***
За одну половину ночи новость о возможных переговорах и условиях, выдвинутых Альтаном, распространилась по коалиции, как чума. В курсе были все, даже младшие искатели. Королева Ариадна примерно половину времени злилась из-за того, что отродье вроде Альтана, как она сама выразилась, посмел ставить им подобные условия; другую половину времени она провела рядом с леди Эйлау, которая только-только пришла в себя, но сказала, что явится на переговоры во что бы то ни стало — об этом Гилберт узнал из короткой записки, присланной от фей. Проклинал ли всех Джулиан у себя во дворце, Гилберт не знал, зато знал и даже слышал, как истерила Сонал. В конце концов ему это так надоело, что он был готов выставить её на порог особняка даже в три часа ночи. К счастью, Абель, который был с ней, вовремя открыл портал и практически силком утащил свою принцессу к себе, чтобы до утра они успели немного отдохнуть и собраться с мыслями. Шерая потребовала от Гилберта того же. Альтан не ставил чётких сроков, лишь требовал, чтобы с ним встретились определённые люди, и это означало, что пока леди Эйлау, король Джулиан, принцесса Сонал и сальваторы не договорятся между собой, Альтан не появится. Возможно, даже не выйдет на связь с Данталионом и не ответит Николасу, если тот явится к нему домой. От Гилберта здесь ничего не зависело, из-за чего ему было едва не физически плохо. Дошло до того, что он до головной боли разругался с Сонал до того, как Абель её увёл, и выторговал у Марселин болеутоляющее за обещание всё-таки не мучить себя хотя бы до утра, то есть просто уйти спать. В конце концов, даже великанам требовался отдых. Он — не Фортинбрас, который давно уже был на каком-то сверхуровне и мог не спать несколько дней подряд. Гилберт не спал трое суток и своим внешним видом сумел напугать даже Уннер. Он честно старался немного отдохнуть. Когда прошла головная боль, даже подумал, что смог бы уснуть. Всего на пару часов, пока Иснан опять не сцепится с кем-нибудь так громко, что проснётся весь особняк. Последние месяцы Гилберт постоянно спал урывками, не больше четырёх часов, что считал абсолютно нормальным, но что, однако, совершенно не нравилось его телу. Любая попытка пролежать на одном месте дольше четырёх часов оканчивалась тем, что Гилберт обязательно соскакивал, начинал ходить туда-сюда, искать себе дело, лишь бы не чувствовать себя бездельником. Он делал это даже сейчас: в одних пижамных штанах ходил в полной темноте по периметру спальни, нервным взглядом выцеплял каждую деталь интерьера, едва видимую полоску обоев, книги на полках, ткани штор, мебель, одежды. Мысли всё время возвращались к переговорам. Коалиция всерьёз рассматривала их возможность в основном из-за слов Николаса, на последнем собрании подтверждённых Временем Фортинбраса и Светом Арраны Сонал — и, что самое удивительное, из-за слов Алекса Гривелли и Сони Кински. Николас, очевидно, до последнего хотел утаить, что те были знакомы с Альтаном, но в конце концов сдался и всё рассказал. Алекс и Соня подтвердили, что Альтан спас Николаса от хаоса, которым тот заразился, и даже помог Твайле — после этих слов всем троим пришлось уточнить, что Твайла пострадала от Маракса, когда защищала Кита. На вечернем собрании сильнее всех злился Август, который понятия не имел, что Алекс лично общался с демоном вроде Альтана (хотя абсолютно всем было ясно, что и Алекс, и Соня до последнего не доверяли Альтану и были готовы в любой момент убить его). Королева Ариадна ругала всех без разбора, пока Джулиан, уставший от её криков настолько, что начал пил прямо во время собрания, жаловался Гилберту, что у них не коалиция, а дурдом какой-то. Из-за того, что по возвращении в особняк Иснан опять принялся со всеми собачиться, Гилберт всё же признался себе, что Джулиан был прав. Второй ни минуты не мог провести с закрытым ртом: то ли пытался довести всех до сердечного приступа и самоубийства одновременно, то ли просто ещё не знал, что как минимум один человек в особняке мог ответить ему вовсе не словами, а стрелой в грудной клетке. Иснан изводил каждого, спорил с сальваторами, издевался над слугами, требуя, чтобы они принесли ему нормального человеческого мяса, а потом, когда нашёл заначку Данталиона с кровью, объявил её