***
«Женя, Женечка, ты слышишь меня?» Медленные бесконечные кивки. Спинка водительского сиденья перед глазами. Дом. Комната. Ненавистная тишина. «Милая, ну поговори со мной. Женя, доченька, я прошу тебя.» Крыша. Глаза Дианы, залитые мольбой о прощении. Людской двор за окном и холодное стекло. «Выпей, пожалуйста.» Мамины слезы и папино тягостное молчание. Женя сидела на подоконнике и буравила взглядом кровать. Под той лежала книга, но Женя уже знала, что она ответит: людские тайны решались просто: надо ждать. Чего ждать, ее смерти? Когда все поймут, что она больше не дышит, сердце ее не бьется, а мозг свихнулся от силы. Силы, которой Диана не хотела, но о которой никому не могла рассказать. А сейчас это было бессмысленно, она уже едва ли не сожрала ее мозг. Вася лежал у Жени на коленках, но она не трогала его. У нее не было сил оторвать хотя бы палец от подоконника. Тело стало тяжелым, она шумно дышала и давала черноте, разливающейся в груди, сожрать ее с потрохами. А за дверью ругались родители. Делали они это тихо, чтобы Женя не слышала, но Женя знала, о чем они говорят. — Вова, всё! Никаких институтов, ни ногой она туда больше, ты меня понял? — Лен, она справится. Диана не погибла. Мама плакала, и ее голос дрожал. Надо было пойти и ее успокоить, надо было быть сильной, это же мама. Призвание каждой дочери оберегать свою маму, а Женя свою сама добивала. Она не знала, как это называется: когда хочется спрятаться в темный угол, закрыть голову руками и сделать так, чтобы все закончилось. Невыносимая тяжесть, которая мешала говорить, давила на грудь, и Женя, прислонившись к стенке подоконника, прикрыла глаза, вспоминая: «Руки еще болели, но это было сущей ерундой. Женя не чувствовала боли последний месяц, пока длилось следствие. Но оно закончилось. Вчера суд Магсовета признал Женю невиновной. Это было глупо. Кто, если не Женя, убил Зою? Неужели они все там такие слепые? Жене хотелось встать и закричать, что она виновата, что она единственная была там и единственная может сказать, что случилось. Ей хотелось бросить чем-то тяжелым в своего адвоката, ей хотелось потрясти за воротник прокурора и заставить его обвинять ее жестче, больше, сильнее. Но в зале сидела мама. Женя косилась на нее и прикусывала щеку, давя это желание в груди. Наверное, можно отказаться от правды и справедливости, когда за твоей спиной сидит самый родной человек на свете и больше всего хочет, чтобы ты просто вышел из зала суда. Женя промолчала, за что, она была уверена, будет корить себя всю жизнь. Папа это понял давно, он был слишком умным, а Жене было только тринадцать, он каким-то чудом протащил маму в зал суда волшебников и снова выиграл свою партию. Стукнул молоток. Женю оправдали. Теперь она стояла на пустой поляне и смотрела на серое надгробие, где золотыми буквами были выведены инициалы и фамилия Зои. Камень был мокрым, вчера шел дождь. Наступил май, время гроз и грома, было сыро, но пахло не мокрой травой, не прелой землей и озоном. Тут пахло пеплом. — Жень! Этот голос она узнала сразу, но не повернулась. Последнее время ей с трудом удавалось шевелиться, и Сережа подошел сам. Он остановился за ее спиной и замолчал. Зачем он пришел? Зачем все они постоянно подходят к ней, зачем разговаривают? Разве не видно, что она больше не может, разве не видно, как тяжело ей слышать собственный голос, открывать рот и смотреть в глаза всем тем людям, которые знали Зою? Женин отец убил Багрового князя. Ее отец спас мир! А она? Она убила подругу. Свою самую любимую. Самую замечательную подругу. Взяла и сожгла ее заживо. За секунду, если не меньше. От Зои остался только пепел. Женя видела этот пепел. От всей Зои! Только горсть черной сажи. Это не могло быть правдой, потому что она была слишком ужасна. Женя не могла в это поверить, это бы значило, что она сошла с ума. Но она сидела у серого камня и приказывала себе в это верить. Смотри и знай, что ты наделала. Смотри и думай, как тебе теперь жить! Сережа сел рядом. Он тяжело дышал, наверное, бежал. И его дыхание было лишним в этой тишине. Пусть он уйдет. Пусть эта поляна останется пустой. Пусть черные сгоревшие корни торчат из-под опаленной травы. Только небо, только лес вокруг, только одиночество. Женя повернулась к нему, он смотрел на коробку, которую держал в руках, и протянул ее Жене. — Я хочу тебе помочь. Я буду с тобой, если ты останешься, я заглушу любую твою боль. — Не смей, — хрипло сказала Женя. — Не смей, Лазарев, лезть ко мне в голову. Я хочу это помнить. Всегда. Я хочу знать, что я натворила. Приходить сюда и помнить. Помнить… Сережа смотрел на нее очень тяжело. Вообще-то, она видела его таким лишь раз. Когда, сидя над книгой, он готовился забрать проклятую магию себе. Проклясть себя, чтобы спасти их отцов. Прочитать заклятье и стать демоном. Но сейчас-то что? К чему готовился теперь? Женя взяла коробку и открыла. На ее дне лежали перчатки из тонкой кожи цвета охры. Женя взяла и потрогала их, но не почувствовала. Руки еще были в бинтах. Как же ей хотелось, чтобы все это оказалось просто сном. Как же хотелось проснуться завтра и позволить себе вздохнуть, открыть рот и поздороваться с мамой. Но воспоминания тянули на дно черной пропасти, не отпуская. Может, разрешить Сереже исправить ей память? Может, попросить Диану что-то там подправить в мозгах? Женя без сил закрыла глаза, молча плача. Что ей делать? Ну что ей делать?! — Просто уйди, — вдруг сказал Сережа. Она тут же распахнула глаза и недоуменно нахмурилась. Сережа поднял взгляд и твердо, даже немного требовательно на нее посмотрел. — Начни новую жизнь, Жень. Спаси себя. У тебя мама — человек, для твоего отца это тоже не будет проблемой. Сделай что угодно, только… — он запнулся, и Женя вдруг поняла, что он едва сам держится от слез. — Только живи, Жень. Он накрыл ее руку своей и сжал, притянул к себе за шею, уперся лбом в лоб, и посмотрел в глаза. — Живи, пожалуйста, Елагина. Это не твой конец. Я тебя отпускаю, слышишь, я справлюсь сам. Я обещаю тебе быть рядом с Дианой, рядом с каждым, кто тебе дорог. Я все сделаю. Только умоляю тебя, не сдавайся. Не превращайся в этот пепел, Женя. И впервые за много дней она действительно услышала, что ей говорили. Женя проснулась. Стал слышен мир: пели птицы, скрипели деревья, едва слышно шелестела листва. Сережа дышал сквозь сцепленные зубы, и его рука дрожала у нее на затылке. Пахло сырой землей. Все это очень резко навалилось на Женю, и она вдруг поняла, что случилось. Сережа предложил выход. — Выход есть всегда, — твердо сказал он. — Нет, — замотала головой Женя, но он крепко держал ее за голову. Как это его бросить? С проклятьями, с болью? А Диана. Лазарев не знает, но она тоже немного проклята. А дядя Леша с тетей Викой? Что… Но беспросветное будущее, которое последнее время казалось Жене черным небом, вдруг осветила надежд: на то, что можно убежать. Можно проснуться и улыбнуться маме. Можно не думать, как смотреть в глаза Диане. Можно перестать желать наказания за свой поступок. Можно перестать мечтать заснуть и не проснуться, можно найти что-то, что поможет выжить. Потому что Женя, кажется, уже умирала. Как же ей захотелось отсюда сбежать! Пропасть, уйти, забыть об этом. Женя представила себе весы. На одной стороне лежала вся ее жизнь. Ответственность за каждого человека, который был в ей дорог, а на другой вдруг легла новая жизнь. Женя еще не знала, какой она будет, но представила ее себе и так сильно захотела! Вот так, чтобы не плакать сидя у могилы Зои. Чтобы быть ребенком, быть живой, не бороться с желанием выкинуться из окна каждый день. Как раньше. Небо раздери, просто как раньше. — Уходи, — почти приказал Сережа, уже больно держа Женю за шею, пока она пыталась вырваться. Его рука тряслась у нее на затылке. — Попробуй заново. — Ну а ты?! — всхлипнула она. Что это за чудовищный выбор?! — А ты, Лазарев?! Она хотела уйти. Хотела очень сильно и понимала, что Сережа это знает. Он был очень умным, он знал, что сказать, куда надавить, чтобы любая тварь в этом и другом мире сделала так, как он считает нужным. Это было нечестно, он же был старше, он же был умнее, он должен был придумать другой выход. Может, не такой желанный, но правильный. Она же маленькая. Она сейчас согласится! Вот-вот и ее сердце не выдержит. Оно просто разорвется, и Женя согласится! — Это нечестно. — Хорошо. Давай заключим договор, — Лазарев ее отпустил. — Сейчас ты уйдешь и попробуешь по-другому. Если у тебя не получится, ты вернешься. Но как только ты вернешься, Женя, — Лазарев улыбнулся. — Я тебя не отпущу. Больше никогда. Женя опустила глаза и посмотрела на землю. Она показалась себе маленькой и ничтожной. Конечно, она должна отказаться. Это правильный выбор. Он тяжелый, но правильный. И за свой выбор придется отвечать, так папа всегда говорил. Придется быть своей мертвой тенью, придется жить так, как Женя едва протянула этот месяц. Но это было страшно. Очень страшно не иметь право умереть, но больше не жить. Сегодня Жене исполнялось четырнадцать. Она была готова начать считать себя взрослой, но вдруг поняла, что не может. Потому что страх был взрослее ее. Надежда, распалявшаяся все ярче и ярче, была сильнее ее. И Сережа с этими чудовищно грустными глазами и страшными словами был старше ее. Он в который раз за свои семнадцать лет