Мир цепей и богов

      Николас подлетел к Пайпер и быстрее, чем успел бы понять, о чём ворчит Рейна, приложил ладонь к её лбу. Ни жара, ни бешено бьющейся в теле магии, что крошила бы кости или кипятила кровь. Сила вспыхивала под кожей и тут же гасла, но Николас не видел в этом чего-то до ужаса ненормального — магия отвечала на эмоции, причём любые, и могла проявляться самым необычным образом. Но это… Этого Николас совершенно не понимал.       Эйс в панике оглядывал лицо Пайпер, поворачивал её голову, словно искал невидимые раны, а она продолжала тяжело дышать и царапать себе грудь. По щекам покатились слёзы.       — О боже, — выдохнула Марселин, и этим будто нажала на спусковой крючок: Пайпер скинула руки Эйса с себя, отвернулась, прижала колени к груди и что-то лихорадочно забормотала, тряся головой. Николас потянулся было к ней, но Марселин шепнула: — Не трогай.       — Магия в порядке, — напряжённо заметил Фортинбрас, медленно приблизившись, словно Пайпер была зверем, которого загнали в угол и он был готов броситься на любого, кто сделает ещё хоть шаг. — В чём тогда дело? Почему она…       — Потому что ей страшно, придурок! — шикнула Марселин, и Николас бы поразился тому, каким злым взглядом она полоснула по сальватору, с которым обычно старалась держаться уверенно и даже холодно, если бы она не добавила чуть тише: — У неё паническая атака, слышал о таком?       — Что?       — Не хочу, — разобрал Николас шёпот Пайпер: тревожный, едва слышимый, затесавшийся между судорожными вздохами, которые, казались, рвали ей грудную клетку, пока магия продолжала вспыхивать и гаснуть в венах. — Зачем она… Почему… Почему они просто не могут оставить нас в покое…       Она бормотала и бормотала, и как бы Эйс ни пытался ухватить её за руки, придвинуться или обнять, Пайпер вырывалась, сильнее прижималась к кухонным шкафам и упиралась лбом в белое дерево, напрочь игнорируя брата.       — Не трогайте её, — повторила Марселин, ухватив Николаса за плечи и оттащив в сторону. — Эйс, не торопись, иначе напугаешь её. Попробуй взять её за руку. Аккуратно.       Эйс сглотнул, придвинулся на сантиметр ближе и медленно протянул руку к ладони Пайпер, крепко сжимавшей колено. Николас затаил дыхание и переглянулся с Фортинбрасом: таким же напряжённым, застывшим на месте, внимательно следившим за действиями Эйса.       Пайпер не ответила, всё бормотала, тише и тише, так, что Николас не мог разобрать слов даже в давящей тишине. Никто не двигался, никто ничего не говорил. Пайпер, казалось, и вовсе никого не замечала, только вздрогнула, когда Эйс невесомо коснулся её ладони кончиками пальцев.       Николас думал, что вот-вот сам запаникует.       Было нечто совершенно неправильное в том, что творилось с Пайпер — с сальватором, обладавшей Силой, голыми руками рвавшей демонов и делившейся своей магии с тысячами людей, которые выжили только благодаря ней. С сальватором, избранницей богов и вроде как любимицей Лерайе, — «вроде как», потому что уровень доверия между ними, как говорила Рейна, «ниже плинтуса». Разве может что-то такое обыденное, земное, как страх, овладеть ею? Может победить её?       Это же Пайпер. Страх сам должен был бояться её, а она — сиять золотом и Силой.       «Она всё ещё человек, — со вздохом заметила Рейна, будто её утомило, как Пайпер продолжала бормотать, упираясь лбом в дверцу шкафа, и совсем не обрадовал момент, когда Эйс смог взять её за руку. — Люди такие хрупкие».       Николас был с ней не согласен. Пайпер — человек, и она была столь же сильна, как чистокровный великан. Энцелад — человек, и он всё ещё мог стоять на ногах и держать оружие, пусть даже с лечения магией и отварами Марселин прошло всего-ничего. Рафаэль — человек, пусть и проклятый, но не будь у него внутренней силы, он бы не смог подчинить себе хаос и управлять столькими тенями.       Они все — люди, и они вовсе не были хрупкими. Даже Николас, считавший, что он делает недостаточно и должен стараться ещё лучше, выпрыгнуть из собственного тела, лишь бы доказать, что достоин быть Четвёртым.       «Ты у меня самый сильный, — промурлыкала Рейна, распалив в его груди тепло, — и никто не посмеет усомниться в этом, иначе познает мою ярость».       Вот бы всё было так просто: вывести Рейну из себя и отправить истреблять демонов… Она, конечно, могла бы, но слишком ценила Николаса, а в одиночку он бы не выдержал против всех тварей разом.       Может, и Пайпер в конце концов не выдержала. Николас понятия не имел, что с ней случилось после того, как Переход разделил их. Энцелад скупо отчитался Гилберту, но он явно что-то упустил — из-за усталости или же намеренно, чего Николас так и не понял. Он, на самом-то деле, много чего не понимал, и времени, чтобы исправить это, совсем не осталось.       Проходили минуты, и никто до сих пор не сказал ни слова, только Эйс тем же неразличимым шёпотом говорил что-то Пайпер. Николасу вдруг захотелось, чтобы все ушли: чтобы никто не видел, как Пайпер пытается уцепиться пальцами за край стола, приподняться, чтобы выглянуть в окно, по которому барабанил дождь, ставший сильнее. Так же, как неправильным ему казалось, что её страх победил, он считал неправильным, что это видели другие люди.       Сигридцы всегда говорили, что сальваторы — сильнейшие, и слабость им неведома. Значит, и видеть её они не должны были, чтобы верить, будто её и вовсе не существует.       Но никто ничего не говорил, даже не смотрел на Пайпер, и Николас совершенно не чувствовал их сомнений. Он прикрыл глаза на секунду, всё ещё ощущая, как Марселин крепко держит его за плечи, — ему даже стало стыдно, что он успел этому порадоваться, — а когда открыл, всё вокруг было оплетено светящимися фиолетовыми нитями Движения. Отголоски чужой магии, мыслей, чувств, слов наполняли собой воздух, прилипали к коже и закручивались в клубки, постепенно растворявшиеся. Ни тени осуждения или презрения, ни намёка на сомнения. Лишь тревога Пайпер, которую Николас наконец стал ощущать — постепенно утихающая, побеждённая Силой.       Пайпер, ещё державшая Эйса за руку, наконец уложила ладонь на край стола и уставилась в окно. Николас не сумел удержать улыбку, и даже Рейна, казалось, немного успокоилась. Как бы часто он не ощущал себя третьим лишним, как бы ни думал, что далеко не так хорош как Пайпер и Фортинбрас, от того, что Пайпер стала ровнее дышать, Николасу самому стало легче. Он бы даже обрадовался, что страх, какой бы мыслью или чужим словом он бы ни был вызван, почти отпустил её, если бы мимо них с Марселин не прошёл Иснан.       — Достало, — бросил он презрительно.       Иснан, прятавшийся где-то в особняке, полном раненых, явно не желавших видеть демона, быстро царапнул Пайпер по щеке до крови.       — Не вздумай! — только и успел выпалить Эйс.       — Kostaro, — приказал Иснан, и Пайпер, в ужасе раскрывшая глаза, тут же бесчувственно привалилась к Эйсу.       