Сместить параллели

Вожделение не происходит от тела, хотя и удовлетворяется телом. Климент Александрийский

Я вновь одна. О да, это превращается в лейтмотив сегодняшнего вечера. Хватит, Веллер, хорош, надо что-то... Волна бессмысленно скачущих мыслей неожиданно для меня самой прерывается. И отнюдь не неприятным образом. За это я в радостном порыве готова расцеловать диджея. Освещение становится более приглушенным. Все сливается в темно-синие, размывчатые, интимные тона, позволяющие расслабиться, отпустить себя окончательно. Призывающие выйти и двигаться в них, словно актер в театре теней. И музыка, конечно, эта царица, делающая ночь насыщеннее, а эмоции - острее. Я знаю эту песню. При первых ее секундах мое тело среагировало немедленно: руки, ноги, легкая, как перышко колибри, голова, - я двигаюсь будто не по своей воле. Хочу под нее танцевать, и я сделаю это. Выйти приблизительно в центр зала, проходя сквозь людской поток. Почувствовать, как ритм властно заставляет подчиниться. Отдать ему себя всю. Ощутить энергию окружающих, тепло, разгоряченный воздух, такой плотный, что вот-вот задавит своим весом. Эротичный шепот вокалистки призывает разбудить в себе древнее, сродни инстинкту самосохранению, мистическое начало. Я будто в трансе. Плевать на все, плевать на всех, - я отдыхаю. Это мое право. И оно позволяет мне двигаться как и когда я хочу: извиваться в змеином танце, вскидывая руки то вверх, то вниз, разводить в стороны, обводить контуры собственной фигуры, поднимать и снова опускать непослушную копну волос, позволяя им свободно рассыпаться по плечам. Так и надо, забывая где реальность, а где умопомрачительная истома грез... В один момент, появившееся ощущение прожигающего спину взгляда, мешает забыться и повелевает мне обернуться. Среди хаотично двигающейся толпы, - неподвижная фигура, явно принадлежащая мужчине, но кому именно... Темнота, прерываемая редкими всполохами света, определить позволяет, только если хорошенько напрячься, а я этого делать не желаю. Зато, почему-то желаю поманить невписывающегося в общий фон незнакомца к себе, побуждая присоединиться к моему танцу и шаманить вместе. Ясное дело, что не присоединится, но все-таки... Просто так. Сразу отворачиваюсь и продолжаю, продолжаю... Take me I`m yours Because dreams are made of this Forever therell be A heaven in your kiss А теперь плавно покачаться из стороны в сторону, как маятник, старый добрый маятник. Забыться. Внезапно, чья-то рука касается меня, немного выше локтя. Легко, почти невесомо. Интуиция срабатывает мгновенно - это он, мой незнакомец. Надо бы отойти, отпрянуть, но нет - если взялась давать концерт, так отрабатывай его до конца. Порывисто прижимаюсь к нему спиной, замысловато изгибаюсь, начинаю вести плечами. Он не теряется. Через мгновенье оказываюсь в тисках его рук, крепко обхватывающих мою талию. Опускаются вниз, к бедрам, задевая по пути неожиданно ставшую слишком чувствительной кожу, приподнимая тонкую ткань коктейльного платья. Мы находим общий ритм, двигаемся синхронно, как единое целое: мои руки - его руки, мои ноги - его ноги, мое тело- его тело. Пикантности добавляет тот факт, что я понятия не имею кто со мной. Я, все еще находящаяся впереди него, просто не выдерживаю, позволяю своей голове опуститься на его плечо. Собственнически проводит рукой по моему телу, шею обдает жарким дыханием, а потом и цепочкой жалящих поцелуев, отчего хочется застонать в голос. Что за... С шумным вздохом разворачиваюсь. Без