Дом Души

~ Ну как вам? — я пыжился от гордости, рассматривая обновлённый Санпрапум. Ни одного скола или потёртости. Всё прекрасно отреставрировано и пахнет свежей краской. ~ Очень красиво, — хихикнула Кин, оценив палитру моих эмоций. ~ Сразу видно, что люди любят своего Хранителя, — улыбалась стоящая рядом Кохэку. ~ Да… это так… так трогательно! — замечание Кохэку всколыхнуло просто бурю чувств! Радость, гордость, счастье, умиление! — Какие же они хорошие… ~ Ооо… — хором протянули Кумо, а Кин даже всхлипнула в умилении, быстрым жестом смахнув слезу, оценив ураган в моей душе. И да, это были опять духовные штучки. Ну, то есть, девушки не подыгрывали мне, который из реставрации Санпрапума сделал театральную постановку. Всё было чуть-чуть сложнее. Дело в том, что в процессе приведения в порядок моего Домика и окружающей территории участвовали не только старички Хига. Тут произошла «всенародная стройка» с поправкой на масштабы. Жильцы помогали кто во что горазд: часть скинулась на краску для забора, часть вкладывалась физическим трудом, пара мужчин и одна дама с автомобилями катались по городу, закупая необходимое. Короче, жильцы нашего дома взялись за работу «всем миром». Даже сёстры Кумо участвовали, с удовольствием принимая участие в покраске забора. Но и это… не все причины моего восторга. Дело в том, что всё произошедшее было своеобразным даром для меня. Весь двор, который за пару дней привели в порядок, вся территория, над которой постарались жильцы, и сам Санпрапум, излучали ту самую ауру жертвы-подношения, фоня для меня. Это был подарок мне от них. Подарок, от которого чувствовалась любовь и желание сделать именно мне приятно! И у них получилось. ~ Спасибо, девочки, — растроганно проговорил я, осторожно обнимая Кумо за плечи щупальцами. Даже не столько обнимая, а обозначая объятия. Кое-кто у нас весьма подкован в интересных произведениях с тентаклиевыми монстрами, так что, думаю, перебарщивать не стоит. ~ Это же не только мы… — запротестовала Кин, пока её сестра мило наливалась румянцем и панически стесняясь. ~ Но только вас я могу поблагодарить! Так что отдувайтесь за всех. ~ За всех?! — пискнула крайне смущённая Кохэку, пылая лицом. ~ Ох, сестрёнка… — вздохнула Кин, с улыбкой качая головой. ~ Я ни при чём! ~ Ну да, ну да… *** ~ Это Ямауба, — тихо прошептала Кохэку, чуть поклонившись подходящей к Санпрапуму женщине. Мы с соседкой как раз мило болтали о всякой ерунде, когда на территорию моей чувствительности зашел дух, по силам примерно равный Ногицунэ Мейко. ~ Я и сама могу представиться, — желчно заявила гостья, неодобрительно глянув на Кумо. — Ямауба Хина приветствует Хранителя этой земли и испрашивает разрешения говорить с ним, — несмотря на бурчание женщина склонилась перед моим Домиком в положенном поклоне, а в эмоциях была спокойна и сосредоточена. ~ Рад приветствовать гостью, Хина. Моё имя Тучка. ~ Благодарю Хранителя Тучку, — разогнулась… Горная Ведьма, получается. — Вижу паучата из Общины теперь тут живут? Не боишься, что людишек твоих пожрут, а, Хранитель? ~ Да вроде пока на них даже не облизываются, — мы с Кумо ухмыльнулись в эмоциях. Не чувствовалось, несмотря на слова, от ведьмы негатива. Она просто пошутила. Своеобразно. ~ А чего на них облизываться? — рассмеялась гостья, запрокинув голову. — По хребтине и можно кушать, пока не остыли. Выглядела женщина… да по-человечески стандартно. В толпе за такую и взглядом не ухватиться. Обычная худая тётка лет сорока, угловатая, неброско одетая в серый брючный костюм, волосы с проседью затянуты в тугой хвост. Выражение лица желчное, хмурое, создающее впечатление, что дама в любой момент готова к перебранке. Взгляд из-под очков с тяжелой оправой острый, пронзительный. Не знаю почему, но у меня она ассоциировалась то ли со строгим завучем, то ли с учительницей алгебры-геометрии. С той самой, которая «ты, я, Геометрия». ~ Чем обязан твоему визиту? — не стал я дальше поддерживать людоедские шутейки. Не потому что особо неприятно, а потому что не очень интересно. У меня несколько другой рацион. ~ Просьба у меня к тебе будет, Хранитель, — спокойно переключилась ведьма. — Ребёнок мой заболел. Плохо заболел, будто жрать кто пристроился. На тень я думала, по первой, но ошиблась. Теперь подойти к девочке не могу нормально: людишки смотрят косо, того и гляди за топоры возьмутся. ~ Ммм… К своему ребёнку подойти не можешь? ~ Тц. Девчонка не моя: не дочь или внучка, в смысле. Простая человечка. Но из моих человечков. И жрать их никому, кроме меня, нельзя, — агрессия, гнев… и смущение. Последнее и сама ведьма уловила, смутившись ещё больше, даже глаза отвела. — Гору ту видишь? — ткнула пальцем в сторону относительно недалёкой и не самой высокой вершины. — Моя то гора. Без малого тысячу лет на ней живу. Заскучала недавно, лет полтысячи назад. Одно и то же, да по кругу. Надоело. Ямауба хмуро пожевала губу, продолжая испытывать странный стыд. Зыркнула на Кумо, подумала несколько секунд, вздохнула. ~ Человечка одного спасла. Сорвался, дурак, ноги сломал. Выходила. Да… привязалась, наверное. Себе оставила. Жил он, жил, ведьмой меня ночами звал жарко. Говорил красиво, дичь бил, да по хозяйству умел был. Вот только детишек у нас с ним не получилось. То ли отбил себе чего, когда сорвался, то ли просто Ками не дали… Короче, позвал он к нам сестру свою и мужа её с карапузами. Гора-то моя — богата да щедра. Сама не заметила, как человечки набежали. Домиков на пологом склоне понастроили. Они же как тараканы — родятся и родятся, а временами словно из-под земли появляются. Хм… довольно интересное мнение о людях от старого ёкая, который живёт «без малого тысячу лет». И это только на той горе. А где она до этого жила, и сколько столетий? ~ Удивляешься… молодой ты ещё, Хранитель Тучка. Не обижайся только. Вот возьмёшь под крыло весь город, да на пригороды засматриваться станешь, сам будешь удивляться, как эти людишки родятся и умирают. Вроде вчера только грудь у матери сосал, а уже старик глубокий, песок сыпется, да мозгом так же вял, как членом. Кохэку мило покраснела, транслируя в мир смущение, вызвав весёлый смех ведьмы. ~ Внимательно слушай, паучишка! Не связывайся с человеками. Даже без детишек: только привяжешься, только полюбишь, только во вкус войдёшь, а они уже всё — в могилу или на костёр. Любуйся потом холмиком на земле, или вспоминай, как твой человечек прахом по ветру летит… Кхм… Не о том я! Хотя и о том тоже. Помер мой человечек — срок его весь вышел, поэтому проснулась я по утру с трупом холодным. Но знаешь, Хранитель… Вот запал он мне в душу. Не погнала я родню его да соседей. Пусть живут, думаю. Удобно же! Гора моя не оскудеет, да и сожрать всегда будет кого. Женщина тяжело вздохнула. ~ Долго ли, коротко ли, да отстроили они полноценное село. Бесили меня временами, злили, а совсем от рук отбивающиеся развлекали меня, как встарь… правда редко кто с гнилой душой был мне по вкусу. Мясо с запашком у таких. Но в целом, не пожалела я. Интересно с человечками. Бегают, жить спешат, постоянно что-то происходит. Кто-то любит, кто-то ненавидит, кто-то барана у соседа ворует, а кто-то чужую жену ночью пользует. Смешные у них жизни, но интересно временами бывает. Я даже подруг иногда находила. Так и читать научилась, и считать по-человечьи. Сейчас вообще в школе детишек учу. Забавные они и соображают быстро. Да вот недавно одна шиложопая заболела. Ведьма сняла очки и нервно протёрла стёкла платком, вынутым из кармана. Было, кстати, видно, что очки — простые стёкла. У духов вообще могут быть проблемы со зрением? ~ Просто ношу очки. Так строже выгляжу. На этих мелких через них посмотришь, сразу как шелковые становятся. Да и вообще меня боятся, — ведьма довольно улыбнулась, возвращая аксессуар на нос. — Но это ладно. Заболела девчонка. Сначала просто хмурая часто стала ходить, а потом видно, что уставать начала слишком много. Прямо с утра уставать. Шаркает, как старуха, глаза тусклые, взгляд уставший. Радости в ней нет, веселья нет, меня бояться перестала. Я сначала подумала, что тварь из тени у меня на горе завелась. Они, пока молодые, к детишкам цепляются часто. Или