Зимний бал.
Диана не могла найти себе места. Был только полдень, до бала — еще куча времени, но все шло не так! — Успокойся, — лениво протянула Женя. Сама она битый час валялась на диване и листала Олины журналы о моде. — Щас что-то придумаем. — Мы думаем уже час! — Значит, осталось думать меньше на один час. — Жень! — Диана присела перед ней и строго напомнила: — Он меня пригласил! — Поздравляю, — не отрываясь от журнала, хмыкнула Женя. — Кто-то сомневался, кстати? — Я! — Только ты. Ну и Сафронов еще. — Надо идти в магазин, — решила Диана, поднимаясь. — Мне нужно платье, я не могу идти в этом. Диана окинула взглядом комнату, та была сплошь завалена строгими юбками, рубашками и блузками — ничего праздничного. — Ладно, — смилостивилась Женя, захлопывая журнал. — Идем на Янтарный. Они вместе быстро собрались и вышли. До Янтарного проспекта от дома Дианы было далековато, но, когда они долетели, Женя не дала Диане пойти в Дивный мир выбирать себе платье. Она протащила ее до Олиного ателье. — Оля в Париже, — возмутилась Диана, когда Женя стала отпирать дверь. — Никто не успеет сшить платье за несколько часов. — Благодари Небо, что подарило тебе меня. Я знала, что ты дотянешь до самого последнего момента, а потом начнешь паниковать, поэтому позаботилась. Вот, — Женя вошла внутрь и взяла со стола коробку. Включился свет и мазнул по голубой ленте, под которой белел уголок записки: «С Новым годом, племяшка». Женя поторопила, и Диана подцепила пальцами голубую ленту, потянула за ее краешек и дала шелковому ручейку стечь по коробке и упасть на пол. Диана глянула на Женю, та так хитро щурилась, что Диане отчего-то стало страшно: обычно такой взгляд ничего хорошего не предвещал. Она открыла коробку и увидела море. — Это… — Диана быстро подняла взгляд. — О… нет — Да. — Нет! — Да! — Женя захлопнула коробку. — Ты обещала Оле, помнишь? «Ты пойдешь на Зимний бал в том, в чем я тебе скажу». — Так вы сговорились? — возмутилась Диана. — Конечно. А ты ничего не заподозрила, потому что твоя умная головушка была занята ревностью Андрюхи ко мне. В то время как твоя прекрасная подруга решила, что ты во что бы то ни стало должна пойти на бал с Сафроновым не в чем-то там, а в самом красивом платье сезона, Жемчужине морей. Пафосное название, но, стоит сказать, этот Валерка Сашпо — реально гений. И Женя вытащила платье. Оно было не просто красивым — бесподобным. Эта ткань называлась морской пеной, и делали ее с экстрактом стихии воды, добавляя магии. Диана слышала, что, чтобы добиться эффекта морских волн, несколько властелинов материи трудились около полугода, вплетая эфир стихии в синий шелк. Перед Дианой разваливалось море. Синее, спокойное, его волны струились к полу от корсета, украшенного мелким жемчугом и синими камушками, тех было совсем немного, но они рассыпались по талии, спадая на верх подола, и поднимались до лифа. У платья не было бретель, оно было длинным, не пышным, а тонким, превращающим обладательницу в хрупкую куколку. Или русалку. — Я ни за что его не надену. — Боишься Андрюху заикой сделать? — Жень, я, — Диана запнулась. — Оно слишком красивое. — Значит, боишься быть самой красивой? — Я не люблю выделяться. — Но это единственное, что у тебя хорошо получается. Диана возмущенно глянула на Женю, та рассмеялась. — Загорская, ты дала слово. Не какой-то хитрой и коварной мне, а своей любимой тете. Она расстроится и отрубит нам головы, если ты это не наденешь. Тебе за то, что ты соскочила, мне за то, что я тебя не убедила. Ты рассказала ей, что научилась целоваться? — Чтобы потратить несколько часов на кучу известных ей приемов? — вздохнула Диана, подходя ближе. — Оля меняет мужчин чаще, чем перчатки. — Я вот свои почти четыре года ношу. Не мало, знаешь ли. — А она не больше трех месяцев, — Диана погладила пальцами ластящуюся ткань и подняла на Женю глаза. — Жень… А это всегда… так? — Как? — хмыкнула Женя. — Волнительно, круто, приятно, жарковато? — Хорошо, — Диана подняла глаза и почувствовала, как немного пощипывает щеки. — Спокойно. Женя понятливо улыбнулась и покачала головой. — Не всегда, — она подошла и протянула платье. — Тебе повезло. Не убей месяц моих упорных трудов сводничества, ладно? Диана взяла платье и ушла в примерочную. Когда она его надела, волны ткани пробежались по ее ногам и разлились на полу: нужны были высокие каблуки. Женя помогла застегнуть корсет, тот обтянул талию и приподнял грудь. Диана выглядела так, как, наверное, должна выглядеть Загорская. Она знала, что придет на бал королевой, безразлично осмотрит его гостей и весь вечер будет скупо отмахиваться от Валеры, как это было всегда. Но в этот раз что-то изменилось, и Диана волновалась. Она не так часто это делала. Внимание волочилось за ней как на поводке, и красота была слишком очевидной, чтобы ее отрицать или стесняться. Теперь Диане казалось, что она выглядит слишком вызывающе. Потом она подумала, что тут волосы можно и распустить, чтобы хоть чуть-чуть прикрыли голые плечи. И… — Высокая прическа. Высокие каблуки. Неброские украшения, — категорично заявила Женя. — Ты похожа на королеву морей. Я тут нашла фотку модели Сашпо, смотри. Какая-то дохлая рыбешка: бледная и сутулая. А ты… — Женя вздохнула и покачала головой, глядя на Диану: — Да у тебя такая стать! Вот все-таки твой кол в спине пригодился. И волосы… Ну понятно же, что тут нужна модель с темными волосами. — Давно ты разбираешься в этой индустрии? — Диана крутилась перед зеркалом. — Пф, красотку красота видит издалека. Так что это не я в ней разбираюсь, а она во мне заинтересована. Ну ладно, дальше сама справишься? — А ты куда? — Диана обернулась. — За платьем? — Ну да. Мне тоже надо собираться. — Хорошо, а где встретимся? — Ну… — Женя нахмурилась. — Можем на каникулах в кафешке посидеть. — Ты не идешь на бал? — поняла Диана. — Нет, меня не приглашали. — Когда тебя это волновало? — Загорская, че мне там делать? Сеять новые любовные многоугольники? — Я уже извинилась. — Я все равно никогда не перестану тебе припоминать. Над Сафроновым я больше не могу издеваться, а запас дофамина мне надо бы пополнять. Новый объект издевательств — ты. Если я клеюсь к Сафронову теперь, то только затем, чтобы тебя позлить. — Опять сбегаешь? Женя тяжело вздохнула и опустилась на диван. — Я не хочу его видеть. Ты права, это оказалось тяжело. Диана присела рядом. — А ты сказала, что видишь его физиономию с рождения. Да, он тебя иногда бесит, но ты привыкла. Я искренне не понимаю, как он может хоть кого-то злить. — Ты мало с ним общаешься. Диана пожала плечами. В последние четыре года Сережа стал сам с ней много общаться. Да, они были знакомы, но все знали: Сережа — Женин друг. Старший товарищ для их неусидчивой троицы, который часто вытаскивал из неприятностей, но все-таки из-за Жени. После смерти Зои он был единственным, кто смог хоть как-то привести Диану в чувства. Она тонула в своем одиночестве, страшном секрете, которым ни с кем не могла поделиться, она мечтала, чтобы у нее был человек, с которым она может поговорить обо всем, но этот человек надел на руки перчатки и пропал. А Сережа остался: потерянный, убитый, совсем не такой, каким стал сейчас, и каким был раньше, но остался и не бросил Диану. А потому она была на его стороне. — Зато я много общаюсь с тобой. И я… Не знаю, я не представляю тебя без него. Всю жизнь, что я тебя знаю, вы были вместе. Женя и Сережа. Вы как… Чип и Дейл. Женя прыснула. — Загорская, Лазарев без меня не пропадет. Помимо того, что его дед заведует наикрутейшим орденом волшебников, а папа заседает в Магсовете, у него есть еще целый ковен симпатичных ведьмочек, готовых на все ради шефа. Одна, такая рыжая, мне даже понравилась. Передам его в ее руки. Диана прикрыла глаза. Было понятно, что Женя пришла не только затем, чтобы разгадать тайну зачарованных ведьм. Она пришла, чтобы помочь тем, кого оставила, потому что ее наверняка сжирала совесть. — Свела родителей. Меня и Андрея. А Сережу за столько времени не смогла? — Диана повернулась к Жене. — Может, не хотела просто? — Хотела, — покачала головой Женя. — Но я… Иногда я знаю, что делать, а иногда нет. С тобой все понятно, с ним — нет. Ему нужен человек, который… — Женя облизала губы и стала заламывать пальцы. Диана улыбнулась: Женя всегда так делала, когда волновалась. — Который его никогда не бросит? Женя медленно кивнула: — Никогда. Они помолчали. За окном уже темнело, близился шестой час и повалил густой снег. — Всем нужен, — тихо сказала Диана, надеясь, что Женя ее поймет. Может, она ее поняла, но все равно попрощалась и ушла. Только у дверей остановилась и задумчиво обернулась. — А почему он никого не приглашает на Зимний бал? — Не знаю, — пожала плечами Диана, недовольно глянув на Женю. — Ждет, наверное, кого-то. — Передай, что не дождется. Она захлопнула дверь и ушла. Диана проводила ее взглядом, подходя к окну. — Мам, смотри, принцесса! — раздался писклявый голосок и, опустив взгляд, Диана увидела маленькую девочку, тыкающую в нее за стеклом пальцем. Диана быстро отошла от витрины и пошла переодеваться. Надо было еще найти туфли.***
