Somewhere in the Between (Где-то между)

      Курогири не хочет этого делать.       Убей их, Курогири. Убей их всех.       Он не может.       Сенсей не может заставить его. Сенсей не может использовать его вот так.       Он не будет этого делать.       Это не отменяет того факта, что он уже в их убежище.       И это не отменяет того факта, что его уже заметили.       Он перенесся в почти пустую комнату, если не считать нескольких ящиков, кучи металлолома и, потому что вселенная, похоже, его ненавидит, другого человека.       Как только он вышел из портала, она издала испуганный вскрик, споткнулась и достала что-то вроде лезвия из своих волос.       Несколько секунд, во время которых они просто смотрели друг на друга, Курогири чувствовал, как его туман завивался больше обычного, практически выпрыгивая из его кожи.       И тогда все пошло не так. Он не знал этого, но его туман прикрывал собой нож в его руке.       Пока вдруг не перестал.       В одно мгновение его туман завился не туда, нож блеснул на свету, и тут же женщина несется на него с поднятым клинком.       Курогири пятится.       — Подожди- Я не-       Она целится в грудь, почти попадает.       От следующей атаки он уклоняется.       — Пожалуйста, перестань-       Она не перестает.       — Я не хочу ранить тебя, пожалуйста-       Он не хочет, он не хочет, он не хочет. Он не хочет никого ранить.       Он спотыкается о металлолом и падает.       Он жмурится, ударяясь об пол, еле-еле умудряясь не поранить голову.       Его глаза распахиваются, встречают ее клинок. Он нависает лишь в паре сантиметров от его горла. В нем поднимается паника, Курогири чувствует, как туман почти полностью рассеялся у его лица.       — Почему ты здесь? — спрашивает женщина, и в ту же секунду он начинает дышать быстрее.       «…устранить эту угрозу…»       Он не может это сказать, не может, потому что он не будет этого делать.       Так что Курогири просто молча смотрит на нее.       Она смотрит в ответ в ожидании.       С каждой секундой Курогири чувствует, как ускоряется его дыхание, дышать становится сложнее и сложнее, болит-       Понимая, что он не ответит, она пододвигает лезвие ближе к его шее. Так близко, что, если бы его туман не рассеялся, его кончик бы был покрыт тенями.       — Бросай нож, мальчик.       Курогири хочет бросить нож. Он не хочет этого делать, он не хочет быть здесь, и сейчас он вполне уверен, что предпочтет оказаться в плену нежели подчиняться Сенсею.       Но он не может.       Голос Сенсея эхом раздается в его голове. Убей их, Курогири.       Его пальцы сжимают рукоятку.       Он пытается – он может поклясться, он пытается – бросить нож, но его тело словно на самом деле не его, и он не может.       — Я даю тебе три секунды, — говорит она.       Он не может.       — Три.       Он дышит быстрее и отчаянно пытается найти выход.       — Два.       Еле как успевает вспомнить о своей причуде вовремя.       — Один.       Курогири проходит сквозь пол и через мгновение выходит из портала позади женщины. В это же время она бросается вперед, пронзает воздух там, где только что был он.       — Ты мелкий-       Она резко разворачивается, и Курогири даже не думает, подводя свой нож к ее горлу.       Она замирает, резко вдыхая.       Убей их, Курогири.       Нож в его руке трясется.       Убей их, Курогири.       Он не может. Он не станет.       Убей их, Курогири.       Тогда она кричит, рвется вперед, пытаясь ухватить его.       Убей-       И Курогири паникует, тоже рвется вперед, и-       И-       И-       И она блюет, и она задыхается, и здесь так много крови. Ее тело падает на пол одновременно с ножом, одновременно с заглушенным руками воплем, который издает Курогири.       — Нет, нет, нет. Нет, я не- — Он падает на колени, пытается приложить два пальца к шее женщины – кровь, столько крови – в надежде найти пульс, — Я не хотел- Мне жаль-       Он не может его найти.       — Нет, пожалуйста, нет- — Он ищет пульс на ее запястье.       