***
Морелия — является эпицентром и лучшим местом для того, чтобы отпраздновать День мёртвых. Обычно, в этом небольшом городке всегда тихо и спокойно, время словно остановилось в прошлом столетии, однако в День Всех Святых жизнь здесь по-настоящему буйная. По наставлению Уэнсдей они оставили машину на стоянке, а сами прогуливались улочками города. Позже художник понял, что это было хорошее решение, так как праздник уже завтра, приготовления шли полным ходом — машина сюда не влезла бы и стояли бы они в пробках до конца празднования. Условно, город разделен на современный и старинный. В древней части города был расположен центр и ключевые туристические точки, а значит и само торжество будет в основном происходить там. Подготовка к празднику шла полным ходом, повсюду висели папель пикадо , рисунки черепов, игрушечные скелеты… — Алтарь? Изгои вошли в небольшой дворик, окружённый старинными домами. На первом этаже одного из таких зданий было расположено кафе. Оно так же, как и вся улица было подготовлено к празднику, однако больше всего поразило парня наличие алтаря у входа. На нём были расположены фотографии, фрукты, сладости, черепа… — Ты никогда алтарь не видел? — В отличие от Торпа, Уэнсдей осталась абсолютно спокойной. Словно это было само собой разумеющееся. — В кафе, нет. — Они посвящены умершим родственникам. — Девушка не спеша подходит к Ксавье, параллельно разглядывая убранство алтаря. — Когда мы посвящаем алтарь умершим людям, мы открываем им вход в наш мир. Они живы, пока мы их помним. — А это зачем? — парень указывает на бутылки с шампанским, булочки, карандаши и листы бумаги. — Это принадлежало умершему. Для того, чтобы души мертвецов точно пришли, подносят подношения. Мы оставляем любимые сладости, напитки, вещи, что принадлежали покинувшим нас. На какое-то время между ними воцарилась тишина, но затем девушка резко повернула голову в сторону. — Пошли. Рассуждения о смерти разбудили во мне аппетит. Кончики губ парня дёрнулись вверх и он молча последовал за девушкой в кафе. Внутри царила спокойная атмосфера. В отличии от шумных улиц, здесь практически никого не было и потому было приятно отдохнуть от большого столпотворения. Уэнсдей переговаривалась с официанткой, пока парень разглядывал внутренний интерьер. За столь короткое пребывание здесь, Ксавье заметил интересную деталь. Бархатцы — они буквально повсюду. Даже сейчас — на столиках, где не было посетителей стояли свежесорванные цветы, то же самое было и на барной стойке, и подоконниках. — Я заказала нам двоим, ты не против? — обратилась Аддамс к Торпу. — Да, спасибо. — Ответил парень, мягко улыбнувшись. — Ты выглядишь довольно… — Счастливым? — Да, почему? Улыбка Торпа стала шире и наглее, он не сводил глаз с девушки, а затем облокотился на руку, позволяя распущенным волосам упасть на лицо. — Восхищаюсь твоей красотой, Гений. А ещё я думаю, как поблагодарить Марину за подарок. Уэнсдей напряглась каждым миллиметром кожи. Теперь её осанку можно буквально вымерять под линейку. — Терпеть не могу, когда ты это делаешь. — Знаю, я специально. Только ясновидящая хотела что-то ответить, как им принесли еду. Две тарелки с красными супами и кофе. — Флэт уайт ? — юноша выдал из себя самую невинную улыбку, смотря на девушку, словно ничего не произошло. Осознав, что его «колкость» была единичной, напряжение в теле писательницы понемногу спало. — Со льдом. Ты ведь такой любишь? — Да, спасибо. — Художник делает неспешный глоток охлаждённого напитка. Тем временем, Уэнсдей берёт ложку и с наслаждением упивается красным супом. — А это что? — Посо́ле. Кукуруза, мясо, томаты и приправы. Густой и безумно сытный, как и собственно вся наша кухня. Вообще, у этого блюда очень много вариаций, каждый делает по-своему, поэтому точного рецепта «каноничного» посоле нет. Он бывает белый, красный и даже зелёный. Но мне лично нравится этот вариант больше всего. — Ясновидящая подняла взгляд на молчаливого собеседника. Ксавье смотрел на неё с улыбкой и нежностью во взгляде. — Что? — Мне нравится то, что ты говоришь. — отвечает парень, откидываясь на спинку стула. — Нравится суп? — «Наша кухня», «Мы это делаем». Очень непривычно, вместе с тем, приятно. — Не понимаю, о чём ты говоришь. — Мне нравится, что есть на свете место, которое ты считаешь своим. Свои традиции, своя кухня. Приятная неожиданность, — Торп отрывается от спинки стула, берёт ложку и наконец пробует расхваленное девушкой блюдо. — И вправду вкусно. Выбор жилья пал на съёмную квартиру недалеко от центра. Она была расположена в одном из старинных домов, потому и интерьер там был соответствующий. Но до дизайнерского решения Уэнсдей было плевать с высокой колокольни — как только она добралась до первой попавшейся спальни, то заснула мгновенно, даже на спину не повернулась. Ксавье уже привыкший к подобному, спокойно прикрыл за ней дверь и включил кондиционер. Круглый год на улицах Мексики стояла температура +30. После Намибии это казалось несерьёзным, однако всё равно хотелось проветрить холодным воздухом голову.***
Солнце ушло за горизонт, ярко-жёлтые оттенки сменились на светло-синие. Уэнсдей проснулась и первое, что она ощутила — это боль во всех мышцах. Даже просто смена положения рук была сравнима с поднятием булыжника на гору. Когда Аддамс всё-таки поднялась с кровати, послышался щелчок, а затем скрип двери. Ксавье вошёл в квартиру, неся в руках большие пакеты с продуктами. Через несколько минут дева зашла на кухню к Торпу. — Я тебя разбудил? — Нет, сама проснулась. Ты ходил в магазин? Писательница прислонилась к дверному проёму и смотрела на высокую фигуру юноши. Белая футболка обрисовывала широкие, но худые плечи и заострённые кости лопаток. Так и хочется прикоснуться, погладить, проникнуть под ткань, прикоснуться к коже… — Да, подумал, что во время праздников всё будет закрыто и лучше закупиться заранее. Возьми. — Ксавье достал из пакета пластиковые коробочки, внутри которых находились сладости. Чёрные глаза резко сменили объект внимания. Рука Аддамс сама потянулась назад, поправляя косу, в надежде прикрыть покрасневшие уши. — Лакрица, как ты любишь. Юноша принялся раскладывать продукты в холодильник. — Можем вечером куда-нибудь сходить поужинать. — Да, хорошая идея.***
Морелия зажигается огнями. По всему городу развешаны гирлянды от столба до столба, даже на деревьях. Атмосфера грядущего праздника заполняла собой всё окружение. Лёгким шагом молодые люди прогуливались по прямым улочкам. Именно, что по прямым, потому что одна улица может пересекать весь город, без всяких тупиков или поворотов. — Ты сказала родителям, где мы? — спросил художник, наблюдая, как поток ветра развивает платье его спутницы. На этот раз это был чёрный сарафан на тонких бретельках. К большому удивлению художника, привычные две чёрные косички сменились на низкий пучок с белой лентой. — Разумеется нет, если бы они узнали, что мы в Мексике, то приехали б незамедлительно и устроили б «семейный» отпуск — после сказанного, плечи писательницы поёжились от отвращения, что не могло не вызвать двоякую реакцию парня. Ксавье словил себя на мысли, что пытался вспомнить: «Были ли у него семейные отпуски? Ездили ли они с семьёй куда-нибудь до смерти матери?». — Нам сюда. Уэнсдей словно ощутила изменение в настроении юноши, потому взяла его за руку и потащила в неизвестном направлении. Вернее, неизвестном для самого Торпа. Сама же ясновидящая знала эти улочки с детства. Преодолев очередной переулок, прямо перед ними предстало здание с красной неоновой вывеской. Сделав один только шаг за порог ресторана, Ксавье словно очутился в машине времени. Чёрный потолок, золотое освещение, геометрические узоры на стенах и на ковре, красная мебель. Они больше не в 21 веке, а в 20 годах прошлого столетия. Art Deco в чистом виде. Уэнсдей легко ступая по дорогому ковру, подошла к стойке регистрации и назвав только одну свою фамилию привлекла всеобщее внимание. Хостес широко улыбнулся и принялся провожать изгоев к столику. В отличие от обычного кафе или ресторанов, где подавались в основном мексиканские блюда, большинство из здешних блюд были уже знакомы Ксавье, и о чудо, было меню на английском языке. — Что это была за реакция? — спросил художник, когда официант принял заказ. — Какая? — Ты назвала только фамилию. Ни времени, ни столика, только фамилия. Дева смотрела на него не моргающим взглядом, но в этот раз Торп ярко заявил, что не собирается поддаваться, и ответил также многозначительно. Несколько секунд за столиком воцарилась тишина и две пары глаз безостановочно прожигали друг друга. — У меня довольно большая семья. — Расслабив лицевые мышцы, начала Уэнсдей — Большая и богатая. По интонации парень понял, что дальше её расспрашивать бессмысленно. Художник откинулся на спинку кресла, и принялся рассматривать зал. Дорогое убранство и такие же дорого одетые посетители. Особое внимание Торпа привлекал интерьер, но после него — живая музыка. Музыкальные стили менялись один за другим, пока вдруг виолончель не заиграла протяжными нотами. Ксавье выпрямляется на стуле, закатывает рукава рубашки по локоть, затем поднимается и протягивает руку Уэнсдей. — Подарите мне танец, мисс Аддамс. Из-под густых чёрных ресниц на него глядели две чёрные звезды. Помедлив всего несколько секунд, бледная ладонь ложится в его руку. — Всего один? — Только один. — Кивнул парень, ведя девушку за собой. Не дойдя до площадки, шаги их уже начинают подстраиваться под мелодию. Шаг, второй третий и вот они одни. С этой секунды в мире больше никого не было, только он, она и танго. Они двигались, как единый организм. Ксавье делает шаг, Уэнсдей за ним, девушка прогибается, парень тянется к ней. Ритм то быстрый, то медленный. Движение то до боли рваные, то до скрипа плавные. Весь мир идёт ходуном, и только одно неизменно: перед глазами всегда его лицо и руки всегда держат её тело. Её глаза поглощают и держат в плену, а его руки проникают сквозь одежду и кожу, властно подстраивая под себя. Музыка стихает, а вместе с ней бешеные ритмы и движения. И только в теле продолжает гореть распалённый пожар. Который на людях не потушишь.***