жертвовал собой, чтобы вытащить Женю из того, что жрало ее заживо. — Ты же хочешь? — улыбнулся он еще теплее и вытащил перчатки. — Да, хочу, — всхлипнула Женя. Медленно сняв бинты, он поднял ее ладони и погладил. Женя знала, что выглядеть это должно очень уродливо. До сих пор у нее перед глазами стояла картинка, как она просыпается на этой поляне и смотрит на свои ладошки. Но на деле это оказалось еще страшнее, чем в темноте, в которой Женя ничего тогда не разглядела. От кончиков ее пальцев и до локтей разбегались по коже багрово-черные молнии. Их эпицентр был у ногтей и верхние фаланги были все сожжены вырывавшейся из-под кожи магией. От их буро-черных очагов вниз рассыпались ломаные линии гроз. Какие-то были тонкими и короткими, заканчивались у запястья, другие были толстыми и длинными, дотягивали до локтя. Это был рисунок ее стихии. Сумасшедшего неба, которое хотела Женя вытащить заклятьем из своей крови и не смогла. Грозы, пусть и попытались сбежать из рук, но все еще остались там и слушались ее. Сережа так посмотрел на эти шрамы, будто увидел самое дорогое, что было в его жизни. Он слегка дотронулся пальцами до этих полосок, провел по внутренней стороне от локтя до запястий. Женя закусила щеку, чтоб не разреветься. Она хотела плакать! Она хотела разговаривать! Небо, ну как у Лазарева так получается? Сережа поднял на нее взгляд: не грустный, а поддерживающий и теплый. Так он обычно смотрел, когда придумывал гениальный план. «Все хорошо, я же с тобой.» Женя почувствовала его уверенность. Это она ощущала всегда, когда он так на нее смотрел, когда она доверялась его мозгам, когда отдавала свою жизнь в его руки: «Я не придумал бы план, который бы тебя не спас.» Сережа медленно натянул длинную перчатку Жене на руку, потом взял вторую и тоже надел, ласково погладив пальцами кожу. Женя хваталась за его глаза. Зеленые и живые, самые родные глаза во всем свете. Они тащили ее из черной пропасти, в которой она валялась вот уже сколько… Сама не помнила. Зеленый цвет — цвет жизни. Того, до чего она уже не думала когда-то дотянуться. — Тогда обещай меня не искать. Никогда, — попросила она. — Я предатель. Я предаю тебя и всех остальных. Возмутись. Не согласись, дай ей хотя бы что-то, за что она может зацепиться. За эту жизнь, а не ту, к которой сбегает. Поспорь. Разозли. — Я обещаю, — кивнул он, наверняка без труда разгадав ее план. — Не ищи меня, Лазарев. Если ты мне друг, ты не будешь. Она говорила слово «друг», чтобы его задеть. Но он с грустной улыбкой пропускал это мимо ушей, и все ее попытки разозлить его остались безуспешными. Лазарев достал из-под ворота рубашки их медальон и сжал в кулаке. — Зимой и летом… — он ласково погладил руку Жени с тыльной стороны ладони, — одним цветом. Так они клялись. Женя с ужасом посмотрела на медальон и взялась за свой. Слова дались ей легко, но осознание было тяжелым. Она встала и ушла. На негнущихся ногах пошла домой, и Моня, летевшая за ней, тихо плелась следом. Женя вышла из Зачарованного леса и села на остановку. Было раннее утро, и автобус не ехал. Женя позвонила папе и стала его ждать. Моня висела рядом. «Я здесь! Я довезу!» — шуршала она прутиками, но Женя на нее не смотрела. Она чувствовала себя трусливым предателем, но так боялась возвращаться. — Монь, — вместо этого сказала она. — Успокойся, давай дождемся папу, я больше не имею права на тебе летать. Моня замерла. — Папа найдет тебе новую ведьму, — посмотрела на нее Женя, — которая не боится высоты и сможет с тобой летать под облаками. Он найдет самую лучшую. Самую заботливую. Моня испугалась: вздрогнуло ее древко, поникли прутики, и Женя поняла, что обидела свою метлу. Она никогда не пугала ее зажигалками, она дралась с учителями, когда те накидывались на Моню, если та разбивала какие-то вазы, пока носилась по школе. И вдруг она сама ее обидела. — Просто подожди, — попросила Женя. Подъезжала машина. Папина. Моня с Женей посмотрели в ту сторону одновременно, и вдруг Женя услышала свист. Моня взлетела и удрала куда-то, Женя посмотрела в небо, провожая глазами свою метелку, и прочитала по ее обиженному кривому полету: «Я твоя метла, а не чья-то еще». — Женя, — взволновано подбежал папа. — Садись в машину. Поехали домой. Женя смотрела в небо. То заползало серыми тучами, в клубах которых начинали сверкать молнии. Она плакала, слезы лились по ее щекам, напоминая, что она еще жива. Женя поняла, что за этот месяц никакой боли не чувствовала, а сейчас, сжимая руки в перчатках в кулаки и провожая взглядом Моню, боль снова ощущалась в груди. Она была просто доказательством жизни, возвращённой Жене очередным правильным и сложным выбором самого доброго мальчишки на земле.» И снова пакостная тишина. — Вов, уходи, — без сил выдохнула мама за порогом. — Я прошу тебя, оставь меня. Я так больше не могу. «Я так больше не могу», — вот, что заставило Женю встать и уйти тогда. «Я так больше не могу», — а потому прощайте друзья и все, кого она не имела права бросать. Сейчас ей было семнадцать. Он сцепила зубы, сжала кулаки и стукнулась затылком о стенку: «Иди к ним». Стукнулась еще раз, стало больно. Боль отрезвляла, доказывала, что ты жив. Женя спрыгнула с подоконника и пошла на кухню. Папа уже стоял на пороге, мама, вся в слезах, сидела на диване, закрыв лицо руками. Когда Женя пришла, они оба на нее посмотрели, а мама вскочила и подбежала: — Женечка, что случилось? Женя посмотрела на нее и сказала: «Перестаньте ругаться. Мне нужна семья, и я не дам ей рассыпаться второй раз из-за своей трусости.» Но из ее горла не вырвалось ни звука. Она смотрела на маму и пыталась начать говорить, а горькая тьма расползалась по ее душе и не давала открыть рот. «Возьми себя в руки! Никто не умер, но вот-вот умрет последняя надежда на их брак. Ты дрожишь и плачешь, тебе плохо. А маме как? Разве она заслуживает того, чтобы ты сдалась перед этой тьмой в груди? Разве она, которая вытащила тебя из того кошмара, которая будила каждое утро и всегда была рядом, не заслуживает, чтобы ты просто переборола свою свихнувшуюся голову и ляпнула хоть что-то. Не можешь сказать, разрежь себе грудную клетку и вынь слова руками!» — Можно он останется? — сказала Женя и сама удивилась. Мама выдохнула: так счастливо и так облегченно, что Женя сама почувствовала, как ей становится легче. Она посмотрела на папу. — Па, прости, мне было плохо, но сейчас я в порядке. Не уходи, пожалуйста. Побудь с мамой, успокой ее, я хотела немного погулять. — Погулять? — удивилась мама. — Но постельный режим… Женя, у тебя же был приступ… или как там это. Детка, полежи дома. Давай позовем Андрея. Женя тепло улыбнулась маме: искренняя и трогательная забота стала отогревать запуганное сердце. Но оно было старше, а потому не так остервенело пряталось за своей скорлупой тревоги и испуга. Женя обняла маму и поцеловала ее в щеку. — Просто хочу проветрить мозги. Пожалуйста, мам. — Ну… Хорошо. Только Моню с собой возьми. Поздно же уже. Точнее было уже рано. Четыре утра, за окном темень и валит снег. Женя накинула пиджак, и около порога, пока она надевала ботинки, ее поймал папа. — Менталисты выходят из комы довольно часто. — Не успокаивай меня, я не маленькая, — покачала головой Женя, завязывая галстук. Папа проследил за ее руками в зеркало и улыбнулся. Да, Женя не собиралась в институт, но делала это машинально. Папа подошел со спины и положил ей руки на плечи. Головой она едва дотягивалась до его шеи. Папа был высоким, а Женя получилась какой-то мелкой. Она вспомнила, как он вел ее за руку в Поднебесную, совсем кроху, не выше его ноги. Женя вспомнила каждый день, когда в новой школе она с гордостью говорила: «Мой папа — герой. Он мир спас.» И она рвалась подтянуться выше, стать сильнее. Каждый раз, когда ей говорили: «Ты совсем на него не похожа», она вздергивала нос и смотрела на всех с высоты своей независимой от чужого мнения самооценки. Она показывала всем свои глаза: такие же серые, как у папы. — Ты выросла, — улыбнулся он. — Очень. Очень выросла. Женя скривила губы, хотя на самом деле хотела улыбнуться. Она сжала папину руку на плече и ушла на улицу. Когда Женя очутилась на улице, то шумно вдохнула холодный воздух и тряхнула головой. Несмотря на то, что она пришла в себя, проблем не убавилось, надо было сходить к Диане, поддержать ее маму, найти Лазарева или Волконского, а еще хорошо бы зайти в аптеку и купить успокоительного. Так Женя и сделала. — Вот эти мне всегда помогали, — сказала аптекарь и протянула Жене какие-то таблетки на травках. — Спасали от всего. «А если они не хотят, чтобы их спасали?» — нагнал сознание чужой голос, и Женя вздрогнула. Что… Что тогда с ним было не так? В день рождения у Волконского Женя слышала свой голос иногда со стороны и понимала, что он изменен. Таких артефактов было днем с огнем не сыскать. Дешевенькие и простенькие продавались, но такие, чтобы даже Волконский не догадался, — по пальцам пересчитать. Он был самым сильным властелином материи. » — Хватило ума мне дать маску, которую сделал Волконский! — Он единственный мог сделать такой артефакт, до чар которого не догадается». Женя выронила деньги. » — Зоя, — Волконский улыбается и дарит ей красивые серьги на день рождения. — Я знаю, как ты ненавидишь публику. Это скроет тебя от всех ненужных глаз. Можешь появляться инкогнито, где