Он здесь. На несколько ударов он есть. Но потом-       Ничего.       — О боже- блять- нет, нет-       Он сказал, что не станет. Он сказал, что не станет.       — Я не хотел, обещаю, я не хотел, — шепчет он, словно она не была уже мертвой, словно это бы что-то значило, если бы она была жива, — Мне жаль, мне жаль, мне жаль, — он не знает, говорит ли он это для нее или для себя, — Мне жаль-       Шаги, громкие, громоподобные, раздаются эхом по убежищу, кто-то бежит, бежит к нему.       Курогири замирает, неспособный выдавить ни слова.       Убей их, Курогири.       Он не может дать себя обнаружить.       Так что он берет нож – рукоять в крови, его руки в крови – и переносится к первому же месту, которое позволит ему скрыться – за ящики.       Шаги становятся все громче и громче, Курогири прижимается спиной к ящикам, зажмуривается, словно это что-то изменит.       И тогда дверь распахивается с громким стуком, и шаги подобны грому.       А потом они затихают.       Словно мертвые.       — О боже мой, — слова едва слышно, голос тихий, трясется.       Убей их, Курогири.       Курогири сжимает нож в руках – в своих трясущихся, окровавленных руках – и пытается задержать дыхание, не издать ни звука, пытается не дать оставшимся завиткам тумана зайти за ящики.       Раздается громкий стук – кто-то из пришедших упал на колени. За ним следует приглушенный всхлип.       — Нет.       И одно это ужасное слово, сказанное таким опустошенным, убитым горем голосом, – последняя капля для Курогири. В груди давит, и неожиданно в его горле застревает звук, и он не может его подавить. Он пытается приглушить его, пытается молчать. Но он не может.       Он похож на прерывистое дыхание, почти полноценный всхлип.       Тут же все в комнате замолкают.       Убей их, Курогири.       Шаги.       Убей их, Курогири.       Они приближаются, приближаются, приближаются, Курогири не может дышать-       Убей их, Курогири.       Шаги останавливаются, и Курогири сжимает нож.       Убей их, Курогири.       Кто-то прямо над ним резко вдыхает, Курогири не может думать, не может прорваться сквозь голос Сенсея в его голове.       Убей их, Курогири.       — Боже, да это же просто ребенок.       Убей их, Курогири.       И Курогири перестает думать.       Он проваливается сквозь пол, выходит с другой стороны портала позади мужчины, который его нашел.       Он не думает, он даже не думает тогда, когда поднимает нож.       Он совсем не думает, вонзая его в спину.        И даже вытаскивая его, давая телу мужчины упасть на пол, он не думает.       В его голове только голос Сенсея.       Убей их, Курогири.       Он поворачивается. В комнате три человека.       Один, на коленях рядом с мертвой женщиной, даже не смотрит на него, нет видимого оружия или причуды, не угроза. Один замер, бледен, смотрит на него, нет видимого оружия, но явно есть силовая причуда, возможно угроза. Один бежит к нему, лицо искажено в гневе, нет видимого оружия или причуды, угроза.       Курогири блокирует первый выпад предплечьем, затем делает выпад ножом. Его противник легко уворачивается.       И это задает тон их маленькому танцу.       Курогири в основном обороняется, спотыкается и уклоняется, делает выпады тут и там. Но нож неудобен в руках, и те инстинкты, что у его есть, говорят ему драться руками, не клинком.       Он бы уже бросил его, если бы его целью не было убийство.       Но тогда Курогири видит ее, брешь в защите.       Убей их, Курогири.       Он атакует, целясь прямо под грудную клетку, это идеальное место-       Но его противник глючит – почти как персонаж в видеоиграх – и внезапно Курогири вонзает нож в воздух, а его запястья оказываются в болевом захвате.       На мясистые части его запястья давят, заставляют пальцы расслабиться, перехватывают нож из его рук в свои.       — Сдавайся, – его запястья перекручивают почти до перелома, болит, болит, болит-       Убей их, Курогири.       Словно прорывающая плотину вода, туман Курогири вновь покрывает его. Он чувствует его холодное давление у лица, смотрит, как он стекается по рукам, над одеждой, но под чужой хваткой.       