***
На ужине, пользуясь отсутствием начальства, СОБР неожиданно решил организовать собственный поминальный вечер. Юра Вудь притащил в часть несколько бутылок шампанского, чтобы каждому досталось буквально по глоточку. Омоновцы просто обалдели, но от своих причитающихся капель не отказались. Вудь, который, по словам Билоры, дружил с Ханли, нагловато посмотрел на сгорающего от мук совести Ганса и закатил длинную речь, балансирующую на грани дозволенного. — Он над тобой подшучивает, — шепнула Билора Андерсону, который за несколько минут успел трижды поменять цвет лица. — Он ухлестывал за мной как-то. Пам-пам. — Ты серьёзно? — не поверил секретарь. — Считаешь, за мной не мог никто ухаживать? — поняла по своему Билора и надулась. — Не понимаю с чего бобр решил, что у него были шансы. -…выпьем же в память о наших падших собратьев, — объявил Вудь, и вся столовая в один заход опрокинула бокал, как рюмку водки. — В любом случае, у него скоро появится шанс попробовать ещё раз, — вздохнул Андерсон, понимая, что всю выпившую часть от Лизы он не скроет и, скорее всего, она оторвет ему голову. — Парни, смотрите, кто на связи, — воскликнул Николас, вертя экраном телефона по сторонам. Оттуда торчал обрезанный по грудь Дмитрий, которому, казалось, было тесно в коробке аппарата. Бывший капитан приветливо махнул рукой, но не рассчитал размер, и жест остался за кадром. — Так виделись недавно. — Ну, тоже мне, недавно, знаешь, сколько всего произошло? — хмыкнул Николас. — Да. Мне очень жаль, правда. — Жалко у пчёлки. А у нас — память и гордость, — заявил Фэй, который успел «обэндельситься». — Ты что, слышал сегодняшнюю речь генерала? — удивился Дмитрий. — Нет, но она говорила нечто такое на собрании. — Каком? — Я тебе потом расскажу, — отмахнулся Николас. — Как там конкурс? Процесс идёт? — поинтересовалась Билора. Дмитрий показал рукой «более или менее». — Отборочные я прошёл. Первого этапа ещё не было, он в конце месяца. — Уже неплохо, поздравляю! — Не с чем пока. — Тоже мне «не с чем» — фыркнул Николас. — Помнишь ОМОН, когда только Эндельс пришла? Пережить тренировку и не быть уволенным — уже достижение. Так что по этому поводу я бы выпил, но, увы, у Вудя больше не осталось. — В смысле «осталось», вы что же, камикадзе, под носом у Эндельс пьете? — рассмеялся Де Анжелло. — Кстати, как она там, успокоилась? — Почему под носом? Она сама на вечере отрывается, — хмыкнул парень. — Почему она должна успокаиваться? — спросил одновременно с ним Ганс. Бывший капитан посерьезнел и непонимающе оглядел друзей. — Вы что, ничего не знаете? Она не возвращалась? Внутри Ганс взвилось беспокойство и ударило в мозг. — Что случилось на вечере? — спросил он резковато. Дмитрий подался назад от его напора. — Дак она вроде как…уволилась. — Что? Когда? — нахмурился секретарь. — Да часа два назад! Я думал, она вернулась в часть и всё, — сам распереживался Де Анжелло. Андерсону показалось, что бывший капитан бредит. Как слово на «у» вообще могло стать рядом с Лизой? Это же…немыслимо. Два часа назад? Лиза должна была вернуться два часа назад? Ганс бросился к окну, свет в кабинете не горел. Тогда он кинулся вон из столовой. — Ганс, стой! Подожди! — крикнула ему в спину Билора, вставая из-за стола. Догнать она его смогла лишь в казармах. Секретарь взлетел по лестнице, перепрыгивая через ступени, и навалился на Лизину дверь. Обычно генеральская комната запиралась на три встроенных замка, но сейчас он с лёгкостью ввалился внутрь. И замер на пороге. Откуда-то с небес раздался его приговор: «Уволилась». Внешне комната не сильно изменилась. Мебель стояла на месте целая и невредимая, разве что некоторые двери шкафчиков распахнуты. Кровать идеально заправлена и разглажена. Шторы собраны, окна открыты настежь. Всё чинно-мирно. Только теперь это была не комната Елизаветы Эндельс. Это просто комната в просто казарме в просто части. Безликая, ничейная, ненужная. Пустая. Там даже не осталось её запаха. Те три шага, что Ганс сделал до стола, показались ему километрами. Он буквально видел, что происходило здесь некоторое время назад. Видел, как Лиза выгребала вещи из шкафа в чемодан, как заправляла постель и складывала на ней три комплекта формы и ботинки, как собирала безделушки из ящиков. Как рвала нити, что связывали её с ОМОНом. На одиноком, идеально чистом и пустом столе лежало, как бельмо на глазу, несколько бумажек. Андерсон, не чувствуя пальцев, поднял их, пробежался глазами по оглавлению: 1. «Заявление. Прощу уволить меня по собственному желанию, без обязательной отработки в течении двух недель. Генерал-майор Елизавета Эндельс.» 2. Заявление об отказе от всех воинских званий, от сержанта до генерал-майора. 3. Заявление об ответственности и согласие на неразглашение засекреченной информации. 4. Заявление с требованием в соответствии с законом прекратить отслеживание и закрыть доступ к любым ее данным и данным всей её семьи. 5. Ганс! На последний лист Андерсон уставился, как на ядерную бомбу в своей руке. Она написала что-то… для него? «Ганс! Не забудь…» И дальше шёл мелким почерком огромный список, переходящий на обратную сторону. Там было и про ситуацию с зарплатой Фея, и про график дежурств, и про некоторые особенные семейные обстоятельства определённых солдат. Всё, что Лиза помнила, за что несла ответственность, с чем должна была помогать, она передала ему. Она, даже уходя, не забыла ни про кого. — Ганс, — прошептала рядом Билора, парень от неожиданности вздрогнул, он и забыл про неё. — Смотри. Она кивнула на маленькую визитку, которая затерялось под страницами. На ней большими буквами значилось: ТОЛЬКО В ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЯХ. + 7 *** *** ** ** — Я + 7 *** *** ** ** — Александр БОЛЬШЕ НИКОМУ Андерсон, словно слепой крот, заново пересмотрел листки, но ничего нового не нашел, кроме маленьких, уже сухих пятнышек, что размыли некогда чернила. Ганс надеялся, что надписи изменятся. Всё возможно. Чернила может и примут другую форму, но пустая комната не заполнится снова её вещами. Он огляделся. Она ушла. Ушла, рыдая. Нет, даже не так. Она сбежала.***
