К тебе, спустя две тысячи лет.

      Эрвин Смит приобрёл репутацию бессердечного человека и карьериста. Правда, приобрести репутацию и стать бессердечным — разные вещи. Когда он очередной возвращался из-за стен, потеряв товарищей, то старался убедить себя в том, что не так уж и плохо, что Мария отказалась разделить с ним жизнь. Он представил самого себя, вернувшегося домой, в дорожной пыли, изодранном плаще, забрызганном кровью своей и чужой и испуганные женские глаза, смотрящие на него с немым отчаянием. Именно так описывали свои визиты домой те немногие из его товарищей, кому посчастливилось иметь семью. В одну из вылазок погиб его товарищ по кадетству, с которым Эрвин делил тяготы солдатского бытия и продолжил их делить, поступив в разведку. Всё, что осталось от Эрика — плащ со следами зубов и сапог, с разодранным голенищем. Он вызвался сообщить его семье о том, что их сын пал жертвой, помогая человечеству бороться с титанами. Дверь ему открыла мать, из-за спины которой робко выглядывал младший брат Эрика. — Эрвин…. Губы женщины задрожали, когда она перевела взгляд с его лица на плащ, который Смит держал в руках. — Мне жаль. Я ничего не смог сделать. Их отряд попал в засаду, — Эрвин опустил глаза, стараясь не смотреть в искажённое болью лицо матери. Матери, что сегодня потеряла сына. — Скажи мне. Он…он не мучился? Он покачал головой. Рассказывать о том, что Эрик умер ещё до того, как титан поглотил его целиком было абсолютно бессмысленно. Женщина всхлипнула и бережно прижала к груди плащ. — Мне жаль. Ему и правда было жаль. В такие минуты он был рад, что в случае его гибели тосковать о нём будет некому. Едва ли на свете нашлись бы люди, которые стали бы плакать об Эрвине Смите. Он бездумно брёл сквозь пёструю рыночную толпу и едва не нос к носу столкнулся с Марией, несущей корзину с продуктами. — Эрвин? Привет, рада тебя видеть. Ты не отправился на вылазку? — она улыбнулась ему. — Я из тех, кому посчастливилось вернуться, — он ответил так буднично и равнодушно, словно в этом не было ничего особенного, — давай я помогу тебе. — Как ты оказался в Каранесе? Насколько я помню, ваш штаб у стены Мария. Он кивнул и отвёл взгляд от лучистых тёплых глаз. — Навещал семью товарища. — Это очень мило. — Я сообщил его матери о смерти сына, Мария. Едва ли это можно назвать милым. — О, — по её лицу пробежала тень, — извини, я не знала. — Ничего. Ты и не могла знать. Давай не будем о дурном. Как отец? — Всё так же, управляет таверной. Я теперь не сильно расторопная и работать не могу. — Вот как? И отчего же? Ты тащила такую тяжёлую корзину, но говоришь о том, что ты нерасторопна. — Мне, в последнее время, часто бывало дурно по утрам. А от запаха пива и табака вовсе с души воротит. Внутри завозилось неясное сомнение. — Так ты, кхм, — он замялся. — Я беременна, Эрвин. — И правда, ты словно светишься изнутри, — он улыбнулся ей, — думаю, тебе пойдёт быть матерью. Мои поздравления. — Может быть ты зайдёшь к нам в гости, как-нибудь? Думаю, что мой муж будет очень рад тебя видеть. Они остановились у небольшого домика. Эрвин удивлённо поднял густые брови и легко рассмеялся. — Думаю, что знакомить свою бывшую любовь с нынешней — не лучшая идея, Мария. — Но вы хорошо знакомы, — она хлопала ресницами, словно он, умный Эрвин Смит, умеющий считать на три хода вперёд, не видел чего-то совсем очевидного. — Куда поставить корзинку, Мария? — он обвёл взглядом комнату, приметив полицейскую шинель, висящую на вешалке. — И ты не спросишь, как его зовут? Тебе всегда было плевать, не так ли, Эрвин? Он осторожно поставил продукты на добротный деревянный стол, медленно повернулся к девушке, один вид которой пробуждал в душе забытую за полгода горечь отказа. Ответ был очевиден и всё время был на поверхности, как капля масла пролитого в воду. — Я заметил полицейскую шинель на вешалке у входа, Мария. Передавай привет Найлу и мои искренние поздравления. — И это всё? Ты так и