После ужина изгои буквально выпорхнули из ресторана. Город уже давно погрузился во все оттенки ночи и только свет уличных фонарей и луны освещал им путь. — Устала? — спросил Торп специально горбясь, чтобы заглянуть в лицо девушки. — Тут недалеко фонтан был. Они заворачивают за угол и оказываются на небольшой улочке, окружённой старинными домами. На ватных ногах дева добралась до фонтана, сняла туфли и опустила ноги в воду. — Напомни больше никогда это не делать. — Танцевать? Ходить со мной по ресторанам? Есть лобстера с соусом чили? — Надевать туфли. Художник истерически усмехнулся и присел на бортик фонтана рядом с девой. Откинувшись на руки, Ксавье закинул голову. — Здесь даже звёзд нет. Аддамс с недоумением глянула на парня, а затем тоже посмотрела вверх. — Это световой шум. Уличное освещение, лампочки, гирлянды — это мешает увидеть свет других звезд, — ответила Аддамс. — А звучит очень по-философски. — Зелёные глаза глянули на ясновидящую. — Чтобы увидеть чужой свет, нужно притушить свой. Чёрные глаза глянули в ответ. Казалось, что на миг, всё вокруг затихло, есть только их ночной лес. — Уэнзди?! Плечи писательницы дрогнули. Она повернула голову в сторону голоса. — Тётя Офелия? Лёгкой, практически летящей походкой, к молодым людям приблизилась женщина, одетая во все белое, с блондинистыми волосами и с цветами в голове. — Малютка Уэнзди. Как же ты выросла! Ты стала ещё более прекрасной, чем твоя мама в твоём возрасте. Уэнсдей поднялась на ноги, смотря то на лицо тётушки, то на корзину с бархатцами в её руках. — Что вы здесь делаете? — Бабушка Аддамс пригласила нас всех отпраздновать День мёртвых. — Всех — это кого? — Всех Аддамсов. — Улыбнулась Офелия. Ещё никогда в жизни, Ксавье не видела в глазах Уэнсдей столько страха, с которым она посмотрела на него.***
День мёртвых наступил. Поток машин был направлен в город. Однако на соседней трассе один одинокий автомобиль, за рулём которого сидел Ксавье, ехал в противоположную сторону. Художник, время от времени, сжимал руль и поглядывал на необычно тихую девушку. — Уэнсдей, ты же в курсе, что не сможешь меня весь день игнорировать? Чёрные глаза девы глянули на него исподлобья, затем она достала телефон. Прошло несколько мгновений и вдруг зазвучал роботизированный голос. — Не сомневайся в моих силах. — Ясно. — Усмехнулся парень, снова смотря на дорогу. — А долго эта молчанка будет продолжаться? Планируются забастовки? Голодание? — Не понимаю причину твоей радости в данной ситуации. — А я не понимаю, почему ты так негативно настроена. Мы будем праздновать с твоими родственниками. — Мои «родственники» — это сам по себе ходячий Хэллоуин. Представь, что происходит на самом празднике! — Шипит уже сама Уэнсдей. — В таком случае, ты должна быть заинтересована в том, что они на этот раз выкинут. — Под серьёзным тоном, Торп скрывал улыбку, потому что смог вынудить девушку говорить с ним. — А я смотрю ты прям в предвкушении. И совсем не боишься? — С чего бы? — художник устремил свой взгляд на дорогу, пока Аддамс прожигала его не доверием. — Ты под чем-то? — Почему сразу: под чем-то? — Люди к нашей семье счастливые не едут. — Девушка хмурит брови и внимательно разглядывает профиль Ксавье. — Слушай, я просто волнуюсь, а твой негативный настрой только ухудшает это. — Почему? — Почему ухудшает? — Почему волнуешься? Машина остановилась на светофоре и художник многозначительно посмотрел на деву. — Нет. — ещё больше хмурит брови Аддамс. — Да. — Нет. — Да. — Ксавье, они не будут тебя воспринимать, как… — Кого? Давай, скажи это. — Как моего… — Твоего кого? — Как кого-то, кто больше чем друг. — Девушка опустила голову, давая прядям чёлки упасть на лицо. Она даже позволила себе сгорбиться. — А ты меня воспринимаешь больше, чем друга? — Разумеется! — Так почему они не могут подумать, что я и являюсь: «больше, чем другом»? — Потому что они не могут. — Аддамс отвернула голову, смотря на пейзаж. Их снова окружали низкие деревья и холмистые поля. — Если хотя бы в первые полчаса пребывания там, ты не убежишь с криками и с тобой ничего не случится, то считай — это успех. — Спасибо, обнадёжила. Где моя валерьянка?***
Поместье Аддамсов представляло собой то, что не совсем вяжется с устоявшимся образом. Большой замок из тёмного камня, построенный ещё, кажется, несколько столетий назад. Обросший мхом, диким виноградом и ещё кучей всякой зелени, окна покрытые паутиной и пылью. Очаровательно. Помимо огромного количества деревьев, что закрывали своими ветвями здание, было много машин и большинство конечно же ретро, но все чёрные. Стоило только выбраться из авто, как начали слышаться голоса и шум доносящийся из дома. — Ещё не поздно развернуться. — Прошептала Аддамс, становясь около художника. — Уэнсдей Аддамс противостояла монстрам, сражалась против восставших из мёртвых, спасала несколько раз школу, сражалась против опаснейшей Индийской группировки, боится своей собственной семьи? — Я ничего не боюсь. — Отрезала дева, смотря на художника с упрёком. — Тогда пошли. — На губах юноши расплылась лёгкая улыбка. Беззаботным шагом они двинулись вперёд. Поместье Аддамсов, несмотря на всю каноничную готичность, драматичность и мрачность, всё-таки содержало в себе мексиканские особенности. К примеру: внутренний двор, в центре которого стоял длинный стол, настолько большой, что казалось мог усадить целый город. Помимо только что пришедших молодых людей, во дворе был целый улей людей, вернее изгоев, во всех смыслах. — Дядя Никнек, не трогайте шляпу дедушки Итта! — Кто-нибудь видел мой череп?! — Где Китти Кэт?! Шум стоял во всем доме: дошло до того, что со второго этажа летела посуда, пыль и чьи-то органы. — Дом, милый дом… — прошептала Уэнсдей. — Малютка Уэнзди! Как я рада тебя видеть. — Тётя Офелия опять появилась из ниоткуда, и с самым очаровательным лицом подошла к Уэнсдей. — Бабушка будет так рада тебя видеть. — Родители приедут? — Не уверена. К слову, мы с тобой не знакомы. — Женщина обратила внимание на тихо стоящего рядом Ксавье. — Офелия Фрамп, старшая сестра Мортиши Аддамс. Она протянула руку парню и тот мягко пожал её. — Ксавье Торп. Во всём доме воцарилась тишина — внимание каждого было приковано к гостю. После сказанного парнем, выражение лица женщины сменилось на некую смесь удивления и счастья одновременно, а цветы на её голове резко зацвели. Буквально каждый представитель Аддамсов принялся пламенно приветствовать художника. Двухметровый кузен Вантинг заключил юношу в объятия и даже поднял его над землёй. Следующий на подходе был дядя Диджит. — Здравствуйте, молодой человек, очень приятно вас снова видеть. — Мужчина пожал руку Ксавье. — Здравствуйте. — Когда мы видели вас в прошлый раз, вы были примерно таким. — Второй рукой он указал примерный рост десятилетнего Ксавье, третьей рукой он пожал руку Торпа, а четвёртой — дружески похлопал его по плечу. — Диджит, не пугай ребёнка! Ты ему все руки вывернешь! Справа от художника появился куст. Юноша посмотрел вниз и увидел лицо. — И вправду, вырос! Ты меня не помнишь? — Тётя Петуния ярко улыбнулась. Она была очень низкой женщиной, но с огромной шевелюрой, что представляла собой кусты. — Вот вас я помню прекрасно. Пока многочисленные родственники Аддамс окружали художника, Уэнсдей стояла в стороне и с интересом наблюдала за этой картиной. — Он неплохо держится, — неожиданно около писательницы появилась Офелия. — Лучше, чем Маргарет. — И уж точно получше Ньютона. — Ответила писательница в той же манере. — Будем надеяться, в конце праздника он не сожжёт дом. — Это было бы кульминацией вечера. — уголок губы девушки дёрнулся вверх.***
— Во время активной колонизации Аддамсы переехали через океан, дабы сбежать Охоты на ведьм в Европе. Это поместье было построено ещё в середине XVII века. Здесь жили Аддамсы из поколения в поколение, однако… Две молодые фигуры изгоев не спеша прогулялись вдоль тёмных коридоров, заросших паутиной и пылью, освещаемые только огнём свечей. В один момент, девушка остановилась напротив очередной картины. Ещё никогда Ксавье не видел такого огромного количества портретов. Такое чувство, что буквально каждый Аддамс был запечатлён на холсте и увековечен в этих стенах. — Это Джон Эстин Аддамс, или как мы обычно его называем — Дедушка Аддамс. Он вместе с бабушкой переехал в Америку и уже там родились дядя Фестер и отец. Какое-то время, писательница молчала. Если бы Торп её плохо знал, предположил бы, что она расстроена, но на самом же деле — это просто тени свечей, что обрамляли лицо особой пеленой грусти. — После его смерти бабушка обратно переехала в поместье, со словами: «Они там разнесут весь дом, а я даже на это не посмотрю». Губы художника растянулись в улыбке. Пройдя очередной коридор, они оказались, наверное, в самой шумной части дома. Кухня. — Меланхолия! Больше крови. Лавиния не потерпит, если мы умолчим, насколько точно ей отрубили голову. — Низковатая женщина с длинными седыми волосами, ходила по кухне туда-сюда и командовала всеми, кто попадался под руку. — Эдвин Бут Аддамс! Хватит драматизировать над луком — режь его! — Бабушка. — Холодно и громко прозвучал голос Уэнсдей. Тут же всё внимание женщины было переключено на внучку. — Мышьячок! — женщина на радостях подлетела к внучке, но лишь прикоснулась к белоснежному воротнику костлявыми пальцами, прохожими на ветви деревьев, что были обильно украшены кольцами. — Офелия сказала, что видела тебя в городе. Но я уже подумала, что её опять перепутали с клумбой и опрыскали ядами от жуков. От такого высказывания Торп слегка прыснул смехом, чем обратил внимание старухи. — Ксавье Торп! — Здравствуйте. — Художник нежно улыбнулся женщине. Но выражение лица сменилось, когда его притянули в объятия. — С нашей последней встречи ты сильно изменился. — Сказала старшая Аддамс, оглаживая руками лицо юноши. Раньше вся его голова помещалась у неё в ладонях, а сейчас он совсем возмужал. Она помнит, словно вчера — как, почти 19 лет назад, дражайшая и пожалуй единственная её подруга, к счастью ныне покойная, сообщила о рождении крестника. — Надеюсь, вы останетесь хотя бы до утра? — тон Юдоры был мягкий, но убедительный. — Мы планировали не позже полуночи. — Сказала писательница, скрестив руки на груди. Бабушка многозначительно посмотрела сначала на внучку, а затем — на юношу. Хотя, если вглядеться в разноцветные глаза сеньоры, можно ощутить лёгкую тоску. Чёрные очи девушки молча смотрели на знакомые черты лица, а затем — из-под чёлки, она глянула на художника. В отличие от бабушки, его выражение лица было однозначным. — Надеюсь, вы не будете против, если на вашем семейном торжестве будет один гость? — усмехнулся парень. — Мы будем тебе только рады. Чем больше народа — тем больше безумие. — Юдора улыбнулась, расставив руки по бокам и оглянула кухню. — Мышьячок, введи в курс дела Ксавье, а мне пора на кладбище, а то кузен Джемперсон снова съест все крысячие хвосты. Силуэт сеньориты растворился в тени коридора. Работа на кухне не переставала кипеть. Молча, младшая Аддамс приблизилась к одному из большой столов, парень последовал за ней. На тёмном дереве лежали большие хлебные изделия, чем-то похожие на людей —каждая из них была оригинальной, то ли по-особенному разрисованная, то ли формой отличалась или деталями. Писательница взяла одну из булочек. — Это Pan de Мuerto, или же хлеб мёртвых. Это одна из его разновидностей, конкретно эти своего рода олицетворение человека. К примеру, это дедушка Итт, чей портрет в Белладонне. — Булка в руках ясновидящей имела мягкую конусную форму, текстурой напоминающей пряди волос, с чёрными круглыми очками и котелком. — И вправду, похож. То есть, каждая булка — это представитель Аддамсов? — Те, кто уже умерли. Каждая из этих булочек оригинальная — на хлебе изображены особенности личности, а также то, как умер Аддамс. Например, это тётя Лаборджиа — она была расстреляна, поэтому на её наряде видны дырки от пуль. — Столько булочек. — Задумчиво прошептал парень, разглядывая фигуры, что заполняли буквально весь стол. — Мы стараемся вспоминать каждого из родственников, чтобы потом было веселее праздновать. В «обычных семьях» такой хлеб заказывают в пекарнях, но мы делаем сами. К слову у Pan de Мuerto много разновидностей. Пан-де-кесо, белладора, ройо, косичка «треса» и так далее. Но классическим считается вот этот. — Девушка указала на круглую булку, разделенную на четыре части, образующую крест, — Эти четыре линии символизируют кости мертвых. Также на вершине должен быть небольшой шарик, который является слезой, символизирующей слезы, пролитые по умершим. — Но вы слёзы не проливаете. — Художник легко улыбнулся и девушка оценила это многозначительным взглядом. — Булочки-фигуры являются офрендасами , потом — во время празднования, семья их съедает.***
