Мастер добрых дел

Сцена 1 Старое зеркало в прихожей было, пожалуй, самым печальным подарком на Рождество. На прошлое или позапрошлое? Чахнущая Мамзи не помнила. Да и кто его подарил? Неужто соседи или мэр? Она осторожно протерла разводы серенькой штопанной тряпочкой, по странной традиции тоскливо взглянула на отражение. В который раз? Хотелось залюбоваться собой прежней. Она вроде была весьма импозантной дамой. Хотелось в подробностях вспомнить, как выглядели люди. В который раз? А Глотка его знает… На мгновение Мамзи представила, что у нее исчезли рога. Да-да, вот так вот взяли и по волшебному щелчку испарились. А еще зрачки перестали быть такими… Отвратительно узкими, такими горизонтальными. Мордочка стала гладкой с вздернутым узеньким носиком. Так же выглядели все эти нарумяненные физиономии? Ах, точно. У жителей Сан-Франциско были чистые светлые лица. Красивые. Шедевральные. Их создал Господь, а не Максвелл… Но в Глотку этого Фокусника! Что еще отличало людей от коз? Пожалуй, спокойствие, грация, изящество линий на одеяниях в пастельных и полуночных тонах. Цветы и шелковые занавески в домах, а не пыль и все то барахло, что она натащила в лачугу. Аромат свежей выпечки в кухне, а не вонь мяса монстра на черный день. Славный все-таки мир они потеряли. Славный и, к сожалению, почти растворившийся в чертогах козьего разума. Нет, Мамзи бы все-таки продала душу, но вспомнила свой прежний облик. «Кормление! Скоро Кормление! — вдруг зазвучал блеющий голосок за замерзшим окном. — Немного того, немного сего и пару негодников для насыщения Глотки! Так велел мэр!» Мамзи как будто снова проснулась. «Чуть-чуть картошки, малость морковки, один кусок затвердевшего масла, полить свиным жиром, но только обязательно старым, обязательно прошлогодним. Запасы пшена сохранить, растянуть по крупицам на зиму до самой весны, — мысли наслаивались, как тесто, словно она выпекала невкусный такой пирог. — Нужно спуститься в погреб, мелко-мелко порезать овощи, надо начинать готовиться к этому самому «Кормлению», нельзя огорчить мэра. Пусть Билли…» А Билли все не было. Солнце взошло высоко, день близился к середине. Если сынишка снова шалит… Об этом Мамзи предпочла не думать. Зачем тревожиться раньше времени? Это вредно для нервов. Старый палантин лег на плечи, она накинула плащ с меховой, проеденной молью подстежкой и пошагала на улицу. Дверь скрипнула, ее за ней закрыл порыв ледяного ветра. — Родненький мой, милейший, любезнейший господин, — рокотал глашатаю черный, как тень, сутулый, но очень гордый с виду козел. — А передайте-ка мэру, спросите, неужто нельзя это чудище извести как-нибудь? Взять потравить, заколоть, посадить на копья? Мы могли бы все вместе собраться, мы говорили об этом… — Не велено. Нужно кормить. А теперь убирайтесь, — глашатай отрезал так четко, ровно, до дрожи. Таким тоном обычно отдают приказы в артиллерии, наводя пушки на города. Мамзи хотела что-то добавить, но передумала вмешиваться. Лезть на рожон значит одно — наживать проблемы. Вот Мамзи не наживала, и потому они с Билли жили так славно. Слева по коридору матрас, справа печка, есть драгоценное зеркало — портал в другой мир. Пускай сломанный. Снова скрип. Теперь уже покосившейся дверцы погреба. Большой и массивной с ржавчиной в петлях. Между прочим, Билли мог бы и смазать, а не тратить время на всякую ерунду и позорить их род. Мамзи шагнула в полумрак, копыто едва не продавило отсыревшую, хлипкую ступеньку. Тут пахло едой и немножечко крысами. — Мастер, тебе очень идет! Правда идет! — голосок сына, тоненький и задорный, она бы узнала из мириад других голосов. — Послушай, малец, — чей-то басистый тембр, гадко скрипнув, заставил шерсть вздыбиться, — план наш таков: идем по домам, убеждаем этот ваш козий народ нам помочь… Ах, еще понадобится секретный ингредиент. — Это запросто! У нас там тухлятина залежалась с осени, Глотке понравится. Страх заиграл где-то под ребрами. Билли был не один… Может, грабитель пробрался в погреб? Конечно, грабитель! Самое время украсть припасы и откупиться на «Кормлении»! Мамзи спускалась все осторожнее, внимательнее вслушиваясь, стараясь не выдавать присутствие. Но вот еще скрип. Керосиновая лампа в руках обладателя мерзкого голоса сверкнула, тот ошарашенно спросил: — А вы еще кто?! — Это мама, Мамзи, Мастер, не бойся. Все хорошо, — засуетился Билли, словно опять провинился. Мамзи моргнула. Затем еще раз. Даже щипнула себя зачем-то, а глазам так и не поверила. Рядом с Билли стоял человек. Действительно человек, а не переодетый козел или свин! Что за мистика? Что за нечистая сила решила сыграть злую шутку? — Вы кем будете, сэр? — настороженно спросила она. Незнакомец медлил с ответом в не меньшем недоумении. Его лицо наполовину скрывала пышная борода, почти наверняка сотканная из паутины. Тело было плотно закутано в старую карминную шубу. Между прочим, ее шубу! И что этот наглец только задумал?! — Так, я зову стражу. Все это ненормально! — Стойте-стойте, леди. Миссис Мамзи же верно? Разрешите представиться: Уильям. Уильям Санта. Мастер добрых дел по призванию. Я заплутал и вот теперь в вашей деревне. Ищу помощи и немного тепла. — Не надо звать стражу, прошу, мамочка, — умолял Билли, подойдя к ней в упор и крепко прижавшись к расклешенной юбке. — Я нашел этого господина на окраинах, когда хотел поиграть с ребятами. Он хороший, правда. Что-то не так. Совершенно не так. А что, Мамзи пока понять не могла. С