церемоний начинаю выводить на нем пальцами витиеватые узоры: от шеи до широких плеч, от них к крепкой груди, к торсу, потом к рукам, сила которых чувствуется даже через рубашку. Прижимаюсь, в ответ снова оказываюсь в его объятьях, приятно чувствуя, как по спине, прикрытой тонким плетеным кружевом, скользят горячие сухие ладони. Плевать, что я веду себя как девушка весьма облегченного поведения, но истома, затопившая меня, яростно, неистово, требовала своего выхода. Просто закрываю глаза, отдаваясь ритму и моему незнакомцу, что уже, кажется, полностью завладел моим телом. Но что-то идет не так... Этот запах, этот неповторимый аромат цитрусовых, морского бриза с терпким оттенком... О-о-о нет. Немного отстраняюсь, ладони на спине удивленно замирают. Блеклый луч света очень своевременно освещает лицо моего... партнера. Да, Александр Дэвид Тернер, так его растак. Только глаза непривычно горят дьявольским огнем. Отшатываюсь. В черепной коробке куча матов и аварийный сигнал: "Бежать!". Бежать, хоть в Антарктиду, к пингвинам, бежать, хоть куда-нибудь... Мне не дают это сделать. Вернее, не дает, - его рука просто притянула мое бренное тельце к нему, а губы прошептали у самого уха: "Сдаешься?". Напряженно замираю, подобно натянутой тетиве. Сердце пораженно пропускает один удар. Веллер никогда не сдается. Нежно, очень нежно кладу правую руку на его шею. Два раза мотаю головой, медленно, с расстановкой, смотря прямо в омуты его глаз и давая понять свою позицию, относительного его нахального заявления. Беру его руки, кладу к себе на бедра. Результатом довольна: он ошарашен - руки покоятся на месте. Но Алекс берет себя в руки буквально через секунду. Прижимается ко мне настолько близко, насколько это вообще возможно. Улыбаюсь, двигаю бедрами в такт, он не отстает: двигается пластично, плавно, как грациозный хищник. Зарываюсь рукой в его мягкие растрепавшиеся волосы... Божественно. Внезапно его рука соскальзывает вниз... и закидывает мою ногу к себе на талию. Ах ты!... Замереть. Принять правила игры. Искушающе закусываю губу, прогибаюсь назад, он придерживает меня одной рукой, другой - проводит невидимую линию от основания моей шеи до самого конца декольте, словно смакуя. Что. Ты. Творишь. Не дает опомниться. Резким движением дергает на себя. Между нашими лицами какая-то жалкая пара сантиметров. A heaven in your kiss Не выдерживаем одновременно. Поцелуй. Голодный, горячий, отчаянный, продиктованный невероятным желанием друг к другу. Музыка кончается. Мы стоим, прижавшись к друг другу лбами, тяжело дыша, понимая, что оба хотим большего. У Алекса лихорадочно блестящие глаза, хочет что-то сказать: - Ал! - Синхронно вздрагиваем. Я заранее ненавижу того ублюдка, что посмел нарушить зарождающуюся химию. По направлению к нам идет широко улыбающийся парень, хипстерского вида, лет двадцати пяти. У него в руках новороченный фотоаппарат: - Ал, а я тебя уже кругом обыскался, - парень нетерпеливо помахивает техникой, - Ребята тебя заждались. Общее фото, забыл, да? - понимающе улыбается. Потом переводит взгляд на прихреневшую от всего происходящего меня. Вздыхает. - Все понятно. Девушки задерживать умеют. Но все ждут, пойдем? - Да, ты иди. - хрипло каркаю я. Пусть... Надо. Алекс проникновенно смотрит на меня, я же махаю руками, - иди, мол, Форест, иди. Нехотя отстраняется. Перед тем, как отчалить вместе с хипстером, говорит: - Я скоро приду. - Я не Станиславский, - я верю. - Тернер картинно возводит глаза к потолку. Ну а что, пора