захочешь.» — Девушка, с вами все в порядке? «Вы сорветесь обе!» «Люкс нашла нас и сказала, что вы в комнате.» «Я не убью ее, Женя, просто вернись.» Голос, до чего же это был знакомый… не голос, а тембр, манера разговаривать: надменно, медленно, как будто каждый должен внимать этим речам. «Зачем, Женя?» «Зачем, Елагина?» Женя оперлась руками на кассу и стала шумно дышать. Кассир выскочила и протянула ей воды. — Выпей. На, пей давай. Скорую вызвать? Женя отобрала у нее бутылку и выпила залпом, молча вышла из аптеки и упала на лавку, занесенную снегом. Ее сознание вскипело, стало жарко и сложно дышать. Женя вертела головой то, вправо, то влево. Она думала. Понимала, сопоставляла, но отказывалась в это верить. Не может быть. Этого просто не может быть! Пепел. Надгробие Зои. Серый стылый камень, обливаемый дождем. Девушка в плаще. Пробуждение светлой магии. «Последнее время в ауре циарона обнаружен энтегрум — знак стихии света жизни.» «Озеро должно было высохнуть.» — А, — вякнула Женя и тут же заслонила себе рот ладошками, чтобы не закричать. Дыши! Дыши глубже! Моня завертелась рядом, плевав на городские правила не летать. «Чего, чего, чего? — шуршала она, носясь по кругу: Горим, пожар?» Женя опустила голову и оперлась локтями на колени. Она несколько секунд смотрела на белый снег под ногами и заставляла себя прийти в себя. Искала мужество, заваленное усталостью и горем, чтобы принять это. Поверить. — Она жива, — выдохнула Женя и посмотрела на Моню. — Эта засранка жива! Она вытащила из кармана брошь переноса, которую отобрала у Сережи, когда была у него дома. Ему незачем, он и так туда-сюда бегать может. Повертев брошь в руке, Женя сжала ее в кулаке и успела схватить Моню за корешок. Алая вспышка больно резанула глаза, и Женя свалилась прямо на багровый песок. Она подхватила Моню и приказала ее везти к лесу кошмаров. «Спасибо тебе, Женя. Спасибо за все.» «Зоя знала, что ее должны убить.» Женя рычала. Она сжимала корешок так сильно, что онемели пальцы. Злость вскипела в ее груди и полезла наружу. Она разрывала грудь, она ломала кости, рвала мясо и билась, билась, билась! — Выходи! — заорала, Женя, спрыгивая на проклятую черную землю. — Выходи, Никольская! Я знаю, что ты здесь! Острые сучья лезли в глаза, ветки хватали за одежду, гнилые листья скользили под ногами. Женя кричала изо всех сил и шла вперед. Ее больше никто не звал, больше никто не останавливал. Ни один кошмар не решился к ней сунуться, ни одна ветка не попыталась задержать. — Выходи-и-и! Гадина. Стерва. Да как она могла? — Трусишь, да?! — прокричала Женя в небо. — Иди сюда, Зоя, и может быть, я оставлю тебя в живых! Женю снова начало трясти. Ей стало плохо. Намного хуже, чем было. Теперь ей не хотелось плакать, она смеялась: безумно, страшно и так же, как смеялся Багровый князь, когда хотел убить ее отца. Смех мешался со злым рыком, с криками и шипящими проклятьями. Туман показал частокол и дворик с домом. Женя остановилась. Моня перекрыла ей дорогу. Это было единственное разумное существо, которое пыталось остановить творящееся безумство. Но Женя отпихнула ее в сторону, открыла калитку и пошла к избе. На порог вышла Марья. Узнав Женю, она сузила глаза и вскинула руку, захватив в плен легкие. Женя скривилась и упала. — Марья, оставь ее, — услышала Женя и смогла вздохнуть. — Люкс, она пришла сама. Остается только… — Склонить меня в рабство. Какая ерунда, правда, — Женя зло усмехнулась, поднимаясь с земли, — Зоя? Она не думала, что это окажется так просто — увидеть Зою живой. Это оказалось не сложнее, чем увидеть Диану или Лазарева. Взрослее, выше, но с теми же холодными голубыми глазами, шелковыми светлыми волосами. Зоя была похожа на Марью, но стати и силы в ее фигуре было больше. Видно, кто тут боролся за выживание, а кого воспитали, как великую колдунью. — Зачем ты пришла? — спокойно спросила Зоя. Она была в своем плаще, только скинула капюшон. Женя увидела в ее ушах подаренные Волконским серьги. Ее спокойствие разозлило, ее взгляд… такой простой, надменный, усталый, как будто… — Диана в коме, — Женя приказала себе терпеть. — Из-за тебя. Зоя удивилась: она чуть прищурила глаза и внимательно посмотрела на Женю. — Я отпустила ее сознание. — Хватило того, что ты забрала его на секунду. Ты дала ее силе почувствовать, что она теперь там одна, что ей больше ничего не мешает, — Женя подошла сама и сжала кулаки. Как же хотелось начать ее душить! — Ее отец — менталист. И у Дианы большие проблемы с контролем своего неземного могущества. Ты дала этому могуществу поблажку, и оно ее почти убило. — Я не знала. — А ты спрашивала? Было непривычно видеть эмоции на лице, которое столько лет считала мертвым. Но Женя приказала себе не думать о Зое. Диана. Диане нужна была помощь. Зоя опустила глаза и нахмурилась. Она думала. — Идем за мной, — решительно сказала Зоя и обошла Женю, направившись к забору. — Люкс! — попыталась остановить ее Марья. — Нам нужна эта девчонка. Ты знаешь, если до Нового года мы не соберём легион, то все зря. Зоя остановилась. — Она просто менталист. Они часто страдают из-за своей силы. Люкс, одумайся. Тебе нельзя пока что отсюда выходить. Зоя немного повернула голову, и Женя едва ли не взвыла, когда увидела ее профиль. Так Зоя часто оборачивалась у дверей, когда Женя ее окликала. Она смотрела так, когда входила в класс, а Женя ей желала удачи. Она… — Ты знала род Загорских? — Зоя повернулась к Марье. — Ей не помочь, — сочувственно пожала плечами Марья. Женя прищурилась: это что было, она ее пожалела? — Люкс, милая, оставь это. Загорские часто борются с силами и справляются. У нас есть дела важнее. — Так ты знаешь или нет? — строго пресекла Зоя все ласковые слова Марьи. О, так грозно и нетерпеливо умела разговаривать только Никольская. Что б ее… — Нет. Я не знаю, но… разве это стоит той цели, к которой ты стремишься? Ты столько всего пережила, — Марья обхватила Зою за плечи и тепло ей улыбнулась. Женя видела фальшь ее ласкового взгляда, но Зоя почему-то замерла. — Нам нужна всего лишь эта девчонка. Творилось что-то странное, в чем Женя решила не разбираться. Приторная улыбка Марьи, ее нежный голос и руки, обхватывающие плечи Зои, — все это, наверное, должно было на что-то намекнуть. Но Женя не думала об этом. Она смотрела на спину, укрытую темным плащом, на светлые сияющие волосы, падающие на спину, и видела смятение в чуть согнутых плечах. Марья уговаривала ее остаться, Зое почему-то нельзя было соваться в лес, почему-то их великая цель была важнее, чем… — Зоя, — тихо позвала Женя и проигнорировала предупреждающий взгляд Марьи. — Там Диана умирает. Она подошла и резко повернула Зою к себе за руку. Тело задрожало, но Женя так сильно сжала ладонь на локте Зои, что получилось унять дрожь. — Никольская, делай со мной что хочешь, но помоги ей. Я не могу сказать ее матери, что с головой Дианы. Потому что она испугается, она расскажет остальным, Диана проснется, и ее жизнь изменится навсегда. Она проснётся в своем кошмаре, от которого столько лет бежала. И надо же! — Женя без сил рассмеялась. — Единственный человек, которому я могу рассказать о ней — ты. Потому что ты мертва, Зоя. И потому что ты знаешь, что делать. Женя шагнула ближе, Зоя не отрывала от нее взгляда. Не надо было читать ничего в ее глазах, не надо было ловить отголоски чувств на лице — Жене нужно было только спасти Диану. — У меня умирает подруга. Вторая. И, знаешь ли, последняя. Живо веди меня, куда собиралась. — Хватит со мной так разговаривать, — холодно сказала Зоя и, обойдя Женю, направилась к лесу. Они шли недолго. Женя неумело отпихивала от себя ветки и кашляла от тумана, а Зою он обступал. Сверля ненавистным взглядом ее ровную спину, Женя угрюмо молчала, хотя сказать хотелось очень много. В основном из горла рвались проклятья. Самые ужасные, которые Женя могла придумать. Зоя привела ее на кострище. Старая серая поляна с рассохшимися бревнами и пеплом вместо костра. Женя отвернулась от черной сажи и осмотрелась. — Доритэй, — тихо позвала Зоя. — Доритэй, мне нужна твоя помощь. — Поглощение? И давно ты его знаешь? Зоя смерила Женю усталым взглядом и не ответила. — Доритэй! — Я здесь, солнце мое, что… — охотник вышел из тумана, но увидел Женю и остановился. — Ого. Я знал, что ты снова здесь, но решил не здороваться, — он глянул на Зою. — Так вы встретились. Ну вот, я же говорил, что ты ее не убила. — Доритэй, — Зоя подошла к нему и со вздохом рассказала, что случилось. Он внимательно ее выслушал, Жене показалось, что пожалел. Он смотрел на нее ласково — по-настоящему, а не так, как Марья. Смотрел, как на ребенка, которому надо помочь, но проблемы которого — сущая ерунда. Конечно, он вечный, для него любая жизнь, наверное, ерунда. — …она моя подруга. Женя усмехнулась, но Зоя пропустила мимо ушей. А охотник скривился. — Эй, Женя, не шпарь меня своим презрением, я же его чувствую и вижу. Оно не очень-то красивое. Не то, что вы, девчонки. — Что нам делать? — поторопила Зоя и сделала шаг ему навстречу. — Ты знаешь что-то о роде Загорских? — Оу, да, — хмыкнул он и подошел к кострищу. Сев на бревна, он вытянул ноги вперед и поигрался с туманом, который превратился в крохотного серого птенчика в его руке и потерся о ладонь. — То, что они были сначала злыми, потом хорошими. Однажды одна из них