к тихоням всяким одиноким. Смотреть пошла, да прокололась. Заметила меня парочка, ночью в кустах милующаяся. Засранцы. Да и я — расслабилась, от глаз человеков не укрылась. Вот и пошел бродить по деревне слух, что старая учительница детишек со свету сживает. Ведьма, мол, я злая. Ведьма, то конечно, ведьма, да своих человечков я не трогаю, пока те меня не расстроят. А за мелкими так вообще присматриваю — забавные они, да. Хвори дурные гоняю, вредителей всяких жру, если залетят к нам, да к деткам пристанут. Жаль, что у меня с моим человечком детишки не народились… Н-неожиданно. Потянуло от женщины такой тоской и сожалением, что мне даже неуютно стало. Противоречивая натура. Вроде и вредная, и про людей пренебрежительно рассказывает, а по мужчине, которого встретила чуть ли не половину тысячелетия назад вспоминает и тоскует. Да и вообще — странная она для ведьмы. Хм… Хотя — это пока первая и единственная — может так и заведено у них? ~ Я и так, и сяк — не пойму, что за гадость присосалась к девочке. И родителей в школу звала, голову морочила, и пока эти бараны глазами хлопали, осмотрела по-всякому — в порядке они. Девочку тоже поглядела — нормально всё, на первый взгляд. Из дома тухлятиной не несёт, да на горе чужого присутствия не чую явно. Тянет чем-то странным от дома, но очень смутно, неясно. А на горе живём только я, да старый Идзю. Но тот давно уже на человеческую еду перешёл и всем доволен, да в деревне его любят. Туповатый он, но добрый. А за обед вкусный и с тяжестями поможет, и по хозяйству подсобит. Детишек, тех же, за конфеты на спине катает. Ох и намучилась я, когда учила эту обезьяну в человечка перекидываться. Хотя всё равно получается у него плохо: волосатый весь, а лицо, как у дебила с чертами обезьяны. Хм… ещё Юки-онна иногда зимами заходит, но её и невидно было последние лет двадцать, и не занимаются они такими вещами. ~ Я не против помочь, — действительно не против, почему бы и нет, как говориться? Дел у меня срочных… да никаких дел у меня нет. — Только гора-то твоя там, а я здесь. ~ Ты меня совсем за дуру-то не держи, — хмыкнула ведьма. — Знамо дело, доставлю я девочку куда надо. Зашугаю её семью, загоню сюда или в Храм. Город не гора моя, но с храмовым Отороси я договорюсь, да в Общину зайду. Пигалица-Мейко должна мне — время отдавать долги пришло. А там, как получится: побегут эти придурки в Храм — Отороси поможет, божескую силу применит. Не всё же ему над малолетними жрецами шутить, да по девкам с Нурарихёном бегать. К тебе — ты на своей земле почти Ками, тоже, думаю, разберёшься, что за тварь присосалась к мелкой. На твою землю пришла договариваться, потому что не знаю, куда эти балбесы побегут. Говорят все сейчас про Хранителя нового, что город теперь оберегать будет, так что могут и сюда прийти, защиту просить. ~ Ямауба Хина, — Кохэку уже давно мялась, но пока тётка рассказывала, а мне было интересно, Кумо не вмешивалась в разговор. — А почему родители сразу ребёнка в храм не отвели? ~ Водили они, только не в городской, а в наш, — раздраженно дёрнула щекой ведьма. — Придурки-человечки. Да и папаша там — жадная сволочь! Так на новые шторы в класс и не скинулся! Кхм… В общем, у нас в храме ни духа не живёт, ни защиты пока нет от Ками. Только жрец один. Да и тот сопляк сорокалетний и слабосилок, внимания Богов на себя не обративший. «Не духи это», сказал. Болезнь, мол. Только вот я хвори чую. Любые хвори, даже насланные. И не пахнет от мелкой болячками какими. Здоровая девочка. Была. А сейчас гаснет, тухнет, как слабый огонь на сыром ветру. Нашла бы, кто это так меня не уважает — все жилы бы вытянула, да кровь сцедила, а из черепа плевательницу бы себе сделала. Зла не хватает от этой хитрой мерзости. ~ Хитрой, — хихикнула Кумо, прикрыв ротик широким рукавом свободного платья. ~ Зря смеёшься, мелкая, — хмыкнула ведьма, покровительственно глянув на Кохэку. — Мы, Ямауба, женщины честные. А что обманываем… Так только полный идиот поверит, что где-то в глуши, на горе, живёт самая обычная бабушка — божий одуванчик, или девка