своей и не выпускал из рук вплоть до позднего вечера. Может, он даже спать с ней ушёл, кто же знает. Гилберт исключительно из интереса спросит потом у Николаса — этой ночью за Иснаном следил он. — О нет, нет. — Гилберт остановился напротив открытых балконных дверей и пару раз хлопнул себя по щекам. — Расслабиться, успокоиться, отдохнуть. Иснан может катиться к раксу. Главное — расслабиться, успокоиться, отдохнуть… Хотя бы немного. Если постоянно прокручивать в голове все произошедшие события, реакцию каждого на них, многочисленные варианты, которые так и не воплотились в жизнь, и изводить себя переживаниями, можно и с ума сойти. Гилберту и без того хватало: он пытался договориться с Сонал, выстроить более-менее приличные отношения с Фортинбрасом, выполнить все свои обязанности лидера коалиции, а ещё… Стелла. В конце концов, мысли всегда приводили к Стелле. Каждый раз, когда Гилберт вспоминал, с каким восторгом она показывала две несчастные звезды, его сердце замирало. Каждый раз, когда она улыбалась ему, Гилберт улыбался в ответ. Каждый раз, когда кто-то произносил её имя, он начинал глазами искать Стеллу и только потом понимал, что её нет рядом. Гилберт не сказал Шерае, что влюбился. Он даже не был уверен, что действительно влюбился. Думал, что всё в порядке, но потом опять вспоминал восторг и сияние двух нечастных звёзд в жёлтых глазах, улыбку, смех, то, как Стелла бросалась на Энцелада и орала, что с лёгкостью повалит его, — и понимал, что всё-таки влюбился. — Нет-нет-нет-нет-нет, — тараторил Гилберт так интенсивно, что даже не заметил, как коленом врезался в угол кровати, просто повернул направо, чтобы пройти мимо изножья и затем снова повернуть направо, а после — обратно. — Расслабиться, успокоиться, отдохнуть. Главное — расслабиться, успокоиться, отдохнуть… Гилберт не мог влюбиться в Стеллу. Да она наверняка таких, как он, ест на завтрак. Она была столь же сильной, как Энцелад, а Гилберт не знал ни одного человека, который мог бы сравниться с его рыцарем. Да и как он вообще мог думать о себе, когда демоны грозились истребить всех? То, что они затаились, вовсе не означало, что война окончена. Рано или поздно, но Ситри соберёт достаточно крови и магии, чтобы призвать Хайбаруса. Гилберт просто не мог думать о том, как ему нравилось в том самом моменте, когда Стелла лежала на его пиджаке и смотрела на небо, пока он смотрел на неё. — Сколько великаны могут прожить без сна? Чужой и одновременно знакомый голос, пробирающий до мурашек, прозвучал будто над самым ухом. Гилберт только перестал вышагивать возле кровати, едва не подскочил от неожиданности и страха, прострелившего всё тело, но мгновенно замер, ощутив давление магии на тело. Громко щёлкнул выключатель. Свет резанул глаза, отбросил чёткие тени, подчеркнул фигуру Катона, стоявшего на пороге балкона подобно хищнику. Возле его ног клубились тени, одна из них тонким щупальцем как раз протянулась до выключателя возле двери. Гилберт с трудом сглотнул комок нервов. Спальня — единственное место, где он всегда чувствовал себя безопасно. Даже Шерая редко заходила сюда. Здесь всё, от ламп под потолком до трёх мягких подушек на кровати, внушало Гилберту спокойствие и безопасность. Даже кабинет, в который вела дверь, рядом с которой и был выключатель, не казался безопасным. Только спальня. Катон шагнул в неё легко, оценивающим взглядом пробежался по стенам, полкам, незаправленной кровати. — Как у вас тут всё необычно, — с вежливой улыбкой протянул он, сложив руки за спиной. — Ни в одном из миров, что я видел, люди не достигали такого прогресса. Мило. Гилберт попытался пошевелить хотя бы рукой, как одна из теней метнулась к нему, приобрела очертания пса и вцепилась в предплечье, прокусив его до кости. Гилберт едва-едва подавил болезненный вскрик. Катон широко улыбнулся и подошёл ближе, остановился всего в двух метрах. Его не должно быть здесь. Не должно. Карстарс мёртв, и проклятие, удерживающее всех в Диких Землях, пало. Разве Дикая Охота не должна была отправиться странствовать по другим мирам?.. — Мне правда интересно, — как ни в чём не бывало добавил Катон. — Сколько великаны могут прожить без сна? Раньше никогда не интересовался этой стороной эксперимента, а теперь вдруг