чудом выжила после такого приступа, но то заклятье, которое она себя один раз наложила, стало проклятьем для всего рода. Поэтому, девочки, не торопитесь влюбляться и себя проклинать. Теперь каждая Загорская, когда ее сила вдруг станет сильнее ее, уснет беспробудным сном. Это их проклятье. Они сами это придумали, чтобы спасть мир, когда их… накрывает. — Нормальный предохранитель, — села рядом Женя. — А снять-то его как? Охотник на нее глянул и пожал плечами: — Один мой друг сказал, что поможет только поцелуй истинной любви. Ну, обретенной, конечно, а не родительской. Так что, если ваша подружка не влюблена, она будет спать. Не бойтесь, она не умрет… ну только если от старости. — Зашибись ты поддержал, — покачала головой Женя. — Она влюблена? — Зоя подошла и требовательно глянула на Женю. — Тот парень, который приходил за Сережей. Я видела у него три пера. — Без тебя разберусь, — ответила Женя и встала. — Рад был помочь! — крикнул охотник, махнув на прощанье рукой. — Заглядывай почаще, без тебя тут скучно. Женя ему улыбнулась и протянула руку. Он рассмеялся и пожал. — Я пропущу тебя. Иди. Вот знать бы, что все было так просто. Найти древнего стихийника и задавать вопросы ему, а не книге. Да, Зоя всегда была умнее, она не любила рисковать. Но охотник вдруг придержал Женю за руку и нахмурился. Он встал, отодвинул Зою себе за спину и вытащил лук. Женя уже было подумала, что это снова Змея приползла, чтобы напиться девственной крови, но на этот раз из тумана вышел человек. Женя его еще не видела. — О, — недобро хмыкнул он и погладил гладкий подбородок. Руки его были в длинных черных перчатках, на каждом пальце — по перстню из желтого золота с черным камнем. Иглу Женя не видела, но почему-то сразу догадалась, кто именно пришел, когда с поляны поспешил убраться свет. — Доритэй, как всегда… — вздохнул он. — От женщин одни проблемы. У тебя их слишком много, чтобы спокойно жить. Поделишься? — Инт, иди, куда шел, — отмахнулся от него охотник. — И верни мне свет. Ненавижу твою темноту. — Я бы с радостью, но я тут не просто так. От него с стороны поползли щупальца. Они медленно раскатались из колец от его спины в разные стороны и стали жрать туман, превращая его из белесо-молочного в черный и темный. Мужчина был похож на властелина ужаса. Он узко улыбался, низко наклонив голову и недобро глядя на Зою исподлобья. — Люкс, я так скучал. — Кто это? — спросила Женя. — Инт, — Зоя не отрывала от него напряженного взгляда. — Тьма. Охотник недобро прищурил глаза и тоже распростёр руки в стороны. Его дружелюбный туман огрызнулся на соперника, и соколы из его серых клубов вдруг накинулись на щупальца тьмы. Стали их клевать и раздирать на куски, снова наполняя поляну жемчужным маревом. — Доритэй, у меня есть на нее права. Это моя женщина. — Инт, давай не будем драться. Я это так не люблю. — Тогда отдай мне ее. — Зря ты вышла, — недовольно кинул охотник Зое. — Сказал же, что он тут рыщет. Чтобы ты не высовывалась! Зоя отвернулась, а он тихо выдохнул и отвернулся от нее тоже. С темным они стали дальше обмениваться любезностями. Женя вообще ничего больше не понимала, хотя нет, одно было ясно: темный к Зое явно не поздороваться зашел. — Кого я вижу! — рассмеялся он. — Люкс, это твоя подружка? Не та ли девчонка нового злодея? Как мило, Доритэй, — темный прищурился. — Ты предаешь братство? Сначала пригрел одну змеюку, потом оставил в живых вторую. — Ой, знаешь, Инт. Ты Люкс тоже далеко не убить хочешь. Все мы перестали быть героями. Стихии служат нам по старой доброй памяти, а не потому, что мы до сих пор их достойны. — Как ты переходишь на землю? — тихо спросила Женя, оглядываясь. — Через лифт. Черные щупальца вдруг встрепенулись и накинулись на туманных птиц, стали их хватать и разрывать. От них в стороны летели клочки тумана, и охотник поднял руки, посылая свою армию в ответную атаку. Потом вдруг резко увернулся и пихнул туманом Зою в сторону, к той летела сетка из черных прутьев. — Уходи отсюда! — шикнул он. — Обе! Моня была, как всегда, вовремя. Она подлетела к Жене, поджав древко, чтобы за него не схватился спрут из тьмы, и попала прямо в руку. — Садись! — Люкс! — закричал темный, когда они обе взлетели и метнулись обратно к избе. За ними полетели черные щупальца. Охотник выставил щит, но вдруг один из черных щупалец увернулся от тумана и едва не задел хвост Мони. Женя ловко увернулась, а Зоя схватилась за ее плечи, но тут же убрала руки — вот не до этого было сейчас! — Мы не успеем, — сказала Зоя. Прямо перед калиткой расползалась в стороны темнота. Чернильное пятно становилось все больше и больше, заслоняя собой проход, и Женя с тоской подумала: «Не успеем». Но Моня была не простой метлой — самая быстрая лихачка всего волшебного света, она не стала облетать тьму, а зацепила хвостом густого тумана и швырнула в темное пятно. Тьма пугливо расползлась в стороны, и Моня влетела в образовавшуюся дыру. Правда, хвост ее все равно застрял в черной стихие, и Женя с Зоей упали на землю — Монь! — Женя вскочила и подбежала к Моне, и тут же в пятно тьмы врезалась сфера из сияющих искр. Пятно сжалось, как будто ему было больно, а Моня успела выскочить и броситься Жене в руки. Может, она была шустрой, но храбростью похвастаться не могла, так что затряслась на плече, чтобы Женя погладила ее по древку. Вдруг пятно, снова собравшееся после атаки Зои, пропустило через свои чернильные разводы темного. Сначала показала его острое лицо, потом облило тело. Одет он был роскошно: в черный кафтан с золотой вышивкой, а плащ на груди сцеплялся золотой цепочкой с гербом на пряжке, где черная летучая мышь раскрывала крылья. Женю кто-то резко дернул за руку назад. Зоя заслонила ее собой, и они дружно попятились к избе. Он не войдет сюда. Охотник же не заходил… Но нигде не сказано, что им нельзя сюда соваться. Властелинам багровой магии — да, ведь им становится плохо. Но Тьма — просто очередная стихия. А Марья… Раз она может колдовать в пределах своего двора, то пусть спасет их! Темный неспеша открыл калитку и медленно ступил на землю, не отрывая от Зои недовольного взгляда. — Иди сюда. Когда они вместе уперлись спинами в край крыльца стало не по себе. — Люкс, подойди ко мне. Я тебя не обижу. — Ты не можешь огреть его сферой? У Зои дрожали руки, и она покачала головой: — Это для него все равно, что пером пощекотать. — Круто, ты перешла дорогу стихийнику, с которым не в состоянии справиться. — Кто бы говорил. Ты в шесть лет пошла сражаться с Багровым князем. — К слову, удачно, а не то, что у тебя. — Вам повезло. — А тех четверых духов, которые хотели разодрать тебя, я убила, или они у тебя в чулане на цепи сидят? — Убила. — Надо же, второй раз повезло. Может, это уже не совпадение? — Сейчас обсудим? — А вдруг ты завтра умрешь? — хмыкнула Женя. — За тобой станется. Зоя недобро глянула на нее и снова повернулась к Инту. — У меня его игла. Женя едва ли не взвыла. — Взамен я обещала ему себя. Спрашивать зачем было бессмысленно, кажется, у них не было на это времени. Женю разозлило, что Зоя ее защищает, оставляя за спиной. Она не имеет права ее спасать. Не надо! Не надо делать ничего, за что Женя могла бы быть благодарна. — А нахрена ты ему? — Женя огляделась. Отступать было некуда, а Тьма уже подбиралась к их стопам. Зоя выросла. Она стала очень красивой и похожей на свою маму: такая же высокая, тонкая, с точеным профилем, острым подбородком и красивыми глазами цвета льда. Говорили, что Никольская совершила свой подвиг весной, и тогда весь лед в мире растаял — то была первая в мире весна после долгих лет зимы в людских сердцах без света жизни. Легенды были старыми, и оказались выдумками, но Зоя и вправду стала невозможно красивой, как в сказке. И смотрел на нее темный так, будто и вправду не убивать пришел. — Я живая. — Нет, Зоя, — горько хмыкнула Женя, присев на край крыльца, и подняла глаза на темного. — Эй, хочешь я покажу тебе ее надгробие? — Женя, не сейчас! — грозно приказала Зоя. Но Жене было плевать, она спрыгнула с крыльца и подошла к темному, останавливаясь у края его тьмы. — Вообще-то, ее убили. Она тебя обманула, но не обижайся, не только тебя. Весь мир считал, что она мертва. Ее друзья так думали. Говорили, что ее сожгли заживо. Другие, что ее растерзали. Так что зачем тебе она? «Беги в дом, дура», — подумала Женя, обернувшись к Зое, и едва заметно кивнула ей на дверь. Зоя стала медленно подниматься на крыльцо, а темный слегка удивился Жениной наглости. Он приподнял брови, осмотрел ее с ног до головы и устало вздохнул: — Твое благородство ни к чему. Женя не успела моргнуть, как ее ноги подкосились, а над головой свистнул разрезанный острым клинком воздух. Стихийник повернул голову в сторону, а Женю схватила Моня и протащила до крыльца. Там за шкирку в дом втащила Марья и закрыла дверь, бахнув засовом по крючку. Он хотел убить ее… Если бы Марья не повалила Женю, ей бы только что перерезали горло! Женя потрогала шею рукой и сглотнула. Свою смерть она представляла себе как-то картинно или… нет, она вообще никогда ее себе не представляла, а едва ли не встретилась с ней. — Впусти меня, Марья! Жалкая ключница, ты не имеешь права мне не открыть. Стихия темного расползалась по двору, жадно пожирая все, до чего добиралась. Она стала лезть в окна и щель под домой. Марья металась