НЕведьма и баронесса Люкс

Янтарный проспект. 9 лет назад.

      Это было чудовищно вкусно. Тот, кто это придумал, наверняка жил в Дивномирье и знал все про удовольствие, поэтому и сделал такой десерт: сливки с малиной. Женя жадно уплетала за обе щеки, пока папа читал что-то и пил свой невкусный кофе.       Вчера его вызвали в школу за то, что Женя разбила люстру. Сделала она это, конечно, не специально, люстра ей самой очень нравилась: хрустальная и красивая, от стекляшек которой свет разбегался по паркету школы и забивался в тонкие щелки. Вот она и попросила Моню подвезти ее повыше, чтобы дотронуться до сияющего стекла, а там… звон, грохот, и Ольга Юрьевна со своим: «Отца в школу!»       Женя чувствовала себя виноватой, поднимала на папу грустные глаза, но он не обращал на нее внимания, уперто перелистывая газету. Его хороший друг, дядя Миша, который был сильным властелином материи, собрал люстру заново, но Жене все равно влетело. Ее не ругали, зато игнорировали. Все было как всегда: папа привел ее в кафе, даже купил десерт, но не разговаривал с ней! Как будто знал, что ее выводит из себя больше всего.       Женя несколько раз тягостно вздохнула, но папа не купился, тогда она стала смотреть по сторонам. Вокруг летали феи, были они намного меньше тех, каких показывали в мультиках. С их крыльев сыпалась пыльца разных цветов и исчезала, не долетая до пола. Они носили подносы в несколько раз больше их самих. Скоро пришел дядя Миша, сел и устало утер пот со лба.       — Собрал! — торжественно объявил он. — Ну и натворила ты, Женька.       Женя виновато пожала плечами. Дядя Миша ей нравился: он умел собирать пазл за несколько минут, но сейчас она хотела, чтобы он оставил их с папой наедине. Когда он пришел, папа стал с ним разговаривать о штуке, которую называл политика. Женя в ней не разбиралась и зареклась, что никогда за это не возьмется: звучало это так скучно, что уши вяли.       — Папа, — подала она голос. — А можно мне еще десерт?       Папа молча вытащил из кошелька деньги и отдал Жене. Когда она брала их, незаметно погладила его по ладошке и подняла на него глаза: «Ну прости, я же случайно». Папа был строг: он отвернулся и снова стал болтать с дядей Мишей. Женя все поняла.       Понуро опустив плечи, она поплелась к кассе, но малины со сливками ей не хотелось, только чтобы папа ее простил. Вот и чего он, это даже не его люстра! По пути до кассы она твердо решила, что должна стать самостоятельной. Ей уже восемь, пора научиться отвечать за свои поступки: сломала люстру — почини. Конечно, властелины материи это делали проще, они чувствовали, что от чего откололось, поднимали сотни осколков в воздух и интуитивно их клеили, превращая в единое стекло заново. Женя так не умела, но можно было попросить Волконского… Нет, ни за что!       Неподалеку был детский уголок, где одна ведьма читала детям сказки. Свет в ее руках дрожал, и из песчинок над ее головой слеплялись фигуры. Женя подошла к ней и поймала взгляд папы. Она уже понадеялась, что он передумал, но он просто проверил, все ли с ней хорошо, и снова отвернулся к дяде Мише.       Сказки были старыми, дети — маленькими. Женя тоскливо оглядела мир и поняла, что не хочет малину со сливками — она слишком сладкая для такого горького дня.       Вдруг отворилась дверь и внутрь ввалились люди. Они громко смеялись, и зачем-то хлопали друг друга по плечам. С их шапок и курток сыпался на пол снег, они повесили куртки на крючки и подошли к кассе.       Женя нахмурилась: эти люди были уже взрослыми, но не такими, как папа. Молодыми. Им было весело, хотя за окном не светило солнце, зато валил пушистый снег. На их раскрасневшихся щеках растянулись улыбки, они громко разговаривали и постоянно смеялись. Женя быстро глянула на папу: тот за ней не следил, и подошла к очереди.       Она встала позади людей в одинаковой форме и стала разглядывать пуговки на рубашках. Они были из серебра, напоминали звездочку, только у той было много хвостиков. Пусть форма у них была мрачной, но и какой-то волшебной, как будто черное небо, на котором рассыпали белые звезды. Женя дотронулась до рукава, проверяя, а не звездочки ли это на самом деле.       