Андерсон был прав лишь отчасти. Лиза действительно не могла остановить поток слез, лившихся по лицу. Пока она собирала вещи, перед глазами то и дело мутнело, рукава пиджака абсолютно вымокли от службы временного платочка. Ей было больно, было неприятно, ей хотелось сбежать отсюда. Но только окончательно. Без сообщения от Сои дня через три, без висящего над ней ока закона и долга, а для этого надо было написать все по форме. Писала Эндельс долго. Рука дрожала и не слушалась, слезы размывали чернила, и приходилось начинать каждый раз заново. С заявлением об увольнении она справилась быстро и легко, но вот пометка Гансу… Лиза чувствовала себя предательницей. Она ведь бросала и его, и Ханли, и всех своих Мальчиков. Их испортят, испоганят, согнут, как проволоку, вышестоящие хмыри. Но по-другому она не могла. Сама не защитилась, друзья её не защитили и Мальчики тоже. Когда её топили — никто не помог. Всё, что ей оставалась сейчас, так это пойти на дно одной, не потащив никого. Поэтому девушка стала писать список задач. То, что ей доверили, какие секреты открыли, камни, лежащие на душе. Солдаты не перестают быть людьми, приходя на службу. И как у всех людей, у них есть проблемы, не терпящие отлагательств. И Лиза всегда старалась сделать так, чтобы они знали, к кому можно прийти с ними. Решимости хватило на одна страницу. Посмотрев, сколько всего она делала, сколько на ней лежало, она засомневалась. Имеет ли право сломать такую машину? Что будет, когда она уйдёт? Куда попадут все труды? В лапы к хмырям? И тогда зачем она столько старалась? Что её саму будет ждать по ту сторону жизни? Голова раскалывалась, глаза устали. Лиза распахнула окна, и воздух дохнул на неё вечерней свежестью. Придётся снова подниматься с колен, снова идти в бой, рвать и метать, терпеть насмешки и плевки в лицо, чтобы заслужить хоть капельку уважения. Да и в какой сфере? Кем она станет там, по другую сторону забора? Никем? «А перестанет нравиться — бросай и берись за новое. Жизнь одна, проживи её так, как ты этого хочешь», — вспомнила она слова Александра на её день рождения. «Пожалуйста, Лиза. Ты не обязана ничего терпеть… Никакие деньги, люди, должности не стоят переживаний и твоей жизни. Она у тебя одна», — сказал он всего несколько дней назад. Получается, он понимал, к чему все это идёт. Ну конечно, кто, как не он, знает её. Кто, как не он, разбирается в течениях в душе. У неё действительно только одна жизнь, и тратить её на место и людей, которые доводят до слёз, Лиза не станет. По ту сторону забора будет Александр. Он ей поможет, он выслушает, он… он будет рядом. Оказалось, этого ей вполне достаточно. «Там будет Ал. Мне надо к нему», — засвербело в голове, заняло все мысли. Лиза быстро-быстро дописала список, сложила бумажки и кинулась было к двери, но остановилась. Вернулась. Нашла в кармане какую-то визитку, с помощью магии стёрла с неё надписи и записала свой новый номер телефона. Эндельс сделала это импульсивно, сама не поняла зачем. Но выкидывать визитку не стала, оставила её под бумагами и вышла из комнаты. Она не бежала. Она уверено шла по этажу до самой лестницы, а потом, услышав чей-то негромкий голос, боязливо телепортировалась. Нижний Новгород встретил её дождём. Лиза стояла посреди улицы и уже не понимала, какая вода — слезы или дождь — текла по её лицу. Костюм в мгновение вымок, в кедах захлюпала вода, и на душе у Эндельс стало так паршиво, что весь настрой улетучился. Настроение скакало, как третьеклассники на физкультуре. «Мне надо к нему». Лиза поправила спортивную сумку на плече и зашагала к дому, буксируя за собой чемодан. Всё этот Желязных! Зачем ему было это надо, зачем судьба свела их, зачем она ввязалась в эту игру? Сволочь, а не человек! Разве она виновата в смерти Аксика? Разве она не заслужила хоть капельку уважения? Она же все делала для людей, для Родины, для части. Она хотела мира, спокойствия и справедливости. «Кто её просил? Кто её желал? С чего вы решили, что мир нужно менять?» — спросил он её. С того, что её мать убили и не ответили за это по закону? С того, что её, не спрашивая, обратили в мага? С того, что в шестнадцать она оказалась без надзора на улице? На Ганса повесили бомбу. Кристофер вынужден скрывать свою сущность. Де Анжелло противился своего предназначения. Алан По пытался замести следы и убить её и нескольких студентов. Июльцев был причастен к подрыву части СОБРа. Мир определённо надо менять. Срочно и без раскачки. Только делать теперь это будет уже не она. Мысли роились в голове Лизы, кололи своими острыми жалами в совесть и чувство вины, но все больше скатывались в невообразимую кашу из эмоций. Она их бросила. Нет, она ушла. Она предала. Нет, она защищалась. «Мне надо к нему». Когда Лиза добрела до дома, её голова взрывалась от невысказанности и душевной боли. Девушка бросилась к двери, вставила ключ лишь с пятой попытки, быстро прокрутила и вбежала внутрь. Мрак первого