Так долго Андрей не прихорашивался никогда. У парней было меньше заморочек с внешним видом, а потому к своим семнадцати годам Андрей понял, что совершенно не знает, как положено выглядеть рядом с самой красивой девушкой на планете. Благо у него был советчик. — Лазарев, да я снял галстук, снял! — А смокинг ты надел? — Да. — Выходи тогда. Они были в дорогущем магазине, на витрины которого Андрей раньше даже не смотрел. Лазарев развалился в кресле и пил кофе, поглаживая по холке Грома. Тот недовольно косился на Андрея все время, пока они шли до магазина, и сейчас демонстративно отвернул морду. — Ревнует, — вздохнул Лазарев. — О, тебе идет. Выглядишь, как кавалер Дианы Загорской. Сойдет. Мы берем. Это стоило столько, что Андрей копил бы все три года стипендию, чтобы купить один рукав этого пиджака. Но вчера он получил первую выплату от гильдии, и, поддавшись уговорам Лазарева «спустить первую зарплату на что-нибудь, что пригодится дай Небо один раз» решил купить костюм. Себе в зеркале он не нравился. Сам туда часто не смотрел, да и не надевал такого почти никогда. Дорогой смокинг не вязался с ним, как будто был слишком дорогим и шикарным для того, кем Андрей себя всю жизнь считал. Парень из ниоткуда… — Ты царевич, учись шиковать, — поучительно сказал Лазарев и сунул Андрею пакет. Они вместе вышли из магазина. Янтарный проспект был красиво украшен к Новому Году. В мире чар он считался особенным праздником, ведь Дед Мороз — самый известный волшебник времен. Однажды в него заставил поверить один сказочник, написав сказку про доброго деда с мешком подарков за спиной. Но по старым сказаниям Мороз был злым: любил кусаться и убивать своим холодом. В мире чар было принято тоже считать его хорошим. Новый год знаменовал начало нового круга легиона стихийников: магсовездия выстраивались в очередь, чтобы сеять свет и магию на землю. В этот день маленькие дети искали на улицах снегирей. Считалось, что, если ты увидишь на улице красногрудого снегиря, то это будет посланник деда Мороза, и в следующем году ты обретешь силу. Когда сила обреталась, снегирей искать не переставали, потому что надеялись на новый подарок от самого доброго и загадочного волшебника. — Ты веришь в Деда Мороза? — спросил Лазарев, глянув на одну витрину, где стояла ростовая кукла в шубе и с мешком за плечами. — Нет. — А вот я уже не знаю, — вздохнул Лазарев. — Ладно, я искать снегиря, а ты иди готовься к балу. — Ты не будешь готовиться? — Дружище, так вышло, что я неотразим, — Лазарев улыбнулся. — А вот тебе неплохо бы причесаться. Пока. Андрей научился пропускать его шутки мимо ушей. Наверное, Лазарев становился не таким невыносимым, если пару раз спасал жизнь. — Стой, а ты ее не пригласил? — Андрей нагнал его и приостановил. — Женю? — Пригласил. — Она согласилась? — Не знаю, ничего не сказала. — Лазарев, че-то ты темнишь, — Андрей прищурился. — Все-таки поругались. — Ты стал удивительно участлив к моей скромной персоне сказочного подонка. Андрей вздохнул: да, он считал Лазарева не самым хорошим человеком, но неужели не очевидно, что он поменял свое отношение? — Извини. — Я говорил, что когда-нибудь тебе станет стыдно. — Лазарев, не заговаривай мне зубы. — Увы, это мой неконтролируемый талант, — Лазарев улыбнулся, и вышло это как-то дежурно. Но он попрощался и ушел. Происходило что-то нехорошее. И вместо того, чтобы радоваться самому чудесному событию в своей жизни, Андрей не мог перестать думать о том, что с Женей они вчера не очень хорошо расстались. «Да лучше бы поругались» — тоже подумал он. Пока он шел к Поддубному, откуда до Нового года его было приказано не выселять, думал о том, что случилось за этот месяц. Столько всего… Началось все, наверное, с победы над Горским, глупого фарса с кубком в столовой и девчонки, умывшей Таньку. «Говорят, у вас Елагин тренер.» Не совсем человек, уже не ведьма. Может, она не умела колдовать, но у нее отлично получалось делать людей счастливыми. И сейчас день без ее шуточек, таких невыносимых и пошлых, казался каким-то пустым. Новый год, праздник, но почему-то невесело. Андрей угрюмо брел по Зачарованному лесу, когда заметил маленькую птичку. Она трепыхалась в снегу, и он подошел ближе. Птица запуталась в красных нитках, которые припорошило снегом после дня Красной нити. — Тише, малыш, дай помогу. Андрей аккуратно взял птичку и снял с ее перышек красные нитки. У него в руках лежал неказистый то ли воробей, то ли грачонок — помесь ни пойми чего. Он встрепенулся, отряхиваясь от снега, и поднял клювик, сверкнув глазами-бусинками. Когда по черным глазкам пробежал шустрый блик, сверкнули перышки. Грудка окрасилась в ярко-красный свет. У Андрея на руке сидел снегирь. Он вздул грудку, приподнял черную голову и проскакал по руке Андрея чуть ближе, потом взлетел и спрятался в махровых ветках. Андрей поднялся и посмотрел на птицу, та сидела на ветке и буравила его пристальным взглядом. Андрей опустил взгляд, в его руке оказалась бумажка. Он медленно развернул ее и нахмурился: на старой полуткани-полубумаге разъехались в разные стороны чернила от попавшей влаги, но надпись прочитать было можно, правда этого языка Андрей все равно не знал. Записки на багровом перед Новым годом настроения не поднимали. Андрей глянул на птицу, та все еще сверлила его черными глазками и ждала, потом вдруг слетела и клюнула его в палец. — Ай! — шикнул он, увидев кровь, и тут же замер. Буквы расползлись. Плавно, медленно, как будто гнездо змей кто-то потревожил, и они неспеша двинулись убивать. Алые ленты заворошились на крохотной записке, потянулись к руке Андрея, но одумались: стали возвращаться и складываться в буквы. С тихим шорохом красные змейки снова сплелись между собой, и Андрей смог прочитать. «Это твой сын.» — Кто? — хотел спросить он у снегиря, но того и след простыл. Лес снова погрузился в звенящую тишину, залитую белоснежным светом. Ни шороха, ни звука, только следы крохотных лапок сказочной птицы на снегу. В мире сказок встретить снегиря перед Новым годом значило позволить своим самым сокровенным желаниям сбыться. И если в этот день Андрей и мог исполнить вою мечту, то только придя на бал. Рассудив так, он запихнул записку в карман, загреб снега и прислонил к ранке на пальце. — Да я тут тоже с вами поверю, — пробурчал он, разворачиваясь. — В Деда Мороза… Говорят, что в Новый год положено обернуться и увидеть, что с тобой произошло. Андрею было над чем подумать, пока он шел к Поддубному. За этот месяц он узнал, что он царевич, его бабушка — самая известная ведьма сказок, друг — демон, и дед Мороз, похоже, существует.***
Дискотека.
Москва. 19:00
Падал снег — пушистый, мягкий, белый. Он был таким чистым, что на улице становилось светло от света, который он отнимал у фонарей и рассеивал в своих снежинках, расстреливая темноту. Красиво. Снежно. Скоро Новый год. Бабушка возилась на кухне, а мама где-то бродила еще со вчерашней ночи, и Женя сидела на подоконнике одна, рассматривая девственно чистую улицу. «А что такое девственная кровь?» Она посмотрела на кровать. «Какая разница, наша же подошла.» Опустила глаза и остервенело помотала головой. Женя соскочила с подоконника в который раз подошла к зеркалу, чтобы уже машинально оправит платье, подтянуть лифчик, повернуться одним боком, вторым, счесть себя неотразимой и снова вернуться к своему подоконнику. — Жень, ты готова? — Да. — Можно входить? — хихикнула бабушка. — Ага. Бабушка вошла, и Женя спряталась за дверцу шкафа. Бабушка села, подбоченилась и согнала Ваську с покрывала. Тот надменно вздернул морду и важно ушел в коридор, мол, дела ему нет до мелких девчачьих штук. Женя вышла. Это было самое красивое платье, которое видел человеческий свет. То самое маленькое и черное, сияющие глубоко и осторожно, как будто не сверкать не может, но делать это слишком ярко тоже боится. Легкое, темное, простое и загадочное — его ни что не могло дополнить лучше легких длинных перчаток, сотканных как будто из нежной паутины, а на деле — эфира пыльцы фей. Это были создания, с чьих крыльев пыльца сыпалась постоянно, из нее научились делать нитки. Бабушка картинно закатила глаза и тихо расхохоталась. — Красотка, — похвалила она. — И туфли что надо. Сколько раз тебе говорила: носи каблуки. Бабушка погладила по плечам и прищурилась: — А чего хмурая такая? Женя тоже на нее посмотрела. Бабушка была верным подельником во всех домашних авантюрах. У нее уже появилось много морщин на лице, она любила поболтать о политике, и уже не так резко гонялась за Женей с полотенцем, когда та накосячит. Бабушка Жени уже постарела, но так и осталась одним из самых понимающих людей на земле. «Помнишь, ты нашла меня у двери? Помнишь, ты не задавала вопросов, ты сразу все поняла, ба.» — Да все зашибись! — рассмеялась Женя и отвернулась к зеркалу. — Он точно простит мне все косяки. — Конечно, любовь и не такое прощает. Женя увидела, что бабушка смотрит на нее через зеркало: хитро, провоцируя, но Женя не повелась. Она заказала такси, накинула пальто для вида и, чмокнув бабушку в щеку, была остановлена за руку. — В кармане что? — Сок. — Ага, сок, вас там что, поить не будут? — Ба! — прорычала Женя. — Ну это наша последняя новогодняя дискотека! — Хорошо, — смилостивилась бабушка. — Но сделай так, чтобы завтра твоя мама нас обеих с тобой не придушила. Если будешь целоваться с унитазом все утро, я тебе…! Женя усмехнулась, когда бабушка погрозила ей кулаком и чмокнула в него. — Все зашибись, что-что, а пить я умею, — и уже за дверью добавила: — Не то, что мама. Настроение поднималось. В Москве было семь часов: уже темно, красиво и свежо. Женя села в такси и представила, как отвиснет у Машки челюсть — да, ради этого стоило потерпеть юбку и туфли, но Женя все равно задумалась: как Загорская может из них не вылезать, это же жутко неудобно! Скоро машина остановилась у школы, и Женя вышла. Школа ночью была красивее, чем днем: спрятанная в тусклых в фонарях и огней своих окон. Женя почему-то вспомнила, как они прибежали сюда с Сафроновым и перелезали через забор. Он — удачно и быстро, она… в общем, справилась. — О, Снегирева, — подошел Гриша и присвистнул, оглядев Женю с ног до головы. Она стояла в пальто, но то было распахнуто. — А… — Челюсть не потеряй, — хмыкнула Женя, закрывая ему рот. — Принес? — Конечно. — он вытащил из-за спины бутылку, они быстро вылили из нее колу и налили виски. Паша прикрывал их, пока они возились на снегу. — Ну все, — решила Женя. — Теперь главное не спалитесь. — А че, мы понесем? — А мне что, к ляшке привязать? — Она указала на свое короткое платье. — Спрячь под пиджак. Так и сделали. На входе всем известный страж порядка дядя Гоша придирчиво оглядел Женю, когда она скинула пальто, и покачал головой, давая понять, что не одобряет. Но Женя ему нравилась, и он подозвал ее к себе и шепнул: — Подельники твои никудышные. Один бутылку уронил, другой так раскраснелся, что его любой раскусит. Женя недовольно посмотрела в сторону мальчишек. — Все сама, дядь Гош, все сама, — вздохнула Женя. — Спасибо. Женя догнала «подельников» и строго запихнула одному бутылку подальше за пиджак, другому приказала не суетиться: — У тебя просто кола. — Ага, а вдруг… — Ну и что? Отчислят что ли? Паша передернул плечами. Нервничая и краснея, они кое-как добрались до входа в актовый зал, где в этот день убрали стулья, а по стенам расставили столы с небольшими закусками и соками. Народу было уже много, и Женя сказала мальчишкам побыстрее затеряться, чтобы не попасться на глаза завучу. Все знали: ее око — всевидяще. Еще бы Людмиле Прокофьевне неплохо бы их не видеть, на запах алкоголя у нее, как у преподавателя биологии, особое чутье. Ах, ну и конечно папа. Но его что-то пока не было видно. — Женя, — ахнула Анька, когда Женя подошла к подругам. — Какая ты… — Оу-оу, — Рима хмыкнула. — Кто-то решительно настроен вернуть Иванова? — Вернуть? — Женя усмехнулась и подошла ближе. — Мы и так вместе. — Да ну? — вредно протянула Рима и кивнула за спину Жене. Женя обернулась. У дальней стены, откинув волосы назад и выпятив едва ли не вываливающуюся грудь, стояла Машка. Она прижималась спиной к стене и громко смеялась, запрокидывая голову. Андрей и еще пара ребят из класса стояли рядом с ней. Некоторые не отрывали взгляда от выреза ее платья, но