этим Уильямом Сантой дело явно не чисто… Он чужак, и в нем будто таилась маленькая подлость, чертики плясали в глазах. А может, Мамзи это только казалось? — Что ж, добрый заблудившийся господин, как насчет выпить чашечку успокаивающего мятного чаю? Специально для вас могу предложить клещевину, — выдавила она вежливо насколько возможно. — Заодно поведаете о себе поподробнее. От него разило человеком и неприятностями. Сбылась мечта, будь она неладна! Мамзи все-таки вспомнила, как выглядели люди. По крупицам, в деталях. Совсем не так романтично, как в воображении. Ни тепла, ни ностальгической улыбки, лишь напоминание о роковом шоу. И откуда человечишка вообще взялся в их мире? Неужто избежал превращения? — О, я с удовольствием, миссис. Билли же тоже любит чай? Как он только посмел упомянуть Билли?! И что сынишка нашел в нем? Чужака так и хотелось растерзать, а этикет и хорошие манеры не позволяли. Мамзи кивнула, улыбнулась совершенно неискренне. Когда они втроем вышли из погреба, поняла, что происходящее уж больно напоминает театральную сценку: нелепую, написанную очень плохим сценаристом без чувства юмора. И вот уже снова скрипучая дверь, снова прихожая. Она расстелила коврик у печки, поставила чайник греться. Мамзи все смотрела на человека, пыталась понять, кто же скрывается за густой бородой, какой у него подбородок, какие губы и нос? — Мастер, мастер! — зазвенел голосок Билли. — Я знаю, с какого доброго дела начать! Сынишка расположился напротив чужака. Он доверял ему отчего-то, и это так напрягало… Наивный! Какой же наивный невинный ребенок. Мамзи смотрела, и в голову лезли все более и более отвратительные мысли… «Выпороть! Надо было выпороть, хотя бы разочек». — Что еще за доброе дело? — не вытерпев, вмешалась она. — Уж постарайтесь объяснить. «Мастер» без спросу снял чайник с горячей каменной плитки и, разливая по чашкам чай, промурлыкал спокойно, сдержано: — Понимаете, миссис, я из Бюро по добрым делам. И ваш… Совершенно замечательный сын вызвался помочь. Я здесь, чтобы исполнять желания. И я так понял вы, козлолюды, хотели бы покончить с Глоткой? — Ничего мы не хотели! — фыркнула Мамзи, и руки сами зачем-то потянулись в карман за платком. — Мы припеваючи живем. — Вранье. Я уже успел пройтись, осмотреться. Тут крайне паршиво. — А это с какой стороны посмотреть, — веки дрогнули, к щекам подступил холодок. — Что для труженицы-пчелки мед, то для навозной мухи… Человек сделал какой-то странный, неестественный жест и перебил: — Миссис Мамзи, я понимаю. Я все понимаю. Это смотрится странно, но очень прошу: не волнуйтесь. Вас спасают. Помогите мне самую малость. Нужно одолжить вашу шубу и один занимательный ингредиент для главного блюда. Мы хотим сделать это Кормление особенным. В глазах незнакомца так и плясали отсветы огня. А печка гудела, трещала, вторила его грубоватому голосу, делая происходящее лишь более пугающим. Еще мгновение и Мамзи не выдержала, зло посмотрела на сына, поджавшего ушки. Она повысила голос. Сорвалась даже, пожалуй. — И вовсе это не смешно! Опять твои игры, Билли? Какое Рождество, какие еще желания? Мэр ясно сказал, что делать. А вы, — грубо ткнула она копытцем в «Мастера», — шарлатан. Вы — какая-то ошибка. Ну же, давайте, колитесь, как вас не затронуло превращение и что вы хотите от моего сына? Говорите немедленно или я вас выгоню. — Миссис Мамзи, повторю, я здесь за тем, чтобы исполнять желания. Из Бюро добрых дел, — теперь чужак напоминал заевшую граммофонную пластинку. Словно один и тот же куплет вырывался из раструба сквозь мерзкий протяжный скрип. — Убирайтесь. Пожалуйста. И не смейте больше приближаться к моему сыну. — Матушка! — взволновался Билли. — Ну зачем ты так? Ну не позорь ты меня, во имя добра и света! — А ну марш в угол! Это ты меня вечно позоришь! А этот человек опасен. Людей быть не должно. — Позорю?.. И в воздухе вдруг повисла такая едкая, такая тяжелая тишина, что захотелось выть. Мордочка Билли поникла, и только чужак осмелился заговорить: — А хотите исполню ваше желание? И вы мне поверите. Мне не составит труда его угадать. Этот «Мастер» начинал переходить все границы дозволенного. Такой дерзкий, самоуверенный и уже второй раз перебивающий. Кем бы ни была его маменька — хорошим манерам она не учила. Все внимание Мамзи приковал чужак, и лишь через пару секунд она поняла, что вообще-то обидела Билли. Он отвернулся. Молча, но едва не пустив слезы. Он сделал два шага назад, он… — Уважаемый… — Уильям Санта, — в третий раз перебил чужак, и рука бесцеремонно легла на широкое мохнатое плечо Мамзи. Она нехотя отвлеклась от сына и внимательно посмотрела нахалу в глаза. — Уильям Санта, я не верю в дешевые трюки. И в помощь окружающим тоже не верю. Там, откуда мы с Билли, если хотят бескорыстно помочь, значит, обманывают. За пазухой у чужака что-то завибрировало. Он осторожно просунул руку под шубу и быстро извлек странную книгу. Трепещущую, в добротном черном переплете с ярко-алой буквой «М» на обложке. Не успела Мамзи что-то подумать, как книга чудесным образом распахнулась и сквозь шелест страниц человек проговорил: — Вас гложет прошлое. Оно — корень кошмаров. И вы хотели бы вспомнить… — Да ничего я… — Нет, хотели, — сказал он так убедительно, гипнотически тихо, что Мамзи кивнула. Словно это был рефлекс. Она прикрыла глаза, и в голове раздались голоса. Множество голосов из прошлого, как какая-то жуткая протяжная какофония. Веки чуть приподнялись, под