемого состояния. И... - неожиданно передо мной вырисовывается прежний, старого образца, милый смущенный парень, с нерешительно запустившейся в шевелюру ладонью. Тень напряженной мысли отражается на его переносице - силится сказать еще, - Прости, глупо как-то... Так потерять. Просто, я не умею просить прощения, совсем. Возможно ты подумаешь, что я ублюдок, - и ты не слишком ошибешься, - но сейчас этот ублюдок хочет все отмотать назад. Он настолько натурально показывает мучения раскаяния, вышагивает как заведенный взад-вперед, долго подбирая слова, что вопрос: "А можно ли его простить?" должен получить в ответ: "Нужно". Это было бы разумно, - и не такое прощают, - плюс ко всему, меня к нему тянет, не за чем врать самой себе. А поломаться можно только для вида. Это один из вариантов. У меня же свой. Если монотеистические религии и учат умению прощать, то в мою дверь они все постучать запамятовали. Монолог окончен. Ни один мускул на его лице не выдает теперь какого-либо внутреннего беспокойства. Злая мысль: он, наверное, уверен, что прощение в кармане. Он, явившийся воплощением моей женской пощечины, наверное, думает о себе, таком талантливом, красивом и знаменитом, как о покорителе всяческих вершин. Захотел - взял, расхотел - выкинул. Музыкальные прерии штурмом взял, что ему стоит покорить вон ту крошку. Философия лидера, мазафака! Она хороша, но не для меня. - Душещипательно. Правда, извинение на сто. Жаль только...- Подхожу к рокеру, максимально близко подношу лицо к его, да, вот так - остановившееся дыхание, замеревший взгляд, отлично, - ... Только вот зря кладезь свой словесный потратил. Хочешь отмотать все назад, так давай до момента нашей встречи. Представим, уже отмотали. Славное было приключеньице, но, увы и ах, оно окончено. Всем спасибо, всем до свиданья! А теперь, если ты не против, я закрываю кабинет и уезжаю, меня уже ждут. Лицо его исказилось злостью, болью и ущемленным самолюбием. Что за дивная смесь человеческой эмоции! Передача собственных чувств, совершенно бесплатно! Но мою щедрость не оценили. Уже взявшую со стула сумку, шедшую к двери меня, ощутимо схватили чуть выше локтя, вынуждая остановиться. - Твой давний воздыхатель, если не ошибаюсь? Ребекка, деточка, я советую тебе поискать убежище. О-о-о, а может я ее расцелую, - ни с чем я эту дымчатую поволоку в глазах не спутаю, никогда и ни за что. У меня самой такие были, - в том злополучном гадостном пабе. - Не твое дело. Пусть подумает, что у меня новая страсть. Пусть подумает, что у меня запланирован горячий секс. Пусть, сволочь, порадуется за меня. - Нет, как раз-таки мое. Неизвестно что он из себя представляет и что сделает, я буду мучаться от этого. - Да что ты! - даже держащая меня рука позабылась. Он переживает, ха! - После того гига тебя не особо волновало, где я и с кем. - Тернер мрачно буркнул: - Я был под кайфом. - Так не порть мой! - Вивьен... - Всего хорошего! Вырваться и бежать к спасительной двери . Довыжать, добежать этот неправдоподобный марафон. Почти сразу поперек талии змием обвивается рука, дьявольская когтистая, прижавшая к себе, лапа, некогда пошатнувшая трезвость моей логики. Ядовитое шипение, царапаюсь. Какого?... - Я. - рывок. - Ненавижу. - еще одна неудачная попытка. - Задерживаться. - кратковременное смирение. - Отпусти. Это смешно. Вдыхает цветень моих волос, опаляет жаром шепота ухо: говорит, что ложь. Говорит, что я не хочу этого, что не хочу уходить и что мы оба знаем это. Просит, чтобы осталась. С ним. Может, я плавлюсь, подобно сыру в печи, когда-то твердого сорта, потому что он таки прав? Может все это глупая ошибка? Всполох воспоминаний: Они целуются, - он отвечает, рукой зарывается в эти обессвеченные, измызганные развратом, волосы. Не отрываясь от губ ее, смотрит, прямо в меня целится, не понимаю: специально ли?... зачем это так. Нет! Не нужно. Не хочу. Дерзни ему, Веллер, дерзни ему так, чтобы сердце кровью облилось, чтобы возопил от боли. За всех, как по Достоевскому, - униженных и оскорбленных! - Ну и ну. Неужели снова хочешь запустить пальцы мне под юбку и ими выбить из меня рассудок? Так, сладкий? - Последнее почти что выплевывается. - Страсть, как хочу, - его хриплый смешок заставляет меня насторожиться: не такой реакции я ждала, - Только ты сопротивляешься, с самого первого дня это делала. А я, как последний дурак, все испортил. - Мне твое покаяние не нужно, Алекс. Секс на одну ночь продолжения не имеет. Зачем уговаривал? Сам же оборвал эту бессмыслицу. Все, отпусти. Я не хочу больше. Мне нужно идти. Скидываю с себя вмиг послабевшую руку. Правильно поступила, - думаю, - хоть и облегчения это не принесло, но зато уровень законной гордости за себя повысился до седьмого неба. - А мне нужна ты, - совсем тихо, ровно и страшно уронились слова в тишине, что... А что? Бежать надо, вот что. Не успела. Под спиной - холод стены, спереди - прижавший меня Алекс. Надо разорвать