Андрей, как душа любой компании, рассказывал какие-то истории, и веселились все. Ничего не выходило из-под контроля: Машка всегда таскалась за Андреем сама. Андрей случайно нашел Женю взглядом и ненадолго замер, но Гриша его отвлек, и Андрей снова отвернулся. В груди зажгло. Чувство его взгляда — самое желанное и приятное. Женя столько всего провернула, чтобы он обратил на нее внимание! Сейчас, на последней школьной дискотеке, можно было вспомнить о том, как они познакомились. И Женя решила: сегодня нужно дать своему сердцу разгореться вновь. Да, магия пленит, она отравляет сердце и заставляет тянуться к ней. Но любовь — самый сильный яд и антидот. Сильнее магии, сильнее любой силы на свете. Надо было просто вспомнить, за что Женя любит Андрея. … « — Тебе страшно? Она больше ничего не боялась, и покачала головой, отворачиваясь к окну. — Там будут новые ребята, ты заведешь друзей. Женя кивнула. — Детка, ты в порядке? Она была не в порядке. Из ее груди, в которой столько дней было пусто и темно, вдруг стало рваться что-то тяжелое и колючее. Она хотела рассказать об этом маме или папе. Но месяц назад они развелись. Просто взяли и бросили друг друга, потому что Женя решила жить как человек, а мама подумала, что так будет лучше: вообще оградить ее от магической жизни. И Женя промолчала, когда папа уходил. — Да, — улыбнулась Женя, но вышло тоскливо. — Просто волнуюсь. Ей было вообще плевать на тех, кто сидит в классе, к которому ее вела какая-то тетка. Мама хотела прождать Женю в машине весь день, но Жене кое-как удалось ее отговорить. Абсолютно незнакомая женщина разговаривала с ней так, будто Женя что-то давно ей задолжала и не возвращает. Кто она вообще такая? Нине Трофимовне можно так разговаривать с Женей, потому что она почти что ее вырастила, но Нина Трофимовна так никогда себе не позволяла. Ольге Юрьевне можно было так разговаривать, потому что сколько бы Женя ни косячила, а Ольга Юрьевна после хорошей взбучки все-таки все исправляла. Роксане Михайловне можно… а этой тетке нельзя. — Я поняла, — осекла ее Женя, разозлившись. — Вы четвертый раз уже сказали, что у вас курить нельзя. — Ты новенькая, а у нас рейтинг. Нам нельзя его портить никакими выходками. И сними перчатки. — Не сниму. — Кострова, — женщина возмущенно приспустила очки. — Спорить со мной вздумала? — Я не спорю. Отказываю. Ну если так, тогда разденьтесь. У женщины округлились глаза, и Женя сочла это смешным. Неподалеку у подоконников стояли какие-то ребята возраста Жени, они тихо захохотали. — Ты у меня посмейся, Гриша! Иванов, быстро слезь с подоконника. Проклятый девятый Б. Вон твои одноклассники, и я вызываю твоих родителей в школу. Сегодня же. Когда она требовательно посмотрела на Женю, наверное, должно было стать стыдно, но стыдно не было. Женя только с тоской подумала, что эта тетка позвонит маме, и мама расстроиться, отругает, а если бы папа пришел… Он вообще-то всегда приходил в Поднебесную, и Женя, наверное, уже привыкла нарываться на неприятности, чтобы только его увидеть. Но вдруг это стало бесполезно. Он не придет, что бы Женя ни натворила. — Поняла. Номер мамы у вас есть? — Нахалка, — возмущенно запыхтела тетка и ушла. — А идти-то куда? — крикнула ей Женя вслед. — Я провожу. Женя обернулась на голос и увидела перед собой парня. Симпатичного, чем-то похожего на Григория Палыча, и он сразу ей понравился. — Ну зашибись, — хмыкнула она и протянула руку. — Женя. — Андрей. А это Гриша, Паша и Дима. Ты в девятом Б теперь, да? — Ага, — Женя глянула на своих новых одноклассников. Круто, раньше ни одного парня во всей школе, теперь сразу несколько, да еще и в одном классе. — Ну пошли, где у вас там грызут гранит науки? Он протянул руку, и Женя по ней второй раз хлопнула. Парень улыбнулся. — Давай помогу, — кивнул на портфель. — А, — Женя немного растерялась. Общаться с парнями она не очень-то привыкла. У нее было много друзей из Чародола, но рядом почти всегда был Лазарев, а с ним было спокойнее, чем одной. Лазарев всегда нес ее сумки и отбирал, не спрашивая, она отдавала, не задумываясь. — Держи. Он довел ее до следующего этажа и открыл дверь. Женя вошла и прищурилась от яркого света. Тот был странным, немного желтоватым. По классу были расставлены двойные парты, за некоторыми уже сидели девчонки и парни. Женя нашла взглядом свободное место рядом с одной девчонкой в очках, которая корпела над книгой. Чем-то она была похожа на Загорскую. «Стоп! Никакой Загорской», — осекла себя Женя, но все-таки наклонилась к Андрею и спросила: — А как ее зовут? — Аня. — Спасибо. — Народ, это Женя, она теперь с нами учится. Жене понравилось, как косо на нее глянули некоторые девчонки. Ну хоть будет чем себя развлечь. Похоже этот Андрей здесь на расхват, а Жене часто доставалось за то, что Лазарев за ней везде таскается. — Прикольно, а че ты в перчатках? — подошел к ней какой-то встрепанный паренек. — Гриша. Женя пожала руку. Ну наконец-то никто не впадает в ступор, когда она ее протягивает. С людьми, оказывается, гораздо проще жить. — Ну… — Женя насладилась всеобщим молчаливым вниманием. — В каждой девушке должна быть загадка. Пусть это будет моей. Аня, а ты не против, если я с тобой сяду? Женя бросила портфель на стул рядом с той заучкой и дружелюбно ей улыбнулась…» Женя посмотрела на Аню. Та стояла в красивом плате и скромно стреляла глазками в сторону Гриши. Когда-то Женя подумала, что непременно их сведет, но почему-то так и не сделала того. Может, не хотела… Надо думать об Андрее! Женя отошла к столу с закусками и прикрыла глаза. « — У тебя, че, жизней девять? — А ты посчитай. Бутылки в руки и валите отсюда. Ситуация была… напряженной. Женя бы вроде и хотела прилично попросить парней удалиться с детской площадки. Но вышло как-то не очень вежливо, и Женя сорвалась. Грозы послушно затрещали в ее руках, готовясь дать отпор обидчикам в любой момент, но Женя их заткнула: не надо, помогли уже. Мальчишки были ее возраста, и Женя убеждала себя, что и их спасает. Но они так не считали. Один из них, вроде бы не очень пьяный, встал и врезал ей. Женя отлетела к лавке и ударилась еще и скулой, больно распорола зубами щеку. Но встала. Если они думают, что лишний синяк ее напугает, то даже не представляют, с кем связались! — Эй, — подбежал кто-то и загородил Женю собой. — Вы че творите? — Держи свою кляксу от нас подальше. — Полиция уже едет, уходите отсюда. Полиция? Точно, это же человеческий мир, у них было время вызывать полицию, когда в чародейском тебя бы уже давно разразило молнией. Женя даже не вспомнила о полиции. В мире волшебства на другого никто не рассчитывал, там было все в разы быстрее, но вот люди… они испугались и действительно убежали. — Ты что, с ума сошла? — Андрей обернулся и широко распахнул глаза, глянув на ее лицо. — Они разбили тебе все лицо. — Да фигня, заживет. — Жень, — выдохнул он. — Как тебя вообще сюда занесло? — Я вчера познакомилась с бабулькой в трамвае. Она рассказала, что тут у нее живет дочь, я еще думаю: о, это же рядом со школой. Ну и, в общем, у этой дочери есть сын. Он мелкий. Гулял на площадке и порезался о бутылку. А та бабулька сказала, что там постоянно какое-то гопники сидят. — А чего ты полицию не вызвала? «Я могу разразить грозами кого угодно. Молнии быстрее пуль», — Женя прикусила губу, задумавшись, и тут же зашипела, по рту появился металлический привкус, и она сплюнула на землю кровь: — Блин, мама убьет. Андрей ей помог. Довел до ближайшей аптеки и стал смачивать ссадины перекисью. — Подожди, а чего та бабулька полицию не вызвала? — Наконец Женя поняла, что смущало ее во всей этой истории. Она посмотрела на Андрея, тот улыбался. Красиво, черт возьми. — Жень, я не знаю, — хмыкнул он. — Да и ты… Полезла драться, хоть умеешь? Женя задумчиво покачала головой. — Полицию надо вызывать, а не драться с хулиганами, — он прищурился: — Ты что, с Луны свалилась? Он смотрел ей в глаза очень приятно. Женя даже сначала не совсем поняла, что это значит, но ей понравилось. Как-то также иногда смотрел Сережа, но она никогда не задумывалась, что он хочет этим сказать. Но Андрей был не Сережей, с ним приходилось думать, и Женя вдруг поняла: кажется, она сделала что-то такое, что заставило его обратить на нее внимание. — Ну вроде как да, — неловко усмехнулась она и тут же скривилась.» Андрей помог ей. Он оказался рядом, когда она не знала, что делать и на каждый ее глупый вопрос о большом человеческом мире он отвечал. Люди звонили в МЧС, когда им нужна помощь, а не лезли на крыши сами. Многие люди почему-то не любили своих родителей: они считали, что те слишком сильно лезут в их жизнь, а Женя знала, как сильно может не хватать родителей, когда они идут на смертельные подвиги, когда они скрываются от Магполиции и присылают письма с тремя перышками, когда о них тебе рассказывать на уроках по истории, и приходится слышать о том, что теперь твоя очередь возглавлять чародейский мир, смотреть на портрет в зале памяти и видеть свою маму… Люди, особенно Жениного возраста, любили говорить, что ненавидят себя: за толстые ноги, за то, что не могут решить контрольную, за косые глаза, жиденькие волосы. Женя давила в себе ярость: они даже не знали, что такое себя ненавидеть! Они не понимали, как это: убить кого-то случайно и жить с этим. Они не знали, что есть проклятья намного страшнее кривых ног или маленькой груди. Люди жили проще, и Женя очень злилась, когда слышала об их проблемах. Она была неправа, знала это и пыталась их понять, поддержать, над недругами своих подруг она смеялась громче всех, потому что она-то знала, что в мире есть вещи намного страшнее, чем когда-то кто-то на весь класс прочитал твою анонимку. Тем не менее много она не понимала. Андрей был рядом, он как-то все объяснял и успокаивал. И Женя сама не заметила, как к нему привыкла. Человеческий мир казался пустым и скучным без этого доброго парня, от которого она не так давно начала сходить с ума: первая страсть, сердце вырывалось из груди, когда они месяц назад целовались во дворе. Ее унесло, затопило, но вдруг… Швырнуло назад. Три недели назад. В столовой Поддубного. Словами: «Комплексы? Давно ты знаешь это слово?» — Жень? — Андрей подошел и мягко улыбнулся. — Потанцуем? Начался плавный бум-бокс, Женя посмотрела на протянутую Андреем руку и обняла его, он прижал к себе за талию. Она прислонилась носом к его темным волосам и принюхалась: любимый запах, его запах. Она же теряла голову, когда его чувствовала. И он такой сильный, высокий, держит ее, как куколку, как будто она вот-вот развалится. Музыка лилась, они кружились, Женя наслаждалась с закрытыми глазами, а песня пела: «И я кричу: остановите пленку…»***
Восемь часов.