прижало. Странно, да? Так сколько? Сутки, двое? Двести лет? «Спокойно, — подумал Гилберт, до скрипа сжимая зубы и заставляя себя блокировать боль, из-за которой рука уже онемела. — Подумаешь, Катон пробрался в мою спальню… Великий Лайне, это просто ужасно, но если немного подумать…» Нечего тут думать. Это было ужасно, пугающе, отвратительно. Почему именно Гилберт? Как Катон сумел пройти барьеры? Вопросы крутились в голове с той же скоростью, с какой воспоминания мелькали перед глазами. Круг, за границу которого нельзя заступать. Барьеры, которые не позволяют другим вмешаться. Тени, метавшиеся в воздухе, и острые когти, рвавшие его кожу. Кровь, боль, снова кровь и снова боль. Страх, отчаяние, ненависть. Отвращение к самому себе за слабость, которую Катон быстро обнажил. За то, что переломал его, как игрушку, а потом действительно показал врата Некрополя, которые открылись им. «Это было давно, — пытался убедить себя Гилберт. — Пару недель назад, наверное. Может, две. Да даже если одну, всё равно давно». Хищные разноцветные глаза Катона скользнули по его лицу, груди и торсу, быстро пробежались по прокушенной руке и тени, которая всё ещё впивалась зубами в Гилберта и не отпускала. Только после практически незаметного кивка Катона тень отползла в сторону. Синяя кровь полилась на пол. Гилберт хотел поднять правую руку, чтобы зажать рану на левой, но магия всё ещё сковывало тело. Катону даже не потребовалось отпускать её, скапливать или притягивать. Он так просто ограничил Гилберта, отрезал его от всего особняка, ведь иначе Шерая давно бы была уже здесь, как и Фортинбрас. Катон не мог бояться Шераю, он не мог даже знать о ней — по крайней мере, Гилберт на это надеялся. И Катон уж точно не мог бояться Фортинбраса. Ему просто незачем было отрезать Гилберта барьерами и лишать возможности двигаться. Как бы Гилберт ни бесился с этого факта, но он всё же был намного слабее Катона и не представлял для него угрозы. Всего лишь незначительная помеха, которую легко убрать. Но Катон смотрел оценивающе, как если бы Гилберт всё же был угрозой. — Не понимаю, — усмехнувшись, пробормотал он, не отрывая взгляда от струек крови, текущей между пальцами Гилберта. От взгляда Охотника хотелось содрать собственную кожу. Противно, мерзко. Если поначалу Гилберт решил, что Катон всё же оценивает его, как соперника, то теперь понимал, что ошибся. Катону незачем было видеть его мышцы, чтобы знать, что для чистокровного великана он достаточно силён. Незачем было скользить взглядом по мелким шрамам, задерживаться на поясе тонких штанов, в которых Гилберт спал, и быстро-быстро — по босым ступням. — Что тебе нужно? — едва сохраняя спокойствие, выдавил Гилберт. От взгляда Катона хотелось просто исчезнуть. Боги милостивые, Гилберт слишком долго был слепым. С азартом и предвкушением Катон смотрел только на Фортинбраса, потому что он был силён и мог оказать достойное сопротивление. С желанием — на тех, кто был слабее и не мог дать отпор. Он смотрел так на Стеллу, а теперь смотрел на Гилберта. — Не понимаю, — повторил Катон, подняв взгляд к его лицу, — что они в вас нашли. Слабые, хилые, и жизни ваши такие короткие… Лишь эксперимент, пошедший не по плану. Почему они так хотят вас спасти? В его стеклянных глазах было уже не предвкушение или желание, а чистое безумие. Магия искрилась, переливалась от светлого к тёмному, давила на кости Гилберта, не давала пошевелить даже пальцем. Магия ластилась к Катону, как домашнее животное, а он даже не обращал на неё внимания, словно она была чем-то абсолютно естественным. В голове Гилберта очень медленно начала выстраиваться цепочка, которой так долго не хватало деталей. Странная магия. Сила, с которой даже Фортинбрас порой едва управлялся. Знания, которых у Катона быть не должно. Возможность провести к Некрополям. И появление то тут, то там — без предупреждений или вопящей магии. — Что тебе нужно? — повторил Гилберт, когда Катон будто бы от нетерпения начал качаться на носочках. Глаза всё ещё блестели, губы кривились не в улыбке — оскале. — Да вот, собирают последние новости. Бегаю, прыгаю. Слушаю, что птички приносят. Иными словами, следит, пытаясь понять, что происходит и каковы планы коалиции. Возможно, он всё ещё пытается разобраться, что это за