привыкнуть к моему специфическому юмору. Почти сразу толпа поглотила ушедших парней, а до меня дошло: кончилась не только музыка, но и мое душевное спокойствие. Срочно, черт возьми, мне срочно нужно прийти в себя, иначе, я просто взорвусь славным пламенем обезумевшего смертника! По инерции, ищущий взгляд утыкается в лестницу, находящуюся в самом дальнем углу. Интуиция подсказывает, что туда мне и надо. *** Поднимаюсь вверх по винтовой лестнице. На втором этаже так тихо, что можно услышать собственное дыхание. Вижу несколько, с настежь открытыми дверьми, комнат. Вхожу в одну, закрываю дверь. Долгожданное уединение. Не знаю для чего это помещение предназначалось, но сейчас оно явно не жилое: в правом углу собраны в небольшую горку какие-то музыкальные плакаты, на стенах - виниловые пластинки, зеркало, сиротливо прислоненное к стене и обыкновенная деревянная тумба. Все. Подхожу к огромным широким окнам, гулким эхом отскакивают мои шаги от стен. Присаживаюсь на огромный широкий подоконник. С наслаждением закуриваю, выдыхая струйку дыма в разбитую ночь. Ночью все мегаполисы просто утопают в огнях. Лондон - не исключение. Полная луна взирает на мое одиночество и ей это до фени. И не такое видела. Можно подумать, она ни разу не наблюдала за одинокими женщинами, которых придавливают такие же одинокие, гадливые ночи. Можно подумать, она ни разу не видела женщин, не чувствующими себя женщинами, но ломовыми лошадьми, а когда судьба, наконец, подкидывает случай, доказывающий, что она таки женщина, то ей в это уже не верится. Как мало надо женщине - мой Бог! Чтобы ее за женщину считали. Нет, гнать такую грусть взашей. И так хреново. Уместнее будет расфасовать по полочкам сложившуюся кель ситуасьен: а) я хочу Алекса; б) похоже, это желание взаимно, - Капранос, Ванга чертов, как знал; в) всему мешает сволочной страх, - обжечься, оплошать, или понять, что это бессмысленно. Чудный набор. Просто потрясающий. Если бы он был человеком, то фраза: "Видишь, скотина, какой я замечательный, какой я милый", без сомнений, стала бы его любимой. Бросаю окурок в приоткрытое окно, находя, что человеческую жизнь можно сравнить с этой дымящейся палочкой: Кто-то нас постоянно курит, часто против нашей воли, делает небольшие частые затяжки, но однажды, одна из таких затяжек может стать слишком глубокой и тогда... Тогда мы дотлеем до конца, и все, что от нас останется, - жалкий, маленький фильтр, выброшенный за ненадобностью в жестокую ночь. Внезапный порыв ветра прошелся по комнате и моим философским размышлениям - кто-то резко распахнул дверь. Та-а-ак, не поворачиваемся. Спокойно. Надо думать о самом обычном, надо думать о самом простом... Вот веселый бобер гуляет по лесу... - Вивьен. - Какой-то негромкий голос назвал мое имя. А мне все равно, - у меня бобер. Он строит плотину... - Вивьен! - О, уже чуть громче, напористее, уважаю. С грустью понимаю, что прикидываться дурочкой - глупое и, в общем-то, бесполезное занятие. Обреченно поворачиваюсь. Тернер спокоен. Как и всегда. Не верится, что сегодня я видела его другим. Напряжение между нами такое густое, что, кажется, можно резать на куски, точно лакомый торт. - Я тебя искал. - Словно статуя, стоит неподвижно у двери, положив обе руки в карманы джинс. Само спокойствие. - И поиски привели тебя сюда? - Я догадался. - И бровью не повел Тернер, без труда отпарировав мой неудачный выпад. Я смотрю на него, стоящего в дорожке серебристого лунного света, такого невозмутимого, талантливого, привлекательного, и - удивительного. Ни одному мужчине, даже приближенно, не удавалось поразить меня всего за один день. И именно поэтому я сматываю удочки. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. - А я как раз собиралась уходить, - неловкая пауза, - Так что... Мне пора. Здорово повеселились и... - Нет. - Изумленно распахиваю глаза. Настолько отрывистым ровным голосом это сказано, что становится даже страшно. - Почему, Вивьен, ты постоянно убегаешь от меня? Теперь Тернер медленно приближается ко мне. Не зря я сравнивала его с хищником. Но и я не так проста! Я - смелая антилопа, или наоборот, - слишком трусливая, чтобы признать... Что? - Ой-ой-ой, Александр, где же вы увидели такое безобразие в моем поведении? - Насмешничаем, господа, насмешничаем, глядишь - спасемся. Останавливается в двух шагах от инерциально вжавшейся в стенку меня. Хочет загипнотизировать, до того внимательно смотрит. Черт. - Когда мы танцевали, - тебе было не до иронии, верно? - что-то внутри меня задевается его словами. Точное попадание, выстрел в упор, - И точно не до официальности. - Усмехается. Да, он невероятно горд собой, я думаю. Одиночество, боль, чувство стыда, страх, - все это смешалось для меня в один дикий коктейль, который породил бешеную ярость, что мощным взрывом вскипела во мне: - Вот что, Мистер Тернер, - буквально выплевываю эту "официальность", - Я тебя не понимаю! Ты врываешься в мою жизнь, переворачивая ее вверх дном, и это мы знакомы один! гребанный! день! Что ты от меня хочешь? Чтобы я тут же пала к твоим ногам, да?! - злые слезы начинают застилать мне глаза и разум. Мутно. Не могу остановиться, - Неужели не понимаешь? Все мое долгое, пустое, но уже привычное одиночество вдруг сменяется чем-то невероятным. Ты как бомба, Алекс! Бумс! И ты еще смеешь обвинять меня в моей хлипкой, черт бы тебя побрал, защите! Да ты!... Ты!... И тут я разрыдалась. Как последняя плаксивая девчонка. Сразу оказываюсь обхваченной Алексом, шепчущего мне на ухо что-то успокаивающее, но сейчас для меня это равносильно соли по ране: вырываюсь, швыряюсь ругательствами, кричу, какой он ублюдок, мерзавец, подонок, как я его ненавижу. Я будто выворачиваю себя наизнанку. Это похоже на приступ бешенства, который, даже если бы я захотела, нельзя остановить по собственному желанию. Только Алекс крепко держит меня и это спасает от чего-то более страшного, не дает забыть где я и что я. Но и такие сильные припадки не могут длиться вечно. Постепенно, в расслабляющем кольце его рук, я успокаиваюсь. Учащенное дыхание сменяет мелкую частую дрожь, опустошительное чувство пост истерики - всепоглащающую ненависть. Обнаруживаю себя сидящей на том самом подоконнике, уткнувшейся в грудь стойко поддерживающего меня Тернера. - П-прос...ти. Я... - Ничего не говори. - Господи, как я ему благодарна. Следующие несколько минут прихожу в себя. Решаюсь поднять свое, уже почти высохшее от слез, лицо на Алекса. Он перехватывает мой взгляд. Близко. И, наконец, спокойно. Еще ближе. Я должна это сделать. Тянусь к его губам. Всего-лишь невинный поцелуй, легкое, как дуновение ветерка в летнюю ночь, касание губ... Сладко. Временное помешательство сделало свое дело: либо оно очистило мой мозг от мусора, либо загадило его еще больше. Надоело сопротивляться. Не могу больше. Не хочу. Хватаюсь тонкими пальцами за его шею, словно за спасительную соломинку. Я - женщина, черт возьми. Женщина. - Ты - женщина, - шепчет Алекс между судорожными поцелуями, - Прекрасная, изумительная, неповторимая женщина. - Похоже, последние слова я произнесла вслух. Но это и не важно. - ...