и отталкивала тьму обратно. — И что теперь, Люкс? — Мы уйдем. — Если ты скажешь ей заклинание перехода, то в следующий раз она придет не одна! — Марья зло глянула на Женю и вдруг схватила ее за руку, поставив на ноги, и подтолкнула к веретену. — Давай. Сейчас! Зоя подошла и грозно нахмурилась. — Я схожу с ней, прочитаю про себя, а потом вернусь. Хвоста не будет. — Глупая девчонка, — взвыла Марья. — Она специально тебя выманивает! Тебя ждут там! — Нет, — Женя выдернула руку из жесткой хватки Марьи. — Тебя, Зоя, там больше никто не ждет. Они посмотрели друг на друга. Небо, кто это? Неужели это вправду та девчонка, которая задирала нос, когда Женя хотела с ней познакомиться? Это вправду Зоя, ведьма, которая первая заметила, какие у Сережи красивые глаза? Это подруга Жени, та самая, с которой они пережили столько всего, что вспоминать страшно? Это Никольская или… — Баронесса Люкс, — Женя шагнула ближе. — Так это я тебе путаю карты? — Не время, — осекла Зоя и схватила Женю за руку. — Пошли. Она открыла подпол и спустилась первой. Женя полезла за ней, но, как только ступила на ступеньки, за плечо ее придержала Марья. Глаза ее были злыми, губы она плотно сжимала: так, что тряслись желваки. — Ты умна, но не умнее меня. — Да, но я во второй раз от тебя ухожу, — вредно улыбнулась Женя и сползла ниже. Они очутились в черном чулане. Зоя подняла руку, и в ее ладони загорелся небольшой огонек. Он осветил стены, лизнул цепи и кандалы, прикрепленные к камням комнаты, потом показал крышку колодца. Тут пахло кровью и землей. — Пыточная? — спросила Женя, останавливаясь напротив цепей. — Мило. — Иди за мной. Зоя поднялась по той же лестнице, по которой они спускались, но вышли они совсем не в избе, а в небольшом зале подземного туннеля. Женя передернула плечами: по этому туннелю они иногда бегали, когда были маленькие. Играли тут в прятки и догонялки, носясь втроем от темного угла к углу. Дальше был поворот направо, а за ним — лестница и выход в шкаф Зои. Когда они очутились в ее комнате, то услышали шум за дверью: был завтрак или первая перемена. Женя прислонилась к двери и прислушалась. Девчонки бегали по школе, стуча каблуками туфелек по полу, в воздухе носились их метлы. Надо было подождать. Женя понадеялась, что Зоя уйдет, но она почему-то осталась: встала около своего стола и посмотрела на стекло, под которым лежали какие-то бумажки. Женя туда косо глянула. И тут же отвернулась. » — Напиши мне тоже! Ну это же на память, Женя, придумай что-нибудь. — Никольская, мы встретимся через три месяца. Зачем эта фигня? Ай, ладно, давай, придумала. Загорская, не обижайся, пишу правду.» Повисла тишина, даже смех девчонок за дверью больше не отвлекал от тягостного молчания. Между Женей и Зоей была пропасть: такая же черная, как тьма, такая же беспроглядная, как плотный туман. Кто бы мог подумать, что они когда-нибудь встретятся? И кто бы мог знал, что не найдут, что друг другу сказать. — Все будет нормально. Ваш друг ее поцелует, она проснется. Женя прикрыла глаза и прикусила губу. Сейчас, когда опасность миновала, слышать ее голос стало невыносимо. Женя засунула руки в карманы и уперлась взглядом в пол. — Жень, я не хотела. Оправдания — какое глупое слово для такой великой ведьмы. Никольская никогда не оправдывалась. Ее многие подставляли, многие пытались показать в невыгодном свете. Потому что она была главной, она заведовала всем ведьминским сообществом, из нее растили королеву. И Зоя никогда ничего не отрицала, даже если кто-то нес про нее абсолютный бред. Со спокойной улыбкой она слушала его, а потом изворачивалась так, что чужая ложь оборачивалась против своего сочинителя. — Я не просила идти за мной. Стерва! Женя резко развернулась и посмотрел на Зою. Зло, ненавистно, мучительно больно. — Не просила? — с дрожью в голосе произнесла она. — Ты… «Хватит. Ну не плачь! Все закончилось, я тут с тобой. Слышишь, Зоя?» Кровать. Эта самая кровать и это же синее покрывало. «Я всегда буду с тобой.» Сопли, слезы — наивные девочки на одной постели слушают наивные признания. «Женя, я тебя очень люблю.» Кто это вообще говорил? «Ты и Диана — моя единственная семья.» — Я бы не назвала себя твоей подругой, если бы меня нужно было просить… — Женя с трудом перевела дыхание, — тебя спасать. Как же это было невыносимо, Женя снова начала мечтать о сне — спокойном и глубоком. Вот бы все это был кошмар. Вот бы можно было проснуться. Зоя смотрела на нее прямо и твердо. И Жене захотелось, очень сильно захотелось, чтобы Зоя почувствовала, что натворила. — Помнишь на тебя охотился Небесный ковен? — спросила Женя. — В тот раз, когда один из них раздобыл самоцветную саламандру, и она утащила тебя на скалу в Зачарованном лесу. Он спрятал тебя на вершине Золотой горы. Зоя отвернулась. — Я благодарна, что вы с Дианой меня тогда спасли, это было смело, я знаю, как ты боишься высоты. Женя, я бы не дала тебе упасть. Но Женя вела к другому. — Он тогда не упал, Зоя. Зоя замерла. Сначала дрогнули ее светлые брови, потом она медленно оторвала взгляд от стола и посмотрела на Женю так, будто приказала говорить. Что ж, Женя была не против. Она выждала паузу, подходя ближе, чтобы говорить шепотом, потому что слышать это было можно только мертвым. — Диана убила его. — Что? Наконец-то сквозь пленку ее фарфорового лица вырвалась эмоция — это было удивление. Искренне и немного испуганное. Как это Диана убила? Женя, ты же знаешь Загорскую, она комара прибить не может, ей его жалко. Она слышит мысли, и она, наверное, сама сойдет с ума, если умертвит чье-либо сознание. Чувствовать смерть — ужаснее не придумаешь. Женя хотела задеть Зою, и кивнула. — Он хотел вызволить дух Салтычихи. Нам было одиннадцать. Мы были на высоченной скале, где я боялась даже дышать, а тебя собирались убить. Ты была без сознания, он заносил нож над алтарем, но не успел, — Женя подошла совсем близко и прошептала Зое на ухо. — Диана сварила его мозги за секунду. Больно, страшно. У него закатились глаза, он закашлялся от рванувшей из горла пены. Выронил нож и умер. Тут же. Зоя повернула голову к Жене. — Но он упал со скалы… — неуверенно протянула Зоя. — Мы так всем рассказали. Это я уже мертвого столкнула его с обрыва, чтобы следствие не стало устанавливать причину смерти. После падения от его тела почти ничего не осталось, никто не разбирался. Им нельзя было узнать, что Диана может убивать. Менталисты могут сводить с ума, но много ты знаешь колдунов их силы, которые могут убивать? — Женя безжалостно добавила: — За секунду. Она не поверила. Улыбнулась, мол, опять ты, Елагина, за свое. Покачала головой, отвернулась, но не смогла уйти. Зоя остановилась у шкафа, сжала кулаки и возвела глаза к потолку. Наверное, все то, с чем Женя когда-то боролась, сидя в этой же комнате и смотря на эти же стены, навалилось на Зою. Вот какие у тебя подруги. Были. Вот, чтобы они готовы сделать. Были. Вот, что ты натворила. Зоя не двигалась, Женя прожигала взглядом ее спину. Хотелось ее развернуть, хотелось рассказать все, о чем Женя часто вспоминала сама. Их дружбу, их дурацкие посиделки по ночам — что-то настолько простое, что наверняка было недостойно той «великой цели», о которой не уставала повторять Марья. Просто они выросли вместе. Они просто были готовы умереть друг за друга в десять лет. Диана просто дала своей силе убить человека. Женя в ту злосчастную ночь просто шла на верную смерть. — Мне жаль, что я сломала твою жизнь, — Зоя не оборачивалась. — Я не думала, что так получится. — О нет, — хмыкнула Женя. — Свою жизнь я сломала сама. Может, ты виновата в чем-то, но не в моей трусости. — Елагина, очнись, — зло сказала Зоя, повернувшись. — Я убила тебя. Я убила твою жизнь, я сожгла ее, как ты тот дуб. Ну, ударь меня, прокляни меня, Елагина. Женя слушала ее, сцепив зубы так, чтобы напряжение в челюсти хоть немного отвлекало от этого разговора. Как же все это было знакомо: жажда ненависти, обиды, наказания. Чтобы хоть кто-то тебе врезал, хоть кто-то тебя проклял после всего того, что ты натворил. Зоя была скупа на эмоции, но Женя слышала их в каждом слове, видела их в каждом рваном жесте, читала по голубым глазам. Боль, горе — они душили Зою и Женю одновременно. Дикими зверями рвали им глотки и вгрызались в сердца. Эту тьму уже ничто не могло рассеять, она поселилась так глубоко в душе, что как бы кто ни старался — ее уже было не вытащить. Женя вспомнила поляну у могильного камня и как, не дождавшись ненависти от Волконского, она точно так же не получила ее и от Сережи. Надо быть, наверное, очень смелым, чтобы улыбаться, прощаясь с самым дорогим на свете. Силы отпустить то, что столько лет упорно хранил, найти было нелегко. Отпустить свою ненависть, свою память — просто забыть. Все уже сломано, к чему это? Зачем убеждать Зою, что она поступила подло, как будто она сама не понимает? Зачем ее проклинать? Они обе давно прокляты тем днем и своим «правильным» выбором. — Да пошла ты, Никольская, — с чувством сказала Женя и снова глянула на фотографию под стеклом. — Надеюсь, у тебя была веская причина все это сломать. Прощай. Девочки уже давно не хохотали за дверью, Женя вышла, спустилась в зал и вышла из Поднебесной. Вообще, надо бы сказать Нине Трофимовне, что у них тут лифт и всякие там ведьмы могут таскаться туда-сюда. Но Жене повезло и