Зачарованный лес.
Зимний бал.
Это было невозможно красиво. Зимний бал — главное студенческое торжество года, и к нему готовились как следует. Весь лес осыпался снегом с абсолютно чистого неба. Крохотные снежинки превращались в сияющие кристаллы и сверкали, как звезды, медленно оседая на землю. Между деревьев снег выровняли и примяли, теперь он служил полом, а стихийники огня обвили ствол каждого дерева в радиусе нескольких сотен метров специальными заклинаниями, которые держали тепло, но не топили снег. Кроны деревьев украшались гирляндами. Их желтый свет мешался с серебристым светом снежинок, скромно сыплющемся на головы, и в глазах мелькало от всполохов белых и рыжих огней. Царская ель была самым большим деревом Зачарованного леса. Его пространство было искривленным только среди стволов, но, если взлететь над кронами, то пик зачарованной ели, возвышающийся на десяток метров выше остальных деревьев, можно было увидеть отовсюду. В этот день ее наряжали. Наверху сияла белоснежная звезда, и, так как в чародейском мире наступающий год был признан годом стихии пятого легиона, ель украсили в серебристо-голубые шары и гирлянды. Ветки, припорошенные зачарованным снегом, проминались под тяжестью зачарованного снега, и снежники опадали ворохом алмазов, сверкая еще ярче в свечах Царской ели. Год гроз. Она должна прийти сегодня. Сережа стоял у подножия Царской ели и смотрел на студентов. Девушки пришли в красивых платьях, и их пестрые наряды перекрикивали яркими юбками все украшения. Юные, красивые — они улыбались друг другу, смеялись, пили пунш, расставленный в котлах неподалеку от ели, и переглядывались с колдунами. Он смотрел на них и наматывал на руку зеленый галстук. — Сереж, привет. Сережа хитро улыбнулся, поворачивая голову. — Я ослеп, — приложил руку к груди. — Кто со мной разговаривает? Девушка, вы не видели Диану Загорскую? Она обычно каждый год приходит меня поддержать и попытаться оттащить от елки. Диана улыбнулась. Платье на ней было другое: она не сверкало, как у остальных, наоборот, прятало свет. Словно глубокая морская пучина разлилась по ее ногам, она хватала огни и топила в своей загадочной темноте, давая тем сверкать только со своего темно-синего дна. И Диана была такой взрослой, что Сережа подумал: ну и когда она успела так вырасти, еще вчера он вытаскивал их с Женей из болота за косички. — Ты просто бесподобна, — нагнувшись доверительно прошептал он. — А где наш новый мученик ученичества у дяди Вовы? — Он рассказал тебе? — Конечно, мы подружились! Ты знаешь, а он оказался неплохим парнем. Немного повернутым на своих соревнованиях, но достаточно безумным, чтобы пригрозить дядь Вове расправой. Так что он… Сережа не смотрел на Диану, но улыбнулся, когда она не сдержала смеха. Он всегда ее веселил. С того злополучного дня он считал это своим долгом. Приятным, стоило сказать. — Ты невозможный…. — Диана приложила руку ко лбу и покачала головой. — Я очаровательный, и ты это знаешь. Диана кивнула и тихо вздохнула. — Сереж, ты… Он знал, что она скажет: «Я думаю, она не придет», и молча ждал, продолжая угрюмо смотреть, как наматывается на руку галстук. Но Диана замолчала, и он усмехнулся. — Пакостная надежда, да? — погладил пальцем эмблему Поддубного. — На то, что у нас все-таки что-то получилось. Диана подошла ближе. — Я думаю… — начала она, и он сильно сжал зубы. Ну давай уже. — Я думаю, она придет. Сережа приподнял бровь и медленно повернул в голову. — Правда? — он почувствовал что-то теплое и приятное. Как будто впервые за столько лет его кто-то поддержал. Пусть пусто, необоснованно и больше из дружеских понятий, но не сказал: «Перестань ее ждать, она не вернется.» — Правда, — не очень уверенно кивнула Диана и тоже подняла глаза. О… Видимо, это было заразно: разрешать себе надеяться и верить. Сережа думал, что для этого нужно взрослым, потому что, когда ты молод, есть много всего, чем можно занять свои мысли. Ушла подруга? Да найди другую, мало что ли хороших людей? Это не сестра, не мама, это просто девчонка, с который вы однажды случайно познакомились, зачем класть свою жизнь на алтарь какой-то дружбы? Но оказалось, что дети могли быть взрослыми. Они становились такими, когда понимали, что такое любить. Любить по-разному: как подругу, как сестру, как девушку, как родителя. Сережа знал, когда он в первый раз понял, что кого-то любит. Это было в тот вечер, когда он сидел у кровати спящей мамы и молился Небу, чтобы она проснулась. — Если у кого-то и получится, Лазарев, — Диана пожала голыми плечами. — То это у тебя. Не наполовину, не до регистрации, не на время — а навсегда. До конца. — Почему? — тепло улыбнулся он. — Кажется у тебя тоже неплохо получается. Ты набралась смелости прийти к ней первой. Хотя… Знаешь, Диана, стихийниц в Поддубном полно, и ты выбрала не самую… умелую. Диана закатила глаза, не в силах выдержать его хитрого издевательского взгляда. Она глубоко вздохнула и осмотрела небольшую поляну. Огни убегали далеко в лес, где между стволов под гирляндами гуляли студенты. Но Сафронов стоял на опушке, прислонившись спиной к дереву, засунув руки в карманы и типо болтая с друзьями. На самом деле, то и дело стрелял в Диану глазами. — Нам без нее было очень трудно, Лазарев, — снова повернулась Диана и посмотрела своими чарующими синими глазами на Сережу. — И я подумала: а вдруг ей тоже было трудно без нас? Я редко ей помогала, но ты… Мне кажется ей было очень трудно без тебя. Сережа понимающе кивнул и тоже посмотрел на Сафронова. — Прости, Диана, боюсь меня неожиданно сдует вместе с елью, а ты знаешь, сколько стоят эти украшения! Настоящее гномье серебро. Диана понятливо кивнула, но перед тем, как уйти, положила руку ему на плечо и несильно сжала. — С Новым годом, — тепло улыбнулась она и ушла к подругам. Сережа вправду искал снегиря. Каждый год он гулял по Зачарованному лесу, чтобы найти волшебную птицу и загадать ей маленькое, но такое заветное желание. Он несколько раз проклял тот день, когда подарил Жене перчатки, но все-таки уговаривал себя, что поступил правильно. Ему было так же плохо, как ей. И правильно, что он подслушал ее разговор с Волконским. Правильно, что он понял: она так больше не может. Правильно, что он попросил у Саши сделать такие перчатки, которые бы не стирались, не растягивались, служили долго, вечно — были крючком, за который бы ее сердце хоть чуть-чуть цеплялось. Он придумал план: напоить ее живой водой, а потом вернуть. Возвратить через ниточку на ее руке, через грубую веревку на шее, через бежевую кожу перчаток. Как волшебный клубок эти вещицы должны были рано или поздно привести ее обратно, и Сережа ждал. Но вчера он понял, где провалился его план: он дал ей повод поверить, что она его предала. Ох, это чертово елагинское благородство, это бесово воспитание: учись отвечать за свой выбор! Он забыл, за что в нее влюбился. Он забыл, как ярко полыхнуло из-под багровой магии его сердце, когда эта маленькая кудрявая козявка в темноте, крови и смраде сказала ему: «Я с тобой.» И вообще-то он влюбился в нее именно тогда, когда в жутком одиночестве и страхе потерять родителей она взяла его за руку. Решение — этому дядя Вова учил следовать до конца. Сережа забыл. И просчитался. — Хватит. — Волконский, отвали. — Ты сейчас разорвешь этот галстук. — Ты пришел поболтать? — Сережа повернулся к нему. — Я знаю, что ты скажешь. — Спорим, нет? Сережа был благодарен Саше за их дружбу. Может, не такую откровенную, как хотелось бы, но его мама была слишком влиятельной и копала под отца Сережи, поэтому он не мог так рисковать, да и заставлять Сашу выбирать между его мамой и другом. Все-таки он был на его стороне, и пусть этого никто не замечал, но Сережа это чувствовал. Всегда. Саша встал рядом и задумчиво прищурился. Он нашел взглядом Настю. Небо, как она была красива! Темно-алое бархатное платье цвета вина было совсем простым, с глубоким, но в то же время скромным вырезом. Платье переливалось в огнях гирлянд, приоткрывая ее длинную тонкую ножку в разрезе. Длинный каблук, неброское украшение, потому что Настя красила себя сама: рыжими блестящими волосами, глубокими темными глазами, тонкой шеей, острыми ключицами… Сережа не сдержал смешка, когда увидел, как Саша сжимает кулаки в карманах. — Чего ты ржешь? — Просто кроме неземной любви, я чувствую что-то еще, Сань. — Я хочу ее, — просто пожал плечами Саша. — Ты Елагину тоже. — Ой, — закатил глаза Сережа. — Я не буду с тобой это обсуждать. — Ты спал только с девчонками, похожими на нее. — Саш! — Это нормально. Ей уже не тринадцать. Хочешь, значит любишь. — Ты пошляк, — сообщил ему Лазарев. Саша возмущённо хмыкнул. — Вы сговорились с Загорской? Они посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись. — Иди, — разрешил ему Сережа. — Ей не по себе одной. — Она не одна. А я не хочу навлечь на себя сто одно проклятье этих дур. Они съедают меня глазами, угомони свой ковен. — Она одна, — вздохнул Сережа. — У великих мало подруг. — Не ной, — грубо бросил Саша и вдруг добавил. — Она сейчас придет. Сережа удивился. Что это было? Поддержка? За столько лет в первый раз? Не «выбрось ее из головы», «нашел из-за кого подыхать», «Лазарев, очнись, ты ей не нужен», а… «Она придет». — Да, — проигнорировал Саша требовательный взгляд, которым Сережа сверлил его висок. — Новый год — время исповедаться перед друзьями. Прощения просить не буду, но скажу, что все это время я хотел, как лучше. Я знаю, что с тобой было в первый год после смерти Никольской, и я захотел тебя… вытащить. Саша перевел взгляд, кольнув черным. — Ты делал все, чтобы я забыл о ней. Даже Настя… Ты дал ей в меня влюбиться, — Сережа пожал плечами. — Хотя я с самого начала знал, что с тобой творится, когда она рядом. Почему? Это