уйдёшь не сказав ничего? — она крепко схватила его за пыльный рукав куртки. Он покачал головой, осторожно отстраняя её руку. — Прошу, не пачкай свои руки о мою форму. Я весь в крови и пыли. Понятия не имею, что ты хотела услышать от меня, но я искренне счастлив, что на свете есть такие, как твой муж. Способные выбрать семью и уют. Но должны быть и такие, как я. Пачкающие руки в крови титанов и своих товарищей, сообщающие горькие вести их семьям. Таким, как я, лучше быть одним. По крайней мере, плакать будет некому. Будь счастлива. Это всё, что я хочу тебе сказать. Он не стал задерживаться в доме, где пахло пирогами и семейным счастьем. В сердце ещё жили чувства к ней, но холодный разум твердил, что именно так гораздо правильнее. Только от правильности его решения горечи во рту не становилось меньше. Эрвин быстро снискал себе славу не только отчаянного карьериста, но ещё и негласного талисмана отряда. Он быстро соображал в критических ситуациях и просчитывал в уме исход событий, с поправкой на непредсказуемость титанов. Это не укрылось ни от капитанов, ни от нового командующего, занявшего место недавно погибшего, одиннадцатого по счёту, командира. Поэтому на ежегодный бал, призванный повысить уровень доверия к армии, Шадис, не задумываясь ни секунды выбрал Эрвина и нескольких капитанов в сопровождение. Их задачей было любезничать с дамами и перекидываться словом-другим с джентльменами из столицы. Смит вращал в руках хрустальный бокал, который вкупе с его содержимым, стоил, как его годовое жалование и недоумевал, отчего для того, чтобы помогать армии кому-то неприлично богатому пришло в голову плясать и разводить политес, изображая заинтересованность в будущем корме для титанов, безнаказанно прожирающем их деньги. Несколько раз он ловил на себе заинтересованные взгляды богато разряженных женщин и отвечал им вежливой улыбкой, едва приподнимая уголки губ. Всё-таки, титаны были честнее. Они просто жрали их. Люди, кружащие по богатому залу, вымощенному мрамором, были гораздо опаснее. Шадис дал конкретные инструкции им троим, как себя вести, что можно и чего нельзя, поэтому Эрвин просто принял тактику изображать из себя деталь интерьера, исподтишка попивая чертовски вкусное вино. Так было пока в него, буквально, не впечаталась богато одетая барышня. Бокал Эрвина накренился и его содержимое оказалось на голубых кружевах. — Нижайше прошу прощения, мисс. Я не хотел встать на вашем пути и испортить ваше платье, — он чинно склонил голову. Девушка неожиданно усмехнулась так, как явно не подобало светской леди. — Это платье уже было испорчено. — Правда? И чем же? Она заговорщически понизила голос и прошептала так, чтобы её слышал только он. — Своим существованием. И кто только придумал эти каблуки и платья? Впервые за вечер ему стало интересно. Словно на картине, в которую художник вложил непостижимый смысл, он увидел что-то знакомое. Девушка тоже разглядывала его с интересом, но совершенно иным, чем дамы на балу. Скорее, она пыталась проанализировать своего нового знакомого. — О, так вы разведчик? — Да. — И как? Вы видели их? — в светло-серых глазах девушки мелькнул неподдельный интерес. — Титанов? Конечно. — И как там, за стенами? Правда, что там воздух ощущается иначе? Простите, что я к вам пристаю, просто полицейские обычно отвечают односложно и глупо, а служащие гарнизона утверждают, что там нет ничего особого. На всём обозримом пространстве лишь поля, да леса. Но я думаю, что это очень интересно. — Вот уж никогда не думал, что такие люди, как вы интересуются такими вещами. Она шикнула на него. — Если мой отец об этом узнает, то ему это не понравится. Не составите мне компанию на балконе? — Полагаю, что отрицательный ответ вы попросту не примете? — Вот он, единственный плюс быть дочерью богача, — девушка усмехнулась и подмигнула ему, увлекая его за собой. Эрвин присмотрелся. По-детски круглое лицо, небольшая юношеская полнота, очаровательные