Ты не вернёшься

      Очередное утро. На улице кружится метель, окна покрылись ледяными узорами, вокруг царила тишина. Мертвая тишина. В комнате было темно, даже слабый утренний свет не пробивался сквозь «блэкаут» шторы. Марина проснулась от назойливого будильника, что не прекращал трезвонить, сколько бы она его не переводила. Уткнувшись лицом в подушку, она возмущённо промычала, а потом, наконец, поднялась, вытирая глаза руками. Повернувшись к другой половине кровати, она увидела аккуратно сложенную подушку и немятую часть простыни. Раньше на этой стороне спала она, но с определённого момента начала спать на другой, на которой раньше спал он.        Она умывалась ледяной водой, стараясь привести себя в чувство. Не помогало. Голова раскалывалась, руки дрожали, а в глазах помутнело. Не понятно, это зрение вдруг упало или вода попала. Она тяжело вздохнула и посмотрела в зеркало, невольно переводя взгляд на кабинку душа, где понадеялась увидеть его силуэт через запотевшие дверцы и услышать смешное пение. Но кабинка была пустая, дверцы были открыты, а в комнате стояла тишина. Снова эта невыносимая мертвая тишина. Она прошла на кухню и достала из верхнего ящика баночку с таблетками. Слабые успокоительные, купленные в аптеке, казалось, не действовали, но Марина все же верила в то, что они хоть немного помогают. Самовнушение. Женщина налила в стакан воды и запила медикаменты. Стало ли легче? Определённо нет. Как минимум, потому что лекарство ещё не успело сработать. Затем в ход пошла кружка эспрессо. Потом ещё одна. И ещё одна. Кофе она хотела взбодриться физически, а таблетками успокоиться, но уже морально. Получалось хреново. Точнее, не получалось вовсе. И самостоятельно она тоже не была способна чем-то себе помочь. Всё, что она могла делать — это ходить на работу и делать вид, что всё в порядке.       Тепло одевшись, она вышла из квартиры, оставляя её наедине с одинокой тишиной. Выйдя из подъезда, она дошла до своей машины и села, включив подогрев. Москва не хвасталась зимними холодами, но уже который год с января по февраль погода «радовала» горами снега, ледяными ветрами и гололедом. Последний раз было тепло в тот год. Недавно был Новый год. Ещё один Новый год в одиночку. Марина уже сбилась со счету какой. Точнее, даже не пыталась сосчитать. Праздничная ночь стала самой обычной. Марина просто включала телевизор и ложилась на диван, а потом не замечала, как засыпала ещё до боя курантов. Бокал с вином так и оставался нетронутым.       Какой смысл в праздниках, если их нельзя ни с кем разделить?       Как доехала до работы, не заметила. Была погружена в свои мысли. Припарковав машину около института, она взяла сумку, вышла и, закрыв её, направилась вперёд к рабочей смене. Постоянно хотелось забыться на работе, не думать ни о чем. Не думать о нем. Она не хотела его забыть, но очень хотела наконец смириться с тем, что он не вернулся. Хотя в душе ещё мигала маленькая искорка веры в то, что он ещё придёт, она угасала с каждым днем. Скоро совсем потухнет. Столько времени прошло, но она все ещё не забыла и не смогла жить дальше. Сейчас она просто существовала. Существовала, мучая себя кошмарами, галлюцинациями, снотворными и бесслезными истериками. Видел бы он её, наругал бы.       Марина заходит Склиф, где сразу в нос врезается запах больниц, который потом не отстирывается с одежды неделями. Она проходит через прозрачные двери, направляясь к регистратуре. Подняв глаза, женщина останавливается посередине холла. Сердце, казалось, остановилось, а ноги стали ватными. Один шаг — и она упадёт.       У стойки стоял мужчина. Его рост, телосложение, даже куртка были жутко похожи на него. Это ведь не может быть реальностью? Марина даже не успела обратить внимание на Нину, которая доселе что-то обсуждала с «ним», а теперь с испугом смотрела на нейрохирурга.        — Марина! –крикнула она и побежала к женщине, что настораживающе начала трястись.        Мужчина повернулся на двух подруг, не понимая, что сейчас произошло, и почему администраторша так вцепилась в эту блондинку, которая, мягко говоря, выглядела не очень.       