глупое благородство, не похоже на тебя, Сань. — Ты мой друг, — твердо сказал Саша, глянув так, что у любого бы сердце в пятки ушло. — И мы полжизни тебе с Елагиной пытаемся доказать, кто умеет дружить лучше. — Не думал, что мы можем так откровенно поболтать. Ты большой сухарь, Волконский, почему сейчас… — Потому что ты подохнешь снова, если она не придет, — разозлился Саша. — Ты знал, что делать, все это время. Ты мог ее вернуть, но ты ее любил, и не стал. Елагину бесполезно уговаривать. Она упертая овца, которая никого не слушает кроме себя. Ее можно только спровоцировать. Тебе было ее жалко, ты бы так не стал. Я справился за тебя. Не благодари. Сережа нахмурился. — Мне казалось, — протянул он, — ты хочешь от нее избавиться. — Я хочу, чтобы Настя поняла, что у нее на тебя нет шансов. Елагина вернулась очень кстати, мое секретное оружие против твоего смазливого лица, Лазарев. — Ты тоже ничего. — Мерси, — гулко хмыкнул он, и они оба тихо рассмеялись. Саша глянул на галстук и подошел ближе, заслоняя собой вид на поляну. — Моя мама говорит: самое сильное оружие — страх. Дай кому-то понять, что он может потерять самое дороге, и он вылезет из кожи, чтобы это сохранить. Когда страшно — нужно действовать. И я ее напугал. — Хочется врезать тебе, — признался Сережа, — и поблагодарить одновременно. — Поставишь мне синяк, и я вращу твое тело в ель. Прости, у меня дела. Он резко развернулся и ушел, а Сережа не смог не улыбнуться. Вообще-то с той злополучной ночи в Багровом его жизнь пусть и стала проклятой, но намного более счастливой, чем была. Новый год — время оглянуться назад, и Сережа абсолютно точно был благодарен всем тем приключениям, в которые их заводила книга, в поиске ответа на самый главный вопрос: «как вытащить зло из души». И поиск был дороже ответа. У Сережи была большая семья и очень много денег. Сам он был невероятно красивым и харизматичным. И, глянув на свое отражение в зеркальный шар, он подумал, что не вырос избалованным болваном только потому, что рано понял: как это важно — быть хорошим человеком. Он понял, что любовь — это серьезно, что дружба — это навсегда, что родители — это ценно. И все это важное горело под рубашкой красными нитками на жесткой веревке, грея сердце. Но что-то гасло. Папа стоял и делал вид, что болтает с Загорской, и Сережа ушами тети Юли слышал их разговор: — Опять стоит там. — Леш, успокойся, он взрослый парень. — Ты с Дианы глаз не сводишь, а она тоже взрослая. — Она девушка! — А мне сыну сейчас сердце разобьют! — Может, он поспорил. — Да я прекрасно знаю, на кого он поспорил. Сколько бы всего я отдал, чтобы он просто отлип от этой бесовой Ели! Сережа перестал слушать и опустил глаза на галстук. Он чувствовал, как что-то опасное и темное вскипает в его груди. Не багровая магия, не проклятое могущество — другое, намного больнее и страшнее. Папа хотел помочь, но доминисы не могли себя лечить. Было восемь часов. Начался бал. А она не пришла.***
«Ветер, как ветер, несет нас опять по новому кру-угу…» — Я хотел с тобой поговорить. Женя прижималась к Андрею близко, он чуть наклонил голову и почти касался губами уха. — Давай. В зеркале отражались пары, кружащиеся в центре актового зала. Женя вспомнила свою первую дискотеку. Как она ей понравилась, потому что в мире чар было принято устраивать балы, а на них не попрыгаешь. Только мальчишки из Чародола иногда звали к себе. — Женя, последнее время творится что-то странное. Возможно, это из-за того, что ты редко появляешься в школе… «Вспыхнул перед глазами алый свет. Пиджак Лазарева развивался в разные стороны, пока багровая магия послушно вилась в его руках. Он закрыл ее собой, отталкивая огромного монстра. Спокойно, смело, твердо: уходи.» Она плотнее прижалась к Андрею, давя подбородком ему в плечо. Прочь! Прочь эти ненужные мысли! — … Я чувствую, что ты стала сильнее тянуться ко мне. Как будто у тебя что-то случилось. « — Да кто в здравом уме поверит, что Сафронов — бабник и может за неделю разбить кому-то сердце?! — Елагина, иди знаешь куда? — Ну Серег! Я просто… не хочу впутывать его в это. Он не мы, зачем ему наши проблемы, мои проблемы? — Ла-адно, — Сережа растрепал ладонью волосы и задумался, прищурив хитрые зеленые глаза — то есть мне нужно будет тебя соблазнять? — Добиваться, — поправила Женя. — На языке бабников это синонимы. Заявляю, как официальный представитель этой социальной группы! Я думаю… Это у меня получится.» Он всегда соглашался ей помочь. Даже если это было безумно, даже если это было обидно, ведь Женя видела в тот день, как сильно его режет «бабник», сказанное ею. А она не знала, бабник он или нет. Она не слышала о нем четыре года, она не спрашивала у Дианы, она просто поболтала с девчонками в институте и решила: он подходит на роль соблазнителя. И обидела его. — …хочу тебе помочь, но не знаю как. Музыка была очень тоскливая. Она кричала и плакала. Она просила что-то вернуть, остановить, но пакостное время было неподвластно даже волшебникам. Оно уходило и не возвращалось. « — Какого беса … — Нет, это ты какого тут делаешь?! Багровое царство. Мир смерти. Их нелепо мирит Фил.» Жизнь оказалась страшной штукой. Почему-то все об этом говорили, но никто в это не спешил верить. А жить, вообще-то, правда было страшно. Страшно в семь лет идти охотиться на песчаных червей, чтобы добыть кусочек от их зубов для зелья. Страшно нырять в море цвета крови, зная, что монстры там пострашнее акул. Вообще-то, очень страшно сидеть дома и успокаивать маму, зная, что папа может не вернуться. Страшно выходить из дома, когда мир тонет в крови. Страшно, черт возьми, бежать за девчонкой, которая секунду назад едва ли не сварила тебе мозги! — … если ты хочешь, пойдем поговорим… Этот глупый альбом. Эти глупые письма. Эти бесполезные слезы в подъезде. Маленькие напуганные дети в беде и в радости, в самом страшном горе и в счастье держат друг друга за руки, и клянутся на деревяшках. Никогда. Друг друга. Не… «Отвали, Лазарев. Навсегда.» — Я хочу помочь. Женя прикусила губу и закрыла глаза. — Я понял, что ты его любишь. Музыка закончилась, и Женя медленно отслонилась от Андрея, осмотрела его и затрясла головой. — Андрей, я… — Пойдем, — улыбнулся он, кивая на выход. — Поговорим? Он сам посмотрел в сторону выхода. Там стоял папа. — Блин, он нас не выпустит. — Пошли, — решительно взяла его за руку Женя. Папа как настоящий школьный учитель дежурил на дискотеке. Женя подошла к нему и он ожидаемо перекрыл им выход: — Далеко? — Пап, нам надо поговорить. — Ну раз так, конечно. Но чтоб вас больше никто не видел. Папа поправил очки, предупредительно глянув на Андрея, и отступил. — Папа? — выдохнул Андрей. — Это… Он что… Подожди, так… — Да, это мой отец, — созналась Женя, пока Андрей вел ее к классу. — Они с мамой развелись несколько лет назад, тогда я к вам и пришла. Сейчас вроде все налаживается. — Понятно, — Андрей открыл дверь класса и придержал для Жени. — У тебя классный папа. Такой… умный и… Ты на него похожа. Женя покачала головой. Всегда ей говорили, что она на него похожа из лести. Только Сафронов вдруг решил, что они вообще разные. Это оказался кабинет физики. Женя подошла к кафедре, огляделась и запрыгнула на первую парту. Андрей сел рядом. Они недолго помолчали, каждый наделся, что другой начнет первым. В итоге вякнули что-то оба одновременно, снова замолчали. — Когда ты пришла к нам, — Андрей оперся локтями на колени. — Я увидел тебя в коридоре, услышал, как ты разговариваешь с Николаевной и подумал: очередная нахалка. Мне, как старосте, это не было на руку. Женя хмыкнула. Ей казалось, что в тот день она сразила его наповал. — А потом ты подралась. И я подумал: откуда она взялась такая глупая, чтобы драться, когда не умеет, — он улыбнулся своим мыслям. — Сейчас я думаю, что влюбился, когда ты спрашивала, почему это должна звонить в полицию, когда никто другой не звонил. А я подумал: почему это она решила разобраться с хулиганами, когда весь дом не решил? Женя его не перебивала, смотрела на его красивый профиль и кусала щеку. Где-то глубоко в душе она умоляла его замолчать. Не рушить то, что они так упорно строили, не отнимать у нее последнее, что еще грело сердце. — Ты оказалась… проблемной, веселой и язвительной. С тобой было весело, с тобой было интереснее, чем с остальными, с тобой всегда было, о чем поговорить, всегда было, чем восхититься. Ты очень красивая, Жень. И ты очень смелая. Ты добрая и отзывчивая, и я долго не понимал, почему такая стервозная девчонка помогает даже тем, кто ее недолюбливает, когда они реально влипают. Почему ты тырила тетрадки с контрольными для Машки, хотя терпеть ее не можешь, почему ты рисовала эти газеты к комиссиям, когда умоляла Николаевна, хотя она столько раз грозилась тебя отчислить. Тебя было не понять, и я растерялся, — он повернул голову и улыбнулся. — Потому что я такой еще не встречал. Женя тоже попыталась улыбнуться. Ей было очень приятно это слышать. Это оказалось приятнее, чем набрасываться на него с поцелуями и заваливать на диван. Вот так было правильно. У Андрея получалось лучше, чем у нее. В этом пустом кабинете, от этих простых признаний Женя вдруг почти поверила, что у них любовь. — У тебя был какой-то смысл, которому все завидовали. Я тоже. Ты делала это почему-то, а почему у тебя никто не решился спросить. Но каждый раз, когда ты задумывалась, волновалась, смотрела в окно на уроках, ты вертела в руках ту веревку, которую даже сейчас прячешь в перчатке, — Андрей опустил глаза на перчатку и вздохнул. — Вчера я увидел такую же у того парня, когда… Ну ты поняла. Женя осеклась, и ее медленно разгоравшееся сердце вдруг снова потухло. Андрей повернулся к ней и посмотрел ей в глаза: прямо, честно, по-доброму. «Я