покатые плечи и светлые кудряшки, собранные наверх богато украшенной заколкой. Можно было бы принять её за изнеженную богатой жизнью особу, что завтракала горячими булками, сдобренными джемом и маслом. Но любопытные светлые глаза притягивали взор, заставляли обратить внимание. Словно на празднике, полном запаха тлена, пробился глоток свежего воздуха. Они остановились на увитом плющом балконе, открывающем вид на ночной город, залитый мягким светом газовых ламп. Девушка воровато осмотрелась и скинула туфли, с наслаждением разминая сдавленные неудобной обувью пальцы. Эрвин ощутил, как его щёки заливает краска. Словно он был мальчиком, впервые увидевшим наготу. — Простите за это. Терпеть не могу все эти празднества. Обычно я избегаю их, но тут разведчики. Поэтому мне пришлось пойти на компромисс с отцом. Я была паинькой и надела кружева, а взамен, мне позволили поговорить с кем я захочу. — И из всего многообразия богатых гостей, вы предпочли беседу со мной? — хмыкнул Эрвин, позабыв про всякие правила приличия, — я польщён. — Вы видели их? — она махнула рукой назад. — Видел. — Тогда вы их, должно быть, не слышали. Петь и плясать, обсуждать моду, мужей, свои торговые дела, налоги и прочую ерунду, не стоящую внимания, когда рядом кто-то вроде вас — просто преступление. Эрвин рассмеялся. Впервые за долгое время, искренне. — Да уж. Гораздо лучше видеть, как твоим товарищам выпускает кишки титан, а по возвращении сообщать семьям погибших как именно погиб их сын или дочь, — смех смолк, уступив место горечи, неуместной в богатых стенах. — Если я скажу, что лучше, вы ведь не поверите, да? Он посмотрел на девушку. В её голосе слышалась такая горечь, создавалось впечатление, будто это она видела всё то, что описал Эрвин. Странно было слышать такое от человека, у которого было всё. — Извините, не поверю. — Извиняю. Но прошу поверить. Когда тебе с детства твердят, что ты должен одевать, как думать, что читать, как говорить и за кого выйти замуж, то это тоже не самая лучшая жизнь. Я бы хотела быть такой, как вы, разведчики. У вас есть то, что недоступно всем этим богачам. — Правда? И что же это? — Свобода. Право быть собой и хотеть знать, как устроен этот мир. Вы читали книги? Сто лет назад пришли титаны, человечество спряталось за стены. Всё. Ни откуда они взялись, ни кто построил эти стены. Ни легенд. Ни сказок. Ни-че-го. Словно люди — просто стадо, которому велели забыть обо всём и они забыли. Девушка нервно мяла в пухлой ладони кружевной цветок, а Эрвин словно забыл как нужно дышать. Такого просто не могло быть взаправду. Он спит в казарме и ему снится богатая девчонка, изнеженная балами, пирами и перинами, что рассуждает так, словно она — это он, на пару лет моложе, сидящий в кадетской столовой и рассказывающий Найлу о мире, что скрыт за стенами. Он даже украдкой ущипнул себя. Ничего не исчезло. Ни девчонка, ни балкон, увитый плющом, ни он сам, впервые не знающий что можно сказать. — Я понимаю, что вы не можете говорить со мной свободно. Скорее всего, что мы больше никогда не встретимся, но я искренне хочу, чтобы вы знали. Среди таких, как я, тоже есть люди, желающие знать каков воздух за стенами и кто такие титаны. Она обула свои туфли обратно и осторожно коснулась его большой ладони своей. — Как вас зовут? — Эрвин. Эрвин Смит. — Желаю вам удачи от всего сердца, мистер Смит. Девушка встала на цыпочки и аккуратно, почти невесомо поцеловала его в щёку. Ни имён, ни регалий. Так было спокойнее всего. Но отчего-то образ круглолицей девицы с любопытными глазами преследовал Эрвина Смита всякий раз, когда он шёл с отрядом за стены. Не оставлял его этот образ и тогда, когда он получил огромный шрам от зубов титана, но вывел своего командира из мясорубки, в которую они попали. В тот день разведчиков встречали недовольные лица горожан, кричащих вслед провалившимся солдатам проклятия. Сам Эрвин Смит, вскоре, был повышен до капитана, стараясь не думать почему.