Довольный собой, демон улыбнулся и собирался было уйти, как Фортинбрас резко схватил его за воротник и встряхнул.       — Ты в своём уме? — прошипел он.       — Я не сделал ничего, что навредило бы ей, — ответил Иснан, как ни в чём не бывало похлопав его по щеке. — Расслабься, мой хороший.       — Он приказал ей спать, — пояснил ошарашенный Ансель.       — Уж простите, но достало нытьё Ренольда о том, что тут что-то происходит. Пусть лучше Первая полежит пока в отрубе, раз не может себя контролировать. К моменту, как вы решите, что там с планом, как раз проснётся.       «Элементали великие, — мученически вздохнула Рейна, — я его убью…»       «Я сам его убью», — вдруг услышал Николас голос Ренольда.       Иснан нахмурился, как и Фортинбрас, отпустивший его.       — На чьей ты стороне, паршивец? — процедил демон. — Нет, даже не вздумай отмалчиваться! Я тебя на любом уровне сознания достану, крысёныш!       — Я бы и сам тебя убил, если бы ты не был нужен, — ледяным голосом произнёс Фортинбрас, сведя брови.       — Всегда знал, что ты любишь меня. Ну так что, я могу идти? Знаете, там есть один парень, и его кровь так вкусно пахнет…       — Иснан! — рявкнул Гилберт.       — Шучу-шучу! — ядовито улыбаясь, он рассмеялся и шагнул к дверям, сложив руки за спиной. — Вы свистните, когда решите, что к чему, не хочу я тратить время на ваши кислые рожи. Вот если бы кто-нибудь предложил мне немного крови…       Стефан, не сдержавшись, швырнул в него пустую склянку из-под отвара. Иснан поймал её, принюхался и швырнул обратно, скривившись, после чего исчез так же быстро, как и пришёл.       «Он меня бесит», — заявила Рейна, будто Николас не понял её и в тысячный раз до этого.       — Он меня бесит, — повторил Энцелад, будто точно знал, о чём сказала сакри. — Могу я уже отрубить ему голову?       — Ещё нет, — с усталым вздохом ответил Гилберт, потерев переносицу. — И точно не сможешь, если и дальше будешь отказываться от лечения. Чтобы через час уже отдыхал, это приказ.       — Как скажет мой король, — сквозь зубы повторил Энцелад, едва не закатив глаза.       — Как скажет мой король, — едко вторила Клаудия, улыбнувшись.       Энцелад дёрнулся, ударив ладонью по столу, и успел подняться, когда Стефан усадил его обратно. Марселин, заворчав о том, как её никто не ценит, нежно потрепала Николаса по плечу и подошла к Сандерсонам.       — И впрямь уснула, — заключила она, коснувшись затылка Пайпер искрящимися от магии ладонями. — Я думала, клятва не позволит Иснану получить её кровь.       — Чтобы навредить — не позволит, — напряжённо ответил Фортинбрас, аккуратно подойдя, словно всё ещё боялся, что может напугать Пайпер. — Но чтобы помочь — вполне. Мы одной магии.       — Не думал, что он снизойдёт до этого, — проворчал Рафаэль, вокруг которого уже бесформенно растекались тени.       — Иснану выгоднее, что мы все были полны сил, и только, — будто нехотя признал Фортинбрас. — От этого зависит, сможем ли мы помочь ему, когда это потребуется, и не начнём ли требовать от него большего.       — От него и так нужно требовать большего, — резко возразил Энцелад.       — Скольких людей Иснан убил, когда Ситри атаковала? — уточнил Фортинбрас, оторвав от Пайпер мгновенно ожесточившийся взгляд. — Скольких подчинил своей воле, сколько разумов сломал?       — То, что он до сих пор не сорвался…       — И не сорвётся, — перебил Третий, и от стали, зазвеневшей в его голосе, даже Николасу стало неуютно. Ансель, переглянувшийся с напрягшимся Рафаэлем, попятился к двери. Стефан с деланой сосредоточенностью вернулся к отварам, тогда как Гилберт, казалось бы, и вовсе притворился, что его здесь нет. Только Энцелад продолжал сверлить Фортинбраса взглядом так же, как сальватор — его. — Клятва не позволит Иснану навредить ни землянину, ни сигридцу. Его могут ненавидеть, его могут желать убить, но отрицать, что сегодня Иснан защищал Второй мир так же, как и мы все, нельзя. Он всё ещё сальватор, и он нужен, чтобы уничтожить Ситри и её демонов. Достаточно того, что вас, господин Эрнандес, — резко перешёл он на «вы», и на этот раз в его интонации не было того почтения, которое он обычно проявлял, — клятва не коснулась. Я проявил невиданное великодушие по отношению к вам, за которое следовало бы ответить головой на плахе, так что проявите великодушие и вы — не смейте указывать мне, что я должен требовать от других сальваторов. Делайте то, что приказывает ваш король.       Николас кожей ощущал потрескивающую в воздухе неприязнь. Ни Энцелад, ни Фортинбрас не относились друг к другу с презрением — первый лишь выполнял приказы Гилберта, а второй как раз из-за него старался быть вежливым со всеми в особняке. Но в Энцеладе копилась ярость, которую он не мог выпустить, а Фортинбрасом управлял холодный расчёт. Все знали, что Иснан нужен коалиции. Все это понимали. Но не все признавали, Энцелад — особенно. Ему нужна была голова Второго у своих ног, а Фортинбрасу — живой Иснан, чтобы остановить Ситри. И он бы стерпел что угодно, Николас это знал, — он же столько времени на пару с Гилбертом и Стефаном удерживал Энцелада от убийства, — но не тот факт, что в сальваторах сомневаются.       Не конкретно во Втором или Третьем, нет. Во всех сальваторах. Николас чувствовал это магией, приносившей лёгкую неприязнь со стороны Фортинбраса и жгучую ярость — со стороны Энцелада.       — Э-э-э… — громко протянула Стелла спустя минуту напряжённого молчания, пока Фортинбрас и Энцелад сверлили друг друга взглядами. — Всё, брейк.       — Что это значит? — шёпотом уточнил Рафаэль.       — Не знаю, слышала, как Данталион так говорил, — ответила ему Стелла столь же тихо.       — Она права, — подхватил Гилберт, прочистив горло. — Брейк. Выдохните оба, пока не взялись за оружие.       — Я бы никогда не посмел ранить твоего рыцаря, брат.       — Да ты его взглядом скоро до ада протолкнёшь, успокойся. А ты, Энцелад, помни, о чём мы договаривались. Голова Иснана будет у тебя, обещаю. Но для начала мы покончим с демонами, верно?       Никто ему не ответил, и Гилберт с нажимом повторил:       — Верно?       — Как прикажет мой король, — процедил Энцелад и тут же, стоило только Клаудии, насмешливо вскинувшей брови, открыть рот, метнул на неё убийственный взгляд и добавил: — Не вздумай повторять за мной, ведьма.       — Господи, как хорошо, что я проснулся, — пробормотал Стефан достаточно громко, будто хотел, чтобы его услышали все без исключения. — Столько бы драмы пропустил…       — Никакой драмы в этом особняке! — строго заявил Гилберт, нахмурившись. — Займитесь каждый своим делом и не вздумайте отказываться от лечения. Если узнаю, что кто-то ослушался — запру в одной комнате с Иснаном и не выпущу, пока от его болтовни мозги не расплавятся.       «Ладно, не такой уж он и бесячий», — со вздохом признала Рейна, пока Фортинбрас поднимал Пайпер на руки, а Энцелад, раздражённо трущий переносицу, наконец позволил Марселин заняться раной у него на спине.