Любящая закатывать драмы на пустом месте. - Алекс улыбается сквозь поцелуй. - Не портьте момент, мисс. Хочу напомнить ему про "официоз", но возразить не дает его ладонь, минувшая подол платья, кружево белья и остановившаяся там , вырывая из меня тихий стон. Не сопротивляться. Сухая жилистая ладонь на жаркой трепещущей плоти... Да вашу маман. - Алекс, - мой хриплый шепот, уроненный в застывшей тишине, нарушаемой только нашим громким, сбившимся дыханием, заполняет собой темную комнату. Сдерживаться все труднее, - Это. Неправильно. - Снова тягучий целомудренный поцелуй. Кого я пытаюсь убедить: его или себя? - Знаю. - Одно слово на выдохе. Еще один, невписывающийся в общий развратный фон с заплаканной девушкой и запустившим ей под платье руку мужчиной, мучительно мягкий поцелуй. Мне кажется, что я - это Везувий, что скоро похоронит собой Помпеи, что я - это Ева, которая сейчас съест коварно предложенное Искусителем сочное яблоко, и, в тоже время, я - это Лилит, соблазняющая не особо сопротивляющегося Адама. Душно. Невыносимо душно. Его рука издевательски, ни разу не шелохнувшись, лежит на месте, медленно, но верно, превращая мою кровь в раскаленную лаву, разум - в один натянутый нерв, а тело - заставляет биться в мелком лихорадочном ознобе. - Ты... - очередной недопоцелуй, - ... Душегуб. - теперь уже совсем легкое касание губ. Нет, я не выдержу. Прижимаюсь к нему еще сильнее, вдыхаю так покоривший меня запах. Мягко обхватываю его белеющее в лунном свете лицо ладонями. Шепчу, - тихо, на грани слышимости, отчаянное: "Алекс. Пожалуйста". В следующую секунду понимаю, каких трудов ему стоило сдерживать себя: с глухим рыком впивается в губы, сминая их совсем в другом, страстном, желающем поцелуе. Наконец, его пальцы входят в меня . Закусываю губу, откидываю голову назад. Господи, здесь творится что-то невероятное. Скользящее движение. Влажность языка на шее. Рывок. Стон. Сладкий поцелуй. Жарко, жарко, жарко. Зарытые, сжавшиеся пальцы в его волосах. Движения ускоряются. Боже. Кричу, громко. Катастрофически не хватает кислорода. Жадно ловит губами каждый мой стон, крик. Раз...Два...Три... Быстрее... Еще... Еще!... Мир распадается на атомы, становясь черно-белым. Слышу свой пронзительный протяжный крик словно издалека. Снова колотит. Снова различаю краски. Дыхание выравнивается. Наши взгляды встречаются. В моих - безумие, в его - огонь. Зарывается лицом в мои волосы. Слышу его сиплый голос: - Горячая... - Успокаивающий поцелуй в висок. Последняя капля. Резко притягиваю к себе, терзаю губы в жадном поцелуе. Рубашку - к черту, ремень - к черту, мое ставшее ненужным платье, быстро скинутое его обжигающими руками, - туда же. В наших ласкающих друг друга пальцах, скоропалительных поцелуях, в нетерпеливых вздохах, - во всем властвовало разгоревшееся желание. Призывно ложусь на пол, утягивая за собой самого любимого мне рокера. Сажусь сверху, обвиваю руками его широкие сильные плечи. Алекс тяжело дышит, прикрыв веки, опершись одной рукой о паркет, другой - поглаживая чувствительную кожу моей обнаженной спины. На его губах вновь играет любимая им ухмылка, но уж немного другая, - обескураженная. Хочет что-то сказать, но я сразу накрываю его губы пальцем: - Не сейчас. Да, не сейчас. Хочу довести его до такого состояния, какое было у меня, - чтобы ему точно было не до разговоров. Реванш. Осыпаю его поцелуями: скулы, подбородок, чувствительное местечко за ухом, яремная впадина. Затем, как бы пододвигаюсь к нему, "чисто случайно" задевая бедрами твердое мужское естество. Слышу его шипение сквозь зубы. Да, милый, о да. - Это месть? - Старается придать голосу ровность, но тот предательски дрожит, сменяясь низкой хриплостью. При следующей моей случайности, разумеется. - Ну что ты, - выдаю самую дьявольскую, на какую только способна, улыбку, наклоняюсь, - шепчу в манящие полураскрытые желанные губы, - Всего-лишь возвращаю долг, - И тут же делаю движение "волной". Свистящие проклятья, впившиеся мертвой хваткой пальцы в мои бедра, - он уже на грани. Смотрит на меня своими сузившимися немигающими гаубицами глаз, где уже вспыхнул нехороший огонек. Здесь уступаю: плавно, не торопясь, принимаю его в себя. Желанное соединение вырвало из нас обоих общий стон наслаждения. Я чувствую его. Его завороженный взгляд, его запах, его удовольствие, его стоны, его лихорадочный румянец, его руки, что насаживают меня на себя до предела всякий раз, когда мне стоит оказаться на пике. Ускоряюсь. Мне кажется, я стону настолько громко, что эти стоны не заглушит даже музыка, грохотающая под нами. Уже не контролирую себя. Еще чуть-чуть и это будет... Не успеваю сообразить, что к чему, как оказываюсь снизу, прижатой Алексом. Запрокидывает мою ногу к себе на плечо. Мой разочарованный стон заглушается поцелуем и голодным толчком, выбивающим из меня дух и протяжное: "Боже". - Можно. Просто. Алекс. - Каждое слово - рывок. Этот человек с ума сходить будет, но от сарказма не удержится. Я не в состоянии внятно отвечать, но все же парирую: - Какое... Самомнение... Мистер Тернер. Дальше не до шуток никому. Разрядка близка, мы оба уже на пределе, толчки становятся сильнее, а стоны, переходящие в мои крики и в его рычание, - громче. Каждый раз, когда он входит меня, равносилен, бушующему шторму, что вот-вот снесет корабль и потопит его, вместе с командой, в безбрежных водах океана. Выгибаюсь под ним, вцепляюсь ногтями в спину. Ослепительная вспышка, подобно удару молнией, по телу проходит сладостная дрожь. Мы вовремя сливаемся в поцелуе, - мои истошные оргазмические крики наверняка перебудили бы если не весь Лондон, то хотя бы этот район точно. Алекс лежит, положив свою голову, с потрясающе естественными растрепавшимися волосами, мне на часто вздымающуюся грудь. Переводим дыхание, приходим в себя. Внутри образовалась сладкая опустошенность, что не хочется ничего. Только лежать, счастливо улыбаться и перебирать пальцами влажные пряди волос этого невозможного мужчины. Он приподнимается надо мной: - Поедем отсюда? Хитро улыбаюсь. Ответ известен. *** Луна мудра и цинична. "Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем", - гласит Ветхий Завет. И с ночным светилом также. Вот оно светит на одинокий, расположенный на окраине английской столицы, стоящий на возвышении, окруженный зеленой природой, дом. Все видавшее светило ничто не может удивить. Но Луна не всемогущая. Не может она видеть, слышать, думать. Если бы Луна могла видеть, то она бы увидела в распахнутом окне двух сплетенных, в известном им одним танце, людей, для который ванна, на данный момент, была целой Вселенной. Если бы Луна могла слышать, то она бы услышала мерный шум воды и сладострастные стоны, перерезавшие спокойную ночь, перемежающихся с выкриками имен друг друга. Если бы Луна могла думать, то она непременно бы позавидовала и увиденному, и услышанному. New Young Pony Club - Take me I'm yours