мир. Гилберт понятия не имел, сколько Катон уже находится во Втором мире и что успел изучить. Не знал, как попал сюда. Вполне мог проскользнуть через один из Переходов. Или сумел обойти проклятие намного раньше, а в Диких Землях задержался ради какой-то другой причины. — Неверно, малыш, — будто прочитав его мысли, сказал Катон. — Жаль это признавать, но Карстарс был тем ещё сильным засранцем, сумел сковать своим проклятием даже Охоту. Но Второй убил его, и проклятие спало. Мы вновь вечные странники под чужими небесами. Знаешь, что это значит? Катон сделал размашистый шаг к Гилберту, резко схватил за подбородок и притянул ближе. — Охота продолжается, — с придыханием произнёс Катон, — и для меня нет преград. Я везде. Мы везде. Мы истребим всех, кто поддался лживой вере, всех, кто посягнул на чужое. Понимаешь, к чему я? Великий Лайне, ещё немного, и его вывернет наизнанку от страха и боли. Гилберт старался убедить себя, что справится, продержится ещё пару секунд, может, минут, пока сальваторы не пробьются через барьеры, поставленные Катоном. Они точно должны были пытаться сделать это прямо сейчас. Гилберт не ощущал их присутствия, не чувствовал знакомых запахов только из-за того, что Катон отрезал их от всего особняка. Такой резкий и мощный блок точно должны были заметить. Гилберту нужно было всего лишь продержаться ещё немного, но от давления магии и боли в прокушенной руке ломило кости, а сердце, бешено бьющееся от страха, никак не унималось. Но ему нужно продержаться. Совсем чуть-чуть. — Опять нужен бой? — кое-как прохрипел Гилберт, ненавидя себя за страх, проскользнувший в голосе. — С тобой? — Катон рассмеялся, покачав головой. — Нет уж, это было самое скучное сражение на моей памяти. Не хочу снова тратить время попусту. Хочу, чтобы ты знал и понимал: истинный порядок миров восстановится, и всё вернётся туда, где и должно быть. Гилберту показалось, будто он услышал треск. И воздух будто бы всколыхнулся. Лишь по тому, как на мгновение изменился взгляд Катона, Гилберт понял, что был прав. Он действительно слышал треск. Барьеры ломались. Хотя, может быть, ломались кости Гилберта. Или его сознание. Глаза Катона были так близко, что в них Гилберт видел не только своё лицо, но и тысячи тёмных звёзд, связанных между собой чёрными ломанными линиями. — Так что давай, малыш, — продолжил Катон угрожающе тихо, так крепко стиснув челюсть Гилберта, что она хрустнула, — пускай слюни на Стеллу, пока можешь. Думай о том, какая она грязная, испорченная, использованная. Тебе ведь нравится, да? Заводит? Это мой тебе подарок, подарок от Охоты перед грядущим концом. Наслаждайся, пока можешь. Вот-вот вернутся истинные боги. Гилберт хотел зацепиться за последние слова, хотел вытянуть ещё хоть что-то, пока барьеры с громким треском ломались, а воздух наполнялся знакомыми запахами, но с губ сорвалось совершенно другое: — Думаешь, она принадлежит тебе? — Всё принадлежит Охоте, — ответил Катон, похлопав его по щеке будто бы любя. — Всё и все. Ты тоже будешь принадлежать. Повезло — вышел лицом. Я и тебя использую, — с широкой, дикой улыбкой добавил он. — Будешь ползать у меня в ногах и молить, чтобы я сделал это снова. Только дождись. Он низко рассмеялся и оттолкнул лицо Гилберта от себя. Мир накренился, и за мгновение до того, как погас свет, сверкнули звериные когти. Катон бросился на него, повалил на кровать, но успел только расцарапать грудь и живот, когда дверь с грохотом распахнулась. Не замечая боли, Гилберт подскочил на ноги, но Катона уже не было. Был Иснан, метнувшийся к балкону, и Николас, перепрыгнувший через перила и исчезнувший всего через секунду. Были Фортинбрас и Шерая, в ужасе смотрящие на Гилберта, и Пайпер проклинавшая Катона сразу на нескольких языках. В воздухе витали отголоски его магии да от стен отскакивал хриплый смех, вызывающий мурашки по всему телу. И голос, без конца шептавший: — Вот-вот вернутся истинные боги.***