этажа разбавлял лишь слабый свет, лившийся с улицы, и мерцание часов на печке. Восемь вечера. В доме стояла тишина. Лиза открыла рот, чтобы крикнуть, но подбородок так дрожал, что у неё не получилось. Тогда она, не разуваясь, ринулась вперёд, выпустив из рук всю поклажу. Не успела пройти и нескольких шагов, как её что-то больно ударило по ногам. На мгновение она задохнулась, но потом положила руки на предмет и поняла что это всего лишь коробка. Сосредоточившись, Эндельс заметила кусочек надписи на ней — «Smart TV». Александр, наконец, купил телевизор взамен того, что разбили оборотни при облаве на дом. Он так устал тащить его, что даже не стал открывать коробку. Новый телевизор, за их кровные деньги. Хотя разбили его при нападении. Они вторглись в её дом, напали на её друзей, на её Александра! Ходили по её белому ковру, ломали мебель и технику. Лизу обуяла такая злость, что аж руки затряслись. Разве так должно быть? Разве должна её семья страдать от преступности? Не помня себя, он схватилась за край коробки и с силой толкнула её вперёд. Телевизор описал дугу и эпично упал с тумбочки, на которой её оставил Александр. Эндельс прижала руки к лицо, осознав, что натворила, и согнулась от спазма в животе так, что присела на корточки. На лестнице вспыхнул свет…***
Александр досматривал матч Сфинксы-Эльфы, хотя, наверное, больше спал. Неделя выдалась трудной, сразу трём его клиентам перенесли заседание, и пришлось побегать белкой в колесе. На завтрашнее утро был забронирован билет на самолёт в Москву, и Эндельс попытался ненадолго расслабиться. Гром довольно урчал у него под рукой, спортивный комментатор что-то монотонно болтал, а вода в набирающейся ванне так усыпляюще журчала, что он почти заснул, когда снизу раздался такой грохот, словно из-под земли выполз атлант. Александр аж подлетел на кровати. А потом все затихло. Вытащив из тумбочки кастет, он поплотнее насадил его на руку и осторожно выглянул из комнаты. Стояла полная темнота. Опасаясь ее, Александр щёлкнул выключателем, и над лестницей загорелся свет. Он быстро, пока там внизу не успели опомниться, спустился…и ошалело замер. — Лиза…?! Девушка оглянулась на голос, вся растрёпанная, красная, и бросилась к нему на шею, зарыдала так горько, что у Эндельса сердце сжалось. Он её обнял, принялся гладить по волосам. — Тише, тише, Лизонька, тише… Она его не услышала, крепче прижалась, слегка придушив его. Эндельс вздохнул, сбросил с руки на ковёр кастет и стал покачивать её из стороны в сторону, словно малое дитя. Ему показалось, что девушка схуднула, уж слишком лёгкой была, даже с учётом мокрого костюма и волос. Всхлипы Лизы переходили то в хрипы, то в повизгивания, и Александр понял, что дело совсем не в чьей-то смерти или обиде. Он коснулся губами её головы и прошептал: — Что случилось, миледи? Лиза пробормотала что-то невнятное. Парень поцеловал её в плечо и чуть отдалился, чтобы взглянуть в лицо, но девушка не позволила, вжалась в шею. — Я уво…лилась. Сказав это, она на мгновение притихла, а потом, видимо, на неё снизошло полное осознание, и Лиза заревела пуще прежнего. Тогда Александр молча отвёл её наверх, усадил прямо в костюме в полную ванную, принёс сухую одежду, помог ей стереть макияж и переодеться. Лиза не протестовала, ничего не говорила, но и плакать не прекращала. Парню показалось, что она побледнела, хотя сейчас это было не очень заметно: лицо красное, припухшее. Потом он отвёл её в кровать, прижал к себе и стал терпеливо ждать, пока девушка выдохнется. Произошло это не скоро, у Александра даже рука устала её гладить. Но Лизе, кажется, стало легче, хотя она продолжала тихо всхлипывать, пряча лицо у него на груди. — Почему ты так сделала? — спросил он, избегая страшного слова. Эндельс попыталась что-то сказать, но слова сбивались. — Спокойнее, дыши глубже… вот так… кто тебя обидел? Снова Желязных? Совет? Лиза проскулила что-то, из чего он вынес, что обидели все и сразу. — Ну все, милая, ты дома, здесь только я и Понтифик. Эй, Гром, ты чего разлегся, а ну иди сюда, утешай хозяйку! — шутливо приказал Александр коту. — Ты подала заявление? Девушка вся сжалась, но наконец собралась с силами и выдала историю целиком. В конце её снова пробило на слезы. Эндельс не стал напоминать, что просил, буквально умолял совсем недавно не доходить до ручки, не ждать, пока сил не останется. И чего же? Конечно, Лиза услышала его и сделала все по-своему, не смогла вовремя отступить. Но сейчас эта информация ничем не поможет, а значит, её смело можно забыть. — Я сейчас вернусь, — чмокнул он её в лоб и осторожно выскользнул из-под одеяла, спустился на кухню. Признаться, его аптечка больше походила на аптечку какой-нибудь больницы или психиатрической лечебницы: куча всяких успокоительных, бинтов, антибиотиков и даже набор операционных инструментов. Сейчас он вытащил ромашковый чай и валерьянку. Просто и эффективно. А если не подействует, то, в качестве тяжёлой артиллерии, он захватил из соседнего ящика бутылку коньяка, оставшегося с прошлого дня рождения. Заварив ей и, на всякий случай, себе чай, парень вернулся наверх. Лиза лежала, свернувшись клубочком. — Присядь, миледи, выпей. Обещаю, как только встанет солнце, они пожалеют обо всех словах. А ты пожалей сейчас нервные клеточки, хорошо? Сядь, сядь, вот так… осторожно, горячий. Ой, ну да, тебе не важно. Хочешь чего-нибудь сладкого для поднятия настроения? А мороженого? В холодильнике есть крем-брюле. Ну-ну, и откуда в тебе столько воды? Солёной к тому же. Скажи, ты