никому на глаза она не попалась — вышла в Зачарованный лес, вскочила на Моню и понеслась к Поддубному. Сафронов нашелся быстро: Женя столкнулась с ним во дворе. — Иди за мной и не задавай вопросов. — Жень, я искал тебя. Мы с Лазаревым… В общем, долго рассказывать, все равно не сработало. Ты знаешь кого-то, кто… — Что не сработало? — резко остановилась Женя и тут же схватила Сафронова за плечи. — Андрей, ты ее уже поцеловал? Андрей кивнул. Бах! Снова ударило по ребрам сердце. Женя оступилась, и Андрей едва успел ее поймать, посадив на лавочку. — Подожди, ты прямо поцеловал или чмокнул… — Жень, — Андрей показал ей пёрышки. — Ты сказала, что это что-то очень важное для нее. Что это? Кто это сделал, он может…? «Любовь, конечно, должна быть обретенная, а не родительская». — Жень? — снова позвал Андрей, и Женя медленно повернула к нему голову. — Что это? Она взяла три перышка и тоскливо улыбнулась, покрутив их в руке. Красивые, гладкие, блестящие — как шатер самого чудесного в мире цирка. Цвета костюма для выступлений дяди Макса. Сиреневый фрак, синие манжеты и отвороты воротника, мандариновый галстук. «Он ее поцеловал, — думала Женя, вертя между пальцев перья. — Раздери Небо, он ее поцеловал, и не сработало…» — Это… — Женя не могла отмахнуться от пакостных мыслей: не сработало, все кончено, а что дальше? — Это символ Азариса. — Сказочный цирк? — удивился Андрей. — Подожди, тот самый? Это была красивая сказка про доброго волшебника, который любил дарить детям счастье. У него был волшебный шатер, с которым он путешествовал по всему свету. Шатер превращался в небольшой мешок, и волшебник мог отправиться с ним куда угодно. Труппа, животные — все были маленькими игрушками на дне огромного мешка — не люди, а такие волшебные создания, сотворенные для того, чтобы дарить родителям улыбки детей. Женя помнила, как несколько раз пыталась потрогать ногу дрессировщика тигров. Он казался настоящим, но на деле был просто кучей блесток, хотя хохотал и щекотал ее очень реально! — Мгм, — покивала Женя. — Максим Арбэ. Потомок рода волшебников, которые первые поняли, что дети — цветы жизни. Один из самых добрых людей на земле. Андрей тоже сник. Женя его поняла: он надеялся, что эти три перышка приведут их к тому человеку, который любит Диану, но нет. Жизнь была жестока. Даря надежду, она любила ее отнимать и оставлять в смятении сидеть у двери в палату и ждать. Все-таки, Багровая книга знала ответы на все вопросы: надо было ждать. «Не бойтесь, ваша подруга не умрет, если только от старости.» — Лазарев сказал, ты молчишь. — Зато сам он много болтает. — Он переживает за тебя. Женя усмехнулась и стала заламывать пальцы на руке: она всегда так делала, когда не могла справиться с собственными чувствами. — Лазарев за всех переживает больше, чем за себя. Это неправильно. Ему всех жалко, а его никому не жалко. Андрей повернул голову к Жене и хмуро на нее глянул: — Что с ним? — Это не моя тайна. Просто он крупно попал однажды, расплачивается до сих пор, — Женя выругалась и встряхнула руки. Ну что, что им теперь делать?! — Лазарев умный, он всегда знает, что делать. Он… Он что-нибудь придумает, надо просто подождать. Чуть-чуть. Он не бросит Диану, он мне обещал. А если Лазарев обещал… «…то он не будет искать и приходить, даже если ему очень понадобится помощь». Женя тихо взвыла, зарываясь в волосы пальцами. Что ты натворила, Женя? Что же ты надела, когда дала Сереже сжать на шее амулет? Ты сломала намного больше, чем свою жизнь, ее острыми осколками задело всех: Сережу, Диану, маму с папой. Тебя сломали, пополам, как спичку, а твои занозы остались у кого-то в сердце. Причем тут Зоя, за что ее ненавидеть? Это ты струсила. Ты не испугалась, когда катила того мужчину к краю пропасти, морщась от его чистых белков на месте зрачков и вывалившей изо рта пены. Ты не испугалась, когда Сережа поддавался своей силе и его приходилось ловить по всему Багровому, уговаривая прийти в себя. Ты не боялась ничего, но однажды ты так сильно испугалась, что… — Не плачь, — Андрей сжал ее руку на лавке. — Я верю, что он что-нибудь придумает. При всей моей нелюбви к нему, он реально толковый. — Оставь меня, пожалуйста, — Женя закрыла глаза, чтобы слезы скатились из ее глаз и престали размывать мир. — Я хочу с ней побыть. Андрей понятливо кивнул и ушел, а Женя осталась в коридоре медпункта одна. Она сидела и буравила взглядом стену перед собой, потом встала и вошла в палату. Диана лежала на кровати, ровно и спокойно дыша, будто спала. Взгляни на нее со стороны, никто бы и не подумал, что она больше не проснётся. Нет! Она проснется. Обязательно, надо только подождать. Женя встала на колени у ее кровати и положила голову на локти. Диана во сне была похожа на царевну из сказки: темные волосы, застывшие красивыми волнами. Светлое лицо, тонкая хрупкая шея с амулетом Загорских на груди. Женя смотрела на Диану и вспоминала, как по утрам в Поднебесной она любила над ней издеваться: то обольёт холодной водой, то подрисует усы, то измажет пастой. От вредности — легкой и беззлобной, вредности по любви, потому что к Диане постоянно хотелось пристать, она вела себя слишком сдержанно, и Жене не хватало ее внимания. « — Авантюристка. — Ботаник. — Зато у меня тормоза есть. — А мне без них веселее. — Но мы в одной машине.» Женя улыбнулась сквозь слезы, не отрывая глаз от лица Дианы. Она сняла перчатку и нащупала пальцами ладонь Дианы, сжала ее, когда затряслась от рвущегося всхлипа шея. « — Я скучала, Елагина. — Вообще-то, я тоже.» Женя закусила губу и приказала себе не отрывать взгляда. Перед ее глазами вспыхивали воспоминания — те самые, которые она так упорно закапывала четыре года в своей памяти. Сейчас они всплывали и обжигали душу. Было больно, но тепло, намного теплее, чем без них. « — Женя, уйди! Я же сделала тебе больно! — Я не уйду! — А вдруг я убью тебя?! — кричала Диана из-за корней деревца, прикрывающего медвежью берлогу, в которой пряталась. — Тебе что, не страшно? — Я еще не умирала, не знаю. Зато точно знаю, что тебе страшно.» — Прости меня, — выдохнула Женя. — Загорская, прости меня, пожалуйста. Женя уперлась лбом в ладонь Дианы и сцепила зубы. Она зарыдала очень громко, и так некстати вспомнила: « — Черт с тобой, Загорская, ты победила, завтра поедем в Поднебесную! Тишина, Диана стоит в пустом темном коридоре. Она самодовольно улыбается и рассматривает свое запястье. — Зря стараешься, тут звуконепроницаемые заклинания на стенах.» Их дружба должна была быть сильнее смерти. Она была страшнее. С секретами, с передрягами, с самыми настоящими клятвами, данными детскими сердцами в тишине Зачарованного леса. Это была очень девичья дружба: с заплетанием косичек по вечерам, с откровениями про мальчишек из Чародола, и детская дружба: с побегами в цирк дяди Макса, с жутким желанием вернуть Диане папу и таким искренним счастьем, которое Женя чувствовала, когда они прятались у Зои в комнате по вечерам пятницы. — Я… Я умоляю тебя, Загорская, — прохныкала Женя. — Не дай этому проклятью тебя забрать. Я очень тебя прошу. Я умоляю. Ты мне нужна, слышишь, слышишь, Диана! — Женя вскочила и потрясла Диану за плечи. Женя четыре года каждую пятницу писала ей сообщения и держала руку над кнопкой отправления. Она четыре года каждый день рождения Дианы ходила к той берлоге. И она пришла сюда с заветным желанием отомстить за Зою, но сегодня эта цель исчезла. Она пропала, но Женя не захотела уйти, она сама не заметила, как у нее появилось «другое важно». И память, много лет коварно пожирающая Женино сердце, вдруг стала просто памятью. Да, тяжелой, да, больной — но просто прошлым. Женя поняла это, когда, вернувшись домой после дня в Луновом, сказала маме, что регистрацию команд перенесли на месяц. — Ну пожалуйста! — без сил уткнулась Женя лбом в лоб Дианы. Слезы стали капать на холодные щеки, Женя смотрела на Дианин красивый макияж. Как же это глупо: первый раз в жизни ярко накраситься и попасть в больницу. Как же тебе не везет, Загорская, встретить парня мечты, но не разрешить себе влюбиться, и теперь быть обреченной на вечный сон. Как же тебе не везет, Загорская, что ты платишь за все ошибки своих предков! Женя судорожно выдохнула и закрыла глаза. Она потерлась носом о щеку Дианы и погладила ее плечи. Слезы текли по лицу, сердце сгорало и кричало: «Я так больше не могу». Женя второй раз в жизни чувствовала, что умирает. Она замерла над Дианой и тихо-тихо прошептала: — Даже если Нина Трофимовна велит тебя сжечь, я встану рядом с тобой на раскаленные доски, — голос дрожал. — Я тебя люблю, Загорская. Кричать было легче, чем шептать, но сил не осталось — Прости меня, — она коснулась губами ее теплой щеки. «Ты мой самый близкий человек, Жень», — горячо полыхнуло в груди. Женя попыталась задержать дыхание, чтобы хоть немного успокоиться. Сердце медленно, но переставало колотить по ребрам, легкие набирали воздуха, но руки все так же крепко держали плечи Дианы, как будто она вот-вот вскочит и куда-то побежит. Надо было искать выход. Этот гребаный, проклятый выход, который всегда есть, но его почему-то всегда так трудно найти. Надо пойти и рассказать ее маме обо всем. Надо рассказать папе, он-то не будет болтать. Он всегда поможет молча. Надо ее спасти. — Даже если Ольга Юрьевна тебя отчислит, я отчислюсь вместе с тобой. Жене уже мерещился ее голос — верный признак, что пора приходить в себя. Слезами горю не поможешь. — Быть сожжённой заживо не так страшно, как отчисление. Женя медленно отслонила голову от груди Дианы и уставилась на ее лицо, не поверив глазам: — И я не чокнутая. Просто мне бы дома такое устроили… Женя открыла рот, но тут же едва не подавилась воздухом: облегчение вышибло из груди что-то, что мешало дышать. Женя недоуменно осмотрела Диану и глупо, безумно, широко улыбнулась. — Загорская, блин, — выдохнула она и притянула к себе Диану, сжав ее так крепко, насколько хватило сил. Они засмеялись: громко и по-детски счастливо. Женя упала на кровать, и они стали валяться вместе, обнимаясь и ругаясь одновременно. — Не смей меня больше так пугать! — Елагина, дура, полезла на крышу, а если бы упала? — Загорская, держу в курсе, кажется, я больше не так уж ненавижу Волконского. — Я что, проспала лишнее столетие? Счастье было таким огромным, что они не заметили застывшую в дверях маму Дианы, хмурого папу Жени, ну и ректора. Всеволод Владимирович громко ахнул, и Диана с Женей наконец очнулись. Диана спихнула Женю с себя, оправила одежду и тут же выпрямила спину. Женя, закатив глаза, поднялась: можно не быть такой зазнобой хотя бы тогда, когда чуть не умерла? — Я так понимаю, что все спасены? — ректор с надеждой посмотрел на папу. — Да, Всеволод Владимирович, — папа поправил очки, опустил взгляд на ректора и уверенно ему улыбнулся. — Я же говорил, надо было просто подождать. Тетя Юля подбежала к Диане и схватила ее за руки, бегло оглядев. Начались объяснения, и Женя поспешила смыться, только была перехвачена папой у выхода. Он стоял, поглаживая Моню, а та, как истосковавшаяся по его рукам собака, ластилась к ладоням и виляла своим веником. Женя подошла и встала рядом, а папа молча протянул ей сжатый кулак и положил на подставленную ладонь какую-то маленькую блестяшку. Приглядевшись, Женя поняла, что это ее звёздочка — символ Лунового. Вернее, звезда-то папина, но она уже много лет валялась у Жени в столе. Женя подняла глаза на папу, он улыбался. Смотрел, чуть прищурив глаза, успокаивая грозы в зрачках и хваля без слов. — Сдается мне, ты не гулять ходила, — хмыкнул он. Женя пожала плечами и улыбнулась: — Спасибо. У нее немного болела голова от слез, шли вторые сутки, как она не спала, но на все это было наплевать. Женя сжала звездочку в кулаке и прикрепила к галстуку прямо над эмблемой Лунового. — Искал у тебя учебники по математике, по которым вы занимаетесь, вот нашел ее. И еще кое-что… От этого тона у Жени по спине пробежался холодок. Она медленно оторвала взгляд от затертой звездочки и едва удержалась, чтобы не вздрогнуть, когда встретилась с папой глазами. Он был зол. Нет, так тихо и страшно сверкала в его глазах только ярость. — Под кроватью, — подтвердил он ее самые страшные догадки и резко приблизился, нависнув сверху и ухватив за руку. — Ты что с ума сошла? Я сказал не лезть в это. — Па, я все объясню… «Ага, как ты ему это объяснишь?» — Чтобы больше в руки это не брала. Следилок тут больше, чем светлой магии. Какая светлая магия? Папа выхватил из кармана амулет Приторского и сжал в руке. Быстрые грозовые заряды превратили его в прах за мгновение, только полыхнул отраженный свет в стеклах узких очков. А Женя… Второй раз за день ее сердце срывалось от страха вниз и снова чудом выплывало на поверхность. Она даже не смогла сдержать облегченной улыбки. Точно, она же спрашивала у Книги этой ночью, как помочь Диане, и оставила ее то ли на подоконнике, то ли под подушкой. Ей было так плохо, что она даже не запомнила. В коробке из-под обуви остался только амулет. — Па, прости, я хотела помочь. — Мы сами разберемся. — Но вы не знаете… — Женя прикусила язык. — Жень, это ты… — он отчего-то запнулся и сильнее сжал ее руку, — ты многого не знаешь. Про себя в том числе. — Что? — Женя нахмурилась. — Ты что-то нашел? Папа со вздохом разогнулся, его глаза потемнели. Но допытать его Жене не дали Сережа с Сафроновым. Сережа улыбался: наверняка уже знал, что Диана пришла в себя. — Здрасьте, дядь Вов. — Добрый день. Папа собрался уйти, но у Сафронова было такое напряжённое лицо, что Женя не удержалась: чмокнула папу в щеку быстрее, чем он успел ее от себя отпихнуть. Ей достался только предостерегающий взгляд, но он тут же сменился на усталый. Папа ушел, тихо усмехаясь. — Жень, — подплыл Сережа и приложил руку к груди. — Ты разбиваешь мне сердце. Он так хитро и нагло на нее глянул, что Женя не удержалась и рассмеялась. Вот жук, тоже знает про версию Сафронова. Они вдвоем повернулись к нему и стало еще смешнее: он не знал куда себя деть и водил глазами по грязному снегу. — Любовь, — вздохнула Женя, отталкиваясь руками от перил. — Кстати, Сафронов, проводи меня до дома. Елагин меня ревнует к Лазареву, и не убивает его только потому, что дружит с его отцом. Сафронов пожал Сереже руку, и они с Женей пошли по Зачарованному лесу к трассе. Поговорили. Женя бы сказала, выговорились. Стало легче, и даже новости о Зое больше не казались такими тяжелыми. Может слишком сильно хотелось спать, может, завтра что-то изменится, может, когда придет пора рассказать об этом, станет тяжелее. Но сегодня и сейчас Диана была жива, и всем было легко. У подъезда они остановились, и Сафронов обнял на прощание Женю. — Спасибо, — искренне сказал он, заглянув в глаза, и покачал головой. — Реально, откуда он знал? — Что? — не поняла Женя. — Лазарев мне сказал, что ты поможешь. Я искал тебя утром, хотел спросить про перья, он сказал, что надо ждать. Сказал, что ты придешь и поможешь. «Ждать», — багровыми корявыми буквами было написано в Книге, и лунный свет вчерашней ночи мокро блестел на крови. Женя отчего-то испугалась, но быстро отогнала от себя странное плохое предчувствие. — Да Лазарев постоянно все знает. «Книга знает ответы на все вопросы», — корявый коготь волнения заскрипел, царапая душу. Женя тряхнула головой. Точно, ей не по себе, потому что она успела поверить, что папа нашел Книгу. Надо бы ее понадежнее перепрятать. — Сафронов, а ты пригласил Диану на бал? — сменила тему Женя и хитро улыбнулась. — Слушай, то, что твой поцелуй не сработал… — Жень, — Андрей усмехнулся и глубоко вздохнул. — Я так рад, что она жива, что даже разговаривать сложно. И я понимаю, что она меня не любит. Любовь — это что-то настоящее. Оно не должно появляться между людьми, которые слово-то друг другу сказать боятся. Я… Я должен это заслужить. Как ты заслужила. Женя прищурилась. Ее губы медленно потянулись в стороны. Кто это стоял перед ней? Неужели тот мальчишка, который больше всего на свете хотел всего лишь выиграть чарсоревнования? Он улыбался ей в ответ. — Кстати, не хочешь объяснить? — Сафронов вытащил из кармана какой-то конверт и протянул его Жене. — Что это? — Это приглашение на ведьминские чарсоревнования. Приглашение для наставников. Я спрашивал у Кати с Сеттерой, они сказали спросить у тебя. Женя рассмеялась и отдала конверт обратно. — Ну, наверное, кто-то искренне тобой восхищен и хочет, чтобы ты присутствовал. Кто-то, кого ты нещадно гонял по полигону, кого ты спас… да я уже считать устала. Ну и кто-то, — Женя медленно шагнула ближе, — Кто считает тебя другом, — она хитро прищурилась. — Бездарный учитель и бестолковый ученик. Тебе не кажется, что мы спелись? Андрей тихо рассмеялся. Женя глянула в окно и увидела, как смотрит на нее мама, но тут же прячется за шторой. Ах да, она же места себе не должна находить. — Хочешь чай? — Женя кивнула на дверь. — Мама меня задушит заботой, если я не докажу, что со мной все нормально. Если я приведу друга, она поверит, что я просто гуляла. — Она же человек, — стушевался Андрей. Женя уверенно подхватила его за руку и повела к себе. — Поверь, Андрюх, больше всего на свете она любит волшебников. Их в ее жизни было аж два.***
Когда Люкс вернулась в избу, тьма уже убралась. Знакомый полумрак, не покидающий этот мир, заливался в окна падал на стол, забиваясь в толстые щели. Древесина была совсем плоха: взбухла и рассохлась. Ноготь с легкостью проникал под тонкие щепки и отковыривал их. — Ну хватит, ногти все сломаешь, — Марья поставила перед Люкс чай. Это был чай из Поднебесной — уже осточертевший. В отличие от Марьи, Люкс была живой и нуждалась в пище, которую они воровали из Поднебесной и не только. Стихия света позволяла творить иллюзии и обманывать кого угодно — очень практичная магия. Она не раз спасала жизнь. — Люкс, прекрати, — Марья накрыла ее руку ладонью и пригнулась, чтобы заглянуть в глаза. — Эта девчонка выводит тебя из себя. Она делает тебя слабой. Забудь ее. «Надеюсь, у тебя была веская причина все это сломать.» Люкс закрыла глаза и отодвинула от себя чай. Марья присела рядом и приобняла за плечи, но ее забота злила. Люкс не обманывалась на ее счет: все это было лишь для того, чтобы Люкс довела дело до конца. Марья все еще относилась к ней, как к маленькой девочке, к которой по ночам приходила в Поднебесную, которую растила, но не потому, что любила, а потому, что Люкс была ей нужна. Потом. Как подрастет. В шесть лет, в полном одиночестве любой бы, наверное, доверился ведьме из чулана. — Он ушел? — Кто? — Инт ушел? — раздраженно повторила Люкс и дернула головой, сгоняя ладонь Марья со своего затылка. Не надо этой фальшивой любви, наигранной заботы. — Да. Но… Стой, куда ты? — Я не отчитываюсь перед тобой, — строго глянула на нее Люкс у порога. — Приготовь ужин. Люкс накинула капюшон на голову и вышла в лес. Туман расползался у нее под ногами, пропуская вперед. Скрипели старые деревья, кричали туманные соколы где-то далеко, она шла бездумно и непонятно куда. Ходьба должна была отвлечь, потому что Люкс была слаба, и любая физическая нагрузка давалась ей с трудом. Но в этот раз она не чувствовала слабости. «У меня умирает подруга. Вторая. И, знаешь ли, последняя.» Глаза Жени. Люкс помнила их такими неприлично счастливыми, что увидеть в них горсть пепла вместо бурлящих грозовых туч было очень страшно. Это, наверное, была вовсе не Женя, потому что… Елагина была молнией: неутомимой, шустрой, яркой. Любое черное небо, любая тоска, любая тьма самого страшного горя просто сдавалась перед этой кудрявой грозой. Люкс поняла, что больше не может идти и остановилась у дерева, схватившись за него рукой. Она прикрыла глаза и вспомнила, как в семь лет возмущенно смотрела на какую-то девчонку, валяющуюся у нее в комнате на кровати. « — Ты что здесь делаешь? Это моя комната! — Мы подумали, что тебе скучно одной и пришли предложить поиграть, — кудрявая нахалка спрыгнула с кровати и протянула руку. Чушь! Так здороваются только мужчины. — Меня зовут Женя. Давай дружить.» Давай дружить — детский нелепый вопрос. Дружить надо тогда, когда понимаешь, что уже очень давно дружишь. Дружить — это не спрашивать у друзей, когда их надо спасать. Дружить — это смотреть в лицо неминуемой смерти и успокаивать друга. « — Зачем, Елагина? — Самый тупой вопрос.» — Ах-ах! — Люкс почувствовала, как грудь спирает и становится трудно дышать. Она согнулась, ухватившись рукой за дерево, и открыла рот, жадно глотая воздух. Ее глаза не видели черной земли, они видели ковер в Поднебесной, раскиданное по полу печенье, Женю, хватающуюся за живот с блаженно зажмуренными глазами, Диану, валяющуюся на полу и читающую им сказки. — Тхх… тх-х-х… — Люкс зажала рот ладонью. Глупо было думать, что она ее не узнает. Другой голос, другая внешность — Женю с Дианой получалось долго обманывать, но тогда, у крыши, Люкс нервничала, а потому раскрыла себя. — Ых. Ых! Люкс закричала, только молча. Ей было так жутко больно, что терпеть она больше не могла, и слезы градом покатились из ее глаз. Доритэй появился из ниоткуда. Просто очутился рядом и мягко к себе развернул, обнимая. Люкс схватилась за него, как за спасательный круг и позорно уткнулась носом в его грудь. Она очень давно не плакала, последний раз — когда прощалась с Женей у старого дуба. Но сейчас ей было очень страшно. До дрожи, до слез. Ее кошмар пришел без помощи Доритэя. Он сидел за спиной: такой маленький, смелый, убитый горем, склонённый над могилой и молча жмурящий глаза, чтобы только стекали слезы. Ее кошмар убивал на Золотой горе злодея, умничал на уроках, не умел целоваться. Этот кошмар раньше Люкс называла семьей. Ее кошмар звали Женя и Диана. Она не выдержала: впилась в жесткий воротник пальцами и заревела — постыдно, громко, так, как себе никогда не разрешала. «Ты Никольская, они не знают страха. Утри слезы», — говорили ей учителя. Эти бездушные старые клячи, которые воспитывали ее и думали, что хоть что-то знают о страхе. «Серьезно, так и говорили? — Женя сложила руки на груди и возмущенно фыркнула. — Когда я вырасту, найду этих ведьм и заставлю их тоже заплакать. Пусть знают, как иногда хочется!» — Ых-ых-ых, — дрожала Люкс у Доритэя на плече. Ее затрясло, и вся пакость, годами очернявшая душу, вытекала чистыми хрустальными слезами. Люкс вздыхала, стараясь унять всхлипы, но снова срывалась, колотила кулаками по жесткой груди Доритэя и глотала крик, который рвался из груди. «Зоя, ты чего? Я тебя никогда не брошу.» — Тише, солнце мое, — ласково гладил Доритэй по спине. И Люкс прижималась к нему еще крепче. Это было по-настоящему. Он был единственным настоящим, что осталось от ее жизни. Он пожалел ее просто так: потому что добрый. Он видел души, он был вечный, он научился терпению и любви, и Люкс очень надеялась, что он ее любит. Доритэй целовал ее и крепко прижимал к себе, пряча от всего остального мира за своей крепкой фигурой, в сильных руках. Наверняка он видел, о чем она думает, но не отталкивал. Он принимал ее несчастье и пытался помочь. Как-то незаметно они оказались на могучем корне древа-гиганта. Люкс сидела у Доритэя на коленях и то ли спала, то ли еще плакала. Укутанная сразу в два плаща, он согрелась от его поцелуев и рук. Закрыла глаза и прижалась щекой к груди. — Помоги мне, — шептала она. — Помоги мне… Она не знала, что от него хочет. Ей просто было жутко плохо и раньше она бы позвала Женю. Женя бы посоветовалась с Дианой, если и тогда ничего не придет на ум, подключили бы Сережу. Сережа всегда что-то придумывал, и единственный раз, когда не смог, Женя позвала отца. Дядя Вова всегда относился к Люкс тепло, но осторожно. Он приезжал в Поднебесную очень часто: у Жени было много идей, как сделать так, чтобы его вызвали. И дядя Вова играл с ними с снежки, лепил снеговиков, собирал ягоды и грибы в лесу. Наверное, он был отцом не только для Жени. Расчетливый и равнодушный к кому-либо кроме своей дочери, он почему-то возился и с Люкс, когда у нее были проблемы с боевой магией. — Хорошо, — сказал Доритэй, и Люкс на него удивленно посмотрела. Доритэй не улыбался, в его глазах бурлила стихия, и Люкс завороженно замерла. Она не думала, что он сможет помочь. Кто вообще сможет с этим помочь? Но Доритэй был старше, он был сильнее и умнее, он что-то придумал и, прижав ее руку к своему сердцу, вдруг показал. «Злость. Жуткая злость! Ах, как же она злилась! Небо, да раздери грозы этот мир, какого черта все так! Сколько глупостей, сколько страху, а все из-за чего?» И тут же. «… воздух. Наконец-то воздух. Какой же он желанный… Можно вздохнуть! Можно перестать захлебываться горьким дегтем…» Зоя поперхнулась, когда Доритэй отпустил ее руку и недоуменно на него посмотрела. Она не знала, как описать словами то, что почувствовала. Широко распахнув глаза от непривычного ощущения, поселившегося в груди, она открыла рот и стала шумно дышать. Стало легко. Стало намного лучше, чем было. Что он сделал? — В этот раз я скажу, что видел, — тихо сказал Доритэй, чуть приподнимаясь. — Твой самый страшный кошмар: услышать от человека, которого любишь, что он тебя ненавидит. Но она не сказала этого, правда? Люкс завороженно кивнула. Доритэй пользовался ее слабостью и, не стесняясь, прижимал ближе одной рукой, а другой гладил по лицу: по щеке, вискам, приоткрытым губам, провожая каждый свой жест нежным взглядом. — Знаешь, почему? Люкс помотала головой. — Потому что она очень, — Доритэй усмехнулся. — Очень обрадовалась, что ты жива. — Но… — Тш! — Доритэй шутливо приложил палец к ее губам и улыбнулся еще шире: по-мальчишески красиво, как будто не жил уже целую вечность. — Я видел. Я вижу больше, чем ты и все остальные на свете. — Женя никогда не врет, — тем не менее сказала Люкс. Она же видела эту ненависть! — Другим, может быть, — легко кивнул Доритэй. — А себе — частенько. Не специально. Она сказала мне, что так пытается не сойти с ума. С твоими выходками, солнце, я ее понимаю. Люкс сначала не поверила ему, но вдруг поняла: то, второе, что она почувствовала после жуткой злости, было облегчение. Не очевидное, засыпанное жаждой мести и справедливости, но это и вправду было облегчение. Люкс усмехнулась, послав все тщетные попытки держать себя в руках к черту. Она не знала, чему радуется, ведь совсем скоро она предаст Женю еще больше. Но все равно не выдержала и бросилась на шею Доритэю, крепко прижавшись к его губам. — Когда ты улыбаешься, Люкс, — протянул он и низко рыкнул, резко встав и прижав Люкс спиной к дереву. — Я чувствую непреодолимое желание украсть тебя у Марьи и навеки спрятать в своей хижине. Люкс дала ему приникнуть к своей шее и прикрыла глаза, зарываясь пальцами в его волосы. Доритэй не переходил черту: он целовал ее очень аккуратно, чтобы не испугать, не разозлить. Когда они нацеловались так, что у Люкс опухли губы, она уперлась руками ему в плечи и слегка от себя отодвинула, благодарно заглянув в глаза. — Называй меня Зоей, — попросила она, нежно погладив подушечками пальцев его лицо. — Меня зовут Зоя. — Хорошо, — мурлыкнул он и боднул носом ее нос. — Можешь называть меня Февраль. На ветку рядом с Зоей присел сокол. Доритэй мельком глянул на него и вдруг улыбнулся. — Вот тебе еще одна новость, Зоя. Только что второй раз за эту вечность было снято заклятье с Загорской. — Что? — радостно выдохнула Зоя и широко улыбнулась. — Это Абс тебе сказал? — Да. Вот он точно не умеет врать. Да и вообще не разговаривает. Зоя рассмеялась и обняла Доритэя, поблагодарив Небо. Он подхватил ее и покружил над землей. — А у тебя есть чай? — спросила она и от шпарящего душу счастья закусила губу. — Очень хочется, а у Марьи только этот противный из Поднебесной. — Ну, — усмехнулся Доритэй, ставя ее на ноги и резко притянул ближе, прошептав в самые губы: — Пошли проверим. Он был невыносим. Зоя зажмурилась, и они поцеловались. Конец этой истории был намечен на двадцать пятое декабря, а до него оставалось еще куча времени: целых два дня, которые Зоя еще могла сделать счастливыми.