НЕведьма и баронесса Люкс

      В столовой было шумно, начался обед, и в зале стоял галдеж. Андрей задумчиво мешал суп ложкой и думал…       «Хранит спокойный мира сон…»       Это ведь может быть просто совпадением.       «Могучий царь его…»       Папа был простым СБшником Магсовета.       «Сафрон».       — Чего ты киснешь? Другому кому предложи стать царевичем, от радости бы прыгал, — Лазарев упал рядом на стул и протянул руку. — Здарова!       — Привет.       Андрей заметил, как оживились все, когда Лазарев сел за его стол. Лишнего внимания не хотелось. Все-таки добрая часть Поддубного не жаловала колдунов из Лунового.       — Лазарев, ты появляешься тут чаще, чем в Луновом.       — Что поделать, я люблю зеленый цвет.       — Подарить тебе галстук? — Андрей вредно приподнял свой и хмыкнул. — Могу договориться, тебе дадут.       — А взамен? Мне стырить кофту у Волконского?       Андрей цыкнул и закатил глаза.       — Один ноль, Сафронов, — Лазарев тихо рассмеялся.       Он смотрел на Женю, но не подходил — следил. Андрей глянул в ее сторону: она сидела за пустым столиком в центре зала и, вальяжно развалившись на стуле, грызла яблоко, хмурым взглядом прожигая стол.       — Поругались?       — Да лучше б поругались, — вздохнул Лазарев.       Андрей хотел спросить, что случилось, но увидел свою команду. Паша и остальные относились к Лазареву… как и раньше. Для них он так и остался слишком невыносимым, слишком популярным, слишком наглым. Андрей поздоровался со своими.       — Здарова, Андрюх, — кивнул Паша. — А ты че пришел?       — Узнать стратегически важную информацию: уже решили, кого пригласите на бал?       Андрей переживал, что Лазареву не рады в его компании, но разве ему нужно было приглашение? Он закинул ногу на ногу и одарил всех своей дружелюбной улыбкой.       Вдруг дверь распахнулась, и в зал столовой вошло несколько мужчин в темно-синей форме и с гербами Магследа на плечах. Один из них — противный и с плешью на голове — цепко оглядел зал и, когда заметил Женю, махнул своим бойцам рукой. Те подошли к ее стулу и встали по обе стороны.       — О-оу, — протянул Лазарев и огляделся. Затем быстро встал и незаметно растворился в толпе.       — Че происходит? — нахмурился Паша.       — Госпожа Кострова? — пискляво и громко спросил плешивый.       — Нет, — Женя встала и попыталась уйти, но дорогу ей загородил один из них. — Попытка — не пытка. Ну ладно, да. А чем обязана, капитан? — она снова села.       Андрею не понравилось, как плешивый противно улыбнулся, вытаскивая из узкой папки какую-то бумажку. Демонстративно встряхнув ее, он громко зачитал:       — Вы обвиняетесь в покушении на захват магической силы Дианы Загорской и причинения тяжкого вреда здоровью, повлекшего наступление кратковременной менталистической комы.       Женя приподняла бровь и хмыкнула.       — Предположим, — она деловито сложила руки на груди. — А доказательства? Захват магической силы волшебника другой касты возможен только с применением багровых заклятий.       — В комнате были обнаружены остатки багровой магии, госпожа Кострова.       — А на мне? — она прищурилась и улыбнулась, когда поняла, что попала в точку. — Ах да, вы не проверяли. Извините, у вас нет оснований меня задерживать. Зовите ректора, давайте разбираться.       — Снимите перчатки, Кострова, — плешивый недовольно поджал губы, убирая бумажку в папку. — Немедленно!       В зале повисла напряжённая тишина. Говорили, что у адептов багровой магии руки разъедает гниль, что они покрываются больными язвами, чьи нарывы потом долго болят и сочатся кровью. Перчатки — тайна Жени, и за месяц расползлось немало слухов о том, почему она их носит. Женя бы точно не сняла их. Она хваталась за их край каждый раз, когда перчатка чуть сползала с локтя. Но Андрей за все это время даже не подумал, что там может быть след от применения багровой магии.       — Вы обвиняетесь в тяжком преступлении, госпожа Кострова, — продолжал давить капитан Магследа, нависая над ней сверху. Женина улыбка медленно сползала с ее лица, взгляд становился злым. Намного злее, чем у того плешивого. — Снимите перчатки.       Женя резко встала: так, что стул с грохотом отъехал назад, и плешивый от нее отскочил.       — Да пожалуйста.       Она медленно стянула сначала одну перчатку, потом вторую. И по залу прокатилось тихое «ах…»       «Смотри! Смотри и не отворачивайся!» — прочитал Андрей в ее злых серых глазах. И опустил взгляд.       Ее светлая кожа была изнизана шрамами. Не белыми, какими им полагается быть, а буро-черными. Ломаные острые линии сначала казались бессмысленным узором, но потом стало понятно: это грозы. Сетка электрических разрядов окутывала руки от локтя и до кончиков пальцев. Те были почти черными, как будто с обугленной кожи так и не стряхнули пепел. Расписанные самим Небом, грозы казались живыми на ее руках.       Капитан восторжествовал.       — Вот! След от применения багровой магии.       — Да, капитан, — хмыкнула Женя и снова села на стул, закинув ногу на ногу. Что она творит?       — Встаньте и проследуйте за нами.       — Никуда я с вами не пойду. Вы задержать меня не можете без доклада декану, — лениво пояснила им Женя, снова отворачиваясь к своему яблоку. — Где профессор Загорская, капитан?       — Я сказал встать! — рявкнул капитан. Женя даже не моргнула.       Тогда он подал знак рукой своим помощникам. Один из них решительно направился к Жене. В зале молчали все и в оба глаза смотрели на то, как огромный мужик грубо подхватывает Женю за локти и…       — Она же сказала, что никуда с вами не пойдет.       Андрей сам не понял, как оказался рядом и пихнул бугая в синей форме, загораживая Женю собой. Это был Магслед — отделение, с которым лучше не связываться. Не патрульная служба, а волшебники, которые занимались настоящими преступлениями, и могли устроить каждому неугодному такую жизнь!       — Воу, — тихо хмыкнула она за его спиной. — Сафронов, тише. Их всего лишь… пятеро. Не переборщи.       Ее сарказм был некстати. Андрей и вправду бы не справился с пятерыми взрослыми волшебниками. Женя стояла и нагло улыбалась за его спиной, как будто ей тут больше всех было интересно, чем закончится эта история.       — Молодой челочек, — грозно прищурил глаза плешивый. — Отойдите немедленно, иначе мы применим силу.       — Значит, я тоже применю, — твердо сказал он, разминая запястья.       Паша уже побежал за Елагиным, надо только потянуть время. Говорят, что те, кого забирает Магслед, уже не возвращаются. А куда Лазарев делся?!       — Капитан, вы бы с ним не связывались, если летать не умеете.       — Жень, — шепнул Андрей ей, и она «застегнула на молнию» рот.       — Взять его и ее! — скомандовал капитан, и Андрей приготовился атаковать.       Он знал, что подписывает себе приговор: не посадят за сопротивление, так за нападение на сотрудников Магследа. Но спасение не заставило себя ждать. Дверь снова громко стукнула, и тишину нарушил грозный вопрос:       — Что здесь происходит?       Услышав этот голос, Андрей выдохнул. Елагин подошел и вздернул бровь, глянув на Женины руки. Затем он перевел взгляд на служащих Магследа — очень строгий, такой, что один следаков даже не выдержал и отвернулся.       — Господин Елагин, угомоните своего студента, — пожаловался плешивый, кивая на Андрея. — Он мешает нам проводить задержание.       — Чье? — сказал Елагин так, что стало страшно даже Андрею.       — Студентки Костровой.       — Покажите постановление.       Плешивый протянул постановление Елагину, тот внимательно прочитал.       — Не на задержание, а на принудительный привод на допрос, — поправил Елагин, протягивая бумажку обратно. — Принудительный привод возможен после двухкратного игнорирования вызываемым извещений Магследа. Факт надлежащего извещения устанавливается путем проверки в основной базе пользователей Магсовета двухкратной отправки приглашения на допрос. Студентке нет восемнадцати, в базе ее тоже нет, вы должны были известить родителей. Без извещения ваше постановление — просто бумажка.       