Это был не он.       Совершенно не он. Только сейчас Марина поняла, что у них даже волосы разного оттенка. Тело, лицо, брови, нос, всё было другим. А особенно глаза.       Его глаза напоминали угольки костра. Пылающего огня, который зажигался каждый раз, стоило ему посмотреть на неё. Её глаза голели голубыми язычками пламени. Они безмолвно тонули друг в друге. Им не нужны были слова. Они итак понимали друг друга. Понимали, что это и есть любовь.       — Я тоже сначала подумала, что это он, — призналась Нина через несколько минут, когда пришла навестить подругу в её кабинет.       Нейрохирург не ответила. Лишь сильнее вцепилась в горячую кружку с чаем, которую ей любезно принесла Дубровская, продолжая пустым взглядом смотреть в одну точку. Она итак никогда не рассказывала никому о своих проблемах, так что сейчас тем более не отличалась разговорчивостью. Она доверяла только ему. Но его сейчас нет. Значит она не доверяет никому.        Маленькая надежда жестоко разбилась о скалистый берег, рассыпавшись на миллион осколков, которые упали в воду и уплыли по течению. Она снова поверила в невозможное. Вновь извела себя до потери пульса.       –Марин, тебе нужно сходить к Тане, — настаивала администраторша, зная, что хирург не ответит ей возмущением, мол, «Я что, по-твоему, псих?!»       Она снова промолчала. Ей хватало тех снотворных, название которых она запомнила ещё со времен отца, чтобы уснуть и на время забыться. Но иногда даже они не помогали. Настолько сильной была внутренняя боль.       — Марина-а, — блондинка потрясла её за плечи и повернула к себе лицом, чтобы взглянуть в её глаза.       Её взгляд был стеклянным. Некогда Атлантический океан стал холодным айсбергом. Даже в первый день в Слифе её глаза не были такими. Невозможно было прочитать её эмоции, но нетрудно догадаться. Разбитая душа мучительно ныла, напоминая о незаживших ранах.       — Мне нужно проверить пациентов, — сказала она и стремительно вышла из кабинета, оставив подругу в одиночестве.       Хотя они и до этого были в одиночестве. Марина давно стала одним отдельным кусочком от хрустальной вазы, остальные осколки которой были бесследно потеряны. Теперь она одна. И все, кто сидят с ней, одни. Она перестала существовать той ночью. Сгорела вместе с ним.       Можно ли тогда сказать, что все эти люди просто разговаривают сами с собой? Ведь какой диалог можно получить от мёртвой куклы?       Пациентов охватывал неизвестный страх, стоило нейрохирургу зайти в палату. Помещение в миг покрывалось ледяной корочкой, которая продолжала расти вслед женщине, напоминающая в такие моменты Эльзу. Хирург была остра словах, непреклонна во мнении и иногда груба с высказываниями. Все просто соглашались с ней во всём, говорили только по делу, отрепетировав слова заранее. Попасть к ней на исцеление было одновременно и удачей, и пыткой, зато пережив которую, ты, будучи уже здоровым, забудешь как страшный сон.       Ну а что она ещё может сделать, если на душе так тяжело? Если люди, которые нуждаются в немедленной операции, начинают истерить и отказываться, ссылаясь на «само пройдёт». Когда она ещё может им помочь, а они, такие бестолочи, отказываются? Она может их спасти!       А его не смогла.       Если тогда смысл жить дальше? Есть ли смысл быть?       Заперевшись в тёмной коморке, она сидела на холодном полу, прикрывая рот руками. Нет, она не плакала. Сил не было. Да и нечем. Она, словно бездонная чёрная дыра, сколько не бросай туда положительные эмоции, всё равно не останутся. Ничего не приносило радости. Ни истории Нины про Пашку, ни приглашения на корпоративы, ни даже внезапное повышение. Теперь она была заведующей нейрохирургическим отделением. Он бы гордился ей. Только вот его рядом нет. Оттого и счастья новая должность не приносит. Она снова и снова думает о том, что не справляется. Был бы он рядом, взял бы её за руку, взглянул бы ей в глаза и без слов повёл бы её вверх к успеху. Вместе. Когда ты не один, не так же страшно, верно?