И вот он уже не схвачен, а на другом конце комнаты, там, где лежит металлолом.       В поиске оружия он хватает трубу.       Здесь есть пластины, листы и-       Труба в его руках до боли знакома. Его разум говорит ему, что она тяжелее и короче, чем то, что он использовал. Но это совершенно не важно, потому что она кажется такой, такой правильной в его руках.       Убей их, Курогири.       Внезапно он слышит за спиной шаги и поворачивается, как раз вовремя, чтобы увидеть, как мужчина – с силовой причудой, до этого стоял столбом – пытается ударить его, используя причуду.       Убей их, Курогири.       Его тело уже реагирует, хотя он еще не понял, что происходит. Он поворачивается на одной ноге, наклоняя голову и уворачиваясь от атаки.       Убей их, Курогири.       Бедняга не может остановиться. Он слишком сильно разогнался. И когда он тормозит, пролетев мимо Курогири, он не успевает восстановить баланс. Курогири замахивается и с силой бьет его трубой по голове. Раздается мерзкий хруст.       Курогири едва замечает звук. Он едва замечает, как мужчина падает на пол, подносит руки к голове, мыча от боли. Все, о чем может думать Курогири – то, какой правильной казалось сила трубы.       Наконец-то он знает, что делает. Это правильно.       Он так же едва замечает, как его губы расползаются в улыбке.       Убей их, Курогири.       Первый человек – тот, что отобрал его нож — бежит на него с тем самым ножом в руке.       На этот раз Курогири не отступает. На этот раз он стоит на месте, отбивает удары трубой, потому что это настолько естественно.       Убей их, Курогири.       Они обмениваются еще несколькими ударами, танцуя вокруг атак друг друга.       Убей их, Курогири.       Но тогда Курогири умудряется ударить прямо в нож, выбивая его из рук.       Убей их, Курогири.       Человек смотрит на Курогири широкими глазами.       Убей их, Курогири.       И на нож. И снова на него.       Убей их, Курогири.       Делает шаткий шаг назад.       И еще один.       И еще.       Убей их, Курогири.       Курогири делает шаг вперед.       И еще один.       И еще.       Убей их, Курогири.       И когда он идет вперед, медленно и уверенно, он улыбается. Потому что, наконец, он делает что-то правильно.       И когда он загоняет противника в угол, он улыбается. Потому что он полезен.       И когда он поднимает трубу высоко над своей головой, он улыбается. Потому что Сенсей будет так, так горд.       Убей их, Курогири.       И когда он ударяет трубой о череп, когда такой же треск разносится по комнате, он улыбается.       Потому что это правильно.       Человек сползает по стене, не двигаясь, словно тряпичная кукла.       И на несколько секунд Курогири позволяет себе просто быть, позволяет трубе висеть в паре сантиметров от пола.       Он позволяет себе дышать.       Всего на несколько секунд.       Убей их, Курогири.       С шипящим выдохом он выпрямляется. Треск заполняет собой комнату, когда он медленно – так, так медленно – поворачивает голову к последней вигилантке.       Он все еще улыбается.       Женщина – та самая, что стояла на коленях у тела своего друга – смотрит на него широкими глазами. Бледна.       Она встает медленно, ее руки трясутся, покрытые кровью друга.       Курогири напрягается, готовясь к еще одному бою.       Но она разворачивается и выбегает со склада.       Убей их, Курогири- Убей их, Курогири- Убей их-       Курогири бежит за ней.       Убей их, Курогири.       Они заворачивают за угол, бегут по покрытому ковром коридору, в котором лежат, кажется, мягкие игрушки.       Убей их, Курогири.        Она с легкостью огибает плюшевые препятствия, перепрыгивает их, ставит ноги в аккурат между них.       Убей их, Курогири.       У Курогири дела идут не так хорошо. Несколько раз он спотыкается, и даже отпинывает один раз плюшевую собаку, давая женщине фору в несколько секунд.       Убей их, Курогири.       