Атмосфера накалялась, а коэффициент Аддамсов на один квадратный метр становился всё больше с каждым часом. Работа кипела повсюду: одни работали на кухне, вторые переносили блюда на стол, третьи украшали дом, четвёртые готовили подношения к алтарям, пятые расположились на кладбище. А тем временем, Ксавье вышел на улицу и прятался в тени старинной ивы, наблюдая за этим балаганом снаружи. Машин на стоянке становилась всё больше, синьора Юдора встречала гостей. В один момент, из дверей тёмного замка вышла знакомая фигура. Парень тут же оторвал спину от коры дерева и не спеша шёл к писательнице. Уэнсдей держала в руках огромную корзину с ярко-оранжевыми лепестками и разбрасывала их вокруг, формируя такую дорожку из лепестков. Не сказав ни слова, Торп отобрал огромную корзину из рук Аддамс и принялся делать то же самое, что и она. — Расслабься. Я просто хочу послушать, зачем это. — подал голос юноша, прежде чем ясновидящая успела упрекнуть его в патриархальных замашках. Чёрные глаза внимательно осмотрели силуэт художника, а затем лиловые губы раскрылись. — Это лепестки бархатцев. В прошлом, древние индейцы использовали их во время жертвоприношений. Ацтеки делали из бархатцев одурманивающий отвар, который давали обреченным на жертвоприношение, облегчая им, таким образом, переход в мир иной. Парень внимательно слушал, параллельно раскидывая лепестки. А тем временем, из дома уже начала слышаться музыка — мексиканские ритмы заиграли из патефона. — Сейчас же, ими украшают могилы и алтари. Это главный атрибут всего праздника, кроме, конечно, Катрины. — Кого? — парень поднял голову и недоумённо глянул на собеседницу. — Узнаешь позже. Добрасывай эту корзину, а потом пойдём на кладбище — украшать там. — А сколько всего корзин? — Штук пять, так точно. — Крикнула Аддамс из дома. Ксавье резко поплохело, но он продолжал аккуратно раскидывать цветы по сухой земле, ступенькам и веранде дома.***
Солнце медленно клонилось к закату. Словно охраняя от любопытных глаз, вокруг кладбища росли высокие ивы — ветви которых тихо пошатывались от порыва ветра, разгоняя предпраздничный аромат. Ещё никогда Аддамсы не были настолько приближены к обычным людям. Ведь где, как не в Мексике, в такой особенный день — смерть воспринимается не как повод для грусти, а как праздник, достойный и манящий своей мрачностью и ужасом. Фамильное кладбище скорее напоминало музей на открытом воздухе, хотя ни в Лувре, ни в Прадо, ни в музее Ватикана, Ксавье не видел такого огромного количества скульптур, статуй и монументов разных эпох, разных стилей и разной степени абсурдности. Начиная от классики — скульптуры плачущего ангела, до каменного дивана. Что интересно, благодаря общим усилиям, абсолютно каждый метр кладбища был усыпан ярко-оранжевыми пятнами. — Уэнсдей! Со стороны входа на кладбище прозвучал женский голос. Изгои обернулись и увидели взрослую, высокую, женщину с ярко каштановыми волосами, убранными в странную круглую причёску. — Бабушка Аддамс тебя зовёт! — сказала Маргарет, уперев руки по бокам талии. Писательница устало вдохнула, а затем глянула на Торпа. — Справишься без меня? — Раскидать цветы? Думаю, да — это мне по силам. Либо не поняв, либо не обратив внимание на явный сарказм, дева, не отводя чёрных глаз от его лица, еле заметно кивнула, а затем ушла в сторону дома. Преодолев очередную лестницу, миниатюрная фигура оказалась в очередном тёмном коридоре, освещённым только слабым светом свечей. Чем ближе она подходила к люку на чердак, тем громче становился шум, словно кого-то убивают. Уэнсдей была в предвкушении. Подойдя к подобию стремянки, с небольшим усилием дева оказалась на чердаке, где её уже поджидала Юдора. Повсюду летала пыль, грязь и кажется чьи-то волосы. Чтобы ощутить всю захламлённость чердака, достаточно только представить, что было бы если бы всевозможные книги, картины, бюсты, виниловые пластинки и даже посуда находились в одной комнате. — Бабушка? — Мышьячок! Слава Санта Муарте ты тут, в этом беспорядке даже Холмс Шерлок не разберётся. — Может Шерлок Холмс? — Неважно! — раздражённо прозвучал голос сеньоры. Тяжёлая подошва ботинок с каждым шагом поднимала слои пыли всё выше и выше. Младшая Аддамс подошла к старшей. Юдора стояла напротив огромного шкафа и поочередно открывала каждую дверцу, из которой то и дело вылетали: то летучие мыши, то моль, то птицы. — Ты что-то ищешь? — Да. Не могу найти твой рисунок Кэлпурнии. Уверена, что прятала его где-то здесь. Писательница была в шаге от того, чтобы закатить глаза. Чёрт бы побрал двенадцатилетнюю Уэнсдей — рисовать на очередной праздник в младшей школе портрет двоюродной бабушки! Теперь каждый год творением восторгаются не только родители, но и всё семейство. — Поищи в том сундуке. — Голос бабушки вывел ясновидящую из раздумий. Дева молча подчинилась, принявшись изучать сундуки на противоположной стороне комнаты. Динамит, цианид, отрубленные головы. О! Это её вещи из детского сада, куклы Вуду её одногруппников — какая ностальгия. Наконец-то, девушка добирается до сундука с фотографиями и словно забыв, что она искала, начинает рассматривать чёрно-белые фото. Но внимание снова переключается, на цветную фотографию — кажется, совсем недавний снимок. Красивая женщина, с длинными прямыми каштановыми волосами, одетая в нежно-голубую блузу и белые брюки. На её лице красуется лучезарная улыбка, при которой появляются ямочки на обоих щеках. Но, что больше всего цепляет, так это глаза. Зелёные. Как весенний лес. — Мышьячок. Я нашла! Старшая Аддамс с оскалом оглядывает рисунок внучки и подходит к, до сих пор сидящей на полу, писательнице. Чернильные глаза мечутся к бабушке и, слегка сжимая глянцевую фотографию, она привлекает внимание. — Кто это?***
Небо окрасилось в цвет бархатцев. Внутренний дворик, обвешанный фонарями в виде черепов, чёрными гирляндами, паутиной и бархатцами. Оранжевые цветы были единственным цветным элементом во всей атмосфере поместья. Огромный стол буквально трещал от количества блюд, напитков и сладостей. Музыканты играли жутко красивые мелодии, и некоторые представители странной семейки уже пустились в пляс. За этой картиной наблюдал, стоящий на втором этаже, художник. Волосы его были распущены, а на нём самом был надет национальный костюм — чарро. Чёрный укороченный пиджак, расшитый золотыми узорами на плечах и на лацканах, брюки в таком же стиле с завышенной талией и ремнём. Несмотря на всю красоту костюма, лучше бы Ксавье забыл, как он на нём оказался. Кто же знал, что просто проходить мимо комнат, где мужская половина Аддамсов переодевается небезопасно, во всех смыслах. По итогу, его затянули в комнату, одели, благо художник успел убежать перед тем, как на него напялили сомбреро и бант на шею. — Торп младший, вот это встреча. — Все только и говорят, о твоем неожиданном появлении. Совсем близко послышались два женских голоса, юноша оглянулся, но никого не увидел. А затем опустил взгляд. — Близнецы Амор, как приятно вас видеть. — Губы парня растянулись в улыбке, и он галантно кивнул дамам. Рыжие женщины тут же расплылись в улыбках, помахивая чёрными веерами. — Ты здесь один или с отцом? — спросила Фауна. — Разумеется один! Винсент бы не стал присутствовать. — Тут же ответила Флора. — Я не тебя спрашивала! Сиамские близнецы начали в очередной раз ссориться, потому художнику пришлось вмешаться. — Отец сильно занят, как и всегда. Меня пригласили. — Пригласили? — А кто? Юдора? — Если бы это была Юдора, она бы обязательно сказала! — Я не тебя спрашивала! И снова началось. Вернее, могло бы начаться, если бы об стены дома не откликнулся голос. — Флора и Фауна! Я вас уже обыскалась! Идите скорее переодеваться — торжество вот-вот начнётся. Бабушка Аддамс появилась также неожиданно, как и исчезли сёстры Амор. Тогда всё внимание женщины переключилось на парня. — Ксавье, тебе отвратительно идут наши костюмы. — Спасибо. — Парень улыбнулся уже по-настоящему и открыто, — Вы не видели Уэнсдей? — У неё были какие-то дела, но она уже вернулась. Кажется, сейчас её утащила Офелия, переодеваться. — Разноцветные глаза глянули за спину парня и на лице женщины расплылась ехидная ухмылка. — А вот и она. Ксавье оглянулся и в миг забыл, как дышать. День сменился на ночь, освещённая только светом гирлянд и свечей, из тени вышла миниатюрная фигура, одетая в плотный чёрный комбинезон с шортами, чёрный жакет мундир — практически такой же, как и у Ксавье. Привычные косички сменились на струящиеся пряди, мягко обрамляющие лицо девы. — Почему мне никто не сказал, что сама Калавера Катрина решила прибыть на наш праздник? — Неожиданно громко сказала Юдора, подходя к младшей Аддамс. Лицо девушки было разрисовано. Чёрные линии плавно обрамляли лицо девушки в районе скул, подбородка и глаз — этот незатейливый рисунок напоминал череп. В атмосфере воцарилась тишина. Относительная тишина. Пока на первом этаже все праздновали, пели, танцевали и готовились к полуночи, на втором этаже было тихо. Художник молча смотрел на ясновидящую, не решаясь и вдоха лишнего сделать. Бабушка оценила эту ситуацию, как знак. — Вспомнила! Нужно проследить за тамале! А то эти истуканы их опять пересушат. За что мне столько страданий?! — Театрально вздыхая, женщина ушла по коридору, а её голос раздавался эхом, постепенно изчезая. Молодые люди, наблюдающие за этим одновременно прыснули смехом, вернее Ксавье усмехнулся, а у девушки просто приподнялся уголок губы. — И что это было? — Торп не переставал улыбаться и смотреть на писательницу. — Понятия не имею. Между ними воцарилась молчание, а вместе с тишиной появились и переглядки: две пары глаз без остановки смотрели друг на друга, словно пытаясь проникнуть сквозь одежду. — Тебе идёт. — Сказала Уэнсдей. — Удивительно, что они не нацепили на тебя бантик. — Я отбивался, как мог. — Ксавье наклонил голову, продолжая разглядывать убранство его спутницы. — А кто такая Катрина? — Это персонаж, придуманный мексиканским художником Хосе Посады. Ты наверняка её видел, когда мы были в городе — женщина-скелет, одетая в дорогие убранства. Изначально её портрет имел смысл, что общее между богатыми и бедными одно — никто не живёт вечно. — Да, я помню женщин с разрисованными лицами, что ходили по городу, в платьях и шляпах. Художник наступает медленно и практически не слышно. Зелень в глазах прожигает дыру в её коже. Аддамс ощущает, как содрогается её тело в жаре. — Я не согласен. Парень стал недопустимо близко к девушке, его рука приподнялась и пальцами он зарылся в чёрные пряди, пропуская их сквозь пальцы, закручивая вокруг указательного, как пружинку. — Ты совсем не похожа на обычную богатую даму. Слишком просто. Не твоё. Его голос опустился до низкого тембра, он шепчет, практически рычит. Он так внимательно смотрит, как чёрные пряди пропускаются сквозь длинные пальцы, словно это самая интересная вещь в мире. — Я слышал, что здесь распространён культ богини смерти. Санта Муэрте. Почему ты не сказала, что в честь тебя возвели культ? Оказавшись здесь я бы в первую очередь отправился поклониться тебе. Его лицо опустилось совсем низко. Дева ощущала его дыхание так ярко, словно соприкасается с огнём. — Я бы преподнёс тебе жертву. Стоял бы на коленях и вытянул бы язык, желая принять причастие. Между ними не было расстояния. Не было секунды, когда лес не поглощал в себя тьму. Ладонь художника приподнялась. Костяшками пальцев он легко, еле касаясь кожи, поглаживал скулы девы, словно намеренно избегая мест, где находилась краска. У него ещё будет время всё это размазать. — Хочу вымаливать у тебя очищение. Я жажду распробовать богиню на вкус. Хочу, чтобы наше причастие длилось день и ночь. Громко, страстно и влажно. Дыхание сбилось, конечности подрагивали, перед глазами Уэнсдей — только его лицо, весь мир пошёл пятнами. И тут, с первого этажа послышались крики — громкие и нечеловеческие. Это был прямой знак, что вся семья в сборе. Не успела Аддамс сделать рваный вдох, как Ксавье резко отстранился, буквально в секунду меняясь в лице. — Нас уже ждут. — Юноша ласково улыбнулся и словно ничего и не было, ушёл в сторону лестницы. А ноги Уэнсдей всё продолжали предательски подрагивать.***
Мимо проезжающие туристы считали, что особняк, окружённый столетними ивами, давным-давно заброшен и стал достоянием общественности. Однако, местные-то знали, что поместье Аддамсов не пустует и в День всех святых смерть здесь бьёт ключом. Солнечный свет давно покинул этот дом, небо погрузилось во тьму. Но свет, исходящий из фамильного особняка кажется мог осветить целую планету. Музыка гремела, мелодия сменялась одна за другой, люди безостановочно танцевали, смеялись и вспоминали прошлое. Мужчины, женщины и другие были одеты в чёрные убранства, метались из стороны в сторону, смеясь так ярко и заразительно, что невольно думаешь: а не психбольница ли это? Писательница стояла в сторонке. Облокотившись плечами об стену, она спокойно выпивала апельсиновый сок с ярким кислым привкусом. Чёрные глаза бегали по окружающему пространству: танцующие люди, музыканты, гирлянды, огромный стол. Ксавье. Его, как щенка дёргали из стороны в сторону, буквально нарасхват. Но это лучше, чем если бы прелестные родственнички пустили его на стол, как главное блюдо. И словно услышав мысли девушки, художник оглянулся и встретился взглядом с её тьмой. Им не мешали ни мимо проходящие тени, ни громко играющая музыка — просто два взгляда. Парень улыбнулся и Аддамс тут же скрыла лицо за стаканом, отводя глаза. В один момент музыка стихла. Девушка заметила, как по огромной лестнице спускалась Юдора Аддамс и чтобы привлечь внимание семейства, женщина разбила бутылку об голову дворецкого. Ему было всё равно. — Моя любимая нечисть, твари и убийцы! Мы рады приветствовать вас в нашем недружелюбном доме. Надеюсь, вы привезли с собой лопаты, чтобы мы смогли вас похоронить к концу этого дня. Аддамсы проснулись смехом и пока всё внимание было приковано к сеньоре, Торп незаметно оказался около Уэнсдей. Дева еле заметно вздрогнула, но не подала виду. — Сегодня особенная ночь, ночь когда мы вспоминаем прошлое и это прошлое возвращается к нам. Ночь, когда наши любимые мертвецы возвращаются в наш мир. Так давайте поприветствуем их с распростертыми объятиями и приготовленными ножами! Об стены старинного поместья разбивались многочисленные аплодисменты. — Arriba! — женщина приподняла бокал вверх. — Arriba! — повторили все за ней. — Abajo! — Юдора опустила бокал. — Abajo! — повторили они. — Al centro! — Сеньора выпрямила руку. — Al centro! — ответили хором, повторяя движения. — Pa'dentro! — прокричала старшая Аддамс, выпивая залпом содержимое бокала, а затем разбивая его об пол. Все остальные Аддамсы сделали то же самое. Осколки полетели в разные стороны и рефлекторно Ксавье закрыл девушку с собой. — Ты в порядке? — тихо спрашивает парень, сильно сутулясь, чтобы во всей этой вакханалии звуков расслышать её. — В полном. — Ответила, глядя прожигающим взглядом в лицо Торпа.***
Праздник напоминал слияние большого взрыва и столкновение планет. Запах пропитан пряностями, привкусом карамели и цветов. Чёрные фигуры двигались синхронно по кругу, сменяя один танец другим. Музыканты играли без конца, а вкусности, что завалили столы, покорили все возможные спектры чувств. Щёки юноши уже начали болеть от широкой улыбким — ни одно шикарное празднование Нового года в дорогих ресторанах или костюмированных вечеринок в школе на Хэллоуин не могли сравниться с этим. Словно вся радость мира скопилась в одном месте. Кое-как отдышавшись, Ксавье скрылся в тени колонны, наблюдая за толпой со стороны. — Тебе весело? Он уже не вздрагивает, просто резко поворачивает голову в сторону голоса. Прямо перед ним, как ни в чём не бывало, стояла Уэнсдей, высоко задрав голову, чтобы смотреть ему в лицо. Возникало ощущение, что всеобщее веселье на неё не распространялось, она была, как всегда, хотя возможно, она ощущала себя более комфортно. — Очень. — Не жалеешь, что мы здесь? — Пока нет, но я всё ещё надеюсь на пьяную драку. — Художник отметил, как слегка напряглись губы Аддамс. Миллисекундное желание улыбнуться. — У всего есть две стороны, даже у веселья. — Загадочно прошептала дева, выпивая содержимое своего стакана. Парень нахмурился, но не успел ничего толком осознать, как резко музыка стихла и сменилась на колокол. Всеобщее внимание приковано к лестнице, где стояла Юдора, как и несколько часов назад. Только теперь что-то в ней изменилось, не внешне — скорее энергетически. — Вот и настал момент, которого мы все ждали. Прошу отправляться к воротам в другой мир. — Женщина слабо улыбнулась, а затем, накинув на голову шаль, ушла к выходу, что вел к кладбищу. Абсолютно каждый находящийся последовал за ней. Парень не понимающе смотрел на толпу, а потом ощутил прохладу от прикосновения — писательница молча взяла его за руку и повела в сторону, куда и двигалась толпа. Она зашептала совсем тихо. — Несмотря на всё веселье, День мёртвых — это не только радость, но и грусть по ушедшим. Мы скучаем так же, как и другие, хоть и в своей манере. Медленно они вышли на улицу, Аддамсы создали подобие очереди — сначала они подходили к Офелии, наклонялись над огромной миской, а затем шли сквозь раму на кладбище. Торп не мог понять или тем более разглядеть, что они делали, пока очередь не начала подходить к ним. Уэнсдей поменялась с Ксавье, становясь впереди. Ясновидящая подошла к Офелии. Женщина в белом слабо улыбнулась и наклонилась над огромной глиняной миской, в которой находилась прозрачно-белая жидкость и плавали лепестки бархатцев. Офелия зачеркнула половник и поднесла его к губам ясновидящией. Уэнсдей без каких-либо возражений выпила содержимое, а затем отошла в сторону, но осталась, наблюдая как-то же самое сделал и художник. — Странная штука — проживал парень, высовывая язык. — Рецепту этого напитка более 5тысяч лет — он послан нам прямиком от предков, и варят его исключительно на День мёртвых. Изгои неторопливо шли по тропе сквозь ряды скульптур и надгробий, около каждой могилы стояли фонарики, напитки, сладости и всё это было усыпано бархатцами. Парень разглядывал, что около некоторых могил уже сидели кто-то из семейства. Уэнсдей резко остановилась, из-за чего Торп чуть ли не повалил её вместе с собой, но кажется она этого даже не заметила. Чёрные глаза были прикованы к одной одинокой фигуре. Юноша глянул в ту сторону, куда смотрела писательница. Одинокая фигура женщины, чья голова была накрыта платком, сидела напротив могилы и шептала себе под нос что-то совсем тихо. — В этот день. — Шепчет ясновидящая. — Граница между мирами совсем тонкая, мы можем ощутить присутствие покинувших нас, говорить с ними, жить с ними — это, как поход в гости. — Какие вы однако гостеприимные. — Улыбнулся парень, наклонившись над ухом девы, за что получил многозначительный взгляд чернильных глаз. Понемногу кладбище начало заполняться, Аддамсы принесли с собой угощение, напитки и тихие воспоминания. Ксавье смотрел на это всё со странной тёплой грустью, ему нравится атмосфера, когда лица людей освещены только фонарями, что с особой теплотой в глазах смотрят на фотографии в альбомах и на надгробиях. Но с другой стороны — парень ощущал укол между рёбер. Зависть, густая и откровенная. У него этого нет, ничего из этого — ни праздников, ни семейных посиделок, ни элементарного ужина в кругу семьи. На кончиках ресниц он ощутил влагу. — Ксавье. Парень быстро проморгал, а затем обернулся. — Да, Уэнсдей? — уголки губ дрогнули вверх, девушка нахмурилась. Ей не нравится эта эмоция — не нравится это выражение и сочетание недоулыбки, с этой эмоцией в глазах. Совсем не то. Пальчиками Аддамс ухватила манжет мундира Торпа и потянула за собой, заставляя парня идти следом за собой, в неизвестном направлении. Художник спокойно следовал за ней, лишь заинтересовано оглядывался. В один момент они оказались в дальнем углу кладбища, где практически никого не было. Без слов Уэнсдей отпустила парня, подошла к одному из камней и встала на колени. Торп смотрел с непониманием и возмущением — она ведь сотрёт колени. Вспышка света. Писательница зажгла спичку, а затем запалила ею фонарики. Теперь парень смог разглядеть, над чем же колдовала ясновидящая. Бархатцы, свечки, хлеб мёртвых в виде фигурки, сладости и фотография в рамке. Фотографии его матери. Ксавье смотрел кажется вечность, перед тем, как сам опустился на колени и подобрался ближе к алтарю. Аддамс не решилась и слово промолвить, просто смотрела. Взгляд пропитанный зеленью смотрел на фотографию. Но, словно вспомнив, кто он и где он, начал осматривать весь алтарь. Свежие оранжевые цветы, кажется только что поставленные в вазу, ещё тёплые испечённые сладости и хлеб мёртвых. Юноша аккуратно взял булочку в руки, под пристальным присмотром чёрные глаз. Светлые волосы, две зелёные скобки на месте, где находились глаза, улыбка и светлая одежда — прям, как на фото. — Только не ешь, — прошептала писательница, отведя взгляд и заламывая пальцы. — Он совсем