— Слушайте, а может мне… — Отошёл! — рявкнула Пайпер на Иснана, когда тот сделал шаг в сторону Гилберта. — Да я совсем немного попробую! — Я тебе клыки вырву, — прошипела Пайпер, и Стелла поддержала её громким рычанием. Даже щёлкнула зубами совсем рядом с лицом Иснана, из-за чего тот уже зарычал на неё. — Да что будет от одной капли? Я только чуть-чуть попробую. Я, между прочим, спас его! — О, правда что ли? — наконец подал голос Гилберт, вокруг которого вот уже больше часа суетились Марселин, Шерая и Фортинбрас, занимавшиеся его лечением. — Ты же мой герой. Благодарственного поцелуя ждёшь или как? От того, как исказилось лицо Иснана, засмеялась даже Клаудия, всё это время молча прислушивавшаяся к голосам мёртвых. Стелла бы присоединилась к ней, но страха и волнения в ней было намного больше. Катон был здесь, в этом особняке, и даже ранил Гилберта. Кто знает, что было бы, если бы сальваторы не почувствовали его присутствие и не сумели сломать поставленные барьеры. Даже двух ран, прокушенной левой руки и неглубоких царапин на груди и животе, было достаточно. Кровь лилась долго, и Марселин с Фортинбрасом никак не могли её остановить из-за хаоса, который начал распространяться по телу Гилберта, точно яд. То же самое было у Энцелада ещё в Диких Землях, как раз перед Вторжением, но, в отличие от него, Гилберту не пришлось ещё пару часов ждать, пока его лечением займутся. Стелла о случившемся узнала исключительно из-за своего слуха. Она не могла уснуть, носилась по всему саду, пытаясь хоть немного размять лапы, когда услышала голос Катона, а после него — тишина. Оглушительная и пугающая. К тому моменту, когда Стелла, вновь став человеком, столкнулась с Шераей в коридорах особняка, сальваторы уже пытались пробиться к Гилберту. Один только Иснан ничего не делал: просто стоял рядом, рассматривая свои когти, и наверняка ждал, пока Николас перестанет следить за ним. Стелла слышала, что Иснан действительно пытался напасть на Катона, но вряд ли для того, чтобы помочь Гилберту. И потом, когда Николас бросился за Охотником, Иснан с преувеличенным энтузиазмом хотел помочь ему, но Пайпер помешала и заставила таскаться за собой. Стелла предпочла бы, чтобы Иснан забился в какой-нибудь дальний угол на следующие лет двадцать и никому не мешал. И без того вокруг было слишком много народу: Фортинбрас, Шерая и Марселин занимались лечением Гилберта; Николас до сих пор пытался догнать Катона; Клаудия, разбуженная мёртвыми, слушала их; Пайпер не давала Иснану подобраться к Гилберту и попробовать его кровь и при этом не оставляла его без присмотра в другой части особняка; Энцелад молча крутил один из своих кинжалов и изредка поглядывал на Иснана, пока тот продолжал собачиться в Пайпер. Одна только Стелла понятия не имела, что здесь делала и почему до сих пор не сбежала. Гилберт сказал, что Катон говорил о возвращении истинных богов. О том, что Охота вновь будет странствовать под чужими небесами и получит себе всё и всех. Катон всегда так говорил, он едва не вбил это в голову Стеллы как единственную истину, поэтому она даже не удивилась, в отличие от Марселин и Энцелада. Стеллу волновало другое: Гилберт то и дело косился на неё, будто знал что-то ещё. А он наверняка знал. Катон любил доводить абсолютно всех, но ещё сильнее он любил унижать Стеллу перед людьми. Он мог быть милым, но это был лишь образ, который трещал и разваливался от ядовитых фраз и недвусмысленных намёков. В конце концов Стелле стало до того тошно и страшно, что она всё-таки сбежала. До самого утра она сидела на крыше, пытаясь рассмотреть звёзды на тёмном небе, а потом, когда начался дождь, пряталась у Эйкена. Он, ещё совсем сонный, ничего не соображающий, говорил что-то о пудинге, который обещала приготовить Марселин, а Стелла объясняла ему, почему та даже не появится на кухне в ближайшие пару часов. Эйкен не был расстроен, в отличие от Стеллы. Он, казалось, просто смирился с тем, что случилось, пару раз уточнил, в порядке ли Гилберт, а потом спросил у Стеллы, собирается ли она вообще спать, и, не дождавшись ответа, уснул опять. Стелла не стала его будить: просто проверила, что ему удобно, подсунула под голову подушку, которую Эйкен случайно скинул на пол, и вышла из комнаты. Она не хотела думать о Катоне, но думала. Не хотела ломать голову над тем, как он проник в особняк, но ломала. Не хотела возвращаться обратно, но всё-таки вернулась. Стелла совсем аккуратно приоткрыла дверь кабинета Гилберта, откуда слышался голос запыхавшегося Николаса, и практически сразу же наткнулась на внимательный взгляд