морская принцесса?.. Александр пошёл ва-банк, что называется. Тарахтеть он мог очень долго. Лиза продолжала всхлипывать, и он принёс ей носовые платочки. -…Бедненькая моя, устала за сегодня? А я вот только вчера билет купил к тебе в Москву, — парень мгновенно осознал опасность этой фразы и быстренько переключился. — А ещё позавчера у нас игра была. Проиграли позорно, правда, но с кем не бывает, верно? Всегда можно встать и идти дальше. Чего ещё ты хочешь? — Чтобы все вернулось как бы-ыло. Александр вздохнул и подлил им обоим коньяка. — Не хочу я пить! — воскликнула Лиза и буквально отбросила от себя чашку. Поймать Эндельс, даже со своей драконбольской реакцией, горячий фарфор не успел бы. Но зато девушка инстинктивно осушила кипяток… точнее, попыталась осушить. Мутная пелена перед глазами помешала сконцентрироваться, и половина чая благополучно осела на коленях парня, да к тому же огонь, пущенный Лизой мимо, приземлился в том же направлении. Парень подскочил, как ужаленный. Лиза спряталась под одеялом, сжалась, оставив снаружи только снова полные слез глаза. — Прости. Александр, перестав шипеть, спокойно ответил: «Не переживай, все в порядке,» — и, оглядев прожженные, мокрые шорты, пошёл переодеваться. — Я не хотела, — повторила она. — Я знаю, миледи, не плачь. Они все равно были старые, домашние и тебе к тому же не нравились. Эндельс сразу натянул на себя пижаму, отодвинул опасные чашки подальше и лёг рядышком. — Закрывай глазки, отдыхай. Обещаю, завтра ты проснёшься и всё-всё будет хорошо. Лиза подперла его бочком и согласилась на мгновение в это поверить.***
На утро ничего не было хорошо. Хотя бы потому, что ночь от утра для Александра отличалась только светом на улице. Он сидел на кухне, помешивал в чашке убойную дозу кофеина, наблюдал, как за окном Гром катается по мокрой от росы траве, и печатал пост. Спал сегодня Эндельс часа четыре от силы, а Лиза и того меньше. Всю ночь девушка ворочалась: сон к ней не шёл. Она то забивалась к нему под руку, то наоборот откатывалась на край кровати. Несколько раз Александр вставал заваривать ей чай и давать валерьянку, чтобы хоть как-то остановить метания. Хуже того, от нервов и переживаний Лизе стало плохо: заболел живот, поднялась температура намного выше приемлемой, лицо то краснело, то бледнело. От моральной и физической боли её снова пробивало на слезы. Успокоить её парень сумел только под утро, но стоило ему прилечь, как прозвенел будильник. И вот сейчас он собирался на работу в самом паршивейшем настроении из всех возможных. Хотя сегодня и было воскресенье, один из его клиентов хотел срочно посоветоваться, и отказаться парень никак не мог. Перечитав то, что написал, Эндельс нажал кнопку «опубликовать» и залпом допил кофе. Перед выходом он тихо поднялся наверх, осторожно заглянул в комнату. Лиза лежала неподвижно, повернувшись лицом к окну. Её тусклые рыжие локоны беспорядочно разметались по постели. Александр, мягко ступая, подошёл удостовериться, что она дышит. Даже во сне выражение лица у девушки было таким несчастным, как у Кисы Воробьяниного на Кавказе. Он отвлёкся, чтобы положить записку на тумбочку, а когда снова повернулся, на него смотрели два тёмных глаза. — Я вернусь к обеду, — шепнул он, присаживаясь на край кровати. — Когда выспишься — поешь, хорошо? Днем принесу суп и что-нибудь вкусненькое. Ладно, миледи? Лиза моргнула, что за согласие, конечно, считать было нельзя, но за подтверждение, что она до сих пор мысленно находится с ним в спальне, можно. Эндельс несколько раз поцеловал её в щёку и вышел на улицу выгонять машину. Однако уехать у него получилось не сразу. За воротами ждал сюрприз. — Привет, — поздоровался с Александром некий обладатель рыжей шевелюры. Пошевелив мозгами, парень вспомнил его имя — Николас. — Здравствуйте, — вздохнул Эндельс, оглядывая солдат, которые столпились вокруг. Отпихнув Николаса, вперёд вышел взволнованный Андерсон с красными от недосыпа глазами. — Чего стоишь, пропустишь? Александр с сожалением покачал головой. Его ответ удивил Ганса. — Почему? Я… мы хотим поговорить с ней! — А она с вами? Очень сомневаюсь. — Да чего ты? Она практически уволилась, мы должны её переубедить… — Ганс. -…она погорячилась просто на вечере… — Ганс. -…конечно, против Желязных мы ничего не сделаем, но вот с Советом можно кое-что придумать, тем более что… — Ганс! Секретарь смолк, не веря, что Александр повысил на него голос. Эндельсу и самому в это не верилось, но усталость и злость давали о себе знать. — Это было пускай и импульсивное, но окончательное решение. Она не вернётся ни сейчас, ни потом. И ничьи, даже твои слова, этого не изменят. Кадык парня дрогнул. — Но попрощаться-то с ней хотя бы можно? — вставил из-за его спины Фэй. Адвокату стало жалко парней, он похлопал Андерсона по плечу. — Прости, но внутрь я вас не пропущу. — Она попросила? — Если бы она была в состоянии говорить, то, думаю, это и сделала бы. Пойми, Ганс, против вас она ничего не имеет, но сейчас ей совсем не до посторонних людей и разговоров. Ей больно, Ганс, и обидно. Она всех вас безмерно любит, но сейчас вы ничем не поможете, а только будете сыпать соль на рану. Поэтому прости, пожалуйста, но нет. Александр поджал губы, ещё раз оглядел парней и направился к машине, как в спину его, словно автоматная пуля, ударила горькая, полная обиды и отчаяния фраза Андерсона: — Ты сказал, что ничьи слова не изменят. А твои? Ты бы смог её переубедить? Сам того не зная, секретарь нащупал открытую, размером с Марианскую