невкусный, а ещё я его передержала в печи, и краску размазала на штанах. Лучше выброси. С каждым новым словом её голос становился всё тише. Но не успела она сделать вдох, как Торп накинулся на её хрупкое тело, заключая в объятия длинных рук — его тепло окружило Аддамс со всех сторон, а лёгкий напитались ароматом масла для рисования. — Спасибо. — Дрожащим голосом сказал парень, обнимая её только сильнее. Словно содрогается земля под ногами, словно весь мир сомкнулся в одном маленьком пространстве, в таком тихом и уютном, что не хочется выбираться. Хочется только раствориться, стать частью. Через несколько мгновений он прислонился своим лбом к её и, не скрывая заплаканных глаз, смотрел в её тьму. — Посидишь со мной? — он улыбается. В его глазах горят огни, что не сравнить ни с одной свечой или звездой. — Конечно. В воздухе летала атмосфера спокойствия, из поместья доносилась приглушённая музыка, а на самом кладбище бурлила жизнь. Изгои сидели напротив могил и памятников родственников, радостно вспоминали прошлое, рассуждали и просто общались между собой. Девушка и парень сидели напротив могилки и всматривались в свет свечи, думая о своём, не решаясь нарушить тишину между ними. Но вдруг всё замерло, когда часы пробили полночь. В этот момент мир загорелся новыми красками. Огни свечей загорелись с новой силой, пламя приобретало чудаковатые формы и словно лианы обвивало всё, что находилось около них. Лепестки цветов засветились, а затем, словно от дуновения ветра, поднялись вверх, замерли в пространстве и создавали собой силуэты людей. Ксавье рефлекторно отскочил и спрятал за собой Уэнсдей, на что девушка отреагировала спокойствием. Когда часы пробили 12 раз, цветы растворились и вместо неразборчивых человеческих силуэтов появились реальные люди, изображённые на фотографиях и картинах. — Какого чёрта? — парень с удивлением и опаской смотрел на только что появившихся изгоев. Аддамсы радостно приветствовали друг друга, обнимались, смеялись и пританцовывали музыке, что стала звучать громче. — В ночь мёртвых черта между мирами становится практически не ощутимой и мёртвые посещает нас. — Сказала Уэнсдей, поднимаясь на ноги, она подала руку художнику. — Пора идти веселиться, впереди ещё целая ночь.***
Эта ночь, казалось, могла длиться вечно. Музыка, танцы, голоса, еда, запах свежей выпечки, горячих блюд и фирменная текила. Ночь длилась долго, но рано или поздно всему приходит конец. Ближе к четвёртому часу, когда на ногах оставались лишь самые крепкие, писательница твёрдо решила, что пора возвращаться домой. — Уверена, что не хотите переночевать? — с ноткой обеспокоенности говорила Офелия, укрыв плечи шалью, идя следом за племянницей на улицу. — Тут и так слишком много Аддамсов на один квадратный метр, а вам ещё нужно их как-то разместить, ни к чему нам занимать места. — Спокойно ответила ясновидящая, не сбавляя ход. — Но ты ведь выпила. А если остановят? — Тебе ли, Офелия, не знать, что во время праздников никто, не то что не обратит внимание на пьяных водителей, так ещё и предложат продолжить праздник. — Сказал дядя Атлас, подводя изрядно пьяного Торпа. Текила по семейному рецепту была лишняя. Без каких-либо проблем уложив тушу художника на пассажирское сиденье дядя попрощался, а затем ушёл в дом, дабы продолжить празднование. — Спасибо, что приехали. Бабушка рада была тебя видеть. И твоего друга тоже. — Тётя ласково улыбнулась чёрными губами. Это совсем не понравилось Уэнсдей, она чувствовала странные вибрации. Кажется, это называется «намёки». — Надеюсь, ты не додумаешься рассказать родителям, что я здесь была? — Конечно же нет! За кого ты меня принимаешь?! Ясновидящая нахмурила брови. — Торжественно клянусь арбалетом Фестера, что и слова о тебе не скажу. — Женщина подняла руку вверх произнося клятву. — Опрометчиво клясться тем, что в итоге достанется мне. — Хмурясь, ответила писательница. — Нам пора, хочу вернуться до рассвета. Младшая Аддамс уже хотела сесть в машину, как Офелия снова заговорила. — У тебя ведь недавно был день рождения. Вот подарок от меня, в честь совершеннолетия. — Тётя достала из-под шали квадратный свёрток в чёрной бумаге. — С днём рождения, Уэнси. Писательница взяла подарок и задержав чёрные глаза на лице собеседницы, молча села в машину, заводя мотор.***
Казалось бы, где бы ты не находился, в каком бы закоулке Земли не обитал бы, ночь везде одинаковая. Тёмная, холодная и беззвёздная. Но нет, оказалось — всё совсем не так. Мексиканская ночь совсем не тёмная, даже сейчас — небо усыпано тысячами белых брызг краски, пустынная земля до сих пор помнившая жару прошедшего дня согревала, а безлюдная дорога давала ощущение умиротворения и спокойствия. Уэнсдей смотрела прямо на дорогу, поглощённая своими мыслями она и не обращала внимания ни на раздражающий ветер, что бил прямо в лицо, ни на спокойную музыку, что играла уже по двенадцатому кругу. Аддамс даже не заметила, когда Торп проснулся. — Где мы? — совсем тихо и хрипло прозвучал его голос. — В самолёте, следующая посадка — планета Плутон. — Краем глазам она наблюдала, как парень отрывается от спинки кресла и горбится, пытаясь раскрыть глаза. — Неправда. — Да, неужели? — Плутон — это не планета. Девушка недовольно глянула на художника и надавив на педаль остановила машину, из-за чего Ксавье чуть не врезался челюстью в лобовое стекло. — Аддамс, какого чёрта? — замычал слишком пьяный, чтобы злиться художник. — Койот пробегал. — Как ни в чём не бывало, ответила дева. Автомобиль продолжил ехать в своём ритме по пустой дороге. Писательница всеми силами пыталась сосредоточиться на вождении, но два зелёных огонька только препятствовали. — Тебе понравился праздник? — прошептал Ксавье, не сводя глаз с профиля девушки. — Терпимо, бывало и хуже. — Даже страшно представить, что в твоём понятии «хуже» — голоса художника плавал по всему салону, он звучал тихо и хрипло, до неприличия интимно. Уэнсдей ощутила прикосновение к лицу. — Ты сама рисовала? — парень проводит пальцами по контуру чёрных линий, что схематично напоминали череп. — Нет. — На выдохе ответила, впиваясь ногтями в руль. — Меня связали и заставили. — Хорошая работа. Такие аккуратные линии. — Задумавшись, юноша провёл кончиками пальцев по скулам Аддамс, переходя на щеки, затем на нос. — Интересно, какие это материалы? Такие стойкие. Он перешёл на губы. Мягко сминая, очерчивая контур. Писательница тяжело дышит, сама не замечает, как губы приоткрываются и кончик языка соприкасается с пальцами художника. Но затем. Приближающаяся вспышка. Впервые за всё время их пути, им встретилась машина. Это было словно пробуждение — стоило лишь моргнуть, как Ксавье снова отстранился, устраиваясь в кресле поудобнее и засыпая. — Мудак. — Шипит Уэнсдей, полностью открывая окно в надежде, что прохладный воздух ночи освободит от лишних мыслей и этого наваждения.***
Девушка проснулась на кровати в состоянии: «Кто я? Где я? Какой сейчас год?» Солнечный свет проникает сквозь занавески и падал прямо на сонную деву, а распущенные, спутанные волосы лезли в лицо, так и намереваясь кончиками проткнуть глаза. Это утро можно смело назвать одним из худших. На всю комнату заиграла классическая мелодия. Даже не открыв глаза ясновидящая интуитивно нащупала телефон и нажала зелёную кнопку. — Уэнсдей Аддамс слушает. — Мисс Аддамс, соизволите ли вы ответить на вопрос. Какого хуя вы мне не отвечаете?! — Марина. — Устало простонала ясновидящая, перекачиваясь на спину. — Оооо. Всё понятно. Чувствую, отпраздновали ли вы на славу. Как головка? — Чья? — Я бы ответила, но твой невинный мозг разозлится. Уэнсдей нахмурилась, а затем села на кровать и вскрикнула: — Марина! — О, дошло! Ксавье проводит тщательную работу. Аддамс слушает, как её собеседница расплывается в улыбке. Писательница лениво поднимается на ноги и шагает в ванную. — Так, как прошло празднование? — Долго рассказывать. — Выйдя из комнаты писательница осмотрелась и поняла, что Торпа дома нет. — Я тебе звоню через Telegram. Платить за звонок не нужно, а значит, я вся во внимании.***
Уэнсдей переоделась, сварила кофе, и всё это под бесконечный трёп с ведьмой. Выпивая горячий напиток, девушка глянула на экран, таймер показывает уже больше часа и за всё это время Ксавье не появился. Странное дежавю. — Теперь я понимаю, почему вы так относитесь к смерти. Сказала Марина, после рассказа Аддамс о празднике. — Что ты имеешь в виду? — Никто бы не боялся смерти, если бы в любой момент достаточно было выпить какую-то жижу, чтобы увидеть и поговорить со своими близкими. — Во-первых, не в любой момент, а всего раз в году, а во-вторых, а… — Да пофиг! — перебила ведьма. — Это всё равно лучше, чем бесконечное разглагольствование: «Есть ли жизнь после смерти». Кстати, а что за подарок? Писательница нахмурила брови и поставила кружку с кофе на стол. — Какой подарок? Ты о своём? — Да нет же, от Офелии — ты так и не рассказала, что там. Дева встала из-за стола и, захватив с собой телефон, направилась в спальню. Хоть писательница и плохо помнит, как они вернулись домой, однако точно знает, что достала подарок из машины и положила себе на стол. И действительно, он лежал на месте. Ясновидящая поставила телефон на громкую связь. — Нашла? — Нашла. — Ну, и что там? — Сейчас. — Уэнсдей достала нож для конвертов и аккуратно сняла крафтовую чёрную обёртку. — Книга. — Подарить писателю книгу. Ещё блокнота с ручкой не хватает или кружки с надписью: «Я у мамы фантазёр». Слушай! А может это намёк? Типа: «На! Почитай нормальные романы, а потом уже называй себя писательницей». — У тебя какие-то извращённо-абьюзивные представления о мире. — Сказала ясновидящая, после столь душещипательного монолога ведьмы. — Ну, что поделать, с одними терпилами и токсичными психопатками общаюсь. Аддамс была в шаге от того, чтобы закатить глаза. — А что за книга? — «Цена любви», автор Сандра Браун. На мгновение воцарилось молчание, Уэнсдей разглядывала обложку непривычно тонкого издания, но затем напряглась, от столь необычного для Марины состояния. Молчания. — Ведьма? И в этот момент из трубки послышался дикий смех. — А твоя тётка знает, что дарить! Это же надо додуматься! — Ты знаешь эту книгу? — Знаю. А ещё знаю, что она не для тебя — можешь даже аннотацию не читать. — Что прости? — Готка нахмурила брови. — Говорю, эта книжка не для таких, как ты. Уже после первой главы… — Я прочитала «Войну и мир» трижды! Ты действительно думаешь, что я не смогу до конца прочитать книженцию у которой от силы страниц 150?! — Возмущённо зашипела Аддамс. Оскорбительна одна только мысль, что кто-то может предположить, что есть такая вещь на земле, которую она не сможет сделать. Бесит до костей. — Дело не в том, сколько страниц. А в том, что там написано. Спокойно и с ноткой игривости ответила Марина. — И что там? — А смысл тебе знать, если ты её не дочитаешь и до середины? — Дочитаю! — Неужели. Спорим? — На что? — Дай подумать. На деньги слишком банально, что насчёт ужина? Если