Колдун к ней повернулся. Он поначалу глянул выше ее головы, но потом опустил взгляд и удивленно приподнял брови.       — Привет, — улыбнулся он.       — Привет, — кивнула Женя, на нее посмотрели все остальные. — А в какой школе вы учитесь?       Колдун усмехнулся и переглянулся с друзьями.       — Да мы, вроде как, в школе уже не учимся.       — Везет, — вздохнула Женя. — А я вот только начала. Мука страшная. Почему вы тогда одинаковые ходите?       Колдун засмеялся и присел на корточки. Был он очень красивым, как и полагается колдунам, Женя ему широко улыбнулась и протянула стакан с десертом.       — Малина со сливками. Давай я тебе десерт, а ты мне звездочку?       — Зачем тебе звездочка? — удивился он и глянул на свою грудь, где у него висела серебристая звезда. Женя посчитала, там было двенадцать концов.       — Она красивая, — пожала плечами Женя и протянула руку. — И гладкая! Блестит еще. А у вас вон их сколько!       — Малыш, а ты откуда? — спросил его друг и остановился рядом с Женей. — Ты не потерялась?       — Нет, — категорично замотала головой Женя и съела еще одну ложку. Аппетит начинал просыпаться. — Так откуда вы?       — Университет Луновой, слышала? — улыбнулся ей колдун, что сидел на корточках. — Это ждет тебя после школы, если будешь хорошо учиться. Как бы… Ступенька выше. Чтобы стать сильной ведьмой, надо окончить школу, потом университет, потом найти наставника. У тебя все впереди.       Женя снова глянула на его звездочку и задумалась: это же сколько еще мучиться? Красивый колдун отстегнул свой значок и протянул Жене. Второй колдун вдруг отвел его руку, но Красивый покачал головой и все равно отдал Жене звездочку. Затем встал и кивнул на витрину, пропустив Женю вперед.       — Давай мы тебя угостим, а ты нам расскажешь, кто твои родители и где они, ладно?       Женя не смотрела на витрину, она смотрела на колдунов. Они были высокими и сильными. Они по-доброму ей улыбались, смотрели как-то приятно, а не как смотрят учителя. В их глазах и расправленных широких плечах сквозило слово «сила». Женя подумала: они бы не стали звать на помощь пап, если бы сломали люстру. Эти колдуны были старше, они наверняка умели справляться со своими неприятностями и помогать тем, кто маленький. Вон, Красивый даже звездочку не пожалел, хотя она наверняка была ему дорога.       — Ладно, — кивнула Женя. — Вон мой папа.       — В чем дело?       Колдуны обернулись и вдруг поменялись в лице. Женя внимательно за этим проследила: быстро из сильных и уверенных в себе они стали как будто поменьше, удивленно вытаращили глаза, даже немного испугались, когда подошел папа. Он был скалой побольше, «Силу» в его глазах написали как будто с большой буквы и поставили три восклицательных знака. Он оглядел колдунов и остановился на Жене.       — Женя?       — Пап! Это мои друзья, — подбежала она. — А это мой отец! Владимир Елагин!       — З-здравствуйте, — кивнул один через силу. — Мы думали, что она потерялась.       Папа опустил строгий взгляд, а Женя пожала плечами: она что, виновата, что они что-то там подумали. Папа усмехнулся и покачал головой, это была победа! Он пожал руку красивому колдуну и поблагодарил, затем подсадил Женю на руки и отнес обратно к столу. Дядя Миша уже ушел, он вечно убегал посреди разговора, потому что у него было очень много заказов и работы. Она могла появиться внезапно, после звонка или смски.       Женя уплетала свой десерт, а папа внимательно за ней наблюдал. Он иногда поворачивался в сторону ее друзей, те поначалу вели себя тихо и поглядывали на папу, но потом снова развеселились, стали громко болтать и смеяться.       — Ты знаешь, что это?       — Звездочка, — кивнула Женя. Папа подсел к ней и приобнял. Он посмотрел на ее подарок, положил руку на стол, раскрыл кулак и показал Жене другую звездочку — почти такую же, но немного потемневшую. Женя удивлено посмотрела на нее и ткнула пальчиком.       — Это эмблема Лунового. Дядя Леша там работает. Это университет волшебства. Почти школа, только там учатся владеть магией еще лучше, чем тебя научат в школе. Чтобы туда попасть, надо быть хорошим колдуном или ведьмой, показать себя. Эту звездочку, — папа любовно погладил свой значок большим пальцем, — надо заслужить.       Женя подняла на него глаза и задумалась.       — Как?       — Упорным трудом и кучей шишек, которые ты набьешь, пока будешь этому стремиться.       Он опять хотел, чтобы она что-то поняла. По крайней мере, у папы был один взгляд, который Женя назвала «Сделай так, как нужно». Папа смотрел тогда по-доброму, подбадривая и подталкивая к правильному решению, но, как всегда, ничего толкового не говорил.       Женя зажала в кулачке звёздочку и с досадой подумала: она не заслужила эту звездочку, ведь плохо учится, постоянно прогуливает уроки по полетам и разбила люстру!       Женя перелезла через папу, подошла к столу колдунов и дернула Красивого за рукав. Он опустил на нее глаза и тут же напрягся.       — Держи, — протянула ему Женя. — Я не знала, что ты ее заслужил. У моего папы есть такая же.       — Да, — снова улыбнулся колдун, но звездочку не забрал. — Забирай, это подарок.       — Нет, — покачала головой Женя. — Я должна заслужить сама.       Колдун принял ее решение и посмотрел на нее по-другому. Не как на маленького ребенка, которому можно подарить что-то дорогое тебе, но как на взрослую. Жене даже показалось, что в его взгляде засквозило уважение, и она поняла: так иногда смотрят на ее папу, когда не боятся. Папин учитель так на него смотрел: «Ты молодец, но я тебе об этом не скажу». Женя благодарно улыбнулась колдуну и ушла обратно к папе. Он как раз налил ей чай в кружку и ждал, пока она вернется.       — Ну что? — спросил он, когда она снова забралась на диван. — Не жалко?       Конечно, было жалко, но Женя покачала головой и спрятала свою тоску в глазах за бортиком кружки. Когда она подняла глаза, то увидела на столе потемневшую звездочку. Она непонятливо нахмурилась и посмотрела на папу. Тот снова читал в газету. Колдуны могли отдать звездочку ребенку, кто угодно мог бы посмотреть на Женю, как на малышку, которой просто захотелось красивую штучку, но не папа. Если он отдал, значит…       — Я заслужила? — тихо спросила она.       — Не разбивай больше люстру, ладно? — снова непонятно ответил он, но все-таки оторвался от газеты и одобрительно посмотрел на Женю: «Ты молодец, но я тебе об этом не скажу».

***

      — Ураган!       — Смерч!       — На ринге!       Музыка стихла. Студенты, разбежавшиеся из парадного холла, вдруг снова стали подгребать к окнам и глазеть на жуткий шторм, которые охватил арену для выступлений. Моня подлетела к Жене и зависла рядом с ней, они обе уставились в окно. Ветер внутри прозрачного купола арены, большого, как три футбольных поля, поднимал в воздух песок, кружил и грозился разбить защитное заклинание.       — Вот тебе и Сафронов, — хмыкнула Женя и сняла с Мони сумку. Колонку надо было вернуть.       Моня дала Жене пять, стукнув древком по ладони и скрылась под потолком. Теперь ей надо было затаиться, и она спряталась среди фигур из лунного камня под высоким потолком.       — Извини, — сокрушенно прошептала Женя, возвращая колонку какому-то мальчишке с первого курса. — Она у меня неугомонная.       — Воспитывать надо было, — хмуро ответил он. — Зажигалку купи.       Женя проводила его взглядом и закатила глаза. Она немного устала гоняться за Моней, уши болели от громкой музыки, тоже захотелось где-нибудь полежать. День был ужасным. Сначала Надя ее узнала, потом приехали друзья Лазарева, и Женя с тоской подумала: тайны больше нет. Конечно, они бы рассказали не сразу, но слух за слух, случайная оговорка или фраза «только ты никому не говори» постепенно бы скатались в огромный снежный ком, который придавил бы Женю дня так через три.       Почему-то ей очень не хотелось, чтобы об этом узнал Сафронов. Как же она тогда будет над ним издеваться?       Настроение выбросилось из окна, как и желание хоть с кем-то болтать. Старая жизнь крутилась вокруг нее, всем было интересно, где она пропадала, как поживает. Парни выросли, обзавелись учителями, из школьников в лиловых пиджаках стали настоящими волшебниками — теми самыми, на которых Женя не могла насмотреться в детстве, пока они сидели с папой в кафе на Янтарном проспекте.       