***

      Оказывайте, это всё же паршиво — знать, что ты не в состоянии следовать собственным клятвам.       Марселин сказала, что Энцелад обязан уснуть, потому что больше она не намерена тратить на него свои силы и уж тем более ходить по пятам, следя за его состоянием. И он сказал, что попытается, однако он ещё почти час просидел на кухне, игнорируя присутствие Шераи и Гилберта, и не сдвинулся с места даже после того, как они ушли.       Энцелад ясно осознавал: Клаудия была права. Он всё ещё был жив только благодаря помощи Первой, Третьего и Марселин. В нём не было ни капли магии, которая позволила бы продержаться дольше, только чистое упрямство и ненависть, заставлявшая раз за разом поднимать оружие. И, конечно, клятва — та самая, что связала Иснана и не коснулась Энцеледа.       Прав был и Третий, заявив, что проявил великодушие. Он диктовал условия клятвы для Второго, он же глотал его кровь, чтобы привязать сальватора к коалиции. Он, в конце концов, прислушался к Гилберту, который выбил для Энцелада особое отношение, потому что пообещал, что со всем разберётся.       Это, на самом-то деле, было правильно. Много лет назад Гилберт получил верность и оружие Эрнандесов, они — его защиту и уважение, и всё же от мысли, что Гилберту пришлось просить у Третьего сделать исключение, становилось тошно. Будто Энцелад — ребёнок, за которого должны заступаться.       Сука.       Ему было противно от самого себя.       На языке скопился не вкус горьких трав, из которых Марселин и Стефан готовили отвары, а разочарования и ненависти — не к Иснану, а к самому себе. Слабому, беспомощному человеку, не способному должным образом себя контролировать. Энцелад клялся, что стерпит присутствие Второго ради коалиции, напоминал, что после обязательно отрубит ему голову, но тщетно. Тело Энцелада, всегда крепкое, натренированное, способное выдержать любые нагрузки, разваливалось, и сознание, помутнённое болью, отварам и бесконечными криками умирающих землян и сигридцев, не желало проясняться.       В плане сальваторов ему вряд ли найдётся место. Единственное, на что был годен Энцелад, так это защищать смертных, да и то если он сможет держать оружие. Он был обязан отдыхать, но вместо этого в одиночестве сидел на кухне, пустым взглядом уставившись перед собой, и думал о том, как это было бы прекрасно — просто исчезнуть, будто его и не было.       Даже удивительно, что за эти двое суток ни один демон так и не сумел ранить его смертельно. Удивительно и разочаровывающие.       Спустя несколько минут абсолютно бессмысленных раздумий он нашёл одну из заначек Данталиона, которые тот делал по всему особняку, пока Гилберт не видел. Немногие знали, что вампир прятал не только кровь, но и хорошее вино, доставшееся в дар от фей или эльфов. Именно то, что нужно Энцеладу. Сгодилось бы и самое дешёвое пойло, но Гилберт — долбанный эстет, редко пьющий, но тщательно следивший, чтобы у него всегда было всё самое лучшее для гостей.       Эльфийское вино, крепкое, с привкусом невероятно дорогих фруктов из мерцающих садов, Энцелад начал пить прямо в коридоре, пока брёл неизвестно куда. Торчать на кухне ему осточертело, а к себе он бы ни за что не вернулся. Комнаты у него были просторными, но стены давили, кровоточили, исходили приглушённым смехом Дионы, и он не смог бы этого вынести. Проще было утопить самого себя в алкоголе и ненависти, надеясь, что после он сможет как-нибудь выкрутиться.       Гилберт ни за что его не простит.       Ну и к чёрту. Энцелад слишком устал и не видел больше смысла бороться. Даже если бы перед ним вдруг появился Иснан, а в руке оказался нож, он бы вряд ли сумел пошевелиться.       Демон и не появился — в коридорах было тихо. Энцелад, стараясь как можно скорее перекрыть мерзкий привкус отваров вином, в конце концов оказался в пустом холле, где ещё несколько часов назад было полно раненых. Где-то даже остались пятна крови и разодранные одежды, которые слуги не успели прибрать. Краем глаза Энцелад заметил движение на лестнице, но не был уверен, что ему не показалось — шагов не было слышно, а зрение уже начало затуманиваться. Отлично. Всё лучше, чем видеть, как все тихо разбрелись по своим углам, и ощущать, как особняк застыл в тревожном ожидании. Распасться на кусочки, растеряв весь свой запал, лучше, чем беспокойно считать минуты до рассвета, не зная толком, сработает ли план сальваторов, которым, конечно, они не поделились.       Энцелада это одновременно бесило и ничуть не трогало. Он два дня ломал себя, по приказу Гилберта защищая землян, и сломал до такой степени, что уже ни о чём не думал. Дело было не в телесной боли, запахе трав и мазей, искрах магии в чужих глазах или льде в голосе Третьего, нет. Дело было в чём-то совершенно ином, что полностью заглушило все его мысли, будто по щелчку пальцев, и что заставляло его абсолютно бессмысленно тратить драгоценное время отдыха.       Едва поняв это, Энцелад, выругавшись, развернулся обратно.       Всё-таки это очень паршиво — знать, что ты не можешь следовать собственным клятвам. Энцелад и не думал, что когда-нибудь дойдёт до того, что будет не в состоянии безоговорочно следовать приказам, что он станет слабым, жалким существом. Если и случалось, что его начинали одолевать сомнения, он заглушал их звоном стали, терпким алкоголем или жаркими поцелуями — или же их своими извечными шутками заглушала Диона.       Сейчас она бы не стала шутить, лишь сказала, что совсем не узнаёт его. Она была бы разочарована, увидев, как быстро он сдался, и наверняка отчитала бы за то, что он пошёл наперекор клятве, принесённой Гилберту.       Энцелад остановился в коридоре. Не том же самом, из которого вышел в холл, но и не в том, который вывел бы к комнате. Особняк будто решил поиграть с ним и вернул к кухне, через несколько дверей от которой обнаружился один из гостевых залов. Через приоткрытую тёмную дверь в коридор лился тёплый свет, слышались знакомые голоса.       Немного подумав, — что, честно говоря, в этот раз показалось ему просто непосильным процессом, — Энцелад оставил недопитое вино на кухне и двинулся на голоса, с каждым шагом становящиеся громче. Дождь продолжал барабанить по стёклам и крыше, нёс прохладу через приоткрытые где-то в глубине особняка окна, но в зале было тепло.       