Энцелада. Он ничего ей не сказал, не потребовал выйти или, наоборот, зайти, просто продолжил крутить кинжал, как час-два назад, но на этот раз не прожигал Иснана взглядом. Второго тут вообще не было — видимо, Пайпер всё-таки утащила его куда подальше. Не было и Марселин, которая, очевидно, вернулась к Киту, и Клаудии. Остались только Шерая, Фортинбрас, Энцелад и Николас, который в подробностях описывал, как гонялся за Катоном едва не по всему миру, а потом просто потерял его след. Стелла слушала его из коридора, надеясь, что в один момент Николас скажет что-то вроде: «Нет, знаете, это шутка, на самом деле я утопил его в океане». Эта новость стала бы прекрасным началом дня. Но даже спустя полчаса, когда Николас сказал, что пошёл отбирать Иснана у Пайпер, пока та не лишила коалицию сальватора Слова, Стелла надеялась, что он вот-вот признается, что сумел остановить Катона. Никто бы не сумел, ведь Катон — не сигридец, не землянин и даже не демон. Но Стелла надеялась. Даже когда она, подскочив, как ужаленная, с самым невинным видом встретила Энцелада, первого вышедшего в коридор, Стелла продолжала надеяться. Не мог же Катон постоянно преследовать их. Не мог постоянно напоминать Стелле, какая она жалкая, грязная и разбитая. Не мог быть везде и всюду, просто не мог. — Почему ты не спишь? На совершенно логичный вопрос Фортинбраса, оказавшегося рядом, Стелла выдавила самую яркую и широкую улыбку, на какую была способна. — А ты? Фортинбрас свёл брови к переносице. — Ну ладно, чего ты начинаешь-то сразу… И всё-таки? — прищурившись, уточнила Стелла. — И оставить Иснана без присмотра? — Николас же должен был следить за ним. — Вот именно, должен был, а вместо этого… Он осёкся, и лёгкая улыбка, на этот раз искренняя, расцветшая на губах Стеллы, угасла. Катон умел портить абсолютно всё, даже не присутствуя при этом лично, достаточно было лишь его упоминания или одного намёка на него. И Катон уже во второй раз ранил Гилберта. Сегодня, конечно, не смертельно, но всё равно. Это был не бой, на который они оба согласились, и оттого злость внутри Стеллы возрастала всё быстрее. Тем не менее она, пытаясь удержать на лице хотя бы подобное ободряющей улыбки, выдавила: — Всё будет хорошо. — Да, я знаю, — рассеянно согласился Фортинбрас, приобняв её за плечо и совсем легко коснувшись губами виска. — Его жизни ничего не угрожает, так что всё будет хорошо. Просто… не понимаю. Как Катон сумел проникнуть в особняк? Стелла скованно пожала плечами. Ей не хотелось думать о Катоне, но она делала это. Не хотелось вспоминать его одержимость и не понимать, из-за чего она возникла. Катон не идиот: если бы хотел привязать Стеллу к себе, он бы напал на неё так же, как на Гилберта, и заставил выпить его кровь. Он сделал бы это давным-давно, ведь у него было тысячи возможностей. Стелла просто хотела, чтобы он оставил её в покое и не трогал тех, кто был ей дорог. — Я его на кусочки порву. Фортинбрас остановился и с лёгким удивлением посмотрел на неё. Стелла поначалу решила, что, не сдержав себя, начала плакать от страха, но потом поняла, что злости и ярости было намного больше. — На кусочки, — повторила она серьёзнее, не отрывая взгляда от лица Фортинбраса. — Не сомневаюсь. Одолжить тебе Нотунг? Меч бы Стелла ни за что не смогла взять в руки, не повредив их, но всё-таки кивнула. Исключительно для уверенности и спокойствия Фортинбраса, чтобы он поверил, что обязательно сможет помочь. Стелла была бы не против, если бы он и вовсе решил всё сам, как и каждый раз, когда речь шла про Катона, но это было бы слишком эгоистично и трусливо. Может, она не могла сделать что-то невероятное, но могла хотя бы попытаться и… — Стелла. Фортинбрас замер вместе с ней, быстро перевёл взгляд со стоящего в дверях кабинета Гилберта на Стеллу и кивнул, будто бы обращались именно к нему, легко потрепал Стеллу по плечу и ушёл. — Можем поговорить? — с надеждой спросил Гилберт. — Ракс тебя раздери, — испуганно пробормотала Стелла неожиданно даже для себя. — Что? — Ничего. Тебе послышалось. «Он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает», — завопило сознание без остановки, пока Стелла очень плохо изображала уверенность и уговаривала себя не сбегать хотя бы в этот раз. Шерая, оставшаяся, чтобы