руки ее уже держал сам «Мастер», а Билли ютился у самых копыт. «Сейчас произойдет чудо, матушка», — только и запомнила она обиженный голосок сына, а потом ее взгляд упал на зеркало. Мамзи застыла, принялась протирать глаза, попыталась себя ущипнуть и даже пару раз отвести взгляд. А отражение все равно как будто велело смотреть, не отворачиваясь. На зеркальной поверхности теснилась в роскошных интерьерах статная леди в бархатном платье с рубиновым колье на пышной груди. У леди были пшеничные длинные волосы и голубые глаза. У леди чуткое сердце и ясный пытливый ум. Леди верила в волшебство. У леди был чудный муж, и она так любила радовать его и сынишку. К ним часто приходили гости и родственники, она каждый день изобретала новые блюда, прекрасно готовила. Немного морковки, немного картошки, стейк обжарить со шкварками, добавить соли по вкусу и перца самую малость. В соус положить чуть-чуть чеснока, добавить укроп… В зеркале отразились множественные рецепты, записи. За спиной леди возникли темные, едва разборчивые силуэты, и воображение заиграло, в мельчайших подробностях дорисовывая этим силуэтам лица, эмоции, позы. Мамзи ахнула, как будто перестала дышать. Теперь она наверняка знала, как выглядели люди… Нет, лучше, она вспомнила, какими были ее близкие. И как вечерами собирались за столом, как хлопотали по дому, как наряжали елку на Рождество и как на волшебную ночь искренне желали друг другу одного — счастья. Наконец Мамзи снова услышала свое дыхание. Сердце вовсю заколотилось где-то под горлом. Так больно, так беспокойно, не умолкая. За окном смеркалось, зажигались изогнутые уличные фонари. И сколько она провела перед этим зеркалом? Уж точно дольше обычного. Что это была за бесовщина? Сколько же времени утекло? Кругом тишина и в лачуге так пусто… Насущнее всего встал вопрос, куда же пропали Билли и «Мастер»? Кто этот Уильям Санта такой и что натворил, как разыграл это странное чудо? Стало невыносимо, так жутко и так одиноко. — Билли… — тихо позвала она. — Билли, малыш, прости меня, пожалуйста. А тишина как будто злодейски расхохоталась в ответ. Сцена 2 Хотелось курить. Снова. Если бы раньше Уильяму кто-то сказал, что придется разыгрывать Мастера добрых дел, он бы не поверил и рассмеялся. В данной ситуации проглядывал особый цинизм, ведь из-за него все эти козлы… люди то есть здесь и оказались. И он же теперь должен их спасти от ужасного чудовища — Глотки. Премия за худшую пьесу обеспечена! Малец Билли крутился под ногами, и порою Уильям боялся его раздавить. Крохотный зеленовато-бурый комок как будто всю жизнь копил и копил слова, эмоции, а теперь выплескивал их, тараторил невпопад: про проблемы какие-то, про понурость кругом… Хотя на счет понурости он был как нельзя прав. Уильям отлично запомнил и вечно бегающие, недоверчивые взгляды окружающих, все эти запущенные лачуги вокруг выбеленной ратуши и вечные стоны, плачи то там, то тут. Ему бы даже сделалось жутко, не знай он, что творится в логове теней. — Моя мать такая зануда, — почему-то именно эту фразу Уильям не пропустил мимо ушей. — Того нельзя, того нельзя! Туда не ходи, то не делай. — Это зовется заботой вообще-то. — Заботой? — картинно развел полуруками-полукопытцами Билли. — Ты же слышал, что она сказала? Я ее позорю! — Ты тоже был весьма груб. Вот уж кем, а воспитателем Уильям точно не планировал становиться. Он и отеческие чувства вряд ли способен испытать, особенно теперь, когда коварные теневые создания поставили жирный крест на всей его непутевой жизни. Впрочем, матушку-козу ему и впрямь было искренне жаль, Кодекс Умбра как будто впитал все ее горечи и поделился с Уильямом. Он вернул миссис Мамзи желанные воспоминания, подарил немножечко счастья и это… Так согревало! Странное ощущение. — Матушка никогда меня не понимала, — тоскливо проблеял Билли, — я ей одно, она мне другое, я ей про рыцарей, она мне про готовку, я ей про Рождество — она мне про Кормление. — Мама просто боится за тебя. И я ее, между прочим, отлично понимаю. Такие, как ты, в любые щели лезут, не боясь застрять. Даже великим героям порой нужны осторожность и хитрый ум. — Хитрый ум? Ну не-ет, — недовольно протянул козленок, — это мы оставим нашему мэру. Наш конек — благородство и отвага. О мэре этой дыры Уильям слышал не в первый раз, и это напрягало и восхищало одновременно. Напрягало, ведь всего один старый маразматичный козел мог напрочь сорвать все планы. Восхищало то, как легко перед ликом опасности он сделал из бывших людей послушное стадо. И в глубине души Уильям определенно завидовал господину мэру. Переиграть его — азартное и очень увлекательное состязание. На горизонте показалась халупка: ожидаемо разбитая, ожидаемо поросшая плесенью и ожидаемо огороженная давно сгнившим забором. Солнце начинало медленно опускаться, подсвечивая террасу и сидящего на ней козлолюда: плечистого, молодого, но печального, как и все здесь. — Пиптон! Пиптон! — радостно заголосил Билли, перебежав за отломанную калитку, закрутившись вокруг знакомого, — мы собираемся пойти и победить Глотку. Я, наконец, знаю, как вернуть Рождество! Нам поможет мой новый друг — Мастер добрых дел. Он волшебник! Козленок улыбчиво указал на Уильяма, и от одного этого жеста захотелось поморщиться. «Новый друг» — как же все-таки просто втереться в доверие к хоть и разумным, но таким наивным существам. Даже старая Мамзи не разглядела в нем виновника своих бед. И все же что-то очень