Энцелад молча остановился в дверях, убрав руки в карманы штанов. Первым его заметила Клаудия, сидевшая на полу и облокотившаяся о край дивана — хотя судя по её стеклянному взгляду, лениво брошенному в его сторону, на самом деле она не обратила на него внимания, как если бы он был всего лишь частью интерьера. Стелла, устроившая голову на её коленях, с открытым ртом слушала расхаживающего перед ними Джинна. Его крылья то и дело раскрывались во всю длину и почти касались трещащего в камине пламени, а с пальцев срывались искры магии, ярко-жёлтые, как и его глаза. На диване, свернувшись и прижав к груди подушку, спал Ансель.       — Нет, не помешает, — вдруг громко произнесла Клаудия, из-за чего Джинн встрепенулся и удивлённо уставился на неё. — Хотя, конечно, молчаливое наблюдение исподтишка заставляет думать о некоторых странных наклонностях.       Ансель зашевелился одновременно со Стеллой, резко выпрямившейся и приглядевшейся к Энцеладу. На секунду ему показалось, будто демоны опять начали рвать его плоть и царапать кости, — настолько хищным был взгляд Стеллы, — но потом она улыбнулась и снова улеглась на коленях Клаудии. Ведьма, закатив глаза, медленно повернула голову к Энцеладу и едко продолжила:       — Диона спросила, не помешаешь ли ты нам, если вдруг захочешь присоединиться. Но о твоих извращённых подглядываниях — ни единого слова.       — Я не извращенец, — возразил Энцелад, нахмурившись.       — Рух, — выдохнул удивлённый Джинн, — тебя зацепило только это?       — То, что ведьма постоянно болтает с моей мёртвой сестрой, я уже давно уяснил.       — Не называй её ведьмой, — пробубнил сонный Ансель, перевернувшийся лицом к огню. — Клаудии это не нравится.       — О, помолчи, Ансель, — прошипела она, тогда как Стелла, вдруг вытянув руку, сказала:       — Хватит ругаться, Форти и Гилберт будут расстроены, если узнают.       Клаудия, вновь закатившая глаза, подала ей полупустой бокал. Из Энцелада вырвался смешок: надо же, он прервал милые дружеские посиделки за бутылкой вина, которую даже не заметил за Клаудией. Гилберт утром, должно быть, будет удивлён, узнав, сколько его драгоценных запасов было истрачено.       — Можешь остаться, — весело сказала Стелла, сделав большой глоток и отдав бокал обратно. — Если, конечно, хочешь. Всё равно до утра для нас дела нет.       Её слова были сродни хлёсткому удару, вот только она этого не поняла. Ансель, наконец принявший сидячее положение, пробубнил что-то и, всё ещё обнимая подушку, направился к выходу. Энцелад хотел было пропустить его, но тот, смерив его самым злым взглядом, на который был способен, будучи ещё в полудрёме, пробормотал:       — Не называй Клаудию ведьмой, иначе Джинн заживо тебя сожжёт.       — Мило-то как, — проворчал Энцелад ему вслед.       — Ну, он вообще-то прав, — с улыбкой ответила Стелла. — Джинн может сжечь тебя заживо, если ты будешь обзываться.       — Называть ведьму ведьмой — это, значит, обзываться?       — А я могу откусить тебе лицо или член.       — Какие вы все душки. Обожаю вас.       Клаудия цокнула языком. Джинн, расправив крылья, будто этим он хотел казаться внушительнее и серьёзнее, обвёл его оценивающим взглядом. Выглядел цей, вообще-то, ничуть не лучше других, разве что его пострадавшее крыло уже успело срастись. Приглядевшись, Энцелад заметил, как посерела смуглая кожа Джинна и как пролегли тени под его глазами, продолжавшими светиться магией.       — Разве Марселин не отправила тебя отдыхать? — довольно резко спросил он.       — Как и Шерая — тебя.       — Мне, по крайней мере, помогает собственная магия, в отличие от тебя, человека, не способного даже…       — Элементали великие, — влезла Клаудия, прижав пальцы к виску. — Угомонитесь оба, иначе я за себя не отвечаю.       Стелла тихо рассмеялась.       Энцелад, толком не понимавший, чего хотел добиться, задержавшись, ощутил острое желание исчезнуть. Желательно — часов на тридцать, и чтобы на это время мир просто замер, позволив ему привести мысли в порядок.       — Ладно, ладно, — пробормотал Джинн, подняв ладони и покачав головой. — Я буду немного милым. Немного, — с нажимом повторил он. — Я слишком устал, чтобы тратить силы на каких-то человеческих детей.       Энцелад натянул кривую улыбку, кивнув ему скорее инертно, чем осознанно. Он до сих пор не понимал, что такого важного делает Джинн, что Третий сальватор держит его при себе — и не понимал, как он умудряется пропадает чёрт знает где, но при этом знать всё и обо всех. Даже без учёта того, что он принадлежал другой расе, о которой в Сигриде даже не слышали, было в нём нечто противоестественное, что заставляло Энцелада быть настороже.       Хотя, может быть, он никак не мог забыть о том, как Джинн во всеуслышание и крайне гордо объявил, что Энцелад спит с Клаудией.       Не то чтобы его это волновало.       Разве что совсем немного, потому что, вот так новость, Энцелад не спал с Клаудией. Он даже об этом не думал.       Может быть.       — И всё-таки, почему ты не отдыхаешь? — спросила Стелла, будто бы специально выждав немного, чтобы позволить Джинну выбесить Энцелада своим внимательным взглядом.       — А ты?       — Уже отдохнула, да и должен же кто-то караулить на случай, если твари нападут.       Энцелад на долю секунды растерялся. Караулить по-настоящему было незачем — магия сообщит, если Ситри решит атаковать. Но потом он вспомнил, что Дикие Земли, вообще-то, были недружелюбным местом: Третий много говорил о том, какие опасности могут поджидать даже на исследованных территориях, как твари, осмелев, порой выползают из своих нор и разрушают мелкие поселения и города, как проклятия плодятся и распространяются, точно чума, и магия едва может их сдерживать, но не остановить.       — Здесь безопасно, — заверил он, ощутив в этом необходимость: как бы странно это ни было, Стелла напоминала Энцеладу Диону, и от этого сходства ему вовсе не хотелось бежать. — Если демоны атакуют раньше рассвета, сальваторы это почувствуют и всех поднимут.       — Да, но… Минуточку. — Стелла села, собрав руки на груди, и задумчиво уставилась перед собой. — Точно! Здесь же так много магии! А я опять решила, что первая смена — моя. Почему мне никто не сказал?!       — Я говорила, — начала было Клаудия, — но ты…       — Тогда я пойду спать к Рафаэлю! Только не подеритесь тут без меня! А если всё же подерётесь, за мной пошлите, я тоже хочу!       