прибраться на столе, где совсем недавно Марселин старательно наводила свой хаос, в котором разбирался только она, одарила её таким взглядом, что Стелла всё же решила бежать. — Всё нормально, я приберусь, — сказал Гилберт, забрав из рук Шераи сразу три склянки с отварами. — Иди и проверь, как там Кит. Шерая сузила глаза, демонстративно оглядела его перебинтованную руку, но спорить всё же не стала и вышла, лишь напоследок бросив предупреждающий взгляд то ли Гилберту, то ли Стелле. — Джулиан был прав, — вдруг выдохнул он, когда Шерая закрыла дверь. — Дурдом какой-то. — А тебе разве не надо отдыхать? — с сомнением уточнила Стелла. — Я не устал. Стелла, не прерывая зрительного контакта, постучала себе по левому предплечью. Гилберт, будто бы инстинктивно повторил её движение и поморщился, задев слой повязок, от которых пахло травами. — Подумаешь. Так, царапинки. — У тебя кость было видно, — напомнила Стелла. — Главное, что она всё ещё была внутри, а остальное неважно. Немного подумав, Стелла согласна кивнула — и тут же, когда Гилберт поморщился, собрав руки на груди, едва не взвыла от отчаяния. Ну почему именно Гилберт? Почему именно он должен был страдать из-за того, что Стелла просто не могла дать Катону должного отпора? Он едва не лишился жизни в Диких Землях, остался со шрамом возле левого глаза, так теперь ещё мог был риск, что их число увеличится. У Энцелада шрамы остались — в частности из-за того, что с его лечением пришлось немного повременить из-за Вторжения, но в основном всё же дело было в хаосе тварей. Катон занёс хаос внутрь тела Гилберта, сделал так, что тот мешал магии при исцелении даже сейчас. Стелла видела, как Марселин накладывала повязки на грудь и руку Гилберта, и даже сейчас, присмотревшись, видела их очертания под свободной светлой футболкой. Стелле хотелось орать и рычать из-за несправедливости. Это она должна была получить новые шрамы, а не Гилберт. Она смирилась с ними за годы, которые прошли с тех пор, как Фортинбрас и Магнус помогли сбежать от Охоты. Смирилась с тонкой сетью новых, на плечах и руках, которые остались после Вторжения, когда Стелла защищала Гилберта от тварей в омагском дворце. Смирилась бы и с новыми, если бы это означало, что из-за неё больше никто не пострадает. — Помнишь ведь, что сказал Катон? Стелла, в глубине души прекрасно понимавшая, что именно об этом Гилберт и начнёт говорить, медленно кивнула. — Истинный порядок миров, боги и всё такое, всё и все принадлежат Охоте и бла-бла-бла. Тысячу раз уже слышала. Наверное, не стоило этого говорить. Глаза Гилберта округлились, слова, готовые вот-вот сорваться с языка, так и не были произнесены. Стелла почувствовала себя совсем маленькой, незначительной, слишком долго занимающей чужое место. — Эм, в общем, да. — Гилберт снова постучал пальцами по повязке на раненой руке, ухватил тоненькую нитку и принялся с усердием выдёргивать её. — Это не всё. Есть ещё кое-что, о чём я не сказал. Катон говорил о тебе, так что я решил, что должен сначала всё рассказать тебе. «Он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает». — Да? — едва не пискнула Стелла. Лицо Гилберта побледнело. — Это прозвучит очень мерзко, но я просто хочу, чтобы ты знала, что он сказал на самом деле, понимаешь? «Он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает». — Да, — повторила Стелла, совершенно не понимая его. О том, что Катон удерживал её в Охоте вовсе не клятвой на крови и делал с ней всё, что хотел, знали только Фортинбрас, Магнус, Клаудия и Киллиан. Катон никогда не раскрывал подробностей широкому кругу лиц, ограничивался намёками и меткими фразами, которые выводили Стеллу из себя и в то же время напоминали ей о боли, через которую она прошла много лет назад. Но она с этим смирилась, и никто из тех, кого она любила, её не осуждал. Однако Стелла не хотела, чтобы детали знал Гилберт. От одной мысли, что Катон ему всё рассказал, внутренности Стеллы скручивались в тугой узел. — Ракс. — Гилберт сел на край своего стола, упёр локти в колени и спрятал лицо в ладонях. — Мне даже просто думать об этом противно. Как он вообще мог говорить что-то подобное? Стелла прикусила щёку изнутри, подавляя слёзы. — В общем, — Гилберт выпрямился, шумно выдохнул, взъерошил волосы и завис