насильный поцелуй, да только он крепок. Надо вмазать в эту прекрасную морду кулаком, со всей силы, да только запястья стиснуты клешней сильной руки. Спасительная секунда, - глоток воздуха. Отрывается от губ, голодно смотрит. О да. И о нет. - Не хочу, черт возьми, Тернер! - Почти что отчаянный призыв к разуму. Дистанция, мать твою, дист... Еще один терпкий поцелуй перекрывает любые аргументированные доводы интеллекта. - Хочешь. Упрямо мотаю головой: - Не хочу. В кофейных глазах сверкнули молнии. Гадкое чувство: неприятие происходящего, ибо все-таки гордость и, вместе с тем, постыдное понимание - нравится, и даже очень. Преомерзительная ситуация. - Для него приготовилась? - Я ранее не слышала от него такой злости, настолько ядовитой, что невольно затихаю: его губы сжаты в тонкую полосу, а глаза сужены, - он смотрит на полупрозрачное куртизанское белье, открывшееся из-под задравшейся юбки. Не скрывая, с каким-то даже злобным торжеством, отвечаю, что да, - для него. Говорю, что пусть не думает, не буду я эдакой брошенкой страдать, - без внимания, мол, не останусь и сексуальные потребности смогу удовлетворить когда захочу и с кем захочу. Это, конечно, назло было сказано, но он, кажется, поверил. Лицо его все потемнело и я понимаю, - переборщила. Это было очевидно, потому что он... - Я не допущу! Никто, кроме меня. Никто не посмеет тебя... Я же тебя - я тебя... Чуть ли не рыча, в гневе, рывком стягивает с меня мечту сексуального фетишиста. Раз-два: встает между бедер, резко приподнимает. Три-четыре: крик вылетает, когда он входит, врывается, словно пытаясь доказать голодными свирепыми толчками, что я... - Не хочу!... Не... Хочу-у-у! Пять-шесть: голова откидывается к стене. Еще глубокий, почти болезненный рывок - крик исступления в раскрытые губы. Боже, что мне, я умру. Слышу его прерывистое дыхание в ухо. Хрип, глаза, задернутые проклятой непроницаемой тучей: - Ложь. Знаю. Признай, дорогая, признай... Семь-восемь: Пусть эти стоны на двоих остановятся. Пусть прекратится этот бешеный, заданный им, ритм. Пусть он прекратит срывать терзающие поцелуи с припухших губ. Пусть не смотрит на меня так, отчего глупое тщеславное, - о-о-о, уж я ли это в нем вызвала... Ах я какая. Мне жарко. Мне душно. Меня будто разрывают изнутри. Я задыхаюсь от нескончаемых криков при каждом его глубоком толчке. Он во мне. Я в нем. Мы в друг друге. Это пытка. И освобождение. - Плевать, - шепчу, бредово, неправильно, пьяняще, сама же целую, Господи, - Не останавливайся. Режь. Убивай. Хочу. Алекс! Совершенно дикий и пронзительный вскрик убийцей вспарывает исхудавшее брюхо тишины. Обесиленно, тяжело дышу. Черт, ну почему все снова заканчивается сексом. Я слышу свое имя, у шеи, сдавленное и хриплое имя. - Что ты со мной делаешь... Могу спросить у тебя тоже самое, чертов ты идиот. Но и это не все: - ... Я бы все отдал, чтобы ты произносила так только мое имя. - Тернер, - медленно, смущенная от потери собственного контроля, все еще в тисках его объятий, говорю я, - Я должна идти, так что... Из-под шеи слышится приглушенное, но различимое обидчивое ворчание: "Я тебя все-равно никуда не пущу". Ах, насмешил! - Один оргазм ничего не меняет, милый... Нет, не надо!... Отпусти меня, сейчас!... Что ты... Внезапно: вот я была у стены, а теперь меня взяли и... спустили на кожаный диван. Меж разведенных, удерживаемых его руками, ног, показывается жадное дьявольское лицо... Влажный дурман языка опускается на нежную, трепещущую от пережитого плоть - о-о-о, это конец: рука сама собой зарывается растрепанные мягкие волосы... Девять-десять: я умираю. Он решил убедить меня, что если не один, то множество оргазмов уж точно поменяет мое мнение в его пользу. *** Собирающаяся домой Ребекка недовольно помотала головой: сверху снова послышались стоны спаривающихся кроликов. Она не смогла не открыть ему, - даже в объективе черно-белой камеры он выглядел, ну, скажем, нездоровым. Почти что маниакальный, решительный и, - она могла биться об заклад, - страдающий вид был, что, кабы его не пропустили, он бы все-равно проломил двери и тогда бы ее не спасла даже отгородка ресепшна. Не смогла она и соврать ему, что Вивьен нет, что она давно ушла, - здание-то уже пустое, парень. Он бы понял и заодно проверил. Но то что она торопится на свидание сказать-то надо было! Жаль Ви не видела его упавшее лицо. Еще спасибо скажет! Так его, пусть особо там это... не рассчитывает ни на что. Но просчиталась видимо она. Кто поверит ей, что Алекс Тернер, одна из ведущих современных рок-звезд, сейчас наверху самозабвенно вдалбливает ее коллегу то ли в пол, то ли в стену. Хрен этих мужиков поймешь, - то ведут себя как трусливые дебилы, то приползают мученическим комком искреннего сожаления. А потом еще и трахают до потери пульса, прости Господи. Вторые ключи она оставила на видном месте, в надежде, что эти перевозбужденные придурки не забудут запереть входную дверь.