ладная, со всех сторон пригожая. Да ещё в хозяйстве у неё всё так хорошо, что и накормить здорового мужика может, и воду ему погреть для омовения, и всё это после того, как полдня скакала с ним по горам… Честное слово, некоторые людишки — безнадёжные идиоты. Остальные должны быть нам благодарны — эти хоть в женщин больше свои стручки совать не смогут, да других идиотов плодить. Хотя… такие обычно первым делом свой род продолжать стараются. Чуют, видать, что век будет короток от умишки худого. ~ А не идиоты — они уходили живыми и здоровыми? — полюбопытствовал я. На полном серьёзе спросил. Как не раз уже говорил — природа у меня нечеловеческая, поэтому ни волосы дыбом не вставали от присутствия рядом натурального людоеда, ни страха или отвращения не было. ~ Чего бы им не уйти? — удивилась Ямауба. — Ежели вежливый да разумный путник в горах встретится, то я и тропку покажу тайную, что проще и быстрее до места доведёт. И новости послушаю о мире за границами моей горы. С умным человеком и говорить приятно. Человечки, они, конечно, вкусные, но и жрать кого попало… Приходить перестанут, разумеешь? Раньше часто торговцы ходили. Из тех, кто короб с товаром на себя напялит, да мечом дерьмовым подпоясывается. Бывает, встретишь такого — все ноги себе стоптал, устал. Предложишь у себя дома отдохнуть, он соглашается. Войдёт в мою хижину, поклон вежливый отвесит, слова красивые, благодарности полные скажет, подарит чего, пусть и дешёвого, но от всей души, ну, ты, небось, и сам знаешь, как пахнут вещи, которые от всего сердца дарят. Тётка вдруг улыбнулась, прикоснувшись к кармашку строгого пиджака серого цвета. По-доброму, даже, я бы сказал, красиво. Буквально на мгновение личина тётки за сорок исчезла, уступив место красивой черноволосой девушке, которой и тридцати дать не получится при всём желании. Глаза ярко-синие, лицо хищно-прекрасное, опасное, но притягательное. Это преображение длилось не дольше секунды, после чего передо мной снова стояла неяркая, желчно улыбающаяся дама. ~ Нам-то цена подарка не важна, важны чувства, вложенные в него. Да и не дура я — вымогать дорогое. Разориться торговец, ходить перестанет. А так — будет гость временами захаживать, с которым и поговорить можно. Да среди людишек рассказывать, что бабка на горе живёт, аль молодуха одинокая, что тропки тайные ведает. За ним другие потянутся… Придут такие же, вежливые да с пониманием — милости просим. Придёт наглый дурак, что не бабушкой зовёт, а каргой старой, не благодарит за крышу, а пожрать требует, не «помочь что» спрашивает, а воду греть гонит… Ну или руки свои грязные начинает распускать, коли я молодой побыть решила, речи не менее грязные говорит… Ведьма неуловимым движением достала откуда-то… топор. Вот реально — топор. Причём не плотницкий какой, а вполне себе боевой: с обоих сторон по остро заточенному полумесяцу. Женщина любовно его осмотрела, провела отросшим на указательном пальце когтем по лезвию, из-за чего раздался довольно противный звук, словно по нему точилом провели. ~ Ну, тут, как Леший один говорил: топор в печень — никто не вечен! Зато у бабушки будет много вкусного мясца, да товару всякого. Ткань — одёжку пошить, обувка, посуда, специй всяких, как раз к мясу. ~ Мда… романтика большой дороги… — удивился я с Лешего, косплеющего Раскольникова. ~ Хех, — ведьма усмехнулась, почувствовав моё замешательство. — Опасное это дело — выходить из дому. Коли путь держишь местами нехожеными, тропками дикими, готов будь к встречам разным. А добрая то встреча, аль худая, часто от тебя самого зависит. Иногда и Тэнко в белом глотку вырвать может, а бывает и Они-людоед подсобит, поможет. Мир он такой — удивительный. ~ Сложно не согласиться, — кивнул я, вспоминая ту безголовую, благодушную лошадь, брызжущую во все стороны кровью. ~ Ладно, заболталась я с тобой, Хранитель. Спасибо, что уважил бабушку: давно я языками не чесала… С теми, кто в теме, как ребятня сейчас говорит. Дозволь землю твою покинуть? До Храма дойти ещё надо, с Отороси пообщаться. Лет сорок уже не виделись с этим охальником.