Быстрее, чем её успели бы остановить, Стелла выбежала, протиснувшись мимо Энцелада и напоследок одарив его ослепительной улыбкой. Через секунду она обернулась и добавила:       — Дайте знать, когда Форти закончит с планом.       Да, она точно напоминала ему Диону — такая же энергичная, резкая и немного безбашенная.       — Вот бы ещё он хоть что-то нам рассказывал, — пробормотал Джинн себе под нос — Энцелад, бросив на него быстрый взгляд, успел заметить только всполохи магии и насмешливую улыбку, которую цей прикрыл крыльями, когда, укрыв ими себя, шагнул в портал за спиной и исчез.       — Элементали, — устало выдохнула Клаудия, запрокинув голову на край дивана и закрыв глаза. — Ну давай уже, не тяни.       — Что?       — Спрашивай, что ты там хотел.       Он собирался возразить, но слова встали комом в горле. Клаудия была права — опять, и Энцеладу потребовались лишние секунды, чтобы принять это.       Все разумные мысли спутались и пропали, телесная боль, которую он старался игнорировать, заставила забыть об осторожности, а вино затуманило разум. За прошедший час ничего не изменилось — как тошнило от самого себя, так и продолжало тошнить.       — Диона сейчас молчит?       Энцеладу было паршиво, и если бы Диона могла, она бы как-то расшевелила его — или же, увидев, в какое жалкое существо он превратился, сказала, что разочарована. Он не был в этом уверен, и потому захотел попробовать получить точный ответ.       — Бормочет что-то о том, что ты совсем не ценишь моё драгоценное время.       — Ты всего-навсего пьёшь.       — Я пила в приятной компании, пока ты её не разогнал. Это не то же самое, что пить в одиночку, как ты.       — Никого я не разгонял, — скрипнул зубами Энцелад.       — О, конечно. Не ты, пьяный и весь побитый, как собака, явился сюда за ответами, в которых так нуждаешься, верно? Будто я стану плясать вокруг тебя и сдувать пылинки, лишь бы ты не разбился. Достаточно того, что сальваторы не позволили тебе подохнуть от ран.       — Я не просил их спасать меня.       Боги, она точно ведьма. Так вывести из себя всего несколькими предложениями могла только ведьма.       — Ну так пойди и убей себя, в чём проблема-то? — фыркнула Клаудия, бросив на него уничтожительный взгляд — тот самый, от которого Джинн нервно топорщил крылья, а Киллиан, бывало, устало вздыхал и просто прекращал разговор, будто знал, что ничего стоящего не добьётся.       Энцелад пару раз был свидетелем таких ситуаций. Клаудия затыкала взглядом любого. Казалось, её одну в коалиции боялись больше, чем Нуаталь или Тхай. Со слугами в особняке она общалась в нейтрально-вежливой манере, но не боялась строго указать на ошибки, тогда как Гилберт, да и все остальные, по больше части из-за его приказов, старались быть мягче. Даже Энцелад, хотя он никогда не был особо мягким.       Но не Клаудия. Она говорила и смотрела так, что хотелось содрать с себя кожу, и всегда точно знала, какую тему нужно затронуть, чтобы перевернуть всё внутри.       Она просто знала.       Энцелад даже немного ненавидел её за это.       — Имей совесть принять помощь или просто сдохни, раз такой гордый, — продолжила Клаудия. Не потому что всё ещё стоявший возле дверей Энцелад молчал, смотря ей в глаза, а просто потому что могла продолжить. Словно её лимит резких комментариев ещё не был исчерпан, и оттого уверенно стремилась к нему. — Люди умирают каждый день, это закон, так что будь благодарен, что маги помогли тебе и позволили прожить ещё какое-то время. Если плевать на их старания — просто умри.       — В этом мире люди не умирают каждый день, — заметил Энцелад хрипло.       — Теперь умирают. Кажется, не существует больше мира, в котором не было бы спокойно и тепло.       — Тепло?       Ну надо же. Из всего что она сказала, он уцепился именно за это слово       Энцелад точно знал, почему, — Клаудия всегда права, Клаудия будто смотрит прямо в душу, Клаудия говорит только то, что ты не хочешь слышать, — но, как и всегда, когда тревожные мысли одолевали его, предпочёл сосредоточиться на чём-нибудь другом. Стрелы не звенели сталью, алкоголь стёр все разумные мысли, а лезть целоваться Энцелад точно бы не стал — ему оставалось только молча смотреть на Клаудию, внутренне умирая из-за того, как точно она ранила его словами.       — Тепло, — повторила она, немного помолчав и уже не так резко. Её взгляд обратился к пламени, и Энцелад только сейчас заметил, что диван, к которому она прислонилась, сильно сдвинули ближе к камину. Словно хотели оказаться поближе к теплу. — О, не говори ерунды. Я и так делаю намного больше, чем должна, будь благодарна.       Глаз Энцелада дёрнулся. Если в его присутствии Клаудия говорила что-то, чего он не понимал, то это означало, что она говорила с Дионой, призраком навечно ухватившейся за его плечи, прячущейся за спиной. Ни разу Клаудия не говорила с кем-то другим. Может, и вовсе не слышала других голосов, кроме голоса Дионы.       Он до сих пор к этому ни привык. Бывало, думал, что мог бы попросить Клаудию стать посредником между ними, — как попытался с минуту назад, — но каждый раз, стоило таким мыслям появиться, в груди у него что-то ломалось, ломалось и ломалось, будто внутри ещё было что-то целое.       Энцелад бы не выдержал, если бы Диона ответила ему — так же, как не выдержал, если бы не ответила. Так почему сестра так легко разговаривала с Клаудией? Она ведь мертва.       Впрочем, и Энцелад был мёртв, и всё же он разговаривал с ведьмой.       Через полминуты он вернулся с бутылкой вина, оставленной на кухне, и молча сел слева от Клаудии, вытянувшей тонкие ноги к огню и успевшей наполнить свой бокал.       — Почему она говорит с тобой? — спросил Энцелад спустя ещё полминуты тишины.       — Я же проклята, а не ты. Если бы слышал мёртвых, они бы постоянно с тобой болтали.       Клаудия сделала маленький глоток, не отрывая сосредоточенного взгляда от пламени. Дождь только усилился, Энцелад слышал, как тот яростно бил по закрытым окнам зала, пропитавшегося теплом от разожжённого огня.       — Почему? — повторил свой вопрос Энцелад, уложив руки на коленях и сделав глоток из бутылки.       — Мёртвые одиноки, — ответила Клаудия тихо, — и порой сильно ненавидят живых. Им не нравится веселье, смех, яркие эмоции. Хаос, который когда-то был в их телах, искажается под воздействием хаоса демонов, заставляя вечно стенать о своей участи.       — Но некоторые болтают и просто так, без ненависти. Как Диона.       — Не думай, будто я буду читать тебе лекцию о том, как работает моё проклятие.       — Если ты не можешь объяснить, почему Диона говорит с тобой, то ты бесполезна.       Он будто наяву увидел, как Диона в ужасе открывает рот и, не находя слов, заносит руку для удара — совсем не безобидного, а настоящего, потому что как он смеет быть таким грубым? Она ведь совсем не так его воспитывала. Энцелад был уверен, что в эту самую минуту Диона точно бы разочаровалась в нём и начала бы искать способ разорвать их родство.       Энцелад выдохнул, поразившись самому себе, и исправился:       — Ты не бесполезна. Зря я это сказал.       — Приятно видеть, как трудно тебе быть любезным, — с ехидной улыбкой ответила Клаудия, вновь глотнув вина и, что удивило его, едва заметно скривившись.       Ещё больше его удивило, когда рука будто сама собой протянула Клаудии бутылку эльфийского вина. Она молча приняла её и сделала глоток прямо из горла.       — У тебя вкуснее.       Энцелад забрал её бокал, отпил немного и тут же выругался.       — Зачем пьёшь, если оно такое дрянное?       — Стелле нравится.       — Вот пусть она и пьёт его.       — Ей нравится пить со мной, — цокнув, уточнила Клаудия. — Это меньшее, что я могу сделать в качестве благодарности за её защиту и помощь.       Энцелад усмехнулся, покачав головой, и забрал у неё бутылку.       — Она забыла, что в особняке безопасно.       — Может быть, вы этого не замечаете, но Стелла очень умная и многое подмечает.       — И что же она подметила на этот раз?       — Тебе знать необязательно.       — Кто бы сомневался.       Необходимость сказать что-нибудь, чтобы заполнить тишину, давила. В голове — сплошная пустота. Энцелад, никогда не бравший слово первым, всегда позволявший говорить Дионе, Гилберту, да кому угодно, даже и не знал, с чего можно начать.       Ему было интересно только одно, — почему Диона так охотно болтает с Клаудией и о чём она говорит, — так что и проблем с тем, чтобы достать ведьму вопросами, не должно было возникнуть. Но Энцелад медлил. Смотрел, как перекатывается вино в бутылке, как трещит и выбрасывает искры огонь, как дождь барабанит по окнам слева. Часов в этом зале не было, но и без них Энцелад знал, что молчит слишком долго. Так долго, что Клаудия забрала у него вино и выпила четверть от оставшегося, после чего легко поднялась и направилась прочь из зала.       — Она ненавидит меня?       Клаудия остановилась. Энцеладу потребовалось гораздо больше сил, чем он мог предполагать, чтобы просто посмотреть ей в глаза.       — Мне-то откуда знать? — фыркнула Клаудия, закатив глаза. — Она часто болтает о всякой дурости.       — Например? — насторожился Энцелад.       — О, прости, это девичьи секреты. Я не собираюсь их раскрывать.       — Ни о чём девичьем она болтать не любила.       — Не с тобой уж точно.       На этот раз закатил глаза Энцелад. Боги, как же его достала эта ведьма…       — Ещё вопросы будут? — с притворной улыбкой спросила Клаудия, будто от скуки начав рассматривать свои ногти.       Сотни. Тысячи. У него было слишком много вопросов, и ни один не желал срываться с языка. Энцелад впервые явственно ощутил, как сознание ускользает в пьяное помутнение. Утром Марселин его точно убьёт — алкоголем он наверняка свёл на нет все её отвары, которые должны были помочь. Будет просто чудом, если он продержится ещё хотя бы час, да и то исключительно благодаря магии сальваторов. О том, чтобы вновь взять оружие, не могло быть и речи.       Может, на то и рассчитывали? Не в характере Энцелада было отлёживаться после ранений, даже если те были совсем уж паршивыми. Ему нужно были действия, приказы, смысл, а не застой. Но сейчас сил, чтобы перебороть его, не было.       — Просто скажи мне, — произнёс он совсем тихо, хрипло, из-за чего Клаудия, должно быть, решила, что он уже умирает из-за простой попытки сделать вдох. — Почему Диона говорит с тобой?       Почему она не просит передать что-то ему? Почему не ругает, не проклинает, почему болтает о какой-то дурости, хотя Клаудия буквально была проводником между ними и могла помочь им в общении? Как бы безумно и противоестественно это ни звучало, Энцелад только этого и хотел — если не услышать голос сестры, то хотя бы её слова.       Клаудия долго молчала, не двигаясь, но в конце концов присела рядом и запрокинула голову на диван, обречённо выдохнув.       — Напоминает об уговоре, — всё-таки ответила она.       — О чём?       — Не знаю, почему, но её голос заглушает остальных мёртвых. Даже когда она молчит, я их не слышу. Ничего. Сплошная тишина. Она пообещала, что так будет всегда, если я сделаю кое-что.       Энцелад выпрямился и поморщился из-за острой боли в спине. Марселин хорошо поработала, устранив весь хаос в его теле, но даже она не смогла просто срастить ему разодранную плоть. Третий, возможно, сумел бы, но Энцелад успел с ним разругаться, и вряд ли Гилберт снова станет помогать.       — О чём она просила? — уточнил Энцелад, так и не дождавшись продолжения, хотя прошло от силы несколько секунд. — Что сказала Диона?       Клаудия медленно повернула к нему голову. Чёрные губы изогнулись в ироничной улыбке.       — Присматривать за тобой.       Энцелад даже не успел осмыслить услышанное, как ведьма с явно преувеличенным воодушевлением уточнила:       — Быть рядом, говорить, не позволять замыкаться в себе. Она боялась, что ты просто сломаешься, кричала так громко, что её должны были услышать все в особняке, но услышала только я. Мы условились, что если я изредка буду выводить тебя из себя, то она будет молчать.       — Молчать? — оторопело повторил Энцелад.       — Чтобы я не слышала ни её, ни других мёртвых, что цепляются за твои плечи. С остальными это не работает, но с тобой — вполне. Тебе ведь не нужно болтать без умолку о каждом своём действии, и ты не такой надоедливый, как Гилберт. Говоришь только по делу, разве что порой огрызаешься уж слишком много, но это мелочи. Чаще молчишь. Идеально.       Энцелад опустил плечи, уставившись на пламя в камине.       Чушь собачья. Диона не могла просить о таком ведьму, которую совсем не знала. Боги, да она вообще ни о чём не могла просить. Диона была мертва. Энцелад сжёг её тело вместе со своим мечом, навечно будто обрубив эцетар и в то же время связав их ещё крепче.       Диона мертва. Он повторял это себе каждый день, словно мог забыть.       