я выиграю — то ты оплачиваешь ужин. — А говорят мужчины любят желудком. — Сказала Уэнсдей, прокручивая в руках злосчастную книгу. — Тут не сколько желание поесть на халяву, сколько возможность целый вечер смотреть на твою недовольную, проигравшую мину. Ладно, мне уже пора. У меня маникюр — хочу нарастить и заострить, как у Энид. Ксавье привет! Телефонный разговор закончился так же спонтанно, как и начался. Весь этот разговор вообще кажется слишком странным. Уэнсдей перевела внимание на книгу в руках. В спальне было слишком душно — так, как окно выходило прямо на солнечную сторону и даже довольно плотные занавески не спасали. Обойдя долгие размышления, Аддамс перебралась в гостиную, к кондиционеру и дивану. Вслушиваясь в тихое тиканье часов, ясновидящая собралась с мыслями и открыла первую страницу. Простенький литературный язык, без замудрённости, это ведь сейчас любят. Первая страница закончилась зевотой. По своей натуре Уэнсдей не выделялась особым терпением и потому уже хотела забросить. Смысл читать, если первая страница не заинтересовала? Но тут, в голове прозвучал голос Марины. Быстро поморгав девушка собралась, с твёрдым намерением прочитать этим утром хотя бы 20 страниц. К середине первой главы она заметила странную деталь. Давление, совсем не свойственное подобным книгам. Во время учёбы Энид и Марине чудом удавалось заставить Уэнсдей прочитать пару-тройку сопливых романов по типу Сумерек. Но они были не такие, совсем не такие. Возникало ощущение, что текст нагнетался, словно весь сюжет стремительно приближался к определённому моменту, точки кипения. Ясновидящие лежала на диване и не отрывая чёрных глаз перебегала по строкам текста, страница за страницей. История настолько поглотила её, что девушка уже начала нашептывать. — Отыскав в шкафу комплект чистого постельного белья, Джордан тоже улыбнулась, услышав, как ее постоялец плещется над раковиной, мурлыкая что-то себе под нос. — Шепчет Аддамс сухими губами, лишь время от времени облизывая их. Она поджала колени ближе, создавая точку опоры для книги, запястья уже заметно устали. Ткань лёгкой юбки задралась настолько, что уже перестала прикрывать что-либо. Оно близко, совсем близко. Она это чувствует — странное нетерпение. — Однако секунды текли, а он все не отпускал ее. Ладони Ривза по-прежнему лежали на плечах притихшей женщины, более того, его пальцы осторожно ласкали ее кожу, а губы оставались совсем рядом с ее… Писательница резко оторвалась от спинки дивана и положила книгу на столик обложкой вверх. Глаза её были настолько широко открыты, что кажется в них можно было прочитать абсолютно каждую эмоцию. Механизмы в голове скрипели и шли туго. Ещё никогда она не сталкивалась с подобным в книгах. Разумеется, были упоминания и тонкие намёки. Но это уже не намёки и это только вторая глава. Писательница поднимается резко на ноги и уходит в другую комнату, громко захлопывает за собой дверь, словно за этим мог кто-то наблюдать. Через минуту она снова появилась в гостиной, подходя к несчастному изданию с такой опаской, словно это дикое, ядовитое животное, хотя в реальности они вызывали у нее исключительно положительные эмоции. Дрожащей рукой она всё-таки берёт книгу, садится на диван и с некой осторожностью продолжает читать. Со временем опаска сменилась на желание. Страница за страницей. Слово за словом. Без передышки, лежит на диване не меняя положения, и только перелистывает страницы. Текст настолько её поглотил, что она даже не обратила внимание на звук. — Уэнсдей? Аддамс рефлекторно приподнялась и спрятала книгу под собой, панически смотря на дверной проём, где стоял Ксавье. — Ты что делаешь? — юноша с удивлением и странным интересом смотрел на девушку, позволя волосам упасть на лицо. — Где ты был? — с хрипотцой и дрожью спрашивает готка, пытаясь перевести внимание Торпа в другое направление. — В аптеке. — Парень поставил пакет на стол, а затем, убрав руки в карманы, не спеша делает шаги в сторону девы. — Несколько часов? — Что ты делаешь? — Ксавье остановился около дивана, на котором располагалась до предела беспокойная Уэнсдей. Она продолжала держать руки за спиной и задрав высоко голову взглянула в лицо Торпа. Но как бы она старалась, сделать равнодушное лицо никак не могла. — Ничего. — Ты что-то прячешь? Ксавье наклоняется. Он давит своим присутствием, своим взглядом и голосом. Уэнсдей поджимает ноги ближе к себе, панически пытается выговорить хотя бы что-то, да вот только голос словно не её — не подчиняется. Длинные руки Торпа обхватывают её, пытаясь нащупать под девушкой тот самый предмет, что вызывал столь бурную реакцию у ясновидящей. Кажется, весь мир рухнул в тот момент, когда под спиной девушка перестала ощущать мягкую обложку романа. Художник упёрся коленями в диван и выпрямился так, что бледные ладони его спутницы не могли никак достать предмет своего стыда. Юноша перехватил оба её запястья, удерживал их на месте, твёрдо и непреклонно, лучше любой верёвки или наручников. — Любовный роман? Не знал, что ты любишь все эти «сопли». — Это Офелия… — Я помню. — Перебил её художник, рассматривая незамысловатую обложку. — Не смотри так, Гений. В каком бы состоянии я не был, но никогда не напиваюсь до беспамятства. — Верни. — Голос её твёрдый и непоколебимый, но стоило только зелёными глазам взглянуть на неё, как уверенность испарилась. — Пожалуйста. — Надо же, что же там такое может быть? — одной рукой Ксавье открыл книгу на середине и, не обращая внимания на истерическое дёргание писательницы, спокойно обводил взглядом страницы. Яркая палитра эмоций заиграла на его лице. Спокойствие, настороженность, удивление и… желание. Торп провёл языком по верхней губе, а затем улыбнулся, показывая клыки. Он вновь переводит затуманенные зеленью глаза на приутихшую деву. — Какая прелесть. — Мурлычет хрипло. Тело Аддамс содрогается. Она словно падает с высоты, а затем опускается в самую лаву, что проходит по всему её телу от головы до ног. Ясновидящая отворачивает голову. — Понравилось? Молчит, только боковым зрением видит, что нахальная улыбка не пропадала с его лица. В один момент. Он фиксирует её руки над головой девушки и наклоняется. — Я с тобой разговариваю. — Шепчет со странной агрессией в голосе. Уэнсдей сжимает челюсть и поворачивает голову. Смотрит ему в лицо с вызовом. — Понравилось. — Отвечает тихо сухими губами. На несколько мгновений на лице Ксавье отобразилась эмоция лёгкого замешательства, но потом она сменилась на удовлетворение. Торп отпустил её руки и снова выпрямился, откладывая книгу в сторону. Словно очнувшись ото сна, Аддамс засуетилась и тут же опустила руки вниз пытаясь поднять подол юбки, что до этого бесстыдно открывал вид на всё. Художник это заметил. Зелёные глаза медленно осмотрели всё тело лежащей перед ним, особое внимание он уделил подрагивающим пальцам, что держали черную ткань на месте. В глазах Торпа больше не видится лес и бушующие травы, только поглощающая тьма. Плавно, в какой-то степени заботливо, его ладони соприкасается с руками писательницы и отводят их в сторону, позволяя ткани упасть, полностью открывая вид. Ксавье сглатывает и смотрит туда, даже не пытается это скрыть. — Mon cœur. — Шепчет осипшим голосом, глянув в чернильные глаза. Жар охватывает щёки и шею Уэнсдей. Она пытается скрестить ноги, вот только колено художника мешает. Его руки по-домашнему ложатся на её ножки, успокаивающими движениями гладят и расставляют чуть шире, а затем колено приподнимается. Соприкосновение. Даже ткань не спасает. Аддамс резко вдыхает. Девушка обеими руками закрывает себе рот. И снова эта ухмылка. Юноша тянется, берёт со столика злосчастную книжку и протягивает ясновидящей. Та, как бы странно это ни было, подчиняется без слов. — Читай там, где остановилась. Дева хмурится, наблюдает, как Торп снова выпрямляется и слегка отступает, создавая минимальное расстояние между телами. — Что ты задумал? — на выдохе спрашивает дева первое, что приходит в голову. Более сложные вопросы мозг отказывается генерировать. — Я уже говорил вчера. — Парень тянется к карману штанов и достаёт резинку, не упуская зрительного контакта. — Хочу принять причастие. Уэнсдей хмурится, не понимает, но в предвкушении его дальнейших действий. Облизнув пересохшие губы, чёрные глаза нашли предложение, на котором она остановилась. — Новый поцелуй длился долго — ни ему, ни ей… не хотелось прерывать хрупкий волшебный сон, в который они… с… наслаждением погружались. Её голос запинался, мозг отказывался здраво формулировать слова в единое предложение. Рука Ксавье опустилась на её ноги, поглаживая сначала колени, потом опускаются чуть ниже, а потом вверх и снова — ещё ниже, и также поднимаясь. Каждое его движение было для Аддамс словно слабый удар током. — Ладонь, осторожно ощупав атласную кожу, скользнула между бедер. Пальцы художника сменились на губы, где-то совсем лёгкие поцелуи, а где-то прикусы. И всё ниже, и ниже. — Тут же эхом прозвучал глубокий вздох — мужская рука достигла ее… В этот момент губы Ксавье остановились совсем близко, на внутренней стороне бедра. Изо рта писательницы вырвался стон, от которого стены пошли трещинами. Всего на несколько минут она замолчала, а вместе с ней и движение под юбкой. — Читай. — Горячий шёпот проник в кожу, пуская вибрации и дрожь. Уэнсдей сглатывает, продолжает. — Тело его было все время рядом… она чувствовала его… нетерпеливое… трение. И в этот момент дева ощутила странную лёгкость. Ткань исчезла. Пальцы юноши соприкасаются с её бёдрами и тянут бельё вверх. — Ксавье. — Она роняет книгу на себя и вялыми руками хватает Торпа, пытаясь остановить. Конечности подрагивают, игнорировать это становится всё сложнее, но отвратительное чувство, что осыпает жаром её щёки, не даёт покоя. — Дай хотя бы в душ сходить. — Зачем? — он словно не замечает, или делает вид, что не замечает, и только продолжает медленно снимать. — Я со вчера не принимала ванну, мне было жарко и… — Mon cœur, — перебил он её. От этого прозвища кажется уже начали содрогаться стены. — Меня вкус мыла не интересует. А теперь продолжай. Непонимание ещё большим грузом давит на плечи, писательница откидывается на спину и подрагивающими пальцами берёт книгу обратно, ощущая, как он снял с неё бельё. Ноги разводятся шире. — Когда ее терпение в конце концов иссякло, она изо всех сил стиснула его в объятиях. Он откликнулся на этот молчаливый призыв! Девушка изгибается неожиданному, новому прикосновению. Это не пальцы. Оно ласковое, горячее и до безумия желанное её телом. Уэнсдей, подобно кошке, изгибается в спине. Первое, несколько секундное прикосновения ощущается так остро, словно к ней преставили нож. Её пугают эти ощущения и то, как тело реагирует на них. Пальцы сжимают страницы так сильно, что кажется они скоро порвутся. Пересохшие губы то и дело хватают воздух ртом, но продолжают читать. — Желание… достигло такой… степени, когда… больше ничто не имело… значения В попытке то ли ослабить, то ли усилить