впадину, рану Эндельса. Он не мог определиться, как относиться к Лизиному увольнению. Потому что с одной стороны, с ней поступили просто нечеловечески, она обожала свою работу и «дышала» ею, но с другой… в глубине души ему хотелось видеть её рядом, дома, в безопасности. Можно не домохозяйкой, но хотя бы гражданским следователем. Главное, рядом, а не где-то там, в Москве. Александр понимал, насколько это желание эгоистично, и всеми силами давил его в себе, но сейчас Ганс практически воткнул в него кинжал. Да, он бы смог переубедить Лизу. Да, его слова она бы послушала, не Андерсона, не Ханли, не отца — его. Но он не хотел этого делать. Он хотел Лизе счастья, их семейной жизни счастья, а там этого не будет, вне зависимости от его желания, там её и дальше будут травить ядом как таракана, пока она не издохнет на ближайшей белом кухонном кафеле. Наверное, поэтому единственным человеком, кому она безоглядно доверяла, был именно Александр. Он всегда знал, когда надо выбрать вариант «хорошо», а когда «правильно». Человек, увы, не всегда сам знает, чего хочет, не говоря уже о том, что для него будет лучше. Лизу душила работа, как абьюзивные отношения. С одной стороны ей давали видимую свободу, развязали крылья, а с другой, при первой же неудаче били по этим крыльям колючей проволокой. Поэтому он как любящий муж, как друг, не мог позволить ей вернуться. — Да. Но я не буду этого делать. Парню не понадобилось оборачивается, чтобы понять, как на него смотрит Андерсон. Эндельс открыл дверцу машины, бросил сумку… и понял, что если сейчас он просто уедет, то разрушит какое-то маленькое равновесие в мире, чью-то маленькую веру. — Ты торопишься? — спросил он. Парень, дрожащий от гнева и обиды, отрицательно дёрнул головой. — Прокатишься со мной? Секретарь молча сел в машину, велев вернуться остальным парням в часть. Александр выехал на дорогу и почти сразу же встрял на светофоре. Недалеко от дома у них шла «зелёная полоса», которая в пробку, конечно же, становилась сплошной-красной-чтоб-тебя-полосой. — Знаешь, во сколько она вчера приехала? — спросил он. — Нет. Когда я зашёл в её комнату, там было пусто. — В восемь. Сейчас почти девять утра. Знаешь, сколько из этих тринадцати часов Лиза НЕ проплакала? Четыре. Два под утро, потому что заснула, и ещё два, когда у нее посреди ночи поднялась температура и голову мутило. И рыдала она, потому что не могла определиться: вернуться ей ради вас или пожить ради себя. Понимаешь? — Но мы с ней за одно! — Да, но вы не одно целое. Она не железная, как вы представляете. Она тоже обычный человек. Очень сильный, бесспорно, но не железный. Лиза уже умирала, у неё погибали друзья, всю её работу обесценили. Неужели ты хочешь, чтоб она туда вернулась. Не к тебе или парням, а туда, на свое рабочее место. Правда хочешь? Андерсон с всей силы треснул по передней панели машины. Бардачок с жалобным стоном в отместку ударил его по коленям. — Я хочу, чтобы все было как раньше. — Но так не будет, Ганс, — ласково напомнил Александр. — Лизе уже не восемнадцать, чтобы выгрызать зубами победу. Ей хочется видеть свой немалый труд, получать от него отдачу. И желательно, чтобы это были не ножи и удары, а благодарности. Пойми, она забралась уже так высоко, что упала оттуда очень-очень больно. И ты не можешь её, окровавленную, потерянную, с переломанными костями тащить заново по лестнице. Через время — возможно. Но, как ты знаешь, Лиза не тот человек, что возвращается. Для неё с ОМОНом, если не с органами, покончено навечно. Андерсон молча теребил замок бардачка вплоть до кафе, в котором у Эндельса была встреча. — Она не захочет видеть меня потом? — спросил он наконец. — Это, к сожалению, не знаю даже я. Ты для неё важен, как и Ханли. Но насколько сильно произойдёт её отрешение, я не могу предугадать. — Прости. — Ничего страшного. В тебе говорило отчаяние. Они вышли из машины. Эндельс устало потёр глаза, чувствуя, что они вот-вот слипнутся. — Я хочу ей счастья, пускай даже вдали от меня, — вынес, наконец, Ганс, поднимая голову. — И я тебе обещаю, что сделаю все возможное для этого, — ободряюще улыбнулся Александр, похлопал секретаря по спине и забежал в кафе. Клиента ещё не было, Эндельс заказал проверенный вкуснейший ванильно-карамельный большой капучино и, подперев голову рукой, всего на мгновение закрыл глаза. А тем временем на его странице лайкнули новую запись: «Это (уверен, для многих) чудесное воскресенье мне бы хотелось начать с сожалений. С сожалений, что мы живём в такой стране. Что нашу гордую великую нацию, нас как народ представляют такие двуличные лицемерные люди, которые на публику с официозом рассыпаются в пониманиях и благодарностях, а за глаза доводят людей, что называется, «до ручки». Причём своих же людей, тех, кто прикрывает спины, кто сидит рядом на совещаниях! О каких великих победах можно говорить, если шеи готовы перегрызть даже своим? Как адвоката это бесспорно подталкивает меня работать усерднее, но как человеку и гражданину мне стыдно, что этих людей я выбирал, что эти люди вершат будущее моей страны. На её месте мог быть каждый. Но если даже генерала армии втоптали в грязь, то что говорить о простых смертных? Какой справедливости все мы можем просить, если ложь и коварство глубоко засели внутри системы? Они обвинили её в смерти коллег, друзей и простых людей, в смерти генералов и солдат. Никто не вспомнил о том, кто вытаскивал людей из взрывающегося СОБРа, кто ликвидировал засаду на ВДНХ, кто закрывал грудью гостей на «Слёте искр». Они нашли отдушину для всех своих просчетов и неудач в лице единственного человека, который слышал глас народа и собственной совести. В лице невиновной девушки, которую язык не поднимается назвать хрупкой, но которую все равно задавили большинством. Остаётся только надеяться, что это будет первая и последняя подобная ситуация в истории.» К посту прикреплялось два скриншота из новостей. Первый — с уже знакомой фразой «Дело Омоновской звёздочки закрыто» и второй, совсем свежий, из утренних новостей — «Скандальное увольнение Омоновской звёздочки». Лиза снова стала центром внимания. Только говорить ей об этом Александр не собирался.***