Женя любила наблюдать за проспектом со стороны, поедая вкусный десерт: малину со сливками. Около этого кафе всегда вертелись студенты, особенно ей нравились колдуны в темных черных пиджаках и серебром на окантовке. Это было сказочно: видеть их, таких сильный и красивых, веселящихся с друзьями в кафе, взрослых, молодых, волшебников, которые вот-вот станут такими же, как ее папа. Видеть это и мечтать: «Я тоже когда-нибудь буду такой». Андрей пропал, Лазарев исчез, болтать со своими друзьями прошлого Женя больше не хотела: почему-то становилось не по себе. Она бесцельно блуждала по лестницам Лунового, задрав голову. Небо, какой же красивый у них был потолок.       Луновой — университет, который по преданиям построили первые стихийники. Готический ансамбль его здания уносил мрачный потолок вверх, разбивая его черный камень узкими стрелами окон. И где-то там, под самым потолком, где чернота сливалась со сводам, сиял лунный камень. Огромный барс в изящном прыжке вытянул лапы. Его мягкий хвост пушистый тянулся следом, осыпая потолок всполохами света. Хитрая лисица, изящно выгнув спину, тянулась узкой мордочкой к своему соседу — огромному дракону. Тот расправлял могучие крылья, паря в небесах, и летел к прекрасной волчице, Матери четырех ветров.       Легенды стихийной магии оживали, Женя представила, как лунные статуи оживают: спрыгивает на периллу барс, садится на подоконник райская птица, неуклюже разбивает шипастым хвостом стекла дракон…       Женя остановилась и вдруг пригляделась. Животных было одиннадцать — она и понятно, ведь Луновой построили до подвига Никольской, но башен-то двенадцать. Женя представила себе Луновой: огромный замок из двенадцати высоких пристроек и центровой башни — самой огромной.       Дамнаровская звезда — проклятый круг, который защищал свою создательницу со всех сторон. С какой бы ни приблизились, она всегда была за спинами своих учениц. Как так? А если…       Женя отступила назад и прищурила глаза.       А если тринадцатый конец был не по контуру круга, а в круге? Центральная башня всегда за спинами других. Тринадцатая вершина — вершина центра. Всегда выше, всегда дальше, всегда защищена. Убить можно, только подобравшись ближе. Убить Салтычиху смогла только дочь, которую подпустила мать. Удар в сердце, минуя броню…       — Ой! — на Женю кто-то налетел и едва не сшиб с ног.       — А, красотка, это ты.       — Луновой славится размерами, но мы встретились второй раз за день. Тебе не кажется, что это судьба, волейболист?       Парень, с которым Женя познакомилась в спортзале, был жутко симпатичным. Женя еще раз глянула на потолок и отвернулась: надо поговорить с Лазаревым.       — Поверь, судьба у нас разная, — улыбнулся волейболист, обошел ее и направился дальше по коридору.       — Ты одет, — недовольно вздохнула Женя. — Когда ты прикидывался, что заинтересован мною, мне нравилось больше.       — Ты ничегошеньки обо мне не знаешь, — по-доброму сказал он и придержал Жене дверь. — Лучше бы тебе не общаться со мной на виду у всех. В спортзале были только мои ребята.       — Оу, а ты шпион? Нет, супергерой на задании. Ах да, ты такой симпатичный, что здесь просто нарасхват, и меня задушат твои поклонницы? С самооценкой у тебя все в порядке, волейболист.       — У тебя тоже, ведьма.       Женя удивилась. «Ведьма» — прозвучало как-то обыденно, как будто этими словами кидались вместо обращения. Странно было бы, скажи кто в людском мире: «Ты клево выглядишь, человек!» Волейболист интересовал ее все больше и больше.       Он зашел в столовую и сел за одинокий столик. Женя приземлилась рядом.       — Мне скучно, и я не отстану.       — Я понял, можешь полюбоваться, как я ем.       — Расскажи, как ты создал команду по волейболу.       — Подал прошение ректору, он одобрил. Потом это стало трендом. Кстати, — волейболист кивнул на Женин галстук, — в Поддубном тоже есть команда. Правда, играете вы хреново.       — Зато у нас девчонки симпатичнее.       