приму твое решение», — пакостный взгляд, однажды он довел Женю до трусливого побега. Она опустила голову и вытащила из перчатки амулет, скрыв руку, чтобы Андрей не увидел шрамы. Она надела амулет на шею и взяла повертеть в пальцы. Надо было тоже быть честной. — Я знаю его с рождения. Он — сын друзей моих родителей. И я часто встречалась с ним детстве. Честно, терпеть его не могла. Вечно задирающий нос мальчишка, с которым мне было интересно, потому что он старше, а ему со мной — нет. И он всячески это показывал, но однажды, — Женя перевела дыхание, — мы очень сильно влипли. Вдвоем. Это было страшно, больно, я думаю, что мы сошли с ума, просто не поняли, потому что… ну это был треш, прости, не знаю, как объяснить. «Человеку», — добавила про себя. — И он помог тебе? Женя посмотрела на Андрея, но не увидела его. Перед ее глазами вместо огромных таблиц по физике появились каменные стены. Стало темнее, запахло ладаном свечей, плотью призраков, прикованных к цепям. Тусклые огни бегали по мокрым буквам страниц и дрожали на светлых волосах, перепачканных в грязи и крови. «Жене было страшно, потому что где-то внизу уже тащили к алтарю папу. Она не могла соображать, ей хотелось кинуться к нему и спасти. Сережа сидел, низко опустив голову. Женя сосала порезанный палец. Они не знали, что делать. — Надо просто принять багровую магию, тогда мы сможем открыть эту проклятую шкатулку. Сережа зло посмотрел на стеклянный ларец, в котором хранилась простая медная иголка с красным камнем на конце. — И я ее сломаю. Он встал и положил книгу на шкатулку. Женя вскочила следом, почему-то эта идея ей не понравилась. Взгляд у Сережи был тяжелым и убитым. Жене уже исполнилось шесть, но в мультиках она видела такие нарисованные глаза: тогда герои решались на… — Ты умрешь? — Нет, — сквозь сцепленные зубы сказал Сережа и напряг руки. Его фиолетовый пиджак Чародола совсем истрепался и стал почти черным. Сережа закусил губу и повернулся к Жене. Он постарался улыбнуться, и Женя поняла, что он ее обманывает. Улыбается, как маленькой, которой нельзя говорить правду. Сережа по ее нахмуренным бровям понял, что обмануть не получилось — выдохнул и пожал плечами: — Я думаю, что стану обладать этой магией. И мы их спасем. Спасем — слово, за которое цеплялось утомленное приключениями сознание. Слово, за которым они пришли, за которое столько всего пережили. У Жени болело все, Сережа наверняка тоже устал, хоть и не подавал виду. — Это единственный выход, — дрожащим голосом сказал он, и по его щеке покатилась слеза. Она капнула на темные страницы и тут же впиталась. — Я д-должен их спасти. Он не смотрел на Женю. Он не просил его поддержать. Он взял кинжал и распорол себе запястье, прочитал что-то на непонятном Жене языке. И спас их родителей.» — Не плачь. Женя стерла руками слезы с щек и закивала головой. — Да, он мне помог. Он… — она запрокинула голову и глубоко вздохнула. — Небо, прости меня, Андрей. Прости меня, пожалуйста, я не… Я не хотела, чтобы так. Чтобы потрепать тебе сердце, ты правда мне нравишься. Просто… — она всхлипнула и зарылась пальцами в волосы. — Просто со мной сложно. Со мной очень тяжело, со мной опасно. Я совсем не такая хорошая, как ты думаешь. Потому что я бросила! Я бросила самого родного мне человека. — Тише, — Андрей притянул ее к себе и погладил по голове. Она не хотела плакать. Это же так глупо: самой его отшить и реветь. Женя смотрела кино, читала книжки и думала: вот дуры, зачем прогонять, чтобы потом выть в подушку. Но это оказалось правдой. Принятое решение совсем не означало отсутствие раскаяния и ужасного чувства, душащего хлеще заклятий. — Но он простил тебе, да? Женя отслонилась от его груди и снова утерла слезы. — Он же вернулся, — объяснил Андрей. — Значит, простил. — Ты не понимаешь, он и не обижался. — Тогда в чем проблема? — Во мне! Я бросила его, ты бы простил предательство? — Я понял, — Андрей прищурился. — Ты себя простить не можешь, да? Плакать расхотелось. Женя удобнее уселась на парте и сложила руки на груди. — Объясни. — Ну, предательство простить нельзя. Я так думаю. Даже если ты это простишь, то будешь осторожнее относится к человеку, так? А если он и не обижался, значит предательством не считал. И получается, — Андрей хмыкнул: — предательством это считаешь только ты. Женя сглотнула и потрясла головой. — Это не со мной все. — Жень… — Что Жень? Мы сидим и обсуждаем другого парня. Я расхреначила твое сердце о кафель этого кабинета, а ты успокаиваешь меня. Ну нельзя, Иванов, быть таким добрым! — потрясла руками, наворачивая круги по кабинету. — Долбанные туфли! — скинула их и зашвырнула подальше. — Я тоже не святой. — Да? — Женя рассмеялась. — Ну и что ты натворил? — Я хочу тебе сказать, что мне нравится другая. Женя распахнула глаза. С одной стороны стало обидно, с другой… а чего обижаться? Наверное, это чисто девчачье: ревновать даже тех, кому искренне желаешь счастья с другой. — Родители нас познакомили месяц назад. Мы начали с тобой встречаться, и мне сорвало башку. Но когда ты… когда ты исчезла, у этой девчонки начались проблемы. Я долго пытался ей помочь. И… она оказалась очень классной. Вы совсем разные. Но ты для меня какой-то неприступный горизонт — далекий и загадочный. А она… — Андрей всплеснул руками и вздохнул. — В общем, вчера мы поцеловались, и я не знал, как тебе сказать. Я не хотел, так вышло. Сразу решил, что надо с тобой поговорить. Но пришел, а там этот парень, я разозлился… Зря я ему врезал. Женя присела на край стола. Андрей виновато опустил голову. Они снова сидели в тишине, только далекая музыка дискотеки доносилась до их кабинета. — Может, — первой начала Женя. — Мы что-то перепутали. Страсть с любовью. — Она усмехнулась и заломила пальцы. — Когда я была маленькой, я влюбилась в преподавателя в своей старой школе и прочитала много книжек о любви. Там писали, что сердце должно разбивать ребра, дыхание перехватывать, голову кружить. И я в это поверила, когда мы с тобой начали общаться. Я сходила по тебе с ума, я не спала, меня злили все, кто строил тебе глазки. Андрей усмехнулся и поднял взгляд. — Но у меня никогда не выпрыгивало сердце из груди, когда мы обнимались с ним. Я никогда не представляла, как он целуется. Я никогда не думала, что мы вообще когда-нибудь поцелуемся. Он был как… друг, брат. Без бабочек в животе, без подкашивающихся коленей, без красных щек. Рядом с ним мне было спокойнее всего. Просто так, как надо. Очень тихо. Очень… надежно, как будто ничего не случится, потому что он рядом. И я сейчас подумала, — Женя закусила губу и шмыгнула носом. — Может, это и была любовь. Тихо, крепко, спокойно, — пожала плечами. — Как надо, а не как написано. Андрей задумался и кивнул. — Дадим друг другу второй шанс? — предложил он и накрыл ладонь Жени своей. — Прости меня. Я должен был сказать раньше, но я в себе не разобрался. Пригласил тебя на бал… подло, извини. — Дурак, — выдохнула Женя и крепко его обняла. — И ты меня. Он приобнял ее. — Давай ты позвонишь ему. Сбежишь с дискотеки, я тебя прикрою. Женя потрясла головой. — Иди, я тебя догоню. — Но Жень… — Все сложнее, — со вздохом улыбнулась она, — намного сложнее, чем ты думаешь. — Ты загоняешься, — Андрей встал напротив. — Будь счастлива. Пожалуйста. Женя ему улыбнулась и кивнула, а когда за Андреем захлопнулась дверь, стало легче: хотя бы одному человеку она не дала пусто на что-то надеяться. Хоть кому-то она не сломает жизнь. Но дверь скрипнула и даже в сумраке ночи Женя поняла по шагам, что пришел папа. Он присел на край парты рядом и тяжело вздохнул. — Хороший парень. Был. Женя подняла глаза. — В этом мире есть тайны, в которые ты не посвящен. — Да. Папа был каким-то странным: в тяжелом взгляде томно сверкало серебро гроз — он думал над чем-то страшным. И Женя решила, что о зачарованных. Наверняка до чего-то докопался, но ни за что не скажет. — Ты просила помочь тебе. Я готов. — Я просила, но ты выбрал голую маму. Папа усмехнулся. — Только из-за того, что я когда-то выбрал маму, на свет появилась ты. — М, — Женю потянуло улыбаться. — Ты… Ты никогда не рассказываешь о своем детстве, юности. Почему? — Потому что там много страшных тайн, о которых тебе знать не надо. Спать крепче будешь. — А если б… Если б я тебе что-то не рассказала, — Женя аккуратно глянула на папу. — Ты бы сильно разозлился? Луна за окном облила его лицо. Она мазнула по четким скулам, ровному носу, дужке очков, мигнуло на гранях стекол и пропало в серебре его глаз — строгих, но родных. Глазах, которые ругали и жалели, бранили и хвалили. Человек-загадка, супермозг, самая неразгаданная Женей тайна — папа. Мужчина, за которым она чувствовала себя защищенной, но за которого сама бы всем разодрала глотки. — Вы женитесь? — перевела она тему. — Да. — Отпад. — У тебя получилось. Женя приподняла бровь. Папа устало улыбнулся и повернул к ней голову. — Если бы я хотел, я бы вернул Лену сразу. Но тебе нужна была потеря, чтобы начать бороться. Все четыре года единственное, за что ты сражалась, — за наш брак. Я тебе не помогал, потому что тебе больше не за что было зацепиться. Будь мы вместе, ты бы не злилась, не старалась, ты бы сдалась. Что? — Стоп, — Женя шарахнула руками по столу. — Но вы развелись! — Ты правда думаешь, что мы бы развелись, реши я этого не делать? — папа оскорбленно глянул на нее, мол, такого, доченька, ты обо мне мнения. — Я дал тебе цель. «У нас щиток сломался, починишь?» «Сегодня. В восемь. Запомнил?» «Пап, мама считает, у меня слишком много мальчишек, приди, успокой ее.» Сто один план. Тысячи тайных смсок с маминого телефона папе и наоборот. Женя приходила к нему чаще, чем домой, и каждый раз открывала дверь со словами: «Я придумала…» То, что тащило ее со дна совершенного убийства, что мешало думать о низости своего поступка и заставляло жить: думать, учиться, манипулировать. Ха! Кем? Папой?! Не человеческий мир, не симпатичный мальчишка, а единственная цель, которую оставил он в ее жизни! — Вижу, ты удивлена, — спокойно кивнул папа, складывая руки на груди. Женя была в шоке! Она открыла рот, чтобы возмутиться, но не придумала, что сказать. Да, они могли быть вместе, но что бы тогда было с ней? Папа просто сыграл свою игру, он вытащил ее из того кошмара, подарил смысл жить, когда жить не очень-то хотелось. — Я не знаю, о чем ты говорила в тот день с Сережей, но только у него получилось тебя вытащить. А я всего лишь подсобил потом. — В какую ночь? — Двадцать пятого мая. Ее день рождения. День, когда Сережа подарил не торт, а перчатки. Женя опустила глаза и помотала головой, улыбаясь. Она понимала, к чему ведет папа. — Я бы похлопал ему. Он умный парень. — Пап, хватит. — С ним не пропадешь. — Пап! — На меня ты не обиделась. — Все… — она соскочила с парты и подошла к двери. — Хотя я ждал, когда же ты остановишь маму, пока она меня прогоняла, — Женя крепче сжала ручку и остановилась. — Если бы ты сразу дала ей понять, что я тебе нужен, Лена бы меня не выгнала. Больше всего на свете она любит тебя. И это был твой выбор: дать мне уйти. Она обернулась. — А ты решил, что борьба за ваш брак мне нужнее всего. — Да. — Ты мог вернуться в любой момент. — Да. — Четыре года?! — закричала она. — Да. Женя прислонилась спиной к двери и прижала руку ко лбу. Все четыре года, что она ждала его на подоконнике, что она рассматривала их фотки по ночам, что она нюхала платки, которые в тайне от папы обрызгивала его духами, пока была в гостях. — Ты же мучался без ее, — беспомощно пожала плечами Женя. Она больше ничего не понимала. — Ты же любишь нее. — Да, — папа подошел и протянул платок. — А еще я люблю тебя. Женя подняла на него глаза. Он смотрел как-то тяжело, не так смотрят, когда говорят, что любят. Но это же папа! Даже Небо его не поймет. — Я твой отец, — четко сказал он. — Я тоже должен был тебе помочь. — Тупой план. — Главное, что сработал. Ты забыла о своем горе, когда появилось другое. Это был ее выбор дать ему уйти — теперь осело у Жени в голове. Конечно, сейчас все было хорошо, но как было плохо без него. А он специально сопротивлялся, сам страдал и не возвращался! — Ты простил, потому что мой папа? — Я не обижался, потому что твой папа. Остановила бы сразу — я бы остался. Раз тебе нужно было время — я тебе его дал, — Папа положил руку на плечо и чуть пригнулся. — Время лечит. Но время без цели — это пустая вечность. Сколько бы ты ни просидела в человеческом мире: не уйди я, ты бы не очнулась. Не сделай Сережа что-то мне неизвестное, ты бы даже не попыталась очнуться. Да, это выбор. Да, возможно, это предательство. Но каким бы отцом я был, не попытайся сделать что угодно, только бы ты жила, Жень. Он смотрел на нее ласково и по-отцовски нежно. Женя хмурила брови, чтоб не плакать. — Ты сам сказал: за выбор надо платить, даже если он был правильным, — напомнила Женя. — Это не я придумала! — Да, — папа улыбнулся. — А если он был неправильным, значит, это была ошибка. А ошибки, Женя, надо исправлять. Папа разогнулся. — В жизни будут ситуации, когда правильного выбор нет. И тот, и тот неправильный, жестокий, ужасный и несправедливый, но решения принимать нужно. Потому что, если ты не примешь никакого, то, — папа приспустил очки и твердо добавил, — потеряешь все. Женя увидела, как испуганно спрятались в его глазах молнии. Папа сегодня был каким-то жутким. — Подсказка, Женя, — устало потёр глаза он, снова превращаясь в себя. — Сейчас ты можешь исправить свою ошибку, но только если таковой ее сочтешь. Он снова подошел и подал Жене туфли. — Прощать себя благородному человеку намного сложнее, чем извиняться перед другими, — он хмыкнул и тронул дужку очков. — Кажется, у меня получилось воспитать что-то честное, жадное до справедливости, правда, с чувством вины я просчитался. — Я тебе не программа, чтобы меня написать, как хочется, — Женя отобрала туфли. — Да, — кивнул папа, улыбнувшись еще шире. — Но ты забрала туфли, а не швырнула их подальше. — он шагнул ближе. — А сейчас я в Поддубный. Будем думать, что мои слова — не очередной программный код. — Не дождёшься, — зло отпихнула его Женя. — А туфли мне на дискотеку нужны. Она надела их и вернулась в актовый зал. Долго смотрела на дверь в надежде, что папа зайдет следом, но нет: он не вернулся, и она подошла к девчонкам. Папа разозлил, а злость всегда придавала сил. Папа это знал: он разозлил ее тем разводом, он спровоцировал ее! Он заставил ее столько лет… Женя шумно выдохнула и залпом выпила стакан. Тут же подавилась. — Эй, — подбежала Люся. — Ты чего, это же… ну… Виски с колой… — Женечка, ты такая красивая, — подошла Аня. — Мгм, — и Маша была тут как тут. — А чего ты раньше юбки не носила? Мы уж думали ты джинсы, как перчатки, не снимаешь. « — Просто я хочу, чтобы ты знала, что я всегда буду рядом с тобой.» «Мне нечего тебе прощать, тебе нужно было время.» Папа подсобил ему… Как же… Он сам всегда знал, что делать, он же гений. Но он почему-то не вытащил Женю, а Сережа взял и помог. А вдруг папа испугался отрывать Женю от волшебства? Или даже не подумал, что так можно? Оставить ведьму без магии. Стихийницу без стихии! Да это как… «Все равно, что без рук и ног», — верно когда-то подметил Сафронов. «Жень. Проклятье — не самое страшное, что со мной случалось. Я даже… Я рад, что так случилось. Что мой отец жив, моя мама свободна, и что я узнал тебя.» Наверное, в тот раз все ее близкие дали ей второй шанс. Живи. Борись. Забудь. А она себе дать его почему-то не хотела: помни, кори, оставь все это, ты и так натворила дел. «Самое страшное не задохнуться в силе, а еще раз потерять тебя. Ни за что и никогда. Я люблю тебя, и…» Она знала, что он ее любит, поэтому от себя отгораживала, потому что бросила! Но она точно так же знала, случись с ним что тогда или сейчас, она сама первая побежит к Книге спрашивать, что делать. Она раздерет каждого, кто скажет, что он демон, и она погибнет сама, но спасет его. «Убей эту запуганную жалкую девчонку! Прости себя.» Да, ушла. Маленькая и напуганная перед ним, хитрым и взрослым. Ее сердце, так страстно тянущееся к светлой новой жизни, просто обманули. Но оно выросло. Оно ничего не забыло. Можно было всю жизнь корить себя за трусость, можно разрушить единственное, что он сохранил от их дружбы. Можно загнать себя своим выбором и дальше трусливо прятаться за этими словами. «Это был мой выбор. И ты его не уважаешь.» А можно набраться смелости признать свои ошибки и попробовать все исправить. Женя переступила через себя. Как сказать маме одно слово, когда не можешь говорить, как рассказать Сафронову про себя страшную правду — так же было трудно сказать себе: «Может, ты была предателем, но ты станешь им ещё больше, если кинешь его снова. Прости себя, иначе Волконский окажется прав, и ты Его потеряешь.» Женя тряханула головой и вспомнила, что она все эти четыре года хваталась за веревку на шее, потому что ждала, когда он нарушит уговор и придет первым, как он всегда делал. Но настала ее очередь доказывать, что она, вообще-то, тоже его… — Эй, Елагина? Надо перестать быть этой тупой героиней глупых книжек, которые сами гонят от себя своё счастье, прикрываясь пафосным «ему так будет лучше». Не быть дурой, не быть трусихой. Той маленькой и убитой девочкой у серого камня могилы. Надо срочно к нему. Куда? «Ты знаешь, где меня найти» — вот и что это значит? У них не было какого-то штаба, тайного места, уголка… только сарай на даче, но он бы не поехал туда, зачем? Или он там? А еще он может быть в Багровом, сидеть на полу у трона и ждать, когда она догадается. Он может быть в его комнате — это тоже их место, а может быть… — Чего это у тебя за страх такой висит на шее? Новое украшение? Сама сделала? Девчонки засмеялись, и Женя посмотрела в зеркало. «Было лето — самое классное время для того, чтобы побегать по лесным лугам и покупаться в речке. Женя выползла оттуда и упала на полотенце, которое валялось на пляже. Она устала играть с Сережей в мяч, у нее кончились силы идти против течения за ним каждый раз, когда он перелетал ее голову. И когда они с Сережей поменялись местами, Женя уже выдохлась. — Ух, — упал он рядом и отложил мяч. — Класс. — Твое последнее лето в деревне? — спросила Женя, поворачивая голову. — Ты же поступил в Луновой. — Ага. Но я приеду на следующее лето. И вообще, мы же встретимся на Новый год. Могу по секрету забегать к тебе в Поднебесную. — Ой, — Женя отмахнулась и положила руки себе под голову. — На Новый год мы не встретимся, двадцать шестого мы уезжаем с родителями к бабушке, а двадцать пятого теперь у тебя Зимний бал. — Откуда знаешь? — хитро прищурился он. Женя закатила глаза и перекатилась на бок, пачкая руки в песке. — Все в Поднебесной знают, когда Зимний бал. Познакомишься с какой-нибудь ведьмой, будешь танцевать, а я сдавать эти дурацкие зачеты. Терпеть их не могу. Жене было одиннадцать, и в свои года она поняла только одно: школа — это зло больше, чем добро. — Нет, — Лазарев сел и покачал головой. — Я буду тебя ждать. Он хитро глянул на нее. — Вот тут, — приложил руку к груди. — Приходи. — Сердце ниже, дурак, — фыркнула Женя.» Доминисам ли не знать, где сердце? Женя прищурилась, рассматривая себя в зеркало. Она медленно подняла руку и приложила ее к груди. И ее ладонь… Она точно накрыла деревянный амулет на шее. «Он никого никогда не приглашает на Зимний бал. Хочет привлечь внимание.» Женя опустила глаза и отслонила руку. «ЕЛь» — чернели затертые землей буквы на ее светлой коже. «Каждый Зимний бал стоит под Царской елью и не отходит