Солдаты стали не единственными гостями в то утро. Через полчаса после ухода Александра перед домом Эндельсов затормозил чёрный бронированный джип, который, сам вращая руль, припарковался и распахнул заднюю дверь. На тротуар опустилась нога с лакированным ботинком и трость с металлическим наконечником. Доктор Локк окинул забор и крышу дома быстрым взглядом и кивнул роботам. Те, оперативно работая шестернями, окружили его. Один подскочил к калитке и, поднеся какой-то кусочек магнита к ручке, легко её открыл. Роботы тщательно проконтролировали, чтобы ни одна садовая ветка или листик не посмели прикоснуться к драгоценному хозяину, пока тот ковылял к дому. Стоило переступить порог, как на Локка обрушилась эмоциональная волна. Никакая стена, дверь или замок не способны были удержать такой напор. Воздух был настолько пропитан в закрытом пространстве, что оставил доктору яркий след, словно улику детективу. Жгучее горе тянулось от самой двери до второго этажа. Шер видел его, точно ниточку, которую пытались вдеть в иголку, но уронили: оно петляло, где-то завязывалось в узел, где-то пушилось и рассеивалось, но не прерывалось. А наверху, словно открытая рана, словно жерло вулкана, дышал и пульсировал эпицентр, посылая все новые волны. Локк поглубже вдохнул, жестом велел роботам разойтись и ещё раз осмотрел коридор. В прихожей от двери и на несколько шагов вперёд в воздухе к горю примешивались жгучая тоска и нетерпение, после они резко сменялись на физическую боль и злость, граничащую с яростью. Доктор понял, что именно на этом месте произошёл эмоциональный взрыв, переход в другую стадию. Лиза, по его наблюдениям, шла странно: полностью минуя первую фазу, она начала с третьей — отчаяние, на мгновение вернулась ко второй — гневу, и снова утопла в третьей. Даже не будь она ему близка, он бы взялся за её случай без уговоров. Поднявшись по лестнице, на которой помимо отрицательных эмоций мерно сияла забота и любовь, Локк оказался на втором этаже, но по его внутренним ощущениям — рядом с засасывающей чёрной дырой. Ослабив галстук, доктор посильнее сцепил магию, не давая ей самовольничать, и шагнул в комнату. Пришлось прикрыть на несколько секунд глаза, чтобы совладать с буйством красок и эмоций, царивших в спальне. Убраться отсюда, отделиться от Лизы стеклянной стенкой на этот раз он не мог, ведь пришёл сюда выполнять свои прямые обязанности — лечить. Девушка лежала в той же позе, что оставил её Александр. Чёрные тусклые глаза то прикрывались, то резко распахивались. Локк мог угадать каждую её мысль, так как на них реагировали чувства. Сейчас они то взвинчивались, закручивались, запутывались, словно наушники, то смешивались в мутную массу, неподъемным камнем обрушивались в состояние на грани беспамятства от голода и страданий. Доктор приковылял к Лизе и присел рядом, положил ей несколько пальцев на сонную артерию. Кровь пульсировала в венах, но слишком медленно для здорового человека. Ещё несколько часов и Эндельс провалиться в обморок. Девушка, хоть и открыла глаза, но не узнала его. Сознание, окутанное мутным облаком беспокойства, не смогло его распознать. Сработали лишь детские, первичные инстинкты. Лиза не узнала его запах, его руки, и поэтому стала защищаться, глаза заблестели от слез, а руки подтянули одеяло до самых глаз, стараясь спрятать её от неизвестного объекта. Она попыталась перевернуться на другой бок, спиной к нему. — Нет-нет-нет, лежи ровно, дыши, — схватил он её за предплечья, припечатывая к кровати, и отдал команду робо-свите. Эндельс задергалась, пытаясь высвободиться. Её чувства на мгновение окрасились в единый цвет — чистую панику. Один из роботов принёс что-то из ящика Локка, растворил это в чашке с водой и безжалостно влил в горло сопротивляющейся Лизе. Силы её были настолько истощены, что даже огонь не призывался. Напиток оказался сладковатым. Он приятно смазал горло и мягко осел в желудке, что отозвалось китовым урчанием. У Эндельс почти сразу же заболела голова, зазвенело в ушах и она обмякла, прикрыв глаза. Доктор опустил её, велел принести из ванной таз и несколько препаратов из волшебного сундучка. Девушке понадобилось чуть больше времени, чем обычно требовалось лекарству для действия. Ее чувства потихоньку распутывались, мысли отсыхали, оставляя лишь самые крепкие убеждения. Лишь минут через пятнадцать она смогла открыть глаза и, на свое удивление, чётко и ясно увидела Локка. Тот ей кивнул. — Уходите, — прошептала она и перевернулась на бок, спиной к нему. Доктор не мешал. — Пока я не закончу обследование, никуда не уйду. — Вас никто не… — она сглотнула и замолкла. — Лучше перевернись обратно, будет тошнить хотя бы не на кровать, — посоветовал Шер и щелчком подозвал робо-свиту. Лиза заподозрила неладное, лишь когда ткань штанины треснула, мокрая ватка прошлась по её ноге, а после шприц быстро воткнулся в бедро. — Ай… — слабо