коробило Уильяма. В такие моменты он ощущал себя подлецом, обманывающим ребенка. Словно какая-то грязь так и липла к нему, и ее отчаянно хотелось смыть. — Мастер добрых дел? — раздражающе медленно проблеял козлолюд, сильнее откидываясь в кресло-качалку. — Странный он какой-то. Вродь не монстр, а вродь и не козел. А ну пускай сперва докажет, каких дел он мастер. Пусть хоть забор починит! — Что мешает тебе самому починить? — прыснул Уильям, а потом подумал, что пора избавляться от привычки дерзить при первой возможности. — А сам я, — голос козлолюда стал строже, — пребываю в глубокой экзистенциальной печали. Претит мне работа. Да и какой смысл в ней? Все равно прилетит Глотка и все опять поломает. — Мы могли бы взять твои припасы, Пиптон, — вмешался Билли. — У нас есть план. Мы с Мастером собираемся до смерти закормить Глотку. Устроить ей Рождественское обжорство! Она лопнет и припасы вернутся. Будем веселиться и праздновать. — Твой Мастер — ряженый козел, — сухо утвердил этот уже бесящий Пиптон. — Твой план не стоит горсти поросячьего навоза. Забор не починится. Припасы я не дам. Неужели все жители деревни ведут себя так же? Неужели каждого придется уговаривать и удивлять? И так целый день! «Да-а, все-таки каждый народ заслуживает своего правителя», — подумал Уильям, доставая из-под шубы Кодекс Умбра. Подмерзшие на морозе пальцы забегали по страницам. Пятая, четырнадцатая… — Restituere sepem! — воскликнул Уильям, найдя нужную, и мрачные «низшие» тени-двойники материализовались, выпрыгнули из книги, приобретая все более похожие на человеческие очертания. Тени послушно засуетились: соткали из клочков тьмы гвозди и инструменты, подняли и вернули на петли калитку. Следом были покосившиеся колышки, их двойники подточили, выровняли, отскребли зеленоватые грибные наросты. Странно было наблюдать, как Билли кинулся им помогать, как начал подавать разбросанные вокруг террасы деревяшки, как сам напрягся и выпрямил перила маленькой лесенки. Ребенок и тени… А ведь Уильям помнил этого ребенка еще в прежнем облике. И это до сих пор не давало покоя. Сама их встреча — ирония судьбы. Ведь тот злосчастный фокус с превращением там, в реальном мире, должен был остаться небольшой шалостью. Но когда Уильям произнес заклинание, то понял: все пошло не так. Все пошло чертовски не так! Он переусердствовал с теневой магией, и хозяева нашли кучу отличных поводов укорить за это. Одна Чарли утешала его, и когда он попал в ее пылкие объятия, проблемы как рукой сняло. «Ах, Чарли, моя дорогая добрая волшебница, что же с тобой стало теперь…» — от нахлынувших мыслей Уильям зажмурился, тяжело выдохнул, и перед глазами опять встало лицо плененной ассистентки. Нет… Он не оставит ее в беде. Он спасет… Обязательно вырвет из лап теней! Буквально через полчаса халупку огибал новенький острый частокол: чистый и приятно пахнущий древесной. Недовольная гримаса Пиптона сменилась снисходительной полуулыбкой. Он наконец оторвал свое тучное тело от кресла, похлопал по плечу Билли и с нескрываемым удивлением проговорил: — Ну и фокусы! Неужели Мастер готов и Глотку одолеть? Что это была за магия? — Рождественское волшебство, — буркнул Уильям, поправляя накладную бороду. — А знаешь что, Пиптон, — с искрящимися от восторга глазами заговорил Билли, — а приходи сегодня на площадь. К старой осыпавшейся ели. Мы ее раньше наряжали на праздник. Принеси украшения обязательно и припасов немножко. Если мы сплотимся, то обязательно победим. Ох, как мы заживем-то потом! — Твой Мастер меня заинтриговал, дружище. Но я не уверен… Уильям решительно шагнул навстречу, его пальцы дрожа снова прошлись по страницам Кодекса. — Нет, ты абсолютно в этом уверен, приятель. И Козлолюд послушно кивнул. День протекал поразительно быстро, а солнце все опускалось ниже и ниже. Скучать Уильяму с Билли не приходилось, ведь следом они обошли еще с десяток домов, и каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию. Помогал ли Уильяму зловещий Кодекс Умбра?.. Ему больше нравилось думать, что Кодекс — лишь небольшой костыль, возможность лучше раскрыть таланты. Ведь Уильям чертовски хорош и демонически харизматичен. А впрочем… Он уже однажды поверил в себя и жестоко поплатился. От гордыни стоило избавляться, причем срочно. Все эти печальные козочки… Одна, другая. Их проблемы, брюзжание и нежелание что-то менять, Уильям как будто попал в один большой дом престарелых. Но как ни крути, это он состарил их — искрящихся от восторга, жаждущих впечатлений людей. И вот сейчас, переступая каждый новый порог, верша новое чудо, Уильям понимал, что понемногу возвращает козлолюдам прежний облик. Пускай полуруки-полукопыта так и не приобретают нормальный вид, пускай тело покрывает густая шерсть, пускай сужаются при разговоре горизонтальные зрачки в глазах, сердца этих существ наполняются светлой верой в добро. «Вера в добро, — как-то грустно подумал Уильям, когда Билли затеребил подол шубы и позвал скорее к следующему домику. — Это звучит так… По-детски что ли. Нет в мире никакого добра! Сам Уильям Картер… Нет, Максвелл — прямое тому доказательство». Снова заклинание, снова взмах ладони, будто в ней ютилась какая-то волшебная палочка. Малышка-козочка благодарит Мастера за склеенную игрушку, ее мама радостно рукоплещет, приглашает на чай, а Билли и Мастер отказываются, спешат. Доказывать свои намерения стоит делом, а не словами. И недостаточно просто развесить гирлянды, заявить о