Но Курогири плевать, потому что это все так захватывает – прилив адреналина, спешка бега, жжение в мышцах, в легких.       Давление в горле задает старт, и вот смех резко закипает в груди, вырывается из него. Пронзительный и практически маниакальный, но Курогири плевать, потому что его ноги онемели давным-давно, и теперь ему кажется, что он летит.       Заворачивая за очередной угол, он понимает, что мог бы просто перенестись ближе. Но опять же, бежать куда веселее. Он уже побеждает. Его ноги длиннее, они оба знают, что расстояние между ними уменьшается.       Он заворачивает за ней за угол, потом еще за один, взбирается по лестнице, еще один угол и-       Тупик.       Она загнана, стоит перед закрытой дверью и сжимает пистолет в дрожащих руках.       Курогири останавливается, и она направляет пистолет прямо промеж глаз.       Они смотрят друг на друга, тяжело дыша.       Убей их, Курогири.       Курогири делает шаг вперед.       Вигилантка напрягается.       — Не- Пожалуйста. Я- Я буду стрелять.       И Курогири, Курогири смеется. Потому что это правильно.       Потом он наклоняет голову.       — Думаешь, это что-то изменит?       Ее руки сильнее сжимают пистолет, Курогири наблюдает за тем, как белеют ее костяшки.       Улыбка Курогири становится все шире и шире, пока не охватывает все его лицо.       — Тебе не остановить меня.       Убей их-       Пуля звенит со вспышкой, словно молния, и ударом, как гром.       Тихо.       Так тихо, как только может быть, когда у тебя звенит в ушах, и слышно только тяжелое, рваное дыхание.       Тихо.       А потом нет.       Женщина задыхается, ее глаза широки, а лицо бледно.       И Курогири улыбается. Потому что он полезен.       Она падает на колени. За ней вьющийся портал висит на месте ее грудной клетки.       И Курогири улыбается. Потому что Сенсей будет гордиться им.       Она падает на ковер.       И Курогири улыбается. Потому что это правильно.       Он вздыхает сквозь сжатые зубы своей улыбки и закрывает оба портала – один за ней и один перед его собственным лицом.       Убей их, Курогири.       Курогири смотрит на женщину. На тело.       Убей их, Курогири.       Он убил.       Убей их, Курогири.       Он убил их.       Убей их, Курогири.       Он полезен.       Убей их, Курогири.       Сенсей будет гордиться им.       Убей их, Курогири.       Это правильно.       Его щеки болят, и его легкие болят, и его ноги онемели, но он все еще улыбается, потому что он сделал это. Он в самом деле сделал это.       Он все еще улыбается, потому что по его венам течет победа, и у него кружится голова от успеха.       Он все еще улыбается, потому что, по какой-то причине, улыбаться просто правильно.       Тяжело выдохнув, он опирается на стену. Позволяет себе дышать.       Спустя мгновение он вытирает пот со лба. И когда он смотрит на свою руку, когда он видит, что она покрыта потом и кровью, он смеется.       Потому что он наконец-то полезен. И Сенсей будет так, так горд.       Убей их, Курогири.       Так-       Убей их, Курогири.       Так-       Убей их, Курогири.       Горд.       Убей их всех.       За телом, за дверью кто-то чихает.       Курогири поворачивает голову к двери так резко, что его шея хрустит.       Проходит секунда.       Он медленно отходит от стены.       Убей их, Курогири.       Он хватается за трубу покрепче, сжимает нож посильнее и делает осторожный, тихий шаг вперед.       Убей их, Курогири.       И еще один.       Убей их, Курогири.       Когда он идет к двери, он может думать только о том, что он должен быть полезен.       Убей их, Курогири.       Когда он нависает над дверной ручкой, когда толкает дверь, он может думать только о том, что Сенсей будет так, так горд.       Убей их, Курогири.       И когда дверь распахивается, когда раскрывает четыре пары широких, до невозможности больших глаз, что с ужасом смотрят на него, он может думать только о том, что это так, так неправильно.       Убей их, Курогири.       Комната полна детей.       Убей их, Курогири.       Ни один из них не может быть старше десяти.       