Диона мертва. Голова Иснана должна была лежать у его ног.       Диона мертва. Мёртвые не разговаривают.       Она не могла кричать.       Кричал только Энцелад — глубоко внутри, за многочисленными трещинами, которыми покрылись его невидимые доспехи, там, где остывающее сердце всё медленнее качало кровь; там, где из тревоги и бесконечных «что, если?» рождались далёкие мысли, которые он едва осознавал.       Диона мертва, она не могла говорить, не то что кричать, но каким-то образом уговорила Клаудию на немыслимое. Как давно они заключили эту странную сделку? Почему Клаудия вообще согласилась? И неужели её совершенно детские передразнивания, неприкрытые оскорбления и правда, брошенная в лицо, были нужны только для того, чтобы заставить его реагировать? Не молчать, не ломаться, не замыкаться.       Боги, его сестра мертва, но продолжала заботиться о нём.       Клаудия цокнула языком, и этот звук прорезал затянувшуюся тишину подобно выстрелу. Энцелад, отвлёкшийся, молча смотрел на неё, ждал неизвестно чего. Клаудия ему улыбнулась и с явной издёвкой сказала:       — Если бы Диона могла, а она бы заплатила мне ящиком фейского вина. Она проиграла.       — Что?       — Ты только и можешь, что бездумно повторять одно и то же? — проворчала Клаудия, стуча короткими ногтями по стеклу бутылки, которую поставила между ними. — Или у тебя вместе с кровью из тела вытекли все мозги?       — С чего бы Дионе платить тебе? — проигнорировав её выпад, спросил Энцелад и повернулся к ней лицом.       Клаудия тоже повернулась лицом, вытянув ноги в сторону и уперевшись левым локтем в диван, а головой — в подставленную ладонь.       — Мы поспорили.       — На что?       — На ящик фейского вина, конечно же.       — Ты невыносима, — процедил Энцелад.       — На то, как ты отреагируешь, когда обо всём узнаешь. По-нормальному, не как в прошлый раз, когда ты даже не понял, что я сказала.       Клаудия улыбнулась ещё шире, когда он, сжав губы в тонкую линию, бросил на неё убийственный взгляд. Ему потребовалось время, чтобы вспомнить: Клаудия и впрямь сболтнула что-то такое в Диких Землях, когда их приняла леди Эдон. Прямо перед тем, уложила его под себя.       Теперь Энцелад не сомневался: ей нравилось доводить других людей, попеременно выворачивая души с помощью шёпота мёртвых и бросая издёвки, от которых можно было спастись, лишь оглохнув.       — Диона уверяла меня, что всё будет отлично, — произнесла Клаудия, и вдруг не в меру восторженным тоном добавила, торопясь: — Энцелад Джорадан Эрнандес, сын Правой Руки Эквейса, гордость всего королевского двора и надежда Кэргора! Конечно, все тяготы судьбы он встретит стойко, как и подобает рыцарю! — она уже посмеивалась на последних словах, но, будто собрав последние силы, со всей возможной серьёзностью сказала, заглянув ему в глаза: — Он смирится, Клаудия. Ты только не дай ему убиться, и пусть он не утопит себя в эльфийском вине. Обязательно смирится. Только не оставляй его, Клаудия. Будь рядом. Совсем немного, он сильный, он…       Она умолкла, расширившимися от шока глазами уставившись на него, и лишь спустя секунду Энцелад понял, что заставил её замолчать, накрыв рот ладонью. Он отдёрнул руку, и тогда же Клаудия во весь голос засмеялась, запрокинув голову.       — А я говорила… — выдавила она, ещё смеясь. Энцелад, внутренне закипавший, отсчитал полминуты, лишь после Клаудия немного успокоилась и смогла повторить спокойнее: — А я говорила, что ты сломаешься. Я победила.       — Ни хрена подобного, ведьма.       — Может, я и ведьма, но я жива. Ты тоже жив, — с неизвестно откуда взявшейся сталью заявила Клаудия, ткнув ему пальцем в грудь, точно напротив сердца. Энцелад поморщился от резкой боли, но Клаудия, сощурившись, только надавила сильнее и зашипела: — Может, ты слишком тупой, чтобы это осознать, но ты всё ещё жив, и это главное. Люди умирают каждый день, и никогда — с мыслью, что это того не стоило. Они умирают за нас, так что имей совесть принять это и прекращай скулить, как побитая собака. Если просто хочешь сдохнуть, пойди и умри где-нибудь подальше, чтобы твой голос потом не уцепился за кого-нибудь, иначе я его услышу и во второй раз доведу тебя до смерти, напоминая, как ты бездумно растратил жизнь, которую Диона так просила в тебе поддержать. Либо живи ради неё, либо просто исчезни. А теперь пошёл к раксу отсюда, забейся в свою коморку и наберись сил. Мало ли, вдруг твой король пожелает дать тебе какое-нибудь маленькое дельце. Не заставляй меня и дальше терпеть твоё поганое общество.       Боги немилостивые.       Энцелад понятия не имел, что ответить. Он бы обязательно сказал, чтобы она не тянула свои холодные пальцы к его ранам и не прожигала убийственным взглядом так, будто он был повинен во всех её проблемах, но слова застряли в горле, где-то между очередным безмолвным криком, полным отчаянием и неуместным восхищением.       Клаудия слегка сощурилась, точно уловила перемену в его взгляде, обращённом на неё. Энцелад смотрел все секунду, не больше. Потом протянул ладони к её лицу и поцеловал.       Безумный порыв, порождённый по большей части тем самым неуместным восхищением и совсем немного — вином. И, может быть, — самую малость, конечно, — тем, как Клаудия точно изрезала его словами и ударила по тем местам, до каких демоны ни за что не сумели бы добраться. Его, сильнейшего рыцаря коалиции и воина Гилберта.       Она, простая ведьма, во второй раз ответившая на его поцелуй, и снова — из-за вина.       Как и тогда, Клаудия запустила пальцы в его волосы и сжала их, заставляя запрокинуть голову. И как и тогда, Энцелад вновь ощутил, как пьянеет сильнее.       — Разберись-ка для начала в себе, — ядовито процедила Клаудия, после чего, лёгким, будто бы небрежным движением оттолкнув от себя и тем самым выцепив из него широкую, совершенно не уместную ухмылку, грациозно поднялась и направилась к двери.       — Это значит «нет»?       Он так и сидел на полу, возле дивана, в окружении двух бутылок вина, чужих бокалов, тепла от разгорающегося пламени и стука дождя за окном, заставивших забыть о том, что эта ночь может окончиться катастрофой. Энцелад, погрязший в уродливых сомнениях и чувствах, и впрямь умудрился забыть об этом. Зато отчего-то сильно заинтересовался ответом Клаудии, оглянувшейся на него всё с тем же превосходством.       — Я не сказала «нет», ketas, — фыркнула она напоследок, скрывшись в коридоре.