Волейболист рассмеялся и поднял на Женю взгляд, до этого он упрямо избегал смотреть ей в глаза. Женя подперла подбородок кулаками и дала на себя полюбоваться, заодно и сама его рассмотрела. Но их прервали: команда волейболиста стала подсаживаться, и Жене пришлось взять себя в руки.       Пришли девчонки и немного напряглись, завидев Женю. Одного кивка волейболиста им хватило, чтобы преодолеть сомнения и сесть рядом. С командой они мило пообщались, Женя рассказала про Поддубный и про то, где она видела эти чарсоревнования и что о них думает, узнала, как рьяно поддержал дядя Леша желание создать волейбольную команду. Все это было интересно, и во всем этом была какая-то недомолвка, которую Женя пока что не нащупала.       — О, наши спортсмены, — надменно фыркнул кто-то подходя ближе. Женя закатила глаза, когда увидела Рому с его друзьями уже не из его команды, но с такими же наглыми ехидными лицами, как у своего вожака. — Ну что, не устали?       — Иди куда шел, — устало посоветовал ему Волейболист, остальные хмуро молчали.       — О-па… — Рома пакостно улыбнулся, увидев Женю, и вдруг взял свободный стул, поставил к столу волейболистов и вальяжно на нем развалился. Его команда последовала примеру. Как же он уже достал… — Надо же, кто опять к нам заглянул.       — Ромчик, выдыхай, я не к тебе, — покачала головой Женя. — Я мило общаюсь с вашими волейболистами. Тебе бы тоже не помешало. Узнал бы что такое «играть по правилам».       — Все было по правилам.       — Перепиши свой кодекс чести, там опечатка, — посоветовала Женя. — Грязно и справедливо — не синонимы.       Рома уже не злился так быстро, и Женин план «Выведи его из себя и прогони» пока что не работал, хотя она старалась. За столом повисла напряженная тишина.       — Вправду, Слав, дай несколько советов Жене. Таких же бесполезных, как ваша игра, которую вы называете спортом.       Слава хмыкнул и продолжил есть суп: Жене бы у него и вправду поучиться так методично пропускать чужие пакости мимо ушей. Она молча восхитилась им, но все равно сказала:       — Жизнь — игра, а не сражение.       — Поэтому Поддубный продул. Вообще, парни, мне нет до вас дела, но все-таки дам дружеский совет: будьте с ней поосторожнее, — Рома кинул пошлый взгляд на Женю: оценивающий и брезгливый. — Уж не знаю, чем она так зацепила Лазарева, но он может устроить вам сладкую жизнь, если увидит, как она с вами флиртует.       Парни напряглись, и Рома понял, что у него получилось. Только Слава продолжал молча есть, кинул на Рому недовольный взгляд и снова откусил от булки.       — Симпатичная девчонка, я Лазарева понимаю, — спокойно сказал он, и Женя ему тепло улыбнулась: настоящие мужчины еще не перевелись.       — Да брось, Ром, Лазарев — добряк, он и мухи не обидит, — Женя прищурилась и, спрятав в голосе неумолимую угрозу, уточнила: — Пока эта муха, — выделила она, — не обидит меня.       «Не трепись о своих грязных планах, Рома, будет тебе урок. Лазарев надрал тебе зад не просто так, и ты еще получишь от меня за то, что из-за тебя он сиганул в Багровое, где едва ли не попался. Твоя жизнь, Рома, превратиться в небольшую арену моей сладкой мести и издевательств», — пообещала Женя одними глазами, и довольно усмехнулась, когда Рома все-таки вспыхнул.       — Стерва, — прошипел он и вскочил. — Да ты знаешь, кто мой отец?       — Тебе повезло, что ты не знаешь, кто мой.       — Да ты…       — Иди, Ромочка, не зли меня, а главное не зли Лазарева. Так получилось, что мы дружим.       — В одной постели, — бросил Рома и подал знак своим, что им пора. — Наверное, ты того стоишь.       — Иди уже, — посоветовал ему Слава, тоже поднимаясь. Ростом он был выше. Его волейболистов — больше, чем Роминых приспешников, но Рома почему-то не поспешил убраться. Упираясь носом едва ли не в грудь Славе, он грозно сузил глаза и прошипел:       — А то что?       Женя помнила, как быстро убрался Рома с катка. Он боялся за свою шкуру, но сейчас отчего-то не бежал, поджав хвост. Слава ухмыльнулся и шумно вздохнул, оперев руки на бока и снисходительно оглядев Рому. Женя признала свое поражение: одним взглядом унижать Кольцова он еще не научилась.       — Ничего, просто ты мешаешь нам есть.       — В людских столовках обедайте, — выплюнул Рома и ушел.       Слава вздохнул и сел обратно, а Женя наконец-то догадалась.       — Понятно, — кивнула она. — Так вы люди?       — Эм, да, — смутился один спортсмен. — Как бы экспериментальное направление. Новый факультет. Нас пока что только тридцать.       — Лазарев открыл факультет четыре года назад.       — Он классный ректор, но нам все равно иногда достается от этих…       — А девчонкам как от ведьм…       — Ничего нам не достается, все окей, — возмутилась одна девушка и сложила руки на груди. — А тебе — респект: классно ты Кольцова уделала. У нас все боятся с ним дело иметь, даже колдуны.       — Респект, — улыбнулась Женя в ответ.       — Зря ты с ним связываешься, — покачал головой Слава. До этого он делал вид, что его интересует исключительно собственный телефон. Затем встал, взял поднос и собрался уйти.       — Ты второй, кто мне это говорит. Но если вы не прогуливаете уроки по людскому мироустройству, которое обязательно на четвертом курсе, то знаете третий закон людского мироздания, правда? — Женю немного обидело пренебрежительное отношение Славы: мол, дурочка ты самовлюбленная, даже не подозреваешь, как тебе может достаться за твой острый язычок.       Слава остановился, все задумались, но он догадался первым:       — У всего есть причина.       — Ага, — кивнула Женя, вставая из-за стола. — В волшебном мире это работает не всегда, но в нашем мире логика — основной закон. Если ее нет, значит ты спишь.       — В нашем?       — А у меня мама человек, и я учусь в людской школе, пишу пробники по ЕГЭ и смотрю новости по утрам. А еще я уважаю людские законы и особенно верю в третий, поэтому с Ромой у меня свои счеты, но спасибо, что помог.       Слава наконец-то был заинтригован. Его ленивое любопытство к простой, пусть и симпатичной, ведьме уступило место настоящему интересу.       — Да что он тебе сделал? — попытался выяснить Слава, не сдержав задумчивой улыбки.       — Обидел моего друга.       — Жень! — разнеслось на всю столовую, и Женя повернулась. Ее ненаглядная и жутко невезучая причина мести подошла ближе. — Ты занята?       — Флиртую, а что?       Андрей вздохнул. Слава усмехнулся.       — Я пойду в Поддубный, забери мой…       — Уважаемые студенты и участницы соревнований, — вдруг разнеслось по столовой. Все подняли головы, по магическим рунам, вспыхнувшем на стенах, проносился звонкий голос вещающей: — В связи с чрезвычайной ситуацией на ринге показательный тур чарсоревнований среди ведьм вынуждено откладывается. Просим вас временно не покидать здание университета. Ждите дальнейшей информации.       Женя дослушала и опустила взгляд на Андрея. Тот был в одной рубашке.       — Итак, раз все мы тут надолго застряли, познакомлю вас. Это Андрей Сафронов, капитан команды Поддубного по чарсоревнованиям среди колдунов. А это Слава, капитан команды по волейболу.       Андрей протянул руку, и Слава даже отставил поднос, чтобы ее пожать.       — А можно с вами? — попросила Женя. — Я не то, чтобы прямо спец, но очень хочу. А до своего Поддубного еще не скоро доберусь.       Слава переглянулся с командой и задумался. Видимо, к волшебникам они все-таки относились насторожено и ждали подлянки. Оно и понятно, но… У Сафронова же на лице написано, что он благородный простак, разве нет?       — Слышал, что Рома насолил капитану команды Поддубного, — задумался Слава и посмотрел на Женю как-то одобрительно. — В шесть у нас вечерняя игра. Приходите.       — О чем он? — спросил Сафронов, присаживаясь за стол. — Причем тут Рома?       — Неважно, — отрезала Женя. — Это происки наших врагов. Мне портят репутацию.       — И что говорят?       — Что я сплю с Лазаревым, поэтому он меня защищает.       Андрей возмутился и даже разозлился. Но Женя успела его остановить, она рассмеялась:       — Тише, дружище, план будет коварным и чересчур жестоким, чтобы я тебя в него посвящала. Но мы отыграемся.       — Знаешь, — оперся на локти Андрей. — Я тебя иногда боюсь.       — Да брось.       — Серьезно.       — Эй, девчонки!       