ощущение, Аддамс освобождает одну руку и опускает её вниз, проникая пальцами в русые пряди, сжимая и натягивая их. И будто бы в ответ своим действиям она слышит то ли стон, то ли мурчание у себя между ног. Ладони Ксавье обхватывают её бёдра снизу, слегка приподнимая, сжимая — кажется, останутся отпечатки. — Дви-жение… одного не-не-медленно отзывалось в другом… с-с-с-сладостной судорогой. Голова кружилась, перед глазами всё расплывалась, дыхание не слушалось. Каждый раз, когда язык прикасался к особенно чувствительным точкам, слова путались, сбивались, а голос скакал, как на батуте. Торп это чувствовал, слышал и только усугублял. — Увле…кая… в сладкую пучину! Ксавье! — простонала Уэнсдей, кажется, на весь дом. Книга упала с дивана, но ни он, ни она, не обратили на это внимание. Всё на что Уэнсдей была способна — это на неразборчивый шёпот, перебирание уже распущенных волос художника и вскрикивание его имени. Чёлка прилипла ко лбу, во рту сухо, ноги дрожат и ходят ходуном, и единственная точка опоры — это руки Торпа. — Ксавье! Ах. Ещё. Пожалуйста. Прошу! Ксавье! Секунда. Последний вскрик. Всё её тело натягивается, как струна. В голове ни единой мысли, в ушах звон, а перед глазами всё расплывается. Её тело мякнет. Уэнсдей дышит рвано, а всё её покрывает тепло. Чернильные глаза полуоткрытые, она ощущает, как Ксавье словно на прощание целует внутреннюю часть бедра. Аддамс снова видит его лицо, но толком не может прочитать, что на нём написано. Только глаза — затуманные и разгорячённые. Изгои смотрят друг на друга несколько минут, а затем парень наклоняется и шепчет ей прямо в ухо: — Надеюсь, богиня примет это скромное причастие, и в следующий раз, когда ей захочется, она прикажет своему служителю не медлить и отрабатывать свою благосклонность. Ксавье поцеловал мочку уха и выпрямившись встал на ноги. — Спасибо за подарок, Mon cœur — Улыбнулся парень, запихивая в карман штанов её трусики. А затем, он скрылся за дверью своей спальни. Ясновидящая продолжала лежать на диване с широко расставленными ногами, сбитым дыханием и затуманенным взглядом.***
Такое чувство, что весь мир уменьшился до одной точки. Солнце пекло так, словно намеревалось обрушиться на землю. В воздухе стояла такая духота, что мысль выйти на улицу даже в голове не возникает. Кому нужна эта улица и свежий воздух, когда есть дом и кондиционер? Дверь отворилась, и миниатюрная фигура вышла из ванной. Ледяные капли стекали по телу, но Уэнсдей даже не думала их вытирать полотенцем, она легла прямо так — на идеально заправленную постель, наслаждаясь ощущением прохлады. Уже в третий раз ходила в этот чёртов в душ, но ощущение лавы не пропадало. В голове пусто, Аддамс даже не допускала мысль садиться печатать. Какое тут писательство? Когда стоит только прикрыть глаза, как она вспоминает. Его руки, его жар, его язык. Она вдыхает этот холод сухими губами, тут же открывая глаза. Истинная пытка. Что ещё хуже, так это сам Ксавье, что вёл себя так, будто бы ничего не произошло. Просто зашёл на кухню, просто приготовил перекус и просто ушёл обратно к себе, рисовать. А тем временем Уэнсдей думает, что надо бы ещё раз сходить в душ, хотя надежда смыть этот жар и тяжесть внизу живота пропадает окончательно. Писательница разглядывает комнату и замечает на тумбе злосчастную машину смерти. Телефон. Глубокий вдох и выдох. В трубке звучат гудки. — Чего тебе, блять, надо?! Прозвучал шипящий голос на всю комнату. Всего на секунду ясновидящая задумалась: Что такого могло произойти за час, что Марина так изменилась в поведении? Хотя помнится ей хватало и минуты. — Ты почему шепчешь? — Я прячусь. — От совести? — Аддамс, мне, блять, сейчас не до шуток! Уэнсдей берёт в руки телефон и садится на постель. — Ведьма. Что происходит? — Вот нахрена я согласилась присутствовать на этом блядском банкете? Теперь сижу, прячусь под столом с десертами. — Ты под столом сейчас? Ты опять нашла себе приключения на… — Я их не ищу! Приключения сами находят мою прекрасною, подтянутую, задницу. И хватит задавать блядские вопросы! — От кого ты прячешься? — Аддамс, ближе к теме! Что тебе надо? Только лаконично! — Как проучить Ксавье? — Проучить? Что он уже натворил? И снова тишина. Шестерёнки в голове крутятся, слова заплетаются на языке, но чертовы чувства мешают и слово вымолвить — язык не поворачивается и звук издать. К счастью её собеседником была Марина, которой слова не нужны. — Людям всегда нужно оплачивать той же монетой, что и они тебе. — Голос ведьмы звучал приглушённо и со странным шумом на фоне. Видимо она выбиралась из своего убежища. — Что значит: той же монетой? — Я имею в виду…! — Марина вскрикнула, на заднем фоне послышался голос, а затем красная кнопка. Телефонный звонок окончен. Писательница путалась в догадках, словно ей снова приходилось разгадывать детективные головоломки. К счастью, ответ на эту загадку она знала, где искать. В страшном, пугающем, незнакомом ей мире под названием «Интернет».***
Тихая музыка разносилась по всей комнате. Белоснежная тюль тихо развевалась от малого порыва ветра. Выйдя из ванной Ксавье лишь слегка выжимает волосы об полотенце так, чтобы вода не лилась с них ручьями и не мешала работать. Художник отбрасывает полотенце и футболку в сторону. Жара в комнате стояла такая невыносимая, что на стеклянном столе можно было бы спокойно начать жарить яичницу. Убирая прядь за ухо, Торп продолжает вырисовывать очертания силуэтов людей на фоне главной площади. Ксавье был поглощён своей работой. Но это длилось ровно до того момента, пока дверь в его комнату не скрипнула. — Можно? — Да, сейчас, минутку. — Сказал художник, не отрывая взгляд от картины, вырисовывая совсем слабые, мелкие штришки. Девушке определённо нравилось наблюдать за работающим Торпом — смотреть, как его взгляд сосредоточен даже на самых малых деталях, которые обычным смотрящим могут быть даже не замеченными. Как он неосознанно поджимал губы в особо сложных и деликатных моментах. Но настоящим фаворитом Аддамс в такие моменты являлись его руки, движения, что полностью ему подвластны, а из-под кожи ещё более ярко выделяются нити вен. Уэнсдей успела заметить валяющуюся на диване футболку, вместе с влажным полотенцем, что значило — юноша вернулся из душа не так давно. Эту мысль также подтверждали его волосы, ещё не успевшие высохнуть при такой аномальной жаре. Художник словно намеренно не замечал фигуру ясновидящей, но это было ей только на руку. — Это главная площадь? — писательница подошла к Торпу, наклоняюсь и заглядывая в картину. — Да, сегодня же Карнавал будет. Вот решил представить, чт… — воздух испарился из лёгких, стоило парню взглянуть на гостью. Вместо безразличного лица или скрытого одеяния, взгляд зацепился... Грудь. Ксавье вздрогнул. Уэнсдей показалось, что если бы не мольберт и краски, парень вполне бы мог отскочить на несколько метров. Что ещё хуже — ей это понравилось. — Что с тобой? — спокойно спросила. — Почему ты раздета? — В смысле? На мне есть одежда. Под одеждой подразумевались шорты и лифчик — тот самый, подарок Марины. Всё-таки нужно поблагодарить ведьму. Юноша выглядел так, словно находился под чем-то, движение его были рваные, а взгляд бегал по всей комнате, всячески пытаясь избегать стоящую перед ним Аддамс, но при этом, глаза пропитанные зеленью то и дело возвращались к оголенной коже. Казалось бы — всего лишь плечи и ключицы, ну и немного груди, а такая реакция. Ей это нравилось. — Мне жарко, а тебе разве нет? Несколько секунд между ними держался зрительный контакт, который девушка прервала. Её внимание снова было приковано к картине. — Странно. — На выдохе говорит, пробегая чёрным взором. — Одежда специфическая — это слишком традиционно, даже на праздники такие не одевают. Если только...? — Мертвецы. — Озвучивает Торп мысли девы. — Парад мертвецов. — Пришептывает Аддамс. Не прикасаясь к холсту рукой ясновидящая обводит картину в воздухе, словно очерчивает близкие и дальние планы, здания, людей. Стук. Тишина, перемешанная с горячим дыханием исчезает, словно её здесь и не было. Уэнсдей случайно задела тюбик краски и он с глухим стуком упал на пол. Благо был закрытый. Ксавье порывался поднять, но его обогнала писательница. Девушка присела, затем встала на колени, дотягиваясь до закатившегося тюбика. Аддамс не поднимаясь кладёт краску на место, а затем чернильные глаза сосредоточиваются на стоящем перед ней парне. Всё это время, абсолютно каждым миллиметром кожи, она ощущала, как он за ней наблюдал. Писательница с удовольствием отметила, как красиво обрамляется его лицо, когда он сжимает челюсть. Всего на несколько секунд замерев, Торп протягивает руку готке, помогая ей подняться. Аддамс оступается и сбивает с ног художника, юноша врезается спиной в стену, а ясновидящая виснет на нём, упираясь головой ему в грудную клетку. Вся эта ситуация в контексте с полуголой Аддамс показалась настолько абсурдно смешной, что парень уже не мог убрать глупую ухмылку с лица. — Не ушиблась? — Это я должна спросить. — Она обжигает дыханием его оголённую кожу. Ксавье вздрагивает и покрывается мурашками, он подхватывает Уэнсдей за предплечье и помогает подняться. — Точно всё в порядке? — Твои кости не из бетона. — Правда?! А я и не знал. — Ксавье продолжает улыбаться и придерживать деву даже, когда писательница встаёт. — А тебе похоже весело. — Спокойно контрастирует факт Аддамс, наблюдая, как мокрые волосы оформляют его лицо. — Очень, а тебе? — парень топчется на месте и вглядывается в чёрные глаза. — Возможно. — Чернильный взгляд перемещается на губы художника. Уэнсдей тянется к нему и Торп также наклоняется. Но вместо предвкушаемого поцелуя лиловые губы оставляют краткое прикосновение у уголка рта. Юноша тянется к ней, желая получить больше, но писательница уклоняется от него, как змея, оставляя только краткие прикосновения: то на щеке, то на скуле, то на подбородке. — Уэнсдей. — Недовольно шепчет. — Что такое? Хочешь поцелуя? — мурчит дева, бледная ладонь опускается с плеча на грудную клетку Ксавье, помогая удерживать малую дистанцию. — Хочу. — Художник продолжает тянуться, но Аддамс упёртая — избегает контакта. Его ладони перемещаются, ложатся на её талию и бедро, поглаживая и сжимая. — По-моему, сегодня ты уже зацеловал мои губы. — Прошептала девушка в самое ухо, прикусывая мочку, мурчит. — И вдоль, и в поперёк. — А я думал, что ты очень комфортно себя чувствовала, когда моя голова была между твоих ног. — Тихо простонал Ксавье в шею писательницы. — Теперь ты собираешься мне мстить? — Скорее, делаю шаг навстречу. Ладонь Уэнсдей опускается вниз. Проходит между ребрами, скользит по очертанию пресса, а затем мягко ложится на… Похоже игра в кошки-мышки ему понравилась куда сильнее, чем художник это показывал. Аддамс это чувствует. — Zut! — простонал, сжимая челюсть, парень. Она наблюдает за реакцией его тела, словно учёный, совершающий великое открытие. Стоит лишь слегка изменить положение руки или надавить чуть сильнее, как за