Плешивый возмущенно надул грудь и раскраснелся, и Андрей снова почувствовал это: как Елагин выводит из себя абсолютно всех, кто вдруг подумал, что может быть умнее его.       — За дочь отвечает мать. Ее матери нет в базе Магсовета, она человек! — воскликнул плешивый.       — Тогда вы должны были уведомить отца, — устало подсказал Елагин и вытащил из кармана паспорт. Он протянул его плешивому. — Двадцать шестая страница. Евгения Владимировна Елагина — моя дочь. Я извещений не получал. В базе Магсовета есть мои контакты, как и информация о студентке Костровой, которая сменила фамилию.       — Но… — плешивый удивленно таращился в паспорт, потом перевел такой же взгляд на Елагина и судорожно попытался придумать, что бы еще такого вякнуть, чтобы не выглядеть идиотом перед всем институтом. — Но она подозревается! Мы должны задержать.       — Задержание должно быть санкционировано судом, — сказал Елагин с такой интонацией, будто объясняет детям, как складывать два и два. — И о подозрении вы так же должны уведомлять. До свидания, капитан.       — Вот и нет! — рассердился в край плешивый и пихнул свои, как оказывается бесполезные, бумажки одному из помощников. Он подошел к Елагину и стал шипеть прямо тому в лицо, глядя снизу вверх. — Следы от багрового заклятья на руках вашей дочери дают мне основания, господин Елагин, задерживать ее и без постановления. Если вы так хорошо осведомлены о регламенте нашей работы, то знаете, что это исключение.       — О да, — хмыкнул Елагин, поправляя очки. Он смотрел на плешивого, как орел бы смотрел на маленького бестолкового червяка, который чем-то его забавлял, но начинал злить. — Но эти шрамы уже были предметом судебного разбирательства. И вы снова бессильны, капитан.       — Какого?       — Поройтесь в архивах, это ваша работа.       — Елагин, да что вы себе…       Андрей заметил, как в зал шмыгнул Лазарев и тут же на весь зал разнеслось громкое и приветливое:       — Уважаемый Магслед! — старший Лазарев подошел и пожал руку капитану. Тот вытянулся по струнке и важно надулся. — Привет, Вов. Так, мой самый эффективный департамент снова не покладая рук работает. Приятно. А что случилось?       В руках у Лазарева была какая-то папка. Он, в отличие от Елагина, всем дружелюбно улыбался. Капитан и остальные вытянулись и гордо вздули груди. Как воробьи на ветках. Плешивый громко и четко доложил старшему Лазареву о шрамах и багровой магии.       — Спокойно, капитан, — улыбнулся Лазарев еще шире. Видимо, держать лицо в любой ситуации у них семейное. — Это дело давно разрешено. Вот, видите, — он достал лист из папки. — Евгения Елагина была оправдана. Хотел бы я дать вам почитать, но этот архив предоставляется по особому запросу. Так что вот вам постановление суда Магсовета.       Что? Суд Магсовета судил только самые важные и сложные дела, которые могли повлиять на весь чародейский свет. Да чего она такого натворила?       Капитан с неудовольствием глянул на бумаги, но с Лазаревым побоялся спорить. Наоборот, подобострастно ему улыбнулся, извинился и попытался скрыться быстрее, чем ректор Поддубного пришел и начал расспрашивать всех о том, что случилось.       — Ну что вы переживаете, Всеволод Владимирович. Это же дети. Иной раз такого натворят, — успокаивал его Лазарев, уводя из столовой. — Вот у меня они такое чудят иногда!       — Вы молоды, Алексей Евгеньевич, а для меня визит Магследа к повышенному давлению.       — Пойдемте выпьем чаю, Всеволод Владимирович. Как ректор ректору говорю, право слово, ничего страшного не случилось.       Лазарев увел Всеволода Владимировича, за ними захлопнулась дверь, а в зале так и осталось ужасно тихо. Елагин поправил очки и спрятал паспорт обратно в карман.       — Вытаскивать нерадивых дочерей из неприятностей — еще одна супер-способность отцов?       Женя круто обошла Андрея и остановилась напротив Елагина:       — Или это только у меня такой крутой?       Она тепло ему улыбнулась, и он посмотрел на нее так… Как в общем-то всегда смотрел. О нет… Нет…       — Ты в порядке?       — Ага, — Женя хитро улыбнулась и кивнула на Андрея. — Сафронов меня спас.       — Ну, — Елагин хмыкнул и повернул голову. — В господине Сафронове я никогда не сомневался.       Андрей сгорел со стыда в ту же секунду, когда Елагин, сняв очки, посмотрел на него, едва сдерживая смех. Андрей увидел то, что он так слепо проглядел за этими стеклами: серые глаза, как у Жени, что б их! Они смотрели на него с беззлобной издевкой, со смехом. И Андрей вдруг вспомнил, как заинтересовано прищуривался Елагин, когда слышал нелепые угрозы. Как он улыбался, когда разговор заходил о Жене. И каждый его взгляд, который раньше казался злым и усталым, вдруг превратился в шутку и маленькое поучение.       — Пойдем, — Елагин подхватил со стола перчатки.       — У нас же пара, — устало сказала Женя, натягивая их обратно.       — Уважаемый третий курс, пара по боевой магии сегодня отменяется.       В любой другой ситуации зал бы взорвался хлопками и улюлюканьем, но стояла тишина.       — Народ, не благодарите, — громко сказала Женя и глянула на Андрея. По ее губам пробежала улыбка, но она ничего не сказала и ушла за Елагиным из столовой.       Андрей так и стоял на месте, не в силах пошевелиться. Ему было так ужасно стыдно, что он мечтал провалиться под пол, прямо на стоянку, чтобы только не думать о том, как же ужасно оплошал. После такого стыда вообще живут?       — Судя по твоему выражению лица, — рядом оказался Лазарев и тихо рассмеялся. — Таким дураком ты себя еще чувствовал.       Андрей ему ничего не ответил. А что тут говорить: теперь он точно не знал, как смотреть в глаза Елагину. И был идиотом еще больше.       Он не помнил, как отпихнул от себя Лазарева и вышел из столовой. Подколы Жени, ее пошлые шутки, страстные томные вздыхания теперь казались такими наигранными, что Андрей кричал себе в голове: «Как ты мог это сразу не понять?!» Стало еще и жутко обидно: единственный шанс заслужить уважение Елагина Андрей упустил не из-за надуманного благородства, а по банальной глупости.       — Дурак! — шарахнул Андрей рукой по стене и прижался к ней спиной, вытянув шею. — Идиот!       — Ну, не такой уж идиот.       Андрей вздрогнул и выпрямился. Елагин стоял у двери в аудиторию и задумчиво щурил глаза. Едва кивнув, он зашел внутрь, где сел за преподавательский стол и подождал, пока Андрей сядет напротив. Они посмотрели друг на друга, Елагин едва заметно улыбнулся.       — Почему ты отказался от предложения Шаховского?       Не так часто он разговаривал с Андреем на ты.       — Эм, ну я… Он же не стихийник.       — У него полно стихийников, которые воспитывают ему достойных учеников вместо него.       — Владимир Романович, я хотел извиниться…       — Так почему? — перебил Елагин и требовательно сузил глаза. — Людомиров, Поруцкий, Жданов, — он усмехнулся и откинулся на спинку кресла. — Андрей, ты либо слишком тщеславен, либо глуп. Сильнейшие колдуны рвут тебя на кусочки, а ты пытаешь их терпение своим молчанием. Время идет. Завтра появится кто-то сильнее тебя, быстрее, умнее. И твое время пропадет. Твои достижения забудут. Почему ты ждешь? А вернее, — Елагин снова облокотился на стол, — кого?       Андрей сжал кулаки под столом. Вот и чего он хочет от него услышать, он же сам все знает, он же специально издевается!       — Знаете, Владимир Романович, больше всего на свете раньше я мечтал вот так с вами поговорить наедине. Чтобы вы дали мне совет, спросили о чем-то кроме того, во сколько завтра тур. Я хотел стать вашим учеником, потому что ваш подвиг спас не только весь мир, но и меня.       — Л — суффикс прошедшего времени, Сафронов. Недавно сказала мне одна Женина учительница, так что ты меня заинтриговал, продолжай.       Андрей сжал кулаки сильнее. Ему было не по себе. Разговаривать с Елагиным так открыто и смело было почему-то тяжело, а признаться в собственном позоре еще и страшно: то есть самое время действовать.       — Мне стыдно, — смог Андрей и почувствовал, как накаляется пружина в его душе, которая вот-вот и вытолкнет взбесившееся от волнения сердце из груди. — Вы всегда меня поддерживали, но я хотел больше. Я знаю, что это недостойно, но я ничего не мог с собой сделать. Мне было мало. Я старался дальше.       Андрей перевел дух.       — Но ты угрожал мне, — Елагин задумчиво прищурился. — А Женю ты тогда знал не больше недели с половиной. Это ведь глупо, Сафронов, так рисковать из-за девчонки, которую не знаешь. Ты променял свою мечту на… — Елагин хмыкнул: — На что?       Было слышно, как расходятся студенты по аудиториям, за окном смеялись ведьмы, а в аудитории стояла тишина. Шум был где-то далеко. Здесь Андрей сидел наедине с Елагиным, один на один. Как тогда, на День Красной нити, все веселились за границей Зачарованного леса, и только Женя в полной тишине чащи, презирая шум в тот важный день, тихо и без каких-либо признаний повязывала ему нитку на руку.       Андрей посмотрел на нее и вдруг увидел такой же смешной бантик из красной нитки на руке у Елагина. Он ждал ответа, сверлил своим проницательным взглядом Андрея и не поторапливал.       — Кажется, я о другом мечтал, — тихо, но твердо сказал Андрей, сжимая между пальцев петельку бантика.       Пустой двор его дома остался позади. И страх потеряться, так и остаться тем беспомощным мальчишкой перед телевизором, вдруг пропал. В этой аудитории. Только что. Ну или месяц назад.       Елагин кивнул, принимая его ответ, достал из стола конверт и пододвинул его Андрею. Он удивленно поднял глаза.       — Если ты еще не передумал.       Елагин поторопил взглядом, и Андрей подцепил конверт. Оттиск сургучной печати был знаком каждому колдуну, как и стрела пересекающая астру — герб гильдии волшебников — реестра, в который вносили учителя имена своих…       — Вы не берете учеников, — Андрей не поверил своим глазам, когда увидел свое имя в столбике «регистрируемое лицо» на одной строке с Елагиным. Над тем было подписано «Ответственное лицо», что в переводе с канцелярского было «учитель». — Вы же не…       — Ох, Сафронов… — Елагин вдруг тихо рокочуще рассмеялся и устало помотал головой. — Когда я обрел своего учителя, я старался вести себя тихо и не спугнуть удачу. Не задавай лишних вопросов.       — Но я же…       «Столько старался, столько пытался, рвался, учился, стремился! А вы на это плевали!» — Андрей чувствовал, как становится трудно дышать. Этого не могло быть!       — У меня одна дочь, — Елагин умел улыбаться так, что рот собеседника затыкался сам. — И мне плевать, как быстро ты бегаешь и умело колдуешь. Ты молодец, но таких молодцов куча. А вот врезать мне еще никто не пытался. Конечно, это было глупо. Но мне понравилось, я тебя… заметил. Я обращаю внимание на друзей моей единственной дочери. Намного чаще, чем даже на самых смелых и умелых колдунов.       Елагин повернулся к Андрею и кивнул. У Андрея все оборвалось внутри от этого одобрительного кивка. Едва заметного, скупого и сухого.       «Ты молодец, но я тебе об этом не скажу», — перевел Андрей.       — С завтрашнего дня ты не учишься в Поддубном, — Елагин снова превратился в собранного и безразличного к сентиментам боевого мага. Он встал, застегнул пиджак и кивком позвал Андрея за собой. — Будешь приходить на мои лекции и… пожалуй, надо бы тебе пару раз посетить занятия у Лазарева. Профессор Загорская неплохо читает, к ней тоже будешь ходить. Я напишу тебе, чьи занятия надо будет посещать, остальному научу сам. Жильем я тебя обеспечу. Тебе положено жалование. Намного больше твоей копеечной стипендии, но его требуй не с меня, а с гильдии. В остальном будешь носить мне бумажки, бегать за мной по департаментам Магсовета и консультировать по багровой магии. Ах да, еще поможешь мне жениться.       — Но…       — Никаких «но», — Елагин остановился и резко обернулся. — Ставишь подпись, и ты у меня в рабстве. Передумал — мы прощаемся.       Елагин снял с кармана ручку и протянул.       — Женя от меня в восторге, — улыбнулся он. — Остальные бежали в панике. У тебя три секунды.       Раз…       Это вправду происходит? Андрей не спит? Он не умер в Багровом, он точно очнулся после озера чистого света?       Два…       Перед ним стоял Елагин, тот самый волшебник из телевизора, который спас мир. Спас Андрея от разъедавшего дух страха. Который дал ему первый в жизни смысл.       Три.       Андрей поставил росчерк и протянул бумаги обратно.       — Зря, — Елагин засунул их во внутренний карман пиджака. — До Нового года отдыхай. Сделай что-нибудь безрассудное, потому что больше такого шанса не предоставится. Пока.       — Владимир Романович, — окликнул его Андрей, и Елагин недовольно повернулся: «Ну что еще?». — Там… Там две строчки.       Наставникам-чародеям гильдией выделялись квоты на учеников, чтобы никто не мог набрать себе прорву, а потом пустить все на самотек. Сильным колдунам давали побольше, слабым — поменьше, но каждая квота на ученика регистрировалась и за нее было положено платить — немало, надо сказать. И Андрей знал, для кого эта строчка, но почему ее имени там не было?       — Все решится сегодня, Андрей, — Елагин поправил очки. — Дискотека, — он хмыкнул и чуть наклонил голову. — Или Зимний бал.       Елагин развернулся и ушел, оставив Андрея стоять в коридоре. Он не мог пошевелиться: ему стало покалывать руки, откуда-то подул ветер, он открыл рот и тут же, сжав кулаки, подпрыгнул почти до потолка. Он не мог кричать, но он был так безумно то ли рад, то ли испуган, что воздуха всего света ему казалось мало, чтобы это передать.       — Взял меня, — безумно улыбнулся Андрей, прислоняясь к стене.       Оставалось только выполнить первое задание и все-таки сделать что-нибудь берассудное. И он рванул вперед: оставалось в его жизни еще одно безрассудство, ну кроме того, чтобы пригрозить заведующему кафедрой боевой магии. Андрей добежал до женского общежития, поздоровался с девчонками и был задержан Танькой в коридоре.       — Сафронов, подожди.       — Тань, я спешу.       — Андрей, но я хотела…       Андрей поднял ее, подхватив за талию, и аккуратно переставил.       — Прости, Тань, — он не мог перестать улыбаться. — Я к Диане.       Он побежал дальше. Диана должна была быть у себя, и он остановился около ее двери, задержав руку над ручкой. Закрыл глаза, глубоко вдохнул и послал к бесам свою осторожность: именно безрассудное, принятое когда-то в порыве злости, совершенно глупое и поспешное решение только что позволило сбыться его мечте.       — Диана?       Послышался кашель, смех, Женя подавилась чем-то и, пытаясь смеяться и кашлять одновременно, дала Диане постучать себе по спине.       — Блин, Сафронов, — грозно глянула она на него, когда отдышалась. — Сначала спас, теперь чуть не убил.       — В столовой надо есть.       Женя удивлённо вытаращила глаза, встала и подошла к нему, пытливо вглядываясь в глаза.       — А ты че такой смелый? Думаешь, раз я не любовница Елагину, теперь все можно?       Диана рассмеялась и закрыла лицо руками. Так вот, над чем они так громко хохотали.       — А я теперь ученик Елагина, — улыбнулся в ответ Андрей, с беззлобным вызовом глянув на Женю. Он был выше и получалось смотреть сверху вниз. — Так что, один-один.       — Загорская, ты слышала? Расскажешь ему, как я трепетно и нежно его на самом деле люблю? — Женя снова повернулась к Андрею и хмыкнула: — Пока, любовничек, — и тут же возмущенно вскинулась: — А че у вас я именно я, ребята, центр всех любовных треугольников? Нет, оно понятно, конечно. Такую красотку, как я, еще бы поискать. Но после этого Загорская, даже не заикайся про мою типо завышенную самооценку. А как тут скромничать? Но, Диана, прости, Сафронов тебя все равно переплюнул.       Андрей нахмурился, но Женя, как всегда, ничего не объяснила. Она хлопнула его по плечу, отодвигая с дороги, и вышла в коридор, где заметила Таню и тут же схватилась уже с ней. Дверь закрылась под очередную колкую шутку. И Андрей остался наедине с Дианой.       Она села ровнее, плотно прижав руками одеяло по бокам, выпрямила спину и пригладила волосы.       — А про что она? — еще раз глянул на дверь Андрей.       Диана медленно повернула к нему голову и тут же опустила взгляд. Ей больше было не смешно, и Андрей подумал: как бы научиться веселить ее так же, как Женя? Ну почему у нее получается, а он постоянно спрашивает что-то не то.       — Так она тебе рассказала?       — Как ты угрожал Елагину? — Диана все-таки улыбнулась. Усмехнулась… Рассмеялась.       — Хватит! — шутливо возмутился он и присел на кровать.       Диана замотала головой не в силах прекратить. Она прикрывала лицо руками, вздыхала и снова срывалась в смех. Андрей никогда этого не видел. Наверное, Диана еще была уставшей, раз позволяла себе так неприлично громко смеяться, закидывая голову назад, едва ли не плача. Он любовался ею, и, когда она в очередной раз хотела закрыть ладошкой от него свою красивую улыбку, он придержал ее руку. Диана быстро подняла на него глаза.       Самое безумное было позади: поцеловать ее без спроса… два раза. А сейчас все было очень правильно, по-честному. Он честно влюбился в нее, и он честно был готов услышать любой ее ответ.       — Диана, ты пойдешь со мной на бал?       Она рефлекторно сжала его руку, пронзив синевой своего взгляда самое сердце, и промолчала. Андрей заставлял себя сидеть и смотреть на нее. Если это на языке Загорских значило «нет», то он должен был это услышать.       — Тебя, правда, взял Елагин? — Диана чуть отвернулась в сторону и снова улыбнулась. — Женя… Она могла издеваться над тобой вечно.       Диана глубоко вздохнула и закусила губу. Она мазнула взглядом по покрывалу и глянула на Андрея из-под пушистых длинных ресниц немного тоскливо и виновато. И вдруг взяла его руку, накрыв сверху второй ладонью. Андрей замер: его храбрость, с которой он бежал сюда, вдруг куда-то делась, в голове, где только что вертелись тысячи слов, стало пусто.       — Почему я? — Диана слегка пожала плечами. — У меня очень много… тараканов. В голове.       Андрей накрыл ее запястья сверху второй рукой. Они сидели совсем близко друг к другу, он чувствовал ее дыхание на своей щеке и вкусный запах шампуня от ее волос. Он видел, как едва-едва сквозь ее светлую кожу пробивается румянец, смешно мажет нос и скулы.       — Я не думаю, что у меня их меньше.       — Ты не менталист.       — Да, — Андрей хмыкнул и не удержался: посмотрел на ее губы. — Но я люблю менталиста. И я помогу ей с ее тараканами, если она разрешит. — С трудом, но он поднял взгляд. — Так ты пойдешь со мной на бал, Диана Загорская?       Она посмотрела ему в глаза, в непонимании нахмурила брови. Смятение на ее светлом лице было таким же красивым, как и улыбка.       — Я думала, что ты влюблен в Женю, а она в тебя. И шутит надо мной только потому, что никогда не заберет себе человека, который мне нравится, — Диана закусила губу и неловко улыбнулась. — Ужасно глупо, знаю. Ее парня просто…       — Зовут Андрей.       Диана возмущенно вскинула брови:       — Даже ты знаешь?! А мне она ни слова не сказала!       — У нее были занятия поважнее: издеваться надо мной, например.       Диана снова рассмеялась, но, переведя дыхание, посмотрела на Андрея и ласково улыбнулась. Он почувствовал, как приятный жар разливается по его груди. Притяжение, которому он был не в состоянии противиться, вдруг потянуло к Диане со страшной силой. Он нагнулся и остановился около ее губ. Диана закрыла глаза и замерла.       — Тебе страшно? — удивился он. Это было смешно, но смеяться было нельзя!       — Нет, просто, — Диана дергано заправила волосы за ухо. — Я просто… Ну не умею.       Она посмотрела на него и стыдливо опустила глаза.       Наверное, он много не знал о той девчонке, которая однажды на ринге покорила его сердце так же ловко, как сознание бешенного монстра. Он считал ее неприступной глыбой: стойкой, холодной. Девушкой, которая не знает стыда и на всех смотрит так, будто ни одно слово не пробьет брони ее достоинства и стати.       Сейчас он видел перед собой девочку: красивую, раскрасневшуюся — немного похожую на тех, что знал сам, которых встречал у себя в городе, с которыми умел разговаривать, не заикаясь. У нее немного подрагивали плечи, ее волновала его близость. Она была безумно живой, и он сделал то самое безрассудное и правильное: аккуратно поцеловал ее, переплетая пальцы их рук на ее коленке, и отстранился.       — Теперь ты.       Диана шумно выдохнула. Не зная, куда деть глаза, она посмотрела вниз, перевела дыхание и медленно, будто специально выводя его из себя, потянулась ближе.       — Расслабь рот, — тихо сказал Андрей, чуть отстраняясь. — Не складывай трубочкой, мы же не в мультике.       Он хмыкнул, и она улыбнулась с закрытыми глазами. Андрей поцеловал ее раз. Потом второй. Третий. Его рука скользнула на ее тонкую шею и зарылась в волосы. Второй он обхватил ее талию. Диана отпустила себя: расслабила спину и схватилась за его плечи. Они бодались носами, смеялись и снова целовались — очень правильно и чисто. Так, как было нужно, как они оба считали правильным. Андрей чувствовал, как теплое счастье затапливает его с головой. Он не помнил, чтобы хоть раз в жизни его грудь разрывало от чего-то настолько волнующего и теплого, рванувшего от пят до самой макушки и заполнившего все тело.       Он не мог ей надышаться, и единственное, что заставило оторваться от нее, был грозный взгляд в спину: почти ощутимый. Андрей повернулся к двери и тут же вскочил с кровати.       — Профессор…       — Мгм, — профессор Загорская оглядела его с ног до головы, потом посмотрела на Диану и молча ушла.       Андрей почесал затылок и повернулся.       — Ну, я вроде как больше тут не учусь, так что…       Диана снова рассмеялась.       — Я согласна, — кивнула она. — До завтра.       — До завтра, — вне себя от радости прошептал он.

      ***

      «Лазарев…»       Кухня, какао, Гром рядом сопит.       «Одна! Какого беса ты пошла туда одна!»       Возмущение, злость, теплый плед и дрожащие руки.       «Я должна тебе сказать… — и слова застревают в горле. — Я знаю, кто такая Люкс.»       Его хмурый взгляд и укол чего-то нехорошего в сердце.       Женя сидела на парте в одной из аудиторий и болтала ногами. Вспоминая утренний разговор с Лазаревым. Вроде они не поругались, даже мирно разошлись, но какой-то противный осадок недомолвок остался.       « — Мы не можем, Лазарев, она знает все про тебя!       — Жень, но мы должны. В следующий раз она может прийти за тобой.»       Идиот, его же сожгут на костре, стоит дать привести ее на допрос…       Женя без сил закрыла глаза и опустила голову. Сегодня утром она убежала от него, но не тайно, наоборот, открыто и пафосно хлопнув дверью на прощанье. Что-то страшное вгрызлось в ее сердце, когда вместо того, чтобы разозлиться, Сережа сказал:       «Она вернула мне тебя, я прощу ей все».       Дверь хлопнула, и Женя недовольно покосилась на вошедшего.       — Что с тобой сегодня?       Женя разогнулась и подвинулась, давая Сафронову запрыгнуть на парту рядом.       — В жизни творится полный треш.       — Ого, а до этого, что было?       Женя усмехнулась и подняла на него взгляд. Он весь светился, и удержаться было сложно:       — Долго целовались?       — Дело не твое.       — Ваш союз — вообще моих рук дело!       Они оба посмеялись и замолчали.       Женя подумала: наверное, вот он, тот момент, которого она боялась. Пустая аудитория, окно вместо лекции — куча времени, чтобы рассказать Сафронову то, что она вообще-то предпочла бы больше никому и никогда не рассказывать.       — Поздравляю, — она кивнула на стол папы. — Ты заслужил.       — Он сказал, что это рабство.       — Хуже, — хмыкнула Женя и поймала взгляд Андрея, мельком брошенный на ее перчатки. Но Сафронов молчал и не торопил ее, и она тихо устала рассмеялась. — Сафронов, ну что ты за колдун? Ну хоть бы один вопрос, хотя бы маленькую злость на всю ту фигню, которую я творю и ничего тебе не объясняю.       — Я же обещал, — пожал плечами Андрей, присаживаясь рядом. — Правда, запрещенных вопросов оказалось больше, чем я ожидал.       Женя кивнула, вспоминая их первую прогулку ночью по людским дворам. Еще месяц назад — чужие и присматривающиеся друг к другу. А сейчас уже почти родные. Так появлялись друзья: неожиданно, как-то случайно, но очень вовремя.       — Сейчас я, — она запнулась и дернула головой, прогоняя такие знакомые мысли: «Постой, зачем ему это знать? Пока он не знает, у тебя есть шанс спокойно с ним общаться.» — Расскажу тебе о нашей банде.       Она встала и отошла к окну, засунув руки в карманы.       — Когда мне было шесть лет мой отец пошел спасать мир. По телевизору не показывали никаких интервью, у меня не было фразы, за которую я могла бы зацепиться, — Женя потрогала браслет из красных ниток под перчаткой. — Потом он стал героем. И я стала дочерью героя. Осенью того же года он отвел меня в школу, где я познакомилась с Дианой и еще одной девчонкой. Эта парочка была не для меня. Одна — чёрствая зазнайка, другая — надменная стерва. В общем, это была любовь с первого взгляда. Мы подружились, — Женя глянула себе на ноги и пожевала губу, — У моего отца был друг. Когда меня спрашивали, что такое дружба, я думала: это сигануть в проклятое королевство, если у твоего друга пропала жена. Я думала: это быть великим колдуном и помогать безродному мальчишке просто так. Это жить одной жизнью на двоих. Знакомить детей, жен. Я тоже хотела так.       Женя рассказала ему все. Про Поднебесную, про тысячу и одну передрягу, из которой едва вырвалась живой, но она так и не сказала ничего про Сережу. Скоро она подобралась к дождливой ночи, огромному дубу и противному смеху четырех духов. Сафронов слушал внимательно и не перебивал. Даже когда Женя сказала: «Я сожгла ее», он не шелохнулся.       Андрей не знал Зою, ему было плевать, зато он спросил:       — А остальные?       Женя закрыла глаза и сцепила зубы.       — Ну где ты был, Сафронов? С этими правильными вопросами?       Остальные были, видимо, не так важны, раз их можно было бросить. Женя не хотела делать из этого трагедию теперь, когда все можно было исправить, но что-то было нельзя. Нельзя не уметь колдовать и обещать помочь Сереже. Нельзя быть настолько стервой, чтобы после такого предательства подпустить его к себе снова. Можно быть друзьями: хорошими, но не лучшими. Видеться иногда, созваниваться, познакомить его с Ивановым.       Но нельзя больше делить одну жизнь на двоих.       — Вот так закончилась эта история. Я ушла и не возвращалась четыре года. Потом Диана пришла ко мне и попросила подменить Жанну. Все снова началось.       Некоторое время они оба молчали. Сафронов, наверное, думал, какие задавать вопросы или просто все понял. Когда Женя посмотрела на него, он хмурился и разглядывал нитку на своей руке.       — Ты уйдешь? — только спросил он и повернул голову.       — Сафронов, ты вообще слышал меня сейчас?       — Я слышал, что ты извиняешься. Только не понял, почему передо мной?       — А перед кем? — хмыкнула Женя и села около него, чтобы видеть его. — Ты единственный, перед кем я не виновата. Ты не знал Зою, ты не знал меня. Я не бросила тебя. Я не убила дорого тебе человека. Ты можешь мне простить хоть что-то.       — Он тоже тебе простит, — вдруг сказала Сафронов, и Женя осеклась.       Ах вот оно что… Лазарев разоткровенничался, Лазарев пустил в ход свое самое лучшее оружие — свои мозги. Гений манипуляций, он уже и Сафронова подбил на эти глупые уговоры!       — Пока, Сафронов, — Женя резко встала и собралась уйти, но, стоило открыть дверь, ее ветром захлопнуло обратно.       — Если он сам предложил, значит видел, что тебе нужно, — спрыгнул с парты Сафронов.       — Дело не в этом.       — А в чем?       — Страшно в Багровом царстве, Андрей? — Женя зло сузила глаза. — Пахнет смертью? Страшно сделать лишний шаг? А он жил с этим с девяти лет. Я могу попросить прощения, но прощения не просят, Андрей, — она покачала головой. — Его надо заслужить.       — Так заслужи, — почему-то не сдался под ее напором Сафронов и непонимающе покачал головой: — Она мертва, Жень, а он — нет. Ты ему нужна.       Женя снова дернула дверь — закрыто.       — Знаешь, Сафронов, именно в этой аудитории три недели назад мой отец сказал обратиться к тебе. Я долго думала, почему именно ты? Потом поняла: ты не сдался. Ты пережил то, что ребенка в шесть лет вообще-то может добить. Твоя стихия — ветер. Стойкость. Встать и пойти дальше, когда идти уже незачем. Когда мир рухнул, построить новый. Из пепла. — Женя шагнула ближе и посмотрела ему в глаза. — У тебя получилось, а у меня нет. Ты думал о бабушке, а я мечтала забыть всех, кого называла родными. Мы разные, Сафронов, — она с сожалением пожала плечами. — Ты достоин этой строчки. А я нет.       Вот то, чего она не хотела: в сотый раз убедить себя в том, что слово дружба больше не про нее. Она, конечно, умеет это делать, конечно, готова и ей, конечно, хочется попробовать заново. Она не достойна своей старой фамилии — поэтому пришла сюда с новой. Она больше не хотела вырасти. Она больше не хотела быть похожей на отца, потому что знала — никогда не сможет. Он пошел за дядей Лешей на верную смерть, а Женя бросила Сережу, как только предоставился шанс.       Кострова — другая фамилия и жизнь, потому что старую она не заслужила. «Да ты загоняешься, Женя! Отпусти уже!»       Но заново было не попробовать, может, с Жениной головой давно уже было что-то не так, но каждый раз, когда Лазарев говорил ей о своей надуманной любви, она вспоминала дождливое утро и то, как сжала медальон на шее.       — Струсивший однажды, — со вздохом сказала Женя, — трус навсегда.       — Ты испугалась! — разозлился Сафронов. — Тебе было тринадцать лет!       — А тебе — шесть.       — Люди ошибаются, Женя, дети ошибаются еще чаще.       — Это была не ошибка, — прошипела Женя. — Это был выбор, за который надо отвечать.       — И что ты выбрала? — он сузил глаза и посмотрел как-то странно, прямо в душу. — Умереть вместе с ней?       Он ударил ее под дых. Жене хлопнуло его словами по ушам, она на секунду потеряла контроль, но звякнувшая смска привела ее в чувства. Она глянула на экран телефона и немало удивилась: писал Волконский.       «25-е завтра. Янтарный, 15».       — Мне пора, — Женя требовательно глянула на Андрея, но он не сразу позволил двери открыться.       — Я просто скажу тебе, — Андрей остановился и положил ладонь на ручку двери. Его темные глаза смотрели осуждающе. — У тебя было право уйти тогда. — Он шагнул ближе. — А сейчас — нет. Зимний бал завтра, начало в десять.       Он вышел первым, оставив Женю в смятении смотреть ему в спину. Возмущение сдавило ее грудь, но тут же было смыто волной злости. Да что б он понимал!       Женя ушла, резко толкнув дверь. Да пошел этот Сафронов, почему она должна перед ним отчитываться?! Она пришла рассказать ему все честно, она надеялась, что он ее поймет: она предатель, она не простая истеричка, которая бежит от волшебной жизни из-за перепадов настроения. Ха, доверил бы он свою жизнь ей сам, если бы тогда она ушла от него. «Прости, Сафронов, мне пофиг чей ты сын и кто там хочет тебя убить, а кто спасти — разбирайся сам, у меня тут полно своих проблем».       Женя вскочила на Моню и полетела на Янтарный.       — Что с ним было! — не поздоровавшись спросила Женя, садясь на роскошный диван в каком-то очередной пафосном ресторане на Янтарном проспекте. — Расскажи мне, Волконский, что было с ним?       Волконский не спеша оторвал взгляд от телефона и холодно оглядел Женю с ног до головы. А потом улыбнулся: «Ну наконец-то я объясню, какая ты дрянь», — почему-то прочитала в этой злой ухмылке Женя.       — Будешь чай?       — Волконский… — Женя запнулась, когда подошел официант. Приличных слов у нее не осталось, а ругаться при всех не хотелось. — У меня денег нет на твой чай.       — Я угощаю. С Новым годом. Принесите с мятой.       Официант исчез, и Женя снова вернула внимание Волконского к себе       — Так ты решила?       — Я спросила! Волконский, расскажи мне, о чем ты тогда говорил? Что такого с ним было, что ты меня чуть не убил на той дороге?       Саша прищурился.       — Ты сомневаешься и хочешь, чтобы я тебя убедил.       — Нет!       — Да, — строго заткнул ее Волконский. — Хочешь, чтобы я доказал тебе, какая ты гадина. Но я тебе такой роскоши не предоставлю. И так спас тебе жизнь, могла бы хоть спасибо сказать.       Женя прикрыла глаза и глубоко вздохнула: вот есть же люди, выводящие из себя одним видом.       — Я решила, — кивнула она и встала. — Я буду жить, как человек. Но я не хочу уходить совсем.       — Что за полумеры, — хмыкнул Воклонский, лениво поболтав лимон с стакане. — Не в твоем духе Елагина. А как же сжечь мосты? Отравить колодцы? Ты что, сдаешься? Ты была более решительна тогда, когда была маленькая.       — Что? — повторила Женя. — Что тогда с ним было?       Волконский перестал улыбаться. Он даже не обратил внимание на официанта, который принес чай — просто сжег глазами Женю и недобро хмыкнул, наклоняясь ниже над столом.       — Можешь идти.       — Волконский…       — Ты можешь идти, — повторил он. — Я услышал ответ на то, что спрашивал. Приблизишься к моему другу еще раз — я сам скину тебя с крыши.       «Это и мой друг тоже!», — едва ли не закричала Женя, и осеклась под злым и торжествующим взглядом Волконского.       Зал ресторана смазался.       «Женя стояла у озера в Зачарованном лесу и пыхтела, глядя на Волконского в двое больше нее. Она была в одном купальнике, мерзла, но грелась от злости, вскипающей в груди.       — Этой мой друг!       — Увы, Елагина, и мой тоже.       Жуткая ревность. Как это делить Сережу с кем-то еще? В свои девять Женя не нашла ничего более приемлемого, чем скинуть Волконского с небольшого оврага в реку.       — Подойдешь к моему другу еще раз, — прокричала она вынырнувшей голове Волконского. — Я скину тебя с крыши!»       Она вспомнила Луновой, балкон, ветер у леса. Разбитую крынку сливок и свои же собственные слова: «Мы всю жизнь думали, кто ему больше друг. А тут не надо думать, Саш…».       — Ты, — хмыкнула Женя, опуская взгляд на стол. — Ты выиграл. Пока.       — Прощай.       В его голосе Жене послушалось предостережение.       «Трусливая девчонка! Если уходишь, так уходи навсегда!»       Она мотнула головой и вышла из кафе. Хотелось домой.       Женя долетела до него достаточно быстро, но в квартиру подниматься не стала. Был вечер, фонари освещали падающие на землю хлопья снега. Тот самый фонарь, который вот уже несколько лет мигал и мешал спать, работал исправно с тех самых пор, как папа его починил.       Волшебники жили легче, но в то же время сложнее. Они подчинили себе мир и забыли про одну стихию, которая долго пряталась от них. Женя понимала ее. Она знала, что такое хотеть спрятаться. Зарыть голову в песок и сделать так, чтобы никто не видел — исчезнуть. Но мир был так устроен, что никто в нем просто так не пропадал. Даже если о нем не слышали ветра, его не видел солнечный свет и не омывала вода — этот исчезнувший все равно где-то был и думал о том, от кого убежал. Мир сотворился так, что его последняя стихия всегда волочилась за любым, кто хоть раз позволил ее острым клыкам впиться в свое сердце и отравить.       Непойманная и неизвестная, так долго ее не могли найти только потому, что она всегда была рядом, у каждого в сердце.       Женя не знала, зачем рассказала все Андрею, с чего бы накинулась на Сашу. Она злилась на себя, а кричала на них, хотя, кажется, единственный раз в жизни, Волконский реально не был ни в чем виноват. Одиночество — всегда твой выбор. Впустить кого-то в свою жизнь, довериться и заслужить доверие, а потом променять либо первое, либо второе на проклятое спокойствие. На «нормальную жизнь».       Ну и где же была Женина нормальная жизнь? Она так много ради нее отдала, она столько сделала, чтобы просто забыть обо всем. Сегодня утром ей показалось, что она нашла выход: общаться со своими друзьями из волшебного мира, скромно существуя в своем, человеческом. Кому она нужна без магии? Кого она может защитить? Кому она позволит на себя понадеяться — кому подпишет этим приговор?       Мир волшебства был больше не для нее. Он был сложным, а мир людей — простым. Волшебство было опасным, а быт людей — наоборот. Обещание, данное Диане, Женя должна была держать: они бы дружили. Они бы гуляли по Янтарному проспекту, Женя бы приглядывала за ее головой. Можно было дружить с Андреем. Можно было тусить с папой на полигонах по боевой магии. Можно было все! Потому что это всё не смотрело на нее такими грустными влюбленными глазами. Это всё не клялось в любви каждый раз, как представится случай.       Это всё можно было делить на человеческую жизнь, а Лазарева — нет. Он этого не заслужил.       « — Жень, плевать на Зою, я хотел…       — Завтра я иду на дискотеку, давай ты не будешь делать вид, что не знаешь этого, Лазарев.»       Хлопок двери, и Женя вышла на проспект Чарбарвихи, чтобы в который раз убежать от Сережи…       — Жень?       Она увидела Андрея и тряхнула головой, дергано улыбнувшись. Он подсел и взволнованно ее оглядел.       — Все в порядке?       — Да, — широко улыбнулась она, но тут…       — Жень! — окрикнул ее кто-то сзади.       Лазарев подбежал и остановился напротив.       — Я прошу, давай поговорим.       — Нам не о чем разговаривать, — Женя грозно на него глянула: — Обсудим завтра.       — Завтра поздно, — зло прошипел Лазарев. — Сейчас!       — Ты кто такой? — Андрей вдруг пихнул Лазарева в плечи, отодвигая от Жени.       — Двоюродный брат, троюродный, шестиюродный, что он там про меня тебе наплела? — Сережа махнул на нее рукой. — Уйди, парень, нам просто надо поговорить.       — Ты сейчас отсюда уйдешь, — сузил глаза Андрей.       Вообще-то, Сережа мог убить его очень быстро. Мог просто спровадить, сделав так, что у Андрея скрутило бы живот. Сережа мог все, только почему-то стоял и грозно сопел. Он глянул на Женю — она им не мешала. Смотрела на Сережу: «Ну давай, ты же всемогущий, убей его прямо сейчас, чего тебе стоит?»       — Хватит бегать от меня, Женя, — сказал он, не обращая внимания на Андрея.       — Жень, кто это?       «Чего ты хочешь? Зачем ты здесь?» — молча смотрела на Сережу Женя.       — Я его не знаю, — Женя покачала головой, встала и пошла домой: отстаньте все, просто дайте побыть одной.       Она зашла в квартиру и громко захлопнула дверь. Утро так хорошо начиналось, и так пакостно его заканчивал этот вечер. Она просидела на кухне, буравя тяжелым взглядом кружку, целый час, потом еще несколько часов отвечала на сообщения Андрея и разговаривала с ним по телефону. Не уметь врать и оправдываться было тяжело, но она справилась: Андрей пусть и был зол, но успокоился немного и извинился за…       — Нос разбил? — Женя чуть не упала со стула. — П-подожди, а ты…       «Вообще живой?»       — … в порядке?       — Да. Жень, я приходил поговорить.       Женя подошла к окну и глянула во двор. На одинокой лавке уже изрядно припорошенный снегом сидел Сережа. Он опустил локти на колени и прикладывал горсти снега к носу, у его ног темнели мутные разводы смешанной со снегом крови.       — …не любишь меня.       — А? — Женя очнулась и спряталась за шторой, когда Сережа поднял взгляд.       — Женя, нам надо поговорить.       — Да. Давай на дискотеке. Люблю, пока.       Она чмокнула в трубку и сбросила вызов. Долго стояла около подоконника, отговаривая себя от порывистых поступков, но потом все-таки вытащила из морозилки курицу и спустилась вниз. Она подошла с Сереже, села рядом и протянула ее. Он приложил к носу, а Женя велела ему запрокинуть голову и аккуратно вставила ватные тампоны в ноздри. Сережа шипел, но терпел.       — Ты что, пьяный? — нахмурилась Женя, учуяв запах.       — Да, — развязно усмехнулся он и поднял глаза.       Его зрачки были стеклянными, неподвижными. Они смотрели с непониманием и обидой — то, чего Женя очень ждала от него. Но вместо радости, почему-то испугалась.       — Мы же договаривались, — Лазарев без сил пожал плечами. — Договаривались, что ты не вернешься, если не захочешь, чтобы я тебя нашел.       — Лазарев, — она взвыла и встала, но Сережа вскочил следом и повернул ее к себе. — Отстань!       — Нет, я не отстану! — рыкнул он, и Женя испугалась. — Я не отстану от тебя, Елагина, потому что я тебя люблю. И я знаю, что ты меня тоже любишь.       — Да с чего ты взял? — разозлилась Женя. — Послушай меня сюда, Лазарев, я люблю Андрея. Мы целуемся, мы гуляем вместе, я его поддерживаю, а он меня. Да, как ты. Как ты раньше, как я раньше. Я была слишком маленькой, чтобы понять, что ты не шутил, а сейчас я люблю другого. Человека, который любит меня! Только я сейчас бросила трубку, и он не кинулся сюда устраивать мне сцену ревности. Он… Да, он такой же, как ты. Был. Когда уважал мой выбор. — Женя шагнула ближе. — Я кинула тебя. И я не вернулась. Поэтому и не пришла.       Она резала все, что было. Стояла близко, но чувствовала, как сама дробит асфальт, чтобы между ней и ним разинулась та черная пропасть, которая столько лет мешала ему позвонить, которая не подпускала его к ее подъезду. Женя видела букеты сирени в мусорных баках. Пусть уходит. Пусть не верит в то, что он может что-то исправить.       — Уважает твой выбор? — Сережа приподнял бровь, улыбаясь, но как-то нехорошо. — Это я больше не уважаю твой выбор?       Он рассмеялся, отходя от Жени. С ним творилось что-то странное, может, Женя просто не видела его пьяным. Лазарев развел руки в стороны и прокричал всем московским дворам:       — Вот он выбор! Корить себя за предательство. Убить свою жизнь во благо чьему-то там спасению. Пожалеть меня! Спасти!       — Что за хулиганы? — высунулась из окна какая-то старушка. Сережа даже не глянул на нее, а она пропала из кона. Женя обеспокоенно повернула голову, но Сережа быстро подошел к ней, больно схватив за плечи, и навис сверху.       — Да я могу тебе стереть память прямо сейчас. Я могу стереть ее всем, даже собственному отцу, он не заметит. Взять и сделать так, как будто Зои не было. Я могу вычеркнуть ее из твоей жизни и всю боль, всю память, все то, что увело тебя от меня. Но я уважаю, — он выделил, — твой проклятый выбор. Выбор помнить это.       «Не смей, Лазарев, лезть в мою голову.»       Он шумно дышал сквозь плотно сжатые зубы. Был зол, ярость кипела в его глазах — но не багровая. Может, алкоголь мешал пробудиться проклятой магии, но Сережа очень по-человечески злился. А Женя, вообще-то, уже не помнила, когда он мог так позволить себе разозлиться. Шут и балагур — но не просто так, а от того, что любая злость — капля нектара для проклятья. Мальчишка, который всегда улыбается, потому что нельзя по-другому. Почему он злился? Неужели у него были силы бороться с проклятьем, но не нашлось сил победить собственное сердце?       — Ты думаешь, он делает для тебя больше, — Сережа хмыкнул. — а он просто может меньше.       — Ты не пьяный, — поняла Женя, увидев его глаза достаточно близко. Надо был сделать так, чтобы он ушел.       — Она умерла, — четко сказал он. — Жень, ее больше нет.       — Она жива, — Женя почувствовала, как дрогнул голос. — Жива и все. Ты слышишь меня, все это было зря.       — Да будь она проклята, — прошептал Сережа, закрывая глаза и запрокинул голову назад. — Ненавижу ее.       — Сереж, прекрати.       — Я грохну ее сам, — он устало растер руками лицо.       — Хватит!       — Предательница.       — Зоя не при чем! — зло прошипела Женя и резко подошла. — Все хорошо, Лазарев. Все живы, я никого не убила. Только ты любишь меня. Любишь по-настоящему, как надо, до конца и навечно. А я тебя — нет. Я не люблю тебя, Лазарев, потому что, если бы я тебя любила, я бы никогда тебя не оставила. Ни-ког-да! Кто бы там ни умер!       Женя утерла с щек слезы. Ей хотелось, чтобы он ее услышал. Чтобы он понял ее хотя бы так: с криками и слезами. Чтобы он пришел домой и сжег тот альбом. Чтобы он снял с шеи деревяшку и кинул ее в камин. Чтобы летом он приехал на дачу и снес их сарай.       Что бы их не было. Не было!       И Женя что-то говорила, что-то доказывала, она рычала, трясла руками, чтобы убедить этого идиота, что он ей не нужен. Что ему надо найти кого-то, что у него все впереди, что кто-то может помочь ему с проклятьем…       — … лучше, чем девчонка, которая даже колдовать не умеет! — закончила Женя. — Я больше не ведьма!       Она зло стянула галстук через голову и бросила в снег. В грязный, разъеденный солью серый снег. Зеленая ткань намокла, поблекли золотые нитки — все это погрязло под мутной слякотью и утонуло.       — Отвали, Лазарев, — твердо сказала она, глядя ему глаза. — Навсегда.       Уже давно никто не возмущался. Только лаяли где-то собаки, и сыпал снег на голову. Сережа медленно опустил взгляд на галстук, подошел к нему, аккуратно поднял и бережно отряхнул от снега. Женя проследила за тем, как он намотал его на руку, и отвернулась, когда Сережа на нее посмотрел. Этому должен был настать конец. Здесь и сейчас.       — А я бы стал предателем, — совсем рядом остановился он, теплое дыхание обожгло Женины щеки, — если бы в тот день промолчал?       Женя не ответила, оторачивая голову как можно больше.       — Если бы дал тебе сойти с ума?       Пусть он уйдет.       — Убил бы тебя, не спас?       Небо, ну пожалуйста.       — Когда ты столько раз меня спасала?       Его голос звучал совсем близко, прямо над ухом. Хриплый, уставший, страшный — не его и не того зла, которое в нем жило. Это был голос Кариты, изуродованного символа чье-то некогда чистой любви. Самой верной из всех стихий, но отравленной предательством. Убившей целый мир.       — Это был тоже выбор Женя. Мой. И ты его не уважаешь.       Женя резко повернула голову, чтобы как можно безразличнее, скупее и злее посмотреть ему в глаза. Он выдержал, но понял, что надо идти. Понятливо улыбнулся, глянул на язык галстука, обмотанный вокруг запястья, и бросил на прощанье:       — Ты знаешь, где меня найти.       Сережа развернулся и ушел. Когда его машина выехала со двора, в него вернулась жизнь: снова очнулись все недовольные поздней перебранкой, на Женю посыпался шквал возмущений, но она их не слышала. Ее взгляд выхватывал огни фар, пока они не скрылись за поворотом у соседнего дома. Когда она осталась одна, ей стало холодно. Она укуталась плотнее в пиджак и тут же остервенело отдёрнула руки: он был зеленым, на его рукаве блестели золотые нитки эмблемы Поддубного.       — Да пошло это все! — зарычала Женя и, поднявшись в квартиру, бросила пиджак подальше в угол.       Ей просто хотелось спать. Но вместо того, чтобы упасть на подушку и провалиться в сон, она долго ворочалась, подбивала ее под себя, а потом достала из-под подушки книгу и убрала ее в шкаф к нижнему белью. Там было двойное дно, где Женя прятала дневник от мамы, пока не придумали электронный, раздери его бесы. Надо отдать Книгу Сереже, а лучше Филу, потому что с Сережей разговаривать больше не хотелось.       Почему так трудно поверить, что она влюбилась в другого? И чего это Лазарев так уверен, что она сама себя обманывает? А почему он не ударил Андрея?       — Ненавижу тебя, — выдохнула Женя и уткнулась лицом в подушку.

***

      — Сафронов?       — Да.       Лазарев потер подбородок, как бы соглашаясь, потом присел, нахмурился еще больше и, смешно раскинув пальцы, спросил:       — Где логика?       — Леш, его звали Сафрон. И он был царем.        — Ты всю жизнь помнил предсмертные слова своего отца, но почему-то гениальная идея пришла только сейчас, — не соглашался Леша. — И парней с фамилией Сафронов полно. Это может быть просто совпадением.       Елагин не верил в совпадения, потому что знал: чаще всего именно безродные мальчишки оказываются избранными. Или… Было что-то еще, почему Вова изменил своему убеждению не привязываться к студентам, к их талантам и характерам. Ему хватило не спасти одну детскую душу, и это оказалось гораздо страшнее, чем умирать самому. Детей было жалко, и Вова не давал себе обращать много внимания на своих учеников, ограничиваясь скупыми преподавательскими обязанностями. Раньше.       — Елагин, — прищурился Лазарев. — Ты что, взял парня только потому, что он царевич? Когда выделена квота? — Леша схватил со стола бумаги и нахмурился: — Две недели назад.       — Именно тогда мне обещали кровавую расправу, — согласился Елагин и отобрал бумаги.       Он и сам не знал, зачем это сделал. Андрей Сафронов — этот смешной встрепанный и испуганный птенец на пороге кафедры с самого начала показался Вове необычным парнем. Прорывной, но неосторожный, умелый, но неуклюжий — его было интересно учить, а еще интереснее оказалось поучать…       Елагин не мог сдержать улыбки, когда вспоминал выпученные глаза Андрея в столовой.       Вдруг дверь хлопнула и в гостиную вошел Сережа.       — Всем привет, — хмуро поздоровался он.       Вова с Лешей переглянулись.       — Сына, все в порядке?       — Да, устал просто. Все отлично.       Сережа нацеплял маски очень умело, что Вова давно заметил. Его небесный племянник был еще совсем маленький, а умел улыбаться, когда совсем не хотелось. Не надо быть доминисом, чтобы это понять. Сережа часто давил в себе злость. Бывало, что с трудом, да и зачем вообще это делать? Дети в девять лет редко задумываются над тем, чтобы держать свои эмоции под контролем.       — Пап, я спать.       Леша проводил его настороженным прищуром.       — Пьяный? — спросил Вова, почуяв запах спирта.       — Да нет, трезвый. Щеку о зубы расцарапал — рот, наверное, полоскал. И нос разбит. — Лазарев вздохнул и зачесал волосы назад. — Всю душу ему уже вытрепала.       Вова согласно вздохнул.       — Мы не успели, — покачал головой он и встал. — Пока.       — Куда ты, только сели.       — Ну, раз твой пошел избивать грушу, как ты, когда Вика тебя отшивала, — Вова поправил манжеты и приспустил очки, глянув на Лешу. — То Женька наверняка дерет подушку, как…       — Как Ленка, когда тебя отшивала, — покивал он и протянул руку. — До завтра.       — Посмотрим, — пожал плечами Вова.       Завтра ему предстояло пойти на школьное дежурство.       Он уехал от Лазарева довольно поздно: была уже ночь, и он мчал по дороге Чарбарвихи, свернул на трассу, ведущую к выезду в Подмосковье, но вдруг почувствовал… Темное, страшное и что-то жуткое в лесной чаще.       Вова остановился и выключил фары. Он не мог до конца объяснить, что ему не понравилось. В этой дороге и в черном лесе, мимо которого он ездил уже не один десяток лет. Но Вова не прогадал: прошло несколько секунд и из леса выползло длинное рваное тело монстра.       Вова вышел из машины, а монстр остановился напротив него и поднялся во всю длину. Это оказалась огромная змея. Она чуть пригнула голову, разглядывая Вову, и пробежалась рваным языком по своему рту.       — Карита, — улыбнулся Вова, приспустив очки. — Чем обязан?       — Жизнью, — прошипела она. — Но пришла я не затем.       Она подползла и окружила Вову несколькими кольцами своего тела.       — У тебя есть дочь? Ты не говорил.       — У меня их много. Всех не знаю.       — Врешь, — прошипела Карита. — Одна. Единственная. Любимая. Ты не думал вернуть мне должок?       Вова покачал головой.       — Я спасла твою любовь, — напомнила Карита. — Твоя милая бы умерла, не окажись я рядом. И ты обещал мне. Обещал все, что я попрошу.       — Извини, Карита, мне было двадцать. Я был молод и глуп, если ты потребуешь взамен помощи мою дочь, мне придется объявить тебе войну: ты убьешь меня и ничего не получишь. Это плохой контракт, никто не в плюсе. Подумай еще.       — Юнец, — хрипло рассмеялась Карита, ей нравилась его наглость. — Я попрошу не это.       Она приподнялась, нависая сверху над Вовой. Ее голова заслонила собой луну. Серебристый свет осветил рваные котлованы ран на теле Кариты, блеснул на жидкой слизи, вытекавшей из них, и особенно ярко засиял на белоснежных клыках.       — Убей того мальчишку, которого сегодня назвал своим учеником.       Вова нахмурился и осторожно спросил:       — Зачем?       Змея растянула свой узкий рот еще шире и в ее глазах полыхнул алый свет.       — Либо он, либо твоя дочь. У тебя есть время до Нового года. Долги пора возвращать.       Карита с противным хлюпаньем развернула кольца своего тела и уползла в лес, оставив Вову на трассе. Он посмотрел на мокрый след от ее тела, слизь медленно исчезала под лунным светом.       Трасса опустела. Вова сел в машину. Доехал до дома. Поднялся в квартиру и стал заваривать кофе, когда чьи-то тонкие руки закрались под рубашку, а над ухом раздался шепот:       — Давно тебя жду, — Лена прихватила губами мочку его уха и тихо рассмеялась.       — Ты пьяна? — со мешком повернулся он, обхватывая ладонями талию.       Лена была только в тонком пеньюаре, ткань которого сжалась под его пальцами. Вова приподнял бровь и улыбнулся шире, пододвигая Лену к себе ближе.       — Мы немного выпили с подругами… — Лена перевела дыхание и откинула голову назад, рассмеявшись. — Оля замуж вышла… — Лена облизала губы и расстегнула Вове пуговицу рубашки. — Я подумала, — подняла шальные глаза и прильнула ближе. — Ты не хочешь…       — Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, перехватывая ее руки.       — Ну Елагин …! — простонала она, отворачиваясь. — Ты специально, да?       Вова придержал ее, чтобы не упала.       — Пользуешься тем, что я пьяная!       Аккуратно положил на кровать.       — Знаешь, что я не соображаю, если хоть каплю выпью.       — Так не пей, — хмыкнул Вова, присаживаясь на пол у кровати.       Он положил подбородок на локти, и Лена повернула к нему голову. Она блаженно улыбнулась, закусила губу и погладила простынь, пододвигая к Вове руку.       — Не хотела идти к Женьке в таком состоянии. Она подумает, что ей можно так же.       — Только тебе хватает чайной ложки, а Женьке надо постараться, чтобы так, — Вова осмотрел Лену. — Повеселиться.       — Ты хитрый, — Лена погладила его лицо. — Хитрый лис, Елагин, специально спросил меня сейчас. А я согласна. Завтра скажу, что нет. Но ты же до завтра уже что-то придумаешь? Ты всегда что-то придумываешь. Помнишь, когда этот гад едва ли не убил меня, ты спас. — Лена закрыла глаза и сонно пробормотала: — Притащил живой воды, откуда ты ее взял?       Лена заснула, и Вова протянул руку к ее лицу. Он нежно очертил ее губы, нос, дуги бровей. Развязал ленты пеньюара, приподнял ткань комбинации и положил ладонь под грудь между двух ребер. Кожа была гладкой, даже шрама не осталось, но Вова помнил тот летящий в него нож и Лену, так внезапно появившуюся на его пути. Он помнил кровь, булькающий кашель, страх в ее красивых темных глазах и дьявола, так кстати проползавшего мимо.       Вова накрыл Лену одеялом, а сам подошел к окну, глянув на дом напротив. Там он вчера купил квартиру Андрею. Вова задумчиво потер подбородок, вспомнил влажный след хвоста Кариты и подошел к столу за телефоном, набрал номер Лазарева, но задержал палец над кнопкой вызова. Что-то развернуло его назад, приковало к мирно спящей Лене взгляд, а потом швырнуло в их старую квартиру, где сейчас Женя наверняка обливалась слезами — такие простые девчачьи слезы из-за мальчишки, первая любовь, и сразу настоящая — повезло. Как Вове когда-то повезло.       Он отложил телефон. Снял очки. Разделся и лег рядом с Леной, притянув ее спиной к себе, и зарылся носом в ее волосы.       Лена сонно повела плечами, откидывая голову назад, чтобы подставить шею его губам.       — Я тебя люблю, Елагин, — сонно пробормотала она. Зарывшись носом в ее волосы, он напряг руку, чтобы почувствовать, как тонкая красная нитка впивается в жилы.       — Я тебя тоже. — Он ответил тихо и хрипло, сжимая кулак сильнее.       Зимний бал был намечен на завтра. До Нового года оставалось шесть дней.