Женя помахала рукой Кате и Сеттере, которые не знали, куда приткнуться, бесцельно бродя по столовой. Они вместе поужинали, а потом Женя бросила Андрея на девчонок и пошла искать Сережу. Он нашелся на парадной лестнице. Сидел и гладил по шее воющего Грома. Женя села рядом.       — Чего это он?       — Мы выпустили Венту, — пожал плечами Сережа.       — Так она вернется.       — Нет, — задумался Сережа. — Она почему-то улетела. Набросилась на Сафронова, лизнула его и улетела. Я тут подумал… Что ты знаешь о его родителях?       — Что они погибли.       — А кем были?       Женя покачала головой. Ничего она про Андрея больше не знала.       — Ты не спрашивала? — тут же удивился Сережа.       — Я не лезу ему в душу. Он не хочет об этом говорить.       — Он не хочет говорить или ты не хочешь знать?       Женя гладила Грома по грустной морде.       — Я не хочу. Крепкая дружба — не для меня.       Сережа усмехнулся, не согласившись, но промолчал. Женя бы предпочла, чтобы он начал спорить, потому что, когда кто-то с тобой не соглашался, в груди возрастало ярое желание доказать свою правоту. Ты больше в ней убеждался. Но Сережа так никогда не делал, как будто знал, чего Женю надо лишить, чтобы она почувствовала, что чудовищно не права.       Плевать.       — Я кое-что поняла про Дамнаровскую звезду… — Женя рассказала о своей догадке и задумалась. Она глянула на Сережу и решила поделиться еще одной идеей: — Стихии — верные существа. Живые. Никого не напоминает?       Женя с любовью поцеловала в лоб Грома. Он тягостно вздохнул и зажмурил глаза: тосковал. Сережа посмотрел за спину. Парадные двери Лунового были украшены литой ковкой серебра, на которой некогда первый стихийник металла изобразил одиннадцать животных, бродящих в листьях плюща.       — Это легендарные животные, — рассудил он. — Их одиннадцать, и мы знаем о них из сказок про первых стихийников. Они были верными друзьями каждому первому волшебнику стихий. Ты думаешь…       — Это не животные, — покачал головой Женя. — Это и есть стихии. Металл, — она указала на тигра, который где-то под небесами прогуливался по куполу первой башни. — Ветер. — Показала на волчицу.       Огонь — дракон. Тьма — летучая мышь. Вода — дельфин. Земля — лиса. Светила — жарптица, Магия отражения — Сова, Поглощение — ястреб. Холод — конь. Звук — грифон.       — Грозы, — закончила Женя и посмотрела на последнюю башню. Где-то на ее крыше должен был сидеть серебристый ирбис.       — Стихия живая — это аксиома, над которой мы не ломаем голову, — пожал плечами Сережа. — Вы слышите свою силу, она — вас. Но, возможно, в Дивномирье это были в прямом смысле живые существа. Есть такая теория. Да только толку от нее.       — Двенадцатого нет, — подсказала Женя и подняла на Сережу глаза. — Это может значит, что она была не живая?       Сережа нахмурился и задумался. Он был доминисом, но слишком умным, чтобы заодно не разбираться во всех других типах магии. Женя иногда им восхищалась: вот как можно знать все! Это у нее под кроватью лежала книга, знающая ответы на все вопросы, но, кажется, даже она сдалась бы перед Сережиными мозгами. Он долго смотрел на башни и молчал.       — А Книга…       — Молчит, — покачала головой Женя. — Наверное, она наелась. Последнее время я задавала ей столько вопросов, что скормила ей поллитра точно.       — Осторожнее, — сурово сказал Сережа. — Не надо спрашивать то, на что мы можем получить ответы сами.       — Сереж…       — Жень, — оборвал он и строго посмотрел. — Это опасно.       «Опасно, потому что багровая магия склоняет к безумию. Опасно, потому что я по себе знаю, что такое слышать ее голос в своей голове и мучаться от ее зова. Опасно, поверь мне, я слишком долго с ней воюю», — прочитала Женя в Сережиных глазах и согласно кивнула.       Книга пока не свела Женю с ума, но кто сказал, что не попытается? Вдруг это так и начинается: тайна, покрытая мраком, жажда знать ответы на свои вопросы, капля за каплей крови, а потом ты псих. Ты подсаживаешься на всезнание, твоя жажда растет, ты не принимаешь факт, что в этом мире есть вопросы, на которые ты не знаешь ответов, тогда ты становишься зависимым.       — