Извозчик душ

Луций оторвался вперёд: его машинку не потрепало у Чёрного Леса, и все артефакты, обеспечивающие скорость, остались целы, но и мне удалось приехать даже раньше мероприятия: машину я сдал на ремонт поближе к ангару с Поездом, а к рельсам побрёл пешком. Путь предстоял близкий, но скучный. Этот каменный Город, тяжелый бессердечный и мощный, как сама Смерть, давил всем своим чёрно-серым прессом, и только таблетки могли хоть как-то разбавить эту гнетущую картину. Их нужно взять, чтобы насладиться торжественным моментом запуска Поезда. По пути закидываюсь небольшой горсткой эмоций, что припас для меня Луций. Депрессия и ранения так вымотали меня, что я начинаю пожирать таблетки одну за другой. Привычная серость и безысходность Города Суда стала куда ярче. Не мудрено, после такой-то дозы эмоций. Образы, окружавшие меня, стали в разы отчётливее. Всё вокруг рисуется не серыми и чёрными тонами, а окрашивается бесконечной палитрой цветов. Пелена неба тускло отражается в стёклах начищенных до блеска автомобилей. В отражении их дверей можно увидеть и рыжие листья деревьев, и зелёные глаза грустившей о чём-то девушки, проходившей через дорогу, и тёмно-синие отблески шумящего вокруг океана. Потрясающе ярко! Вскоре мои глаза стали привыкать, и я стал пристально всматриваться в окружение. Увы, но сбежать от довлеющей серости Города Суда не удалось. Под действием эмоций наружу вылезли не только все краски, но и вся мерзость мира. Я смотрел в лица проходивших людей и как никогда отчётливо видел в них пустоту. Полную пустоту. Нет, не от отсутствия эмоций. Не от того, что наши личности загоняют в формат и пытаются сделать безликими единицами. Нет. Они словно упавшие в ледяную воду факелы, навсегда потерявшие способность гореть. Погасшие давно. Ещё при жизни. Здесь, в Городе Суда их никто не лишил права быть самими собой, их личности никто не загонял формат. Формат был в них всегда. Они всегда были одинаковой серой массой, лишённой целей и устремлений. Я смотрел в их лица… А ведь почти каждый из них не сделал при жизни ничего стоящего. Словно трусливая рыбина, засел на мутном дне своего болота, не желая высунуться из безопасной коряги, чтобы хоть чего-то добиться за короткий отрезок своего существования. Более успешные рыбы рисковали жизнью пробираясь наверх, но добывали качественный корм и видели куда больше, чем заросшая илом коряга, в которой засел типичный экземпляр Слуги. Едва высовывая нос оттуда, он трусливо прятал его обратно и искренне не понимал тех, кто лавирует у самой поверхности. Тех, кто шёл на риск ради лучшей жизни и лучшего будущего. Да, отважные рыбёшки рисковали своей жизнью, но она была яркой. Как солнце, разливающееся по глади водоёма, где они плыли. Плыли против течения, плыли, переживая на пути бесчисленное множество испытаний и опасности. Но их жизнь того стоила. Она стоила того, чтобы умереть за неё. Она стоила того, чтобы для неё жить. Эти отчаянные рыбины, выбирая опасный, но столь прекрасный путь, нередко выживали и приходили к успеху. Поедая лучший корм у поверхности воды, и, любуясь бескрайним небосводом, что отчётливо виднелся сквозь тонкую поверхность воды, они хоть раз, но благородно опускали взор на дно. Там, где трусливо жались ко дну их собратья. Наверняка они пытались помочь им. Говорили им, что пора меняться, что пора взяться за ум и начать действовать, что пора бросать привычную и комфортную корягу и подняться выше. Наконец, начать жить по-настоящему. Но что эти пескари делали в ответ, высунув свои носы из-под коряги? Либо кивали головой, продолжая бездействовать, либо придумывали миллионы оправданий своей лени, малодушию и слабости. Эти премудрые пескари, словно сошедшие со страниц произведения Салтыкова-Щедрина, и были Слугами. Они приросли к своему дну. К своей гнилой, заросшей, но такой родной коряге и не пожелали сдвинуться с места. Я смотрел в эти пустые лица… Смотрел и понимал, кто попадает в Слуги Смерти. Это простые нули, не имеющие ни злобы на этот мир, которая могла бы заставить их сдвинуться с места, чтобы дать ему сдачи, ни потенциальные благодетели, желающие улучшить его. Луций был не прав, касаемо этих ничтожеств, когда как-то рассказывал мне, как много здесь ярких и амбициозных, но таких незаметных на общем фоне людей. И нет, Мир Мёртвых вовсе не загнал их сознание в клетку и не лишал их индивидуальности. Он лишь сохранил наиболее комфортную для них обстановку того самого болота, из которого их вырвала Смерть. Гнилой топи, где не нужно много думать, а уж тем более, что-то менять. Я другой. Я отличаюсь от них. И, пожалуй, я впервые за столько времени проникся этим. Хоть я и не помнил жизни, но чувствую, что взял от неё что-то важное. Что-то мощное и сильное, что на несколько голов возвышало меня над этой серой массой. Словно у меня была какая-то Идея, о которой было суждено позабыть. Или нет...