***

      Николас решил, что ему, в принципе, сон и не нужен, пусть даже Фортинбрас пытался убедить его в обратном. Эйс пришёл к такому же решению, только его переубедить пыталась Пайпер — по крайней мере, до тех пор, пока не явился Иснан.       — Я тебе лицо отгрызу, ублюдок! — прошипела Пайпер, когда он, с важным видом застывший на пороге её комнаты, приветливо улыбнулся всем собравшимся.       — И я тебя нежно поцелую, моя чудесная, — не остался в долгу Иснан.       Николас ничуть не удивился, когда подскочившая с постели Пайпер попыталась треснуть ему по затылку, а Иснан — зубами вцепиться ей в руку. Ничего не вышло из-за клятвы, связавшей их, и Фортинбраса, потребовавшего разойтись по разным углам. Пайпер ещё с полминуты прожигала Иснана взглядом, а после села на кровать, в изножье которой расположился Эйс. Демон же, показав клыки, подальше от неё оттащил кресло вместе с Николасом, согнал его и удобно устроился сам.       — Итак, мои любимые, — с миролюбивой улыбкой начал Иснан, обведя их всех восторженным взглядом, — как мы планируем убить эту суку?       — Пока что никак, — смиренно ответил Фортинбрас, сидевший на подоконнике и смотревший в окно. — Но, по крайней мере, мы можем защитить людей. Ты ведь помнишь, что это одно из условий клятвы?       — Да-да, конечно. Защищай людей, оберегай планету, сортируй мусор для переработки, бла-бла-бла. С Ситри-то что? Когда я смогу выдрать ей сердце?       — Не раньше, чем мы защитим людей, — строго повторил Фортинбрас.       Николас, вымученно выдохнув, примостился рядом с Пайпер. Они решили, что им нужно обсудить детали плана без посторонних, сразу после того, как Фортинбрас унёс Пайпер в её комнату, а Эйс отказался уходить, не убедившись, что она в порядке. Всё и впрямь было хорошо: Иснан погрузил её в сон, за что чуть не получил, явившись буквально минут через пять после того, как Сила растолкала Пайпер. Вот и вышло, что их собрание, от которого зависели жизни землян и сигридцев, проходило в её комнате.       — Ну так давайте шевелиться! — поторопил Иснан, активно захлопав в ладоши. — Я не хочу до старости застрять с вами, мелкими погаными уродцами! Что делать-то нужно?       — А то ты не знаешь, — сказала Пайпер, грозно уставившись на него. — Это ведь ты воздвиг барьеры вокруг нашего дома, укрепив магию Эйса. Значит, понял, как можно защитить людей.       — Я? — притворно удивился Иснан и тут же, не успел Николас спросить, о чём идёт речь, расплылся в самодовольной улыбке. — Да, это был я. Прекрасный и гениальный Второй сальватор. Ты ведь только потом догадалась, что делать, верно?       — Да я тебя…       — Потом умами будете мериться, — перебил Фортинбрас, выпрямившись во весь рост и встав точно между ними, будто те могли броситься друг на друга. — Сейчас важнее собрать больше магов и создать столько безопасных мест, сколько успеем до рассвета.       Николас вновь устало вздохнул. Совсем не специально — просто вспомнилось, как он за последние пару часов обскакал весь свет, одновременно скрываясь от демонов и выискивая магов, которые ещё не были обнаружены коалицией. Сил он затратил знатно даже с учётом помощи Фортинбраса. Иснан умудрился спрятаться от чужих глаз в особняке, а Пайпер слишком долго сопротивлялась Силе, пытавшейся её разбудить.       Зато теперь, пока истощён был Николас, она была полна магии. Он ощущал это всем своим телом, видел искрящиеся золотом тонкие нити, окружившие Пайпер, и пламя в её глазах. Ни следа былого страха.       — Я знаю, что вы устали, — продолжил Фортинбрас, начав крутить кольцо на пальце, — но также знаю, что вы достаточно сильны, чтобы продержаться ещё немного. У нас осталось не так много времени, нужно многое успеть. Так что будьте добры, не грызите друг другу глотки и не тратьте на это драгоценные ресурсы. Сосредоточьтесь на том, чтобы защитить людей. Сделаете это — и потом будете драться друг с другом.       Только после этих слов Николас ощутил, как вся тяжесть, которую коалиция столько лет сваливала на сальваторов, легла ему на плечи. Фортинбрас был прав, и оттого ему становилось по-настоящему жутко.       Иснан и Пайпер, судя по всему, уже придумали, как защитить людей. Фортинбрас об этом знал. Только Николас был не в курсе, но его это волновало не так сильно, как вероятность провала.       Из Диких Земель пришлось уйти, чтобы выиграть время — но что, если этого окажется недостаточно? Что, если ни магия, ни оружие, созданное с помощью крови уранионов, не помогут им? Рейна молчала, не одёргивала его и не успокаивала, из-за чего Николас волновался всё сильнее. Он покосился на Пайпер, поджавшую губы, и едва не протянул к ней руку, желая хоть немного ощутить родственную магию, как Иснан, заговорщически улыбнувшись, уточнил:       — Обещаешь, что я смогу её убить?       — Лицо отгрызу!       И даже после того, как Фортинбрас в третий раз потребовал успокоиться, Иснан продолжал улыбаться и облизывать клыки, будто в предвкушении крови. Николасу пришлось поднапрячься, чтобы увидеть его волнение: оно заставляло подрагивать чёрно-изумрудные нити магии, опутавшие его рога, шею и руки. Иснан не просто волновался, нет. Он был напуган, как и Николас, но тщательно это скрывал.       Всё-таки им действительно могло не хватить сил и времени, чтобы спасти всех, и каждый это прекрасно понимал.