празднике, чтобы сплотить народ. Нет. Светлые дела должны прийти в каждый дом. Перемены нужно прочувствовать. «Интересно, как бы Чарли ко всему этому отнеслась?» — размышлял Уильям, после очередного заклинания. Наверное, она никогда не простит ему ту пощечину. Уильям был одержим темной магией, очарован любовью толпы, а она… Лишь хотела спасти его, вырывала Кодекс из рук. Еще бы чуть больше усилий — Чарли могла швырнуть проклятую книгу в камин. И жаль, что ей не удалось. Бедная, бедная Чарли. Милая Шарлотта… Как она горько рыдала в ту ночь, как умоляла уничтожить Кодекс. Чертов гримуар. Какая ирония, сейчас его заклинания служат во имя светлых деяний. Как же нелепо, что злой и ужасный Максвелл теперь Мастер добрых дел. Солнце вальяжно скрывалось за верхушками гор, отдавая остатки тепла. Рыжий, блекнущий свет играл на окнах, алел в морозных узорах, отражался в наростах льда. Красиво, если залюбоваться. Было бы время на это. Скоро вечер, а вечером появится Глотка и да начнется великое Кормление. Слово-то какое нелепое… Уж в чем, а в одном Билли был прав — отмечать Рождество куда веселее и понятнее. — Ух, кажется, это последний козлик, Мастер, — не теряя задора, Билли указал на домик вдали. «Хотя какой это к черту домик? Обыкновенный сарай!» Усталость понемногу сковывала тело, давила на поясницу. И сколько же шагов они прошли за день? На пороге их встретил очередной козлолюд. С характерной пушистой мордочкой, с привычными закрученными рогами. Если бы не болезненно худое, обрюзгшее тело, Уильям не отличил бы его от всех остальных. — Еды... У вас не найдется немного еды, добрые господа? — Сэмми, привет! Что случилось? Не рассчитал и съел все припасы? Дружелюбный тон Билли, улыбка были как никогда неуместны. Уильям захотел жестко упрекнуть козленка, но вовремя передумал. Не хватало еще чужих детей учить уму-разуму. — Нет, — хрипло пробормотал Сэмми, — дело в другом. Это гончие. Шастают тут, постоянно приходят из леса. Твари сожрали остатки припасов. Чуть задницу мне не оттяпали! «Гончие… Мерзкие злобные порождения Максвелла», — Уильям отчаянно не хотел себя с ним ассоциировать. Максвелл — это кто-то другой, жуткий сценический образ, персонаж в королевской фарфоровой маске с золотой короной. И не важно, что гончих помогли создать тени, не важно, что он когда-то поддался темным желаниям. Билли жалел непутевого козлолюда, все повторял: дело пустяк! Наладится! Добрый Мастер поможет тебе. Добрый мастер… Уильям вдруг вспомнил, как выглядели гончие, как клацали пастями, перемалывали плоть лучше любой мясорубки. Перед кем таить старые грехи? Неужели перед собой? О этот неловкий момент, когда спустил собак с привязи и выпотрошил своего кредитора! И тем же мартовским вечером пил вермут с Чарли, рассуждал о любви и лакомился пирожными. Внезапно послышалось эхо, кажется, лай. Огромные собачьи лапы затопали, зашуршали по снегу где-то вдали. Пара минут — гончие будут здесь. Кому как не создателю знать, насколько быстро они перемещаются? — Ну вот, снова адские псы, — совсем не испуганно, даже обыденно пробубнил Сэмми. — И так каждый раз, каждый раз! Ну какой же я неудачник! — Дадим им отпор, — быстро сообразил Уильям, — есть в доме копье, может, топор? Да хоть что-нибудь! — А зачем? — Сэмми обреченно пожал плечами. — Все равно взять с меня нечего. Ну съедят, значит, на то воля Глотки. А вот теперь лицо Уильяма точно скривилось. Неприязненно так, даже презрительно. Собственное дыхание показалось шорохом гравия, а грудь напряглась. — Все вы тут или умираете, или ноете о том, что умираете! — Мастер, — Билли встревоженно окликнул его, — что будем делать? Нужно помочь Сэмми. — Спрячься где-нибудь, малец, а я разберусь. Пятнадцатая, тридцатая, сорок пятая страницы Кодекса Умбра… Все не то! Нужны другие заклинания. — Нет! — решительно выпалил Билли. — Прячутся трусы, а я, между прочим, твой помощник, я рыцарь. — Малец! Не зли меня! — А ты мне не указывай! За высокими белоснежными сугробами показались огромные, цвета воронова крыла силуэты. Лай все нарастал и становился агрессивнее. Глаза гончих ярко-рыжие, мерцающие, точно сигнальные огни на пароходных мачтах. Зубы подобны стройным рядам заточенных пик. Лапы мохнатые, когтистые, способные разорвать такого, как Билли, одним метким ударом. — Da mihi telum! — наконец, нашлось правильное заклинание. В руки плавно лег длинный, сотканный из теней меч с пульсирующей гардой. Когда вожак издал грозный клич, Уильям ловко отразил первые атаки собак. Рассек наглую морду самой смелой гончей, увернулся от прыжков двух других. Взгляд невовремя упал на Билли. Тот расхрабрился, напрягся и выставил вперед смешные, еще совсем детские рожки. «Глупец, глупец, глупец! Собрался таранить!» Не успел Билли ударить, как разъяренная гончая повалила его в снег, утробно зарычала и… — Umbras adiuva! — Уильям прочел заклинание неразборчиво, быстро, боясь, что оно не сработает. Сердце сделало бешеный, совершенно незнакомый кульбит. Кодекс затрещал, заскрипел, словно кто-то стал рвать его. Со страниц одна за другой сошли грозные человекоподобные тени с такими же как у Уильяма мечами и креозотовой броней из кошмарного топлива. Все как одна налетели на гончую: удар, за ним еще удар, за ним десять, двадцать тычков лезвиями. Они действовали наверняка. В миг стало намного спокойнее. Тени, пускай даже низшие, создания слишком могущественные, что им собаки? И действительно. Пара мгновений и они уже