Убей их, Курогири.       Это просто дети.       Убей их, Курогири.       Труба падает на ковер с приглушенным стуком.       Убей их, Курогири.       Курогири не смотрит на нее.       Убей их, Курогири.       Он может только смотреть на детей.       Убей их, Курогири.       На детей в полосатых пастельных пижамах, которые прижимают плюшевые игрушки к груди дрожащими руками с белыми костяшками.       Убей их, Курогири.       Птица, кошка, собака, дракон.       Чиисай- Томура-       Он смотрит на каждого из детей, они все такие, такие маленькие, и он видит Томуру с его большой, большой улыбкой.       «Тебе надо притвориться, что ты злой» — сказал Томура.       Он едва замечает, как нож выскальзывает из его рук.       «Я не то, чтобы знаю, как это делать» — ответил Курогири.       И все же он здесь.       Курогири делает шаг назад.       И еще.       И еще один.       Он смеялся.       Его спина ударяется о дверь.       Он смеялся, когда убивал их.       Он чувствует, как что-то давит в его груди, чувствует всхлип, который угрожает вырваться из него.       Он подносит руки ко рту, пытаясь заглушить всхлип.       Но на полпути он видит свои руки.       Красные глянцевые ногти, блестящие под флуоресцентным светом.       Его ногти красные.       Серебряный острый нож, сияющий на свету офиса Сенсея.       Как и его пальцы.       Холодные, холодные глаза Сенсея, в которых отражается злоба.       Его руки красные, полностью красные, он даже не может видеть свою кожу, и они не перестают трястись.       Так что он хватает руку рукой – своей трясущейся, окровавленной рукой – и опускает их, туда, где он не сможет их увидеть.       Так что, когда всхлип вырывается из его горла, он звенит громко и ясно в тихой, тихой комнате.       За ним следует тишина.       Или, по крайней мере, такая тишина, какая только может быть, пока он задыхается, и прерывисто дышит, и пытается не всхлипнуть снова.       «Тебе не остановить меня» — сказал он. Томуре, женщине за дверью.       И теперь эта женщина мертва – просто кровь и кости.       Курогири надеется всем своим существом, что Томуру не постигнет такая судьба.       Но, понимает он, смотря на детей – детей, в которых он несмотря ни на что видит Томуру, – такая судьба почти постигла их.       И они бы умерли от его рук.       От его трясущихся и окровавленных рук.       Его ноги онемели, и его легкие болят, и все болит, и его щеки – его щеки – болят больше всего.       Потому что он улыбался.       Потому что он смеялся.       Потому что ему было весело.       В этот момент его ноги подкашиваются.       Он падает на покрытый ковром пол. И он просто лежит, прерывисто дыша.       И дети наблюдают за ним.       Дети наблюдают за ним широко распахнутыми глазами, полными ужаса, свернувшись в своих кроватях и прижав к груди свои колени.       И вдруг Курогири не видит в них только Томуру.       Он видит парня – своего возраста – со светлыми волосами и блестящими солнцезащитными очками, свернувшегося калачиком и прижавшего колени к груди.       Хизаши.       Он помнит.       Он помнит Хизаши. Хизаши, с его собственными трясущимися окровавленными руками. Но кровь на руках Хизаши принадлежала ему самому, а не кому-то еще. И ее было меньше.       Намного меньше.       Он помнит.       Он помнит, как сидел на полу магазина под жужжание флюоресцентных ламп, ища Чиисая. Помнит, какой восторг он чувствовал, когда хотел подарить его Томуре.       Он помнит, как нашел Хизаши.       Он помнит, как говорил с ним. Пока все не пошло не так.       Он помнит, как все пошло не так.       Он помнит, как Хизаши сказал ему уйти. Оставить его в покое.       Он помнит погнутую шею Чиисая в своих руках.       Он помнит, как вернулся к Сенсею.       Он помнит всю силу разочарования Сенсея.       Он помнит шприц. Он помнит, как Чиисай выпал из его рук.       И тогда он осознает, что помнит куда больше.       Потому что он помнит шприц, теперь в руках Доктора. Он помнит, как Доктор положил его тело на пол и закрыл ему глаза, как трупу.       