воскликнула она, но доктор уже закончил укол. — Это глюкагон, поможет поднять сахар в твоём организме и дожить до вечера. Вот ещё таблетка, что поможет тебе не сойти с ума. Неплохая прерогатива, согласись? Девушка накрылась одеялом с головой и из чистого упрямства не стала выворачивать перед ним пустой желудок. Локк увидел, как её эмоции, только осевшие, стали подрагивать, словно она пыталась вспомнить, что произошло. «Вот шустрая», — подумал доктор. В дверь поскребся робот и внёс в комнату горячий бульон. — Приподнимись, и я волью в тебя немного жизненно важных элементов. Лиза не ответила, и Локк раздражённо откинул одеяло с её головы. Он, конечно, доктор, но больше психотерапевт, который слушает, а не уговаривает. — Лизавета. Пожалуйста, поговори со мной. Я здесь, чтобы помочь, и я могу это сделать. Отпусти чувство вины и поймёшь, что скинула гору с плеч. Ты же знаешь в глубине души ответы на все вопросы. Спина Эндельс затряслась, и она вжалась лицом в подушку. Неожиданно дверь в комнату распахнулась. Локк почувствовал, как в помещение ворвалось сплошное беспокойство, забота, усталость и необъятное чувство любви. — Вы кто такой и что здесь делаете? — возмутил Александр с порога, оглядывая роботов, что сомкнули вокруг него круг. Лиза, услышав голос, вскинула глаза и протянула руку в его сторону в жесте утопающего. Парень хотел было броситься к ней, как доктор преградил ему путь тростью. — Выйдем, молодой человек, — потребовал он тоном, не терпящим отказов, и проковылял в коридор, таща за локоть ошалевшего Эндельса, как нагадившего котёнка. Как только за ними закрылась двери, Локк отдёрнул руку, словно ошпаренный. Ух уж этот молодняк, сплошные эмоции! Доктор представился и коротко рассказал о себе. — Думаете, вы ей сейчас поможете? — скептически спросил Эндельс. — Уж больше, чем вы! — выплюнул он так презрительно, что Александр озадачился. — А что я сделал не так? Локк дёрнул щекой. — Что не так? Да вы её приручили к себе, как животное в зоопарке! Тоже мне, забота. Именно из-за вас она упала в такое эмоциональное дно. Она абсолютно уверена, что без вас, — он хотел ткнуть в парня пальцем, но передумал, — выбраться, успокоиться не может. В её сознании только вы, ваша ласка, голос, да даже запах способны утешить. — Но… но ей плохо! Она не может себе помочь. — А это не так! Абсолютно! Нормальный человек способен это сделать самостоятельно. Она же — нет, — Шер выдохнул, понимая, что его гнев совсем не подходит для образа доктора. — Поймите, вам же хуже от этого. Сделаете что-то не так — и тот же ваш запах станет для неё ароматом горя и боли. Вы губите Лизавету. Попытайтесь перестать. Не обнимайте, не целуйте её, старайтесь объясняться словами и лёгкими касаниями. Со временем ей станет легче. И вам — не будет бессонных ночей. Александр вздохнул, поджав губы. Видно было, что он со многим не согласен, все его нутро, видя расстроенную Лизу, рвалось прижать её к себе и утешить. Но если так будет лучше, он согласен попробовать. — Ладно. Что-нибудь ещё? — В течение дня надо её накормить. Добровольно или силой, но надо. Доктор вдохнул поглубже. Близость Эндельса перебивала эмоции эпицентра за дверью, но все же потихоньку в щель начинало просачиваться недовольство и лёгкая паника. Горе, недавно осевшее, поднялось со дна уже примерно на середину человеческой голени. Лиза снова начинала тонуть. — Давайте сейчас попробуем, хорошо? Дадите ей эти таблетки для сна, чтобы силы набрались. Александр кивнул и зашёл в комнату. Лиза находилась в том же положении, только рука, что тянулась, сейчас лежала поперёк кровати, едва пошевеливая пальцами. — Как ты, миледи? Я, видишь, раньше освободился. Клиент нашёл меня спящим и, сжалившись, не стал упрямиться, сразу согласился на стратегию, — улыбнулся парень, присаживаясь рядом с кроватью, кладя руки на краешек. Девушка, словно не слушая его, продолжала протягивать ладонь. Эндельс вздохнул, посмотрел на ее тонкое запястье, но не прикоснулся. Попытался найти ещё новостей, но о солдатах рассказывать не стал. — Хочешь, я найду какое-нибудь кино? Или аудиокнижку включу? А можем просто поспа… — Александр осекся, поймав её взгляд. Он, конечно, не читал эмоций и мыслей, но имел с ней тончайшую связь. И сейчас она подсказывала, что ещё немного, пару слов, пару секунд и он больше Лизе не муж. Она вся замерла, словно ожидая рокового удара в сердце. Эндельс тревожно оглянулся на Локка. Тот с сожалением кивнул. Он видел, как все эмоции девушки затихли, словно у неё пропали все мысли, словно мозг пытался осознать ужасающую его реальность. Внутри неё замерло перед бурей. Шер понял, что они коснулись чего-то фундаментального в девушке, того самого «пола», на который она грохнулась, что, если треснет, не зарастёт никогда. Они в шаге от того, чтобы сломать ее полностью, как куклу. — Ну-ну, тише, — ласково прошептал Эндельс, сел рядом и нежно погладил Лизу по волосам, когда она прижалась к его ноге, как утопающий к спасательному кругу. «Факир был пьян, и фокус не удался» — признал доктор и спустился вниз. Александр успокоил девушку и через некоторое время тоже спустился. — Что за таблетки? Мгновенно подействовали, можно мне такую же? — Вы уснете и так, уверяю, — отказал Локк и покрутил в руке трость. — Расскажите мне все, что произошло ночью, не упуская ни одного вашего или её действия. Эндельс не стал противиться. За время его рассказа робо-свита доктора успела сварить им кофе, и сейчас Александр с удовольствием глотал порцию. — Увезите