вовсю терзали самого вожака. Стая продолжала сопротивляться, но Уильям постепенно вошел в какой-то совершенно маниакальный азарт. Он заслонил собой Билли. Решительно, быстро. Будто и не козленка, а собственного сына. Что-то странно щелкнуло в голове, и дальше все произошло, как в пелене тумана: Уильям отразил еще несколько атак, восхищенно любуясь, как ручные тени рвут недобитых гончих. Да, точно! Потом он выколол глаза одной из последних собак, а другой, бросившейся ее защищать, вспорол брюхо. Пальцы, ладони, ткань шубы покрылись смердящей лиловой кровью, какая бывает только у монстров. Наконец стихло, дворик усеяли трупы, а потом… Было сложно собраться с мыслями. Зато выяснилось, что старина Сэмми не такой уж бесполезный кусок козьего навоза. — Вы не ранены? Ох, спасибо! Спасибо вам, добрый сэр! Без вас бы я ну никак не управился! Вот, вот же, возьмите… Еды нет, но могу предложить кисет табаку со спичками. Тремор пробирал колени и кончики пальцев. То ли пыл после боя еще не угас, то ли желание закурить холодило нервы. Старина Сэмми — лучший житель этой проклятой всеми богами деревни. Пусть в бою ничего не сделал, зато помимо кисета у него и трубка нашлась, добротная такая, из красного дерева. — Мастер, Мастер, прости… — из крохотных желтых глазенок Билли текли обильные слезы, вся мордочка перепачкалась в снегу и грязи. И тут Уильям почувствовал, как козленок крепко обнимает его, трется рожками и скулит: — Если бы не ты, меня бы съели… Я больше никогда не буду так храбриться, честное-пречестное! Один чирк спички, другой, наконец уже пятая спичка как следует разгорелась на нестихающем ветру. Крохотный колышущийся огонек коснулся измельченного табака, сизый дымок заструился из трубки. О, как давно Уильям мечтал расслабиться, сделать затяжку и облегченно выдохнуть. Курение успокаивало и не дурило голову, как выпивка. Лучшее изобретение человечества, чтоб его! — Не реви, малец, ты все-таки у нас рыцарь, — сухо сказал Уильям. — Рыцари не плачут. Нам осталось всего ничего, мы почти вернули Рождество. — Да не реву я! — Ну и не реви! Будь мужчиной. — Ну и не реву! Я правда все понял. Я больше никогда так не буду! — звучало и впрямь искренне. — Давай, собирайся, пойдем отсюда. Уильям наблюдал, как Билли копошится, вновь застегивает немного попорченную гончими жилетку. Да-а, этот день они оба запомнят надолго. Малец поймет, что порой стоит затолкать храбрость куда подальше и включить голову, а Уильям… Так и будет жить с новыми, абсолютно непонятными чувствами. Неужели он способен на почти родительскую опеку? Он сделал еще одну долгую затяжку, вспоминая, как Чарли мечтала о ребенке. Такая наивная, такая счастливая. Может, она еще обретет семейное счастье, но для этого Уильяму придется постараться. Ничего. Ничего. Он обязательно одолеет Глотку, а Чарли обязательно вернется назад, в реальность. Хозяева дали обещание, а уж кто-кто, а они словами не разбрасываются. Обожаемая Шарлотта забудет про все: и про фокусы, и про теневую магию, и про Невероятного Максвелла. Ее светлую головушку больше не будут будоражить заклинания, сердце, наконец, перестанет рваться от боли и тревоги. Пускай у нее появится простофиля-муженек, пускай она будет жить с самыми банальными женскими мыслями о моде, хозяйстве… Как жаль, что сам Уильям вряд ли разлюбит ее. Чертовы эмоции! В такие моменты хотелось навсегда стать Максвеллом. Он докурил и спрятал трубку в нагрудный карман. Солнце почти исчезло за крышами домиков, небосвод заалел. Уильям вновь повел за собой Билли. Они даже улыбались друг другу, но нужных слов так и не находили. Сцена 3 Козленок Билли очень не любил вечера в деревне: во-первых, становилось так холодно, что даже густая шерстка не спасала. Во-вторых, тьма окутывала округу и ориентироваться приходилось по редким керосиновым фонарям. А еще природа замирала в таком неописуемом испуге… Смолкали вечно крикливые зяблики, утихали дикие звери. В бесконечно звездном небе начинал вырисовываться зловещий силуэт Глотки. Сверху донеслись равномерные глубокие звуки, похожие на работу какой-то хитроумной паровой машины. Матушка рассказывала ему про такие. «Пхы-у-у-у-у… Пхы-у-у…» — А это еще что за напасть? Малец, это очередные гончие? — взгляд собранного и храброго Мастера заметался то туда, то сюда. — Глотка всегда издает такие звуки, — тихо пояснил Билли. — Мама говорит, она так дышит. Гигантские желтые клыки просочились через перистые облака. В небесном пурпуре чудовище смотрелось еще более зловеще: словно только что вылезло из бурлящей кровавой ванны. Раньше Кормление проходило за неделю до Рождества. Без афиш, без криков глашатаев, будто его и не было. Теперь же весь козий народ, включая господина мэра, собрался вокруг обветшалой старой елки. Стражи оцепили громадный чугунный котел, ремесленники накидали дров и вот уже мало-помалу высекали огонь. Лучшие повара деревни готовились трудиться до полуночи. Ну вот сейчас все и свершится! Билли и Мастер наконец-то поставят на место Его Козлейшество, а очарованный их добрыми делами народ сплотится и закормит глотку на убой. Восторг понемногу смешивался с легкой грустью. Билли никак не мог забыть злобные, мерцающие глаза гончих, их лай… А еще в огромной, все множащейся толпе очень хотелось найти матушку, вновь разглядеть ее немного сгорбленный, но такой родной силуэт, кинуться в объятия и прокричать: «Мама! Мама! Я сделал это! Я сделал! Только посмотри! Я победил Глотку! Я