этим следует незамедлительная реакция. — Уэнсдей. Не нужно — парень хватает её за запястье, пытаясь остановить движение. Но Аддамс его наигранное сопротивление кажется даже забавным. — Это будет слишком жестоко по отношению к тебе. — Девушка прислоняется и упирается лицом ему в шею. — И к нему — её ладонь ныряет под одежду. Она ощущает его пульс у щеки, слышит его сбивчивое дыхание и неразборчивое шептание — явно грубость на французском. Теперь Ксавье не сопротивляется. Рука слабой хваткой лежит на её предплечье, а вторая только сильнее прижимает к себе. Дева искренне надеется, что Торп не замечает, как дрожат её руки, как стыдливо горит лицо и тем более не слышит сердцебиение с бешеным ураганом в голове. Было чувство, что она сдаёт экзамен. Только, если в школе они никогда не вызывали у неё волнение, или тем более страх неудачи, то сейчас... Уэнсдей прикрывает глаза и сосредотачивается на ощущениях руки. Невольно вспоминает картинки из учебника биологии, но быстро их отгоняет куда подальше. Самыми кончиками прикасается к головке. Стон Ксавье был таким резким и хриплым, что дева на мгновение не узнала. Она чувствует жар под своей ладонью и то, как он поднимается. Девушка с особой плавностью выпускает его за пределы штанов и теперь без натяжения ткани обхватывает и проводит от основания до… — Merde — из груди художника вырывается гортанный вздох. Ксавье горбится и прижимается лбом к плечу писательницы, Аддамс даже не задумываясь, целует его в шею, а затем отстраняется и убирает руки. Художник не успевает и слово сказать, как ощущает горячее дыхание на себе. Плечи его дрогнули. Бледная ладонь писательницы обхватывает основание, дева рассматривает его и отмечает про себя, что он оказался несколько длиннее, чем она предполагала. Это только будоражит. Доверившись собственным ощущениям, она проводит языком по кончику. Парень широко раскрывает глаза и вбирает в себя воздух, словно только что выбрался из воды. — Mon cœur, погоди. — Руки тянутся к ней. Уэнсдей обхватывает его губами, Торпу становится тяжелее дышать. Ясновидящая толком не понимает, в какой момент её желание «отомстить» начинает приносить ей удовольствие иного характера. Чернильные глаза поднимаются к лицу виновника. Глаза Ксавье блаженно закрыты, из приоткрытого рта то и дело вырывается нашёптывание на французском, а волосы спадавшие шторкой на лицо, обрамляли острые черты. Аддамс тянется и берёт его руку, располагая у себя на голове. Уэнсдей поглощена процессом, она берет больше, глубже, кажется вспомнив абсолютно все, что писалось в интернете. — Могли бы мы предположить, чем обернётся наше «дружеское путешествие», Mon cœur…? — его голос охрип, он пропитан жаром и придыханием. Ксавье с нескрываемым наслаждением наблюдает за картиной перед ним, а рука ловко наматывает на ладонь чёрную косу. Он не тянет, не дёргает, просто держит, создавая ощущение контроля. И ей это нравится — настолько, что даже самой себе не признается. В один момент, по всей комнате звучит мелодия. Ясновидящая замирает, наблюдая, как грубо ругающийся юноша подхватывает телефон, всего на секунду задерживая взгляд на дисплее и бурчит: — Bâtard — он прикладывает телефон к уху — Да, Аякс? — его голос остаётся равнодушным, хотя на лице читается явное раздражение. Соблазн слишком велик, чтобы его упустить. Не торопясь Уэнсдей проводит языком, а затем возобновляет движение. — Да так, работаю. Она смотрит на него, видит, как челюсть напрягается, а рука начинает сильнее сжимать косу. — Нет, ты не отвлекаешь. Совсем. — взгляд Ксавье прожигает её. Он словно совсем не слушает голос собеседника, а просто наслаждается тем, как об стены ударяются эти звуки, что будут будоражить ещё не одну ночь. — Не отвечает на звонки Энид? Ну, это же Уэнсдей, одним духам известно, что на уме у этой… — Аддамс едва ощутимо касается зубами. — Вредины. — с шипением заканчивает Торп, смотря в чернильные глаза. По мере активности её движений, рука в волосах сжимается сильнее. — Не знаю, на мои сообщения она отвечает регулярно... с особой... отдачей. — Дыхания в его речи становилось больше, чем слов и смысла. Она обхватывает полностью и пропускает глубже. А перед ключевым моментом, отпускает и позволяет излиться на грудь. В голове Ксавье шум, словно Большой взрыв произошёл в нём самом, лёгкие не слушаются, в глазах мелькает свет, а весь мир уменьшается до одной комнаты. Сжимая в одной руке телефон, парень с расфокусированным взглядом хватает с дивана полотенце и протягивает его девушке. Уэнсдей поднимается и отбирает у художника смартфон, а затем громко опрокидывает стул с кистями, чтобы Аякс это услышал. Девушка жмёт на красную кнопку. В комнате стало тихо и только дыхание двух наполняют пространство. Аддамс не спеша кладёт телефон на стол, а затем подходит к дивану. — Спасибо за подарок. — Писательница берёт футболку художника и, больше не сказав ни слова, уходит. Несколько мгновений зелёный взгляд был прикован к двери, но по комнате снова разносится мелодия звонка. Неохотно Торп отрывается от стены и берёт трубку. — Да? Да. Я просто запутался в собственном хламе и чуть ноги не переломал. Голос? Просто охрип немного. Так, а что мы? А да, Уэнсдей. Думаю, она скоро выйдет на связь. Да, совсем скоро.***
Чувство наслаждения облегает всё тело, распространяясь на каждый изгиб, проникая в каждый миллиметр кожи. Уэнсдей слабо слышит окружающий мир, сквозь толщу воды — это чувство чем-то напоминает видение, только оно не приносит дополнительные синяки и царапины на теле от потери сознания. Аддамс резко выныривает и хватает ртом воздух, параллельно ощущая, как капли стекают по плечам, шее, лицу и рукам. Кажется, что после всего, что произошло за сегодня, она стала слишком чувствительной. Дева лениво откидывает голову на бортик ванной и рассматривает лазурную плитку. Такое чувство, что этот день никогда не закончится. Скрип и поток холодного воздуха, чёрный взгляд мелькает в сторону, а затем всё тело съёживается. — ¡¿Que demonios?! — Уэнсдей притягивает ноги к груди, уткаясь подбородком в колени. Ксавье, в отличие от неё, был расслаблен. Он без слов открыл дверь и войдя в ванную, прикрыл её за собой. Писательница даже задумалась: «А не стала ли она невидима?», но это предположение исчезло, как только Торп поднял зелёные глаза. — Нам надо поговорить. — Сказал настолько спокойно, что это даже выбило её из колеи, но секундное удивление сменилось на гнев. — Это не может подождать?! — Нет. — Дай мне хотя бы вылезти из ванной. — Зачем? — Что значит: зачем?! Уэнсдей больше не могла это терпеть. Невозможно скрывать всё под маской равнодушия, когда она вынуждена жить вместе с человеком, от которого никогда не знаешь, что ожидать. Происходит немыслимое, Ксавье стягивает с себя футболку, а затем принимается за штаны. — Ты что делаешь? — шипит Аддамс, отворачиваясь. — Несправедливо, что ты раздета, а я нет. — Так может ты дашь мне одеться?! — Приподнимись. Ей ничего не остаётся, кроме как отползти от бортика и молиться чтобы дух не покинул её тело прямо сейчас. Глупее смерть нужно ещё придумать. Уровень воды поднимается. Девушке не нужно смотреть, чтобы ощутить, как художник аккуратно вмещается ей за спину, а затем откидывается на бортик, как до этого делала Уэнсдей. — О чём ты хотел поговорить? — бурчит в колени, оставаясь скрученной в позе улитки. — Откинься на меня. — Ещё чег… — Не успевает договорить писательница, как Ксавье тянет её и дева буквально падает на его грудную клетку. Воздух влажный и жаркий — то ли от горячей воды, то ли от дыхания художника на её макушке. Уэнсдей ощущает, как между лопатками бьётся его сердце — успокаивающее ощущение. Соприкосновение кожи сквозь толщу воды. Становится жарко и влажно, как в тропиках. — Если я попрошу честности, ты дашь мне её? Аддамс ощущает, как двигается его грудная клетка, когда он дышит, как бьётся его сердце. Она, кажется, почти слышит, как мозг регенерирует его мысли. — Спрашивай. — Хмурится не зная, чего ожидать. — В каких мы отношениях? Дева задирает голову, пытаясь заглянуть в лицо юноши. — Что я говорила тебе во Франции? — Что любишь меня? — абсолютно серьёзно говорит Торп. — А ты меня? — Больше всего на свете. — Незамедлительно отвечает. — Тогда в чём вопрос? — То есть, мы встречаемся? — Полагаю, это так называется. — И как давно? — уголки его губ тянутся вверх. Вся эта ситуация кажется до безумия комичной — учитывая, что они лежат вместе в ванной, а до этого занимались… В отличие от парня, девушка оставалась спокойна. — Если признание и взаимность в ответ считаются началом, то с Франции. — То есть, уже больше месяца? — ясновидящая кивает. — Но рассказывать мы об этом пока не будем? — Надо поберечь психическое состояние окружающих. — И это ты говоришь? — Ксавье тянется к полке, достаёт оттуда шампунь. Художник не спеша развязывает косу. — Знаешь, что мне пришло на ум? — Парень вопросительно замычал. — Ты знал про книгу? Торп остановился. — Довольно странно, что тебя так долго не было, но каким-то образом, ты пришел именно в тот момент, когда я читала. — Дева опрокинула голову и смотрит на нагло ухмыляющегося юношу. — Подлец, как? — Когда мы ехали домой я заснул и увидел видение. — Его голос звучал слишком ласково, а движения были пропитаны таким количеством нежности, что Уэнсдей даже не думала злиться. Закончив с расплетанием, Торп надел резинки на руки, а затем принялся мыть чёрные волосы. Писательнице казалось, что она в любой момент может заснуть. Мягкие, неторопливые движения пальцев, влажный воздух и тепло тела художника — это расслабляло куда сильнее, чем можно представить. — Надо посидеть так несколько минут. — Юноша зачитал инструкцию на бутыльке, и начал размазывать по всей длине кремовую массу. — Ксавье. — Тихо позвала Аддамс, снова скручиваясь и кладя подбородок на колени. Парень вопросительный замычал, параллельно перебирая чёрные пряди между пальцев. — Я хочу заняться сексом. Торп замирает, а вместе с ним и сердцебиение девушки. — Хочешь повторить сегодняшнее? — Нет. — Отрезает и прячет лицо. — Хочу полноценный... Со всеми нюансами. Тишина длится всего несколько секунд. Перед тем, как экстрасенс наклоняется и аккуратно поворачивает лицо Уэнсдей к себе. — Когда? — спокойно спрашивает. — В следующей стране. Знаю, довольно глупо говорить это сейч… Художник тянет к себе, затыкая рот поцелуем. Таким, что жар проносит всё тело и заполняет всё пространство. — Всё хорошо. К этому тоже нужно подготовиться, тем более, когда это впервые. Я обо всём позабочусь. — Шепчет, самыми кончиками поглаживает бледную спину, пропуская сквозь кожу ток. Затем он прикасается губами к шее Уэнсдей, совсем забыв, что буквально только что намазал волосы кондиционером. Ксавье строит гримасы и пытается смыть изо рта ядерно-химический привкус. — А говорил, что тебя не интересует вкус мыла. — Краешек губы Аддамс потянулся вверх. — Хотел ещё спросить, — проигнорировав замечание, парень спрашивает. — А куда мы дальше направляемся?