на целую минуту, по истечении которой всё-таки выдавил: — Я не могу. Просто не могу. Язык не поворачивается повторить то, что он сказал. Лучше скажи мне: он угрожал тебе? Причинял боль раньше? Стелле показалось, будто даже время замедлилось вместе с её сердцебиением. Она не сразу поняла, что первая слеза скатилась по её щеке, и не сразу осознала, что Гилберт сказал. — Что? — Он причинял тебе боль? Тогда, в Омаге, ты… испугалась, когда он поставил условие. Я подумал, что… Не то чтобы это вообще касается меня, по крайней мере, пока ты сама не скажешь, но я подумал, что… — Он же мог убить тебя! — перебив его, рявкнула Стелла. — Какая к раксу, разница, если угрожал? Он мог убить тебя! — Не надо на меня орать! — ошарашенно выпалил Гилберт, вскинув ладони, будто защищаясь. — Я не ору! — ещё громче заорала Стелла. — Я переживаю! А если бы он тебя убил?! Катон — грёбанный псих, и только из-за того, что ты дорог мне, он нацелился на тебя! Гилберт поднял указательный палец, будто хотел вежливо попросить дать ему слово, но уже распалившаяся Стелла едва не подбежала к нему и продолжила: — Ты. Мог. Погибнуть! Просто из-за того, что дорог мне, и я бы никак… Стелла умолкла, когда Гилберт неожиданно протянул к ней руки, обнял за талию и поцеловал. Это было лёгким, невесомым прикосновением его губ к её, до того нежным и осторожным, что Стелла на несколько секунд зависла, не понимая, что происходит. Её ладони будто сами по себе легли на грудь Гилберта, но не оттолкнули его. Губы почти раскрылись, однако тут Гилберт сам прервал поцелуй и посмотрел на Стеллу со смесью восхищения и нежности, которых она просто не понимала. — Прости, — будто через силу произнёс он, низко опустив плечи. — Не надо было этого делать. «Он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает-он-всё-знает». — Не надо было? — с замершим в страхе сердцем переспросила Стелла. — Не без твоего согласия. Я… Я просто смотрел на тебя и понял, что очень сильно хочу тебя поцеловать. Вообще-то я не имел никакого права делать это, не спросив тебя, и вообще хотел поговорить о другом, но… — Спрашивай. Гилберт опустил плечи ещё ниже, что казалось просто невозможным, и с мольбой уставился на неё. Стелла сама не ожидала, что скажет что-то подобное. Мгновение назад она была готова орать во всё горло о несправедливости и защищать Гилберта точно так же, как в Омаге, а теперь чувствовала вкус его губ на своих и думала, что ей это нравится. — Спрашивай, можешь ли поцеловать меня. Я отвечу. Та же самая часть, которая без остановки твердила, что Гилберт всё знает, начала вопить, что Стелла сошла с ума. Если уж Гилберту так доставалось из-за неё, то она просто не имела права сближаться ещё сильнее, даже если понимала, что именно этого и хочет. Тогда, на крыше, Гилберт смотрел на неё так же, как Стелла смотрела на звёзды. Она слышала, как бьётся его сердце, и чувствовала то же самое прямо сейчас. Кажется, именно так Магнус описывал влюблённость. «Ты сумасшедшая! — вопила про себя Стелла. — Он же пострадал! Он мог погибнут! Ты что, такая дура?!» — Спрашивай, — повторила она, аккуратно, боясь разрушить это прекрасное мгновение, проведя кончиками пальцев по шраму на виске Гилберта. «Ты сумасшедшая!» Гилберт выдохнул, прикрыл глаза и, замерев всего на несколько секунд, совсем тихо спросил: — Могу я поцеловать тебя, мар ксильта́ра? Стелла подождала, пока он вновь откроет глаза, и кивнула. Лицо Гилберта просияло, губы расплылись в улыбке, и сердце забилось ещё быстрее, когда Стелла поцеловала его первой. Даже если это было очень плохой идеей, всё, о чём могла думать Стелла, так это о том, как трепетно Гилберт её обнимал и как отвечал на её поцелуй. Она совершенно не понимала, как узел страха, боли и ярости исчез так быстро, сменившись чем-то совершенно новым, но точно знала, что пожалеет о случившемся. Как бы сильно Гилберт ни был ей дорог, Стелла его погубит. Она должна была сказать об это сразу же после того, как Гилберт согласился принять вызов Катона. Должна была сделать что угодно, лишь бы он не пострадал. Гилберт просто не заслужил этого. Стелла прервала поцелуй и быстрее, чем Гилберт успел заметить слёзы, бегущие по её щекам, прижала его к себе, крепко обняла и сказала: — Я обязательно защищу тебя.