рыцарь, мама!» Зря все-таки тогда Билли повздорил с ней. Зря так и не спросил у Мастера про заклятие, не узнал, что же матушка увидела в зеркале. Зря не сказал ей, куда пошел. Она ведь наверняка переживала… И зачем только так легко впустил обиду? — Итак, малец, — сосредоточенно начал Мастер, — думаю, урок ты уже усвоил, поэтому будь так любезен больше не лезть на рожон, я сам все сделаю, а ты стой и смотри. — Но ма… — Никаких больше «но»! — стремительно перебил тот, и на сей раз Билли предпочел не спорить. Вскоре они смешались с толпой. Удивительно, как высокий, долговязый человек в шубе с бородой не привлек хоть чье-то внимание. Билли все озирался, и с каждым новым шагом ему казалось, будто соплеменники зачарованы какой-то очень сильной злой магией. Множество взглядов приковал к себе этот гадкий мэр: он долго молчал, собирался, а потом его речи потекли, как болотная грязь в весенний разлив. — Дорогие подданные! Я так горд, что сегодня мы вопреки злой судьбе совершаем Великое Кормление! Оставим Рождество людям, этот пережиток нам больше ни к чему. Люди — враги. Помните, это ведь именно Человек заточил нас здесь! Буду краток, — издали Билли увидел, как мэр слегка нервничает, как теребит пуговицу на бушлате, как неровно сидит на рогатой голове мятая шляпа, — просочились слухи, что в нашей деревне появились вредители, которые не согласны с указами и думают что-то поменять. Спешу расстроить этих негодяев: портала в наш родной мир не будет. Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. Глотка — покровитель, и я счастлив служить великой цели — сохранению порядка в рядах нашего дружного народца. — Мне кажется, вредитель здесь только один, — тяжелый, с ощутимой хрипотцой голос из толпы прозвучал громко, как нельзя внушительно. Это заговорил Мастер, и Билли им очень восхитился. — Кто? Кто это сейчас произнес? — от возмущения мэр едва не взвизгнул. — Стража! — О нет, любезнейший, стража вам не понадобится. Толпа инстинктивно расступилась, образовала коридор, ведущий к трибуне у котла. Билли ощущал себя маленьким хвостиком, едва поспевал за размашистыми шагами наставника. Так и хотелось что-нибудь да добавить от себя, но он послушно молчал и с нетерпением ждал, что же будет дальше. Стражи в доспехах выстроились в шеренгу и выставили вперед копья. Сверкнули острые наконечники. — Moveretur bellatores!— воскликнул Мастер, перелистывая страницы чудо-книги. И откуда она у него? За столько времени Билли так и не решился спросить. Кем были те создания, что наставник выпускал из книги? Тоже загадка. Но и на сей раз они выпорхнули подобно голубям из мрачной клетки, принялись клевать, бить, отбирать оружие у стражников, распугивая их и поражая толпу. Испуганное блеяние так и повисло в воздухе, смешиваясь с натужным дыханием все приближающейся Глотки. — Не бойтесь, ребята! Это же просто рождественское волшебство! — смеялся Билли, наблюдая, как прислужники Мастера раздают подзатыльники одному из растерянных стражей. — Рождественское волшебство?! Опять ты! — разгневанный мэр сурово топнул копытом по трибуне, но Билли ничуточки не испугался. Рядом с ним грозный Мастер добрых дел, на его стороне правда и магия. На его стороне… Толпа снова засуетилась, задвигалась, словно какой-то единый лихорадящий организм. Кто-то еще отчаянно пробивался к начавшему бурлить котлу, кто-то расталкивал коз и скулил так слезно, обреченно. — Сынок! Когда Билли увидел матушку, все внутри съежилось от неожиданности, а потом легкий счастливый огонек заискрился где-то в груди. Матушка спешила навстречу быстро. Настолько, насколько могла, немного неуклюже, скользя на льду и стараясь не упасть. — Стоять! Стоять! И-и-и, стоять! — проголосил мэр так зло, что шерсть дыбом встала. Матушка замерла, так больше ничего и не сказав. Словно какая-то фигура, словно статуя. — Миссис Мамзи, это переходит все границы. В последний нашей беседе, мне помнится, вы обещали примерно выпороть сына. Ну а теперь… Он не просто хулиганит, он пособничает этому, как его… — Уильям Санта, — едко улыбаясь, представился Мастер, — как тот, который Клаус, только получше, приятель. — Значения не имеет, как вас зовут, любезнейший. Я прекрасно знаю, кто вы… Вы — провокатор. Он ведь враг всего нашего дружного козлейшества, ведь так? — показательно обратился мэр к толпе, но никто не издал и звука. Тогда мэр вальяжно спустился с трибуны, подошел к матушке и, хлопая по сгорбленной спине, глядя ровно в ее усталые встревоженные глаза, процедил: — Ай-яй-яй, миссис Мамзи, ай-яй-яй… Воспитать такого избалованного ребенка! Стыдно, почтенная. Очень стыдно. Я даю вам самый последний шанс искупить вину и не быть изгнанной в пустоши. Видите ли, этот… грязный шут, — презрительно указал мэр на Мастера, — отобрал оружие у наших бравых ребят. Он опасен, не видите? Хотите, чтобы ваш сын служил ему? Вы что, — вновь обратился он к толпе, — все жаждите порабощения чужаком? — Билли… Сынок… — только и смогла печально проблеять матушка. — Пожалуйста, пойдем домой, дорогой. — Нет-нет-нет, — торопливо перебил ее мэр, — никуда вы, голубушка, не пойдете. Чтобы искупить вину, вам придется выпороть грязного негодника покрепче, да так, чтобы я и все окружающие видели. От этих слов по спине Билли прошел какой-то совершенно призрачный холод. И он крепко, даже немножечко больно обнял себя, желая хоть как-то защититься. Страх… Дурацкий страх! Разве это по-рыцарски? Но сейчас он правда не