от неё. Весь праздник.» Она выдохнула и улыбнулась. Чертовы ребусы, а если бы она не догадалась! — Жень, с тобой все хорошо? — учтиво спросила Аня. — Я знаю, — Женя не могла сдержать улыбки. — Знаю, почему не ношу юбки. — Почему? — хмыкнула Рима. — Ноги кривые? — В них летать неудобно, — фыркнула Женя и, протиснувшись между девчонок, пошла к лестнице. — Чокнутая, — услышала она вдогонку. Скинула туфли и бежать получилось быстрее. Оказавшись у лестницы, она встретила Андрея с парнями. — О, Кострова… — Гриша хотел подойти, но Женя круто обогнула его. — Спасибо, — искренне сказала она и чмокнула Андрея в щеку. — Не за что, — тепло улыбнулся он и отошел с прохода. Женя побежала вниз. Она пролезла под турникетом, убежала от завуча, которая пыталась за ней угнаться и обещала, что отчислит. — Да куртку хотя бы одень! — кричал дядя Леша. Но было жарко. Было нехолодно. Было не до куртки. Коварные ледышки царапали ноги, и Женя, чуть выбежав за забор, свистнула. Моня появилась тут же, как будто караулила. — Я знаю, что папа тебе приказал здесь дежурить, — предупредила Женя, перешагивая через древко. — Но сделаем вид, что ты случайно тут оказалась. Моня рванула, и Женя закрыла глаза. Лететь надо было высоко, чтобы за облаками не было видно метлы. Моня спустила ее к подъезду довольно скоро, и Женя забежала внутрь, поднялась на этаж, влетела в квартиру и скинула с себя платье. Джинсы, где ее джинсы? Она не может прийти в этом. Это вообще не она. Ее жизнь началась заново в рваных джинсах, в белой рубашке и зеленом пиджаке. — Да где он?! — злилась Женя, бегая по комнате. Она ведьма. Она учится в Поддубном. Ей нужен этот зеленый пиджак! Сейчас. На Новый год! Прийти и сказать своему будущему: я решила так, и я не откажусь от своего выбора быть той, кем хочу, а не той, кем теперь могу. Пусть могла она меньше, чем хотела. — Монь, я не могу без него! — рассержено отпихнула Женя Моню. — Это… Важно, Небо раздери! — Жень? Женя резко разогнулась и стукнулась головой о кровать. Тут же зашипела, растерла затылок и вылезла наружу. Мама стояла в дверях, в ее руках темнел зеленый пиджак. Она подошла и растерла Жене затылок. — Очень больно? Давай лед… Женя покачала головой, и воровата глянула на пиджак, но мама заметила. Они встретились глазами, и Женя, медленно отвернувшись, устало села на кровать. Мама… она боялась магии, как огня. Настало время поговорить: больше нельзя было сбежать, прикрывшись ранней тренировкой, больше нельзя было заверить, что все это ненадолго. Надолго. Женя бы очень хотела, чтобы навсегда. — Мам… — она сжала пальцами простынь и посмотрела на свои перчатки — рыжие и родные. Они придавали сил, хотя было очень стыдно — Регистрацию команд не продлили. Я соврала тебе. — она виновато пожала плечами. — Соврала, потому что я испугалась. Мам, я просто… Ну знаешь, я не хотела, но меня так накрыло. Мне так захотелось! А я знала, что нельзя, что это магия — такая штука, которая не отстанет. Но… — Не магия, — улыбнулась мама так понимающе и тепло, что Женя замолчала. Мама посмотрела на пиджак и погладила его пальцами. — В жизни, детка, нет магии сильнее, чем любовь. Самое сильное, что есть на свете, — мама подняла глаза, и Женя увидела, что они блестят от слез, — это семья. Твои родные люди. — Мам… Но мама покачала головой и молча протянула пиджак. Женя аккуратно взяла его. И мама крепко ее обняла, тихо прошептав на ухо. — Я тебя люблю. Женя поначалу замерла. Больше всего на свете она боялась маминых слез: слез испуга, отчаяния и бессилия перед проклятым чародейским миром. Но вдруг поняла, что это были другие слезы, и обняла маму в ответ. — А я тебя. — Ну, — мама задрала подбородок и приложила пальцы к глазам. — Тогда беги к своему принцу. Кстати, Сережа намного статнее, симпатичнее, на мой взгляд, всех твоих кавалеров. Умнее и старше. В твоем случае — это необходимые условия. — Ты даже не представляешь, какой Андрей замечательный. — То, что вы явно расстались и ты не вся в слезах валяешься в кровати, уже говорит о нем много хорошего, — мама улыбнулась и открыла Жене дверь. — Но чтобы максимум в час была дома. — Окей, шеф! — шутливо отдала честь Женя и выбежала на улицу. Она глубоко вдохнула морозный воздух и огляделась. Как раз подходил автобус, Женя запрыгнула в него и всю дорогу гладила подрагивающую от нетерпения Моню. Автовокзал, МКАД, лес… — Давай, живо! Только не очень высоко! Но Моне закон хозяйки был не писан: она рванула под небеса, потом, правда, получила по башке и спустилась ниже. Виляя между стволов деревьев, она несколько раз неудачно подпрыгнула, и Жене хлестнуло веткой по лицу. Но скоро темнота Зачарованного леса стала таять, Женя увидела огни гирлянд, и Моня скоро затормозила, потому что студентов было слишком много. Парни приглашали девушек на танец: объявили Зимний вальс. Женя спрыгнула на снег и огляделась. Где эта бесова ель? Она бегала между парами, те возмущенно на нее косились. Женя прыгала над их головами и высматривала ель. Скоро она ее нашла. Осталось добежать. Только бы успеть. Только бы он не ушел. Сейчас, после того как она столько ему наговорила. Женя оббежала очередную пару, огляделась. И застыла. Он стоял под елью. На его плечах уже собрались кучки снежинок, они припорошили золотые волосы и сверкали, обливая его светом. В огнях гирлянд и снега — он буравил взглядом землю под махровыми лапами ели, как вдруг поднял взгляд и заметил Женю. Вот сейчас сердце отчего-то забилось сильнее. Оно остановилось, и Женя остановилась тоже. Так вышло, что в толпе студентов, которые наворачивали круги по поляне, остался тоненький коридор между ней и ним. Маленький, узкий, но он был, и он позволял Жене увидеть, как молча смотрит на нее Сережа и ждет. «Сама», — поторопила себя Женя и решительно пошла вперед. — Сереж, ну хватит тут стоять, потанцуем? Даша даже не заметила, что он на нее не смотрит. Немного злой, уставший, собранный. Женя подумала, что он и ее прогонит. — Лис, нам надо поговорить, — сказала Женя. — Елагина? — фыркнула Даша. — А ты че тут… Женя опустила на нее грозный взгляд, Даша попыталась его проигнорировать, но ушла. Осталось самое сложное: посмотреть в глаза Сереже и извиниться. Музыка лилась медленно, была плотной и успокаивала взбесившиеся нервы. Женя медленно повернулась к Сереже. У него были самые обычные зеленые глаза: хитрые и умные, но сейчас — сердитые и… равнодушные? «Извини, — приказывала себе Женя: просто извинись перед ним!» Так вышло, что они молча стояли и смотрели друг на друга. Она — виновато и испуганно, он — спокойно и холодно. Никто не мог шагнуть и обнять, никто не шевелился: кто-то боялся, кто-то, похоже, не хотел. И Женя подумала, что она опоздала. Что еще вчера, когда он кричал на нее, она могла что-то исправить, она могла простить себе свое предательство и просто обещать ему больше никогда его не бросить, но она выгнала его. И он имел полное право послать ее сейчас за… Сережа, не отрывая глаз от Жениного лица, протянул ей руку. Она опустила взгляд, на его руке лежал зеленый галстук. — М. Спасибо, — Женя кивнула и размотала его. Переведя дух, резко подняла голову и тоже разозлилась. Зимний бал. Они в первый раз тут вместе. И молчат! — Мне как раз его не хватало. Она схватила два конца в обе руки, закинула ему за шею и резко притянула к себе, впившись поцелуем в губы. Музыка загремела. Она бахнула резко, звонко, сильно и сразу отовсюду. Это стихийники звука запихнули ее в кроны, и она располагала к тому, чтобы простить себя и поцеловать своего любимого человека. Женя на секунду оторвалась, но побоялась открывать глаза, чтобы не увидеть его злости. — Я. Тебя. Люблю, — впилась в галстук пальцами: вдруг Сережа, не дай Небо, отстранится. — Я всегда буду с тобой. Молчание затянулось — Женя подняла веки и встретилась с его взглядом. Наверное, Сережа был не только доминисом и Багровым князем, он был еще и иллюзионистом, потому что Женя снова видела его — нахального, хитрого, довольного. — Кажется, — протянул он, снимая с шеи галстук, чтобы повязать Жене, — я только что выиграл пари. Он улыбнулся ей очень просто и так… по Лазаревском нагло! «Да я знал, что ты придёшь.» — А я лет шесть назад, — сказала Женя и рассмеялась от облегчения. Они улыбнулись друг другу, и Сережа притянул ее за талию, чтобы нежно поцеловать. Схватившись руками за его воротник, Женя ответила. Она зарылась пальцами в его волосы, бахнули барабаны и тарелки, и она поцеловала его сильнее. Вальс звучал отовсюду. Гремел гром, шарашили грозы, или просто кровь стучала в ушах. Ее губы сминались под напористым поцелуем. Она тянулась навстречу, зарывалась пальцами в мягкие волосы, ближе, сильнее, больше. Он так круто целовался! И сердце все-таки выпрыгнуло из груди. Ноги подкосились, в животе ухнуло так, что абсолютно все бабочки разом рванули на волю. Задорный лай, шелест любимы прутьев. Гром так неистово радовался, что гавкал громче вальса. — Гром, отстань, — отпихнул его морду Лазарев, не отрываясь от поцелуя. Не переводя дыхание, не отстраняясь, только ближе тянувшись друг к другу. Она чувствовала его руки на своей спине и шее. Она хотела, чтобы он прижал ее еще сильнее, чтобы целовал еще больше. Дольше. Она плакала, и, наверное, не так часто она делала это от счастья. Плевать на Зою. Плевать на тот проклятый выбор. На все плевать, только бы стоять так и целоваться. Вечно. Только бы он больше никогда не ушел. И она никуда не уйдет. — Монь, уйди, — промычала Женя, и Серёжа снова накрыл ее рот поцелуем. Вся жизнь стала мелочью. Тяжелая и страшная, она осталась позади, она сдалась перед самой неизведанной и сильной стихией. Перед стихией, которая была старше времени, больше жизни, сильнее правильного выбора. Сильнее даже самой ужасной ошибки.