её. — Что? Куда? — Куда-нибудь, не важно. Главное, из дома. — Почему? С ней же случилось все в Москве. Шер оглянулся, шаря глазами по полкам. — Гадального шара у вас нет, так понимаю? А хотя бы снежного сувенира? Эндельс задумался, сходил в зал и вернулся с шариком, наполненным водой с блёстками с маленькой фигуркой драконболиста внутри. Доктор что-то шепнул ему и сувенир окрасился в персиково-розовый цвет. — Видите? Здесь на кухне из-за того, что нам с вами нравится кофе, царит удовольствие. Локк сделал буквально несколько шагов до зала, и шар мгновенно окрасился в разнооттеночный чёрный, словно внутри кто-то случайно разлил краситель. Драконболист скрылся в недрах Тартара. — Видите? Александр кивнул. Чёрный явно не был сигналом счастья. — Поднимитесь наверх и шар треснет от напряжения. Не думаю, что вы знаете истинное значение энергетик, аур и тому подобного, но могу вас заверить — здесь Лизавета будет поправляться дольше. Да, стены действительно со временем высосут мрак и оставят только положительные эмоции, но это может затянуться. А медлить нам нельзя. — Почему? — Помните ночную температуру? Это не простуда. Она теряет контроль над магической силой. На Эндельса словно снежная лавина обрушилось осознание. Лиза — профессиональный маг высокой категории, если она отпустит поводок своей силы, то может сжечь и саму себя, и его, и весь Нижний Новгород. Ей ни при каких обстоятельствам терять контроль. — Надолго? — Как можно дольше. Пока не почувствуете, что ей лучше. Вы ведь поймёте, когда это случится, — доктор кивнул на его руку. Александр осмотрел браслет, который почему-то в последние сутки не передавал её чувства. Хотя, может и передавал, но он принимал их за свои? Локк оставил шар на столе, подозвал роботов и распрощался. — Все, что я мог сделать, я сделал. — А откуда вы, кстати, вообще обо всем узнали? По новостям не говорили о её состоянии. — Был там, — признался доктор. — Очень советую воспользоваться моим советом как можно быстрее. Скоро такая волна пойдёт — министерство пошатнется, ей бы быть отсюда подальше. Александр захлопнул за ним дверь, поднялся наверх и завалился рядом с Лизой.***
В понедельник Эндельс пришёл в офис на полчаса раньше. Ему предстояло отпроситься в отпуск. Получиться должно было довольно легко — куча неотгулянных дней висела на нем. Последний раз адвокат отдыхал полноценный месяц года три назад, когда Лиза ещё не была в ОМОНе. — Санушка, здравствуй, — поздоровался он с девушкой в приёмной. Жёлтая блондинка с растрепанной косой, голубыми глазами, размером с блюдце, стройными, как две берёзки, ножками и бровями-домиками. Коллеги иногда подшучивали над Александром, интересуясь, не сестра ли она ему. — Доброе утро. Рано ты сегодня! — Да, я ненадолго, заявление отдать на подпись, — объяснил он, пока расписывался в журнале. — Увольняешься?! — воскликнула девушка и прижала ладошку ко рту. — Нет, в отпуск еду. Секретарша выдохнула, заметно расслабившись, а потом кокетливо накрутила кончик косы на палец. — О-о… а на сколько? У меня на следующей неделе день рождения, хотела тебя пригласить… — Прости, пожалуйста, но меня не будет. Недели на две-три. — Жалко, — призналась Санушка, которую вообще-то звали Сантой, но имя свое она не любила. — А чего это ты так? У тебе ж вроде Антипович и Маевжская в производстве. — Жену надо отвести отдохнуть. — А-а-а… — девушка нахмурилась, опечаленная таким фактором. — Тогда удачи вам. — И тебе, — беззаботно отозвался Александр и потопал к директорскому кабинету. Шеф у него был самой настоящей директорской породы: не женат, живёт, ест и спит на работе, во сне шепчет статьи из Конституции, а пишет сразу печатными буквами. В общем, здесь надо было точно попадать в настроение работодателя для успешного достижения цели, никакие другие пути и аргументы с настолько увлеченным человеком не действовали. Поэтому Эндельс присобрался, нацепил самую обезоруживающую улыбку и дёрнул ручку двери.***
— О, Сашка-милашка, ты че так рано? Если к принтеру, то я компуктер ещё не подключала, подожжи, — цокнула язычком Инна Николаевна, главный бухгалтер офиса, дергая пальчиком над кружкой, в которой самовольно мешала чай ложка. — Здравствуйте, я за печатью. — Фьюф, где не хило, так не хило, как ты выпросил четырнадцать дней? — С трудом. Но мне очень надо. — Что, устал, птенчик, перышки погреть надо? То-то вон и видно синяки под глазами. — Не без этого, Инна Николаевна. Так подтвердите? — А куды ж я денусь, — ответила женщина и от души шлепнула штампами. — А дела как будешь вести? — Судов не должно быть, даты следующих заседаний решаются, но если что онлайн подключусь или приеду… Он не стал говорить, что если пойдёт что-то не так, то дело передадут другому адвокату без какой-либо компенсации за уже оказанные услуги и лишат месячной премии. — Ох рабочая же ты пташка, Сашка-милашка. — Да куда мне до вас, — улыбнулся Александр, забирая бумажки. — До свидания. — Бог с тобой. Эндельс вышел из офиса, быстро проскочив мимо Санты, и юркнул в машину. Предстояло решить, куда ехать. Спрашивать у Лизы, куда бы ей хотелось, бесполезно, сейчас ей явно хочется только на тот свет. Александр, подумав, решил не мудрить и поехать куда-нибудь на юг погреться, но потом вспомнил, что едва ли за две недели они не сойдут там с ума. Приняв поражение, парень вызвал через громкую связь человека, который знаете все о всем, но больше всего, конечно, то, что от него скрывали: — Алло. — Привет, Джу! — поздоровался он с тетей. — У меня к тебе жизненно важный вопрос!