догадывался, что делать, и это лишь сильнее сковывало. Билли не знал, что предпримет матушка, но почему-то так искренне верил в ее доброту… Одним четким быстрым движением мэр стянул ремень с позолоченной бляхой. Удивительно, как только штаны не спали с него на потеху публике. Билли только и издал грустный смешок, предвкушая тяжелую, все нарастающую боль. — Бейте! — приказал мэр. — Лупите же! И мама осторожно взяла этот ремень. Их с Билли взгляды пересеклись на мгновение, а потом они оба отвернулись. Один нерешительный взмах и… — И вы лупите! Лупите этого Санту или как его… — натужные интонации мэра пронеслись сквозь толпу, поверх голов и улетучились в никуда. И вдруг ремень выскользнул, матушка рухнула на колени, закрывая краснеющие от напряжения глаза. Билли, наконец, смог обнять ее. Даже не просто обнять, а кинуться, рвануть к ней, крепко сжать, утыкаясь взмокшим носом в мохнатую шею. «Прости, прости меня…» — они повторяли это в унисон, как два певучих музыкальных инструмента. Билли все вспоминал кодекс из сказок, и первое его правило четко гласило: семья превыше всего. Его матушка — прекрасная леди. У леди пшеничные длинные волосы и голубые глаза. У леди чуткое сердце и ясный пытливый ум. У леди есть верный рыцарь-защитник и доброе имя его — Билли. «Пхы-у-у-у-у! Пхы-у-у! Ар-р-р-р!!!» Глотка… Нет, целая здоровая мясистая пасть одним своим рыком разрушила такую короткую хрупкую идиллию. Глотка опускалась все ниже и ниже, обнажая стройные девять или даже все двадцать рядов зловонных зубов. Пасть угрожающе клацнула, из-под розоватого с толстыми жилами слоя прорезались крохотные, зеленоватые, точно паучьи, глазенки и заморгали. — Достопочтенная публика! Леди и джентльмены! — голос Мастера раздался точно пороховой хлопок, точно настоящий выстрел — хлесткий, пронзительный. — Я здесь, чтобы вершить чудеса! И сегодня мы воплотим наш общий, совместный план. — Спасем Рождество! — голосок Билли так и потерялся в возмущенных перекликах оживившихся коз. — Уничтожим Глотку! — уходящий вечерний свет отразился в широко раскрытых глазах Мастера. — Несите же, несите все, что у вас есть, как мы и говорили, дорогие зрители. Это будет кошмарный пир! Это будет последнее Кормление! — его интонации становились все более грозными. — Ну а если не сработает? — проблеял кто-то из толпы, и несколько коз его охотно поддержали. — Мы не уверены… Старый мэр ехидно захихикал, и, глядя на подлую морду из-за матушкиного плеча, Билли только и думал о том, чтобы врезать ему как следует. Стереть напрочь эту довольную мерзкую физиономию. — Да с голоду мы сдохнем, если не сработает! — вдруг поддержал кто-то еще. Плоть Глотки принялась натужно пульсировать, вздыбились жилы, широко раскрылись ее легкие. Из множественных склизких отверстий полезли огромные длинные щупальцы. — Sator Apero Tenet Opera Rotas! — это заклинание прозвучало гораздо внушительнее других. С такой сумасшедшей экспрессией, словно еще немного и Мастер бы вырвал несколько страниц и швырнул их под ноги. Книга вспарила в воздухе, порождая множество и множество мрачных созданий, так похожих на… Людей! Таких же как сам Мастер, только сделанных из непонятной темной материи. Поварские колпаки, ремесленные перчатки — все уже при них. Словно сами эльфы Санты пришли помогать. Наблюдая за этим чудом, толпа только и ахала с самым искренним восторгом. — Не пугайтесь, достопочтенная публика, ведь так выглядит рождественское чудо! Я помогу вам, если вы доверитесь… — А что если, — опять послышалось то там, то здесь, — ну а вдруг… Одна из щупалец с чудовищным грохотом ударила о землю. Послышался скрежет, треск древесины… Несколько домов разломало вдребезги, а следом на мощеных щебнем дорожках образовались глубокие трещины. Сама земля будто бы задрожала, застонала от боли. «А-а-а-а-р!!! А-а-а-а-р-р!!!» — надсадный рев едва не разорвал крохотные, неприятно вибрирующие перепонки в ушках. Это Глотка не просто хотела есть… Она очень хотела насытиться! Еще один удар, в раза четыре мощнее и громче. И сколько же у этого чудовища щупалец?! — Вы можете разбежаться и тогда погибнете все! Скорее, скорее, несите все что у вас есть, тащите в котел! Закормим Глотку, спасем деревню, я верю в вас, достопочтенная публика! И наконец они повиновались, поняли, что обречены без Мастера добрых дел и его чудес. Отголоски фраз звучали, переливались то там, то тут: — Я принесу масло и мясо! — Я принесу хлеб и остатки муки! — У меня залежались ягоды! — У меня есть пиво и овощи! Народ так засуетился, что матушка схватила Билли на руки, лишь бы его не затоптали в суматохе. Вот только что делать, она так и не сообразила. Да и сам Билли по правде не знал. Голова жутко кружилась от грохотов, силы по капле покидали его. Он медленно сомкнул веки, стараясь прийти в себя, а когда вновь распахнул, перед ними с матушкой уже стоял сам Мастер собственной персоной. — Билли, миссис Мамзи, — он так хотел оставаться уверенными, убедительным в каждом слове, только поджатые губы выдавали тревогу, — ваша помощь, ваше умение готовить, ваш… Секретный ингредиент из погреба. Он нужен. Билли смотрел то на матушку, то на Мастера. Оба нахмурились, словно когда-то давно были знакомы, таили обиды и теперь вдруг узнали друг друга. В книжках часто встречался подобный сюжет. Но ни одна, ни другой так и не смогли нормально заговорить. Лишь когда Глотка нанесла следующий, гораздо более разрушительный удар, матушка дала немое согласие.