Потому что он помнит, как он задыхался, как черные точки танцевали перед глазами, и инъекция Доктора была облегчением.       Потому что он помнит, как он пытался бежать, удерживаемый до невозможности сильной хваткой – интересно, остались ли еще синяки – и он помнит, как тонул, затягиваемый вниз жидкостью из шприца.       Он помнит.       Он проживал этот день – его первый день как Курогири – снова и снова.       И Сенсею он никогда не нравился. Он никогда не был идеальным.       В первый раз он не был Курогири. Он был тем, кем был раньше, все еще застрявший в мире полном дождя и гравия, все еще думающий, что он может что-то изменить.       Во второй раз, он особо никем и не был, если честно. Он был кем-то между тем, кем он был, и тем, кем он станет.       В третий раз он был самим собой. Но в нем была свобода, беспечность, и он сомневается, что от них что-то осталось.       В четвертый раз он слишком легко отвлекался. Но Сенсея больше раздражало то, что он слишком много чего вспомнил. Он вспомнил Хизаши… и помнить о Хизаши опасно.       Теперь он помнит.       Он помнит.       Он помнит, как Доктор заставил его верить, что он был ничем и никем. Он помнит, как Сенсей манипулировал им, заставил присоединиться к своей империи, приютил, когда у него не было ничего и никого, сказал ему, что он мог бы помочь людям, если бы он доверился ему.       Он помнит.       Он не помнит всего – он это знает, – но он помнит достаточно.       Достаточно, чтобы стать угрозой.       «Почему ты другой?» — спросил Томура. Курогири был нынешней версией себя.       Теперь у него наконец есть ответ.       Виноват Сенсей.       Еле дыша, Курогири поднимается с пола и старается игнорировать то, как один из детей вздрагивает.       Во всем этом виноват Сенсей.       Он тянется за ножом и старается игнорировать кровь на нем.       Курогири – это порождение Сенсея.       В другую руку он берет трубу и пытается не замечать, как кости хрустят под ее весом.       В существовании Курогири виноват Сенсей.       Он медленно встает и игнорирует то, как он трясется.       Но Курогири не идеален. И это делает его опасным.       Курогири упирается в дверь и оборачивается, чтобы посмотреть на детей.       Он не может обернуть вспять то, что сделал. Он никогда не сможет вернуть все назад, никогда не вернет им их опекунов, никогда не вернет невинность детства.       Но, думает он, чувствуя, как вновь начинает улыбаться, он может за них отомстить. -       Он помнит обрывки своей жизни до Сенсея.       Он помнит голоса своих родителей. Он помнит, как ощущается полет.       Он помнит крышу, котенка. Он помнит своих друзей – Хизаши, девушку с глянцевым лаком и… кого-то еще, кого-то, кто, как он всегда знал, мог сделать все, что угодно.       И, конечно, он помнит свою смерть.       Дождь, хруст гравия под ногами, крики.       Удар.       Он умер за детей.       И сейчас, смотря в ждущую пасть своего же портала, он думает, собирается ли он сделать это снова.       Ну, он уже умер пять раз. Одним больше, одним меньше, да?       Курогири позволяет туману виться над кожей, создавая иллюзию того, что он никуда и не пропадал. Он позволяет дыму объять его тело, позволяет себе стать призраком во всем кроме крови и костей.       Он мертвец, шагающий по земле, что похоронила его. Он призрак, вернувшийся, чтобы преследовать того, кто его создал.       Сенсей.       «Я, например, очень бы хотел увидеть, на что ты способен» — сказал Сенсей.       И Курогири – Курогири со своими окровавленными руками и головой, полной воспоминаний, которые не до конца принадлежат ему – он и сам бы очень хотел показать Сенсею, на что же именно его бесполезное маленькое создание способно.       «Тебе надо притвориться, что ты злой» — сказал Томура.       «Я не то чтобы знаю, как это делать» — ответил Курогири.       Но теперь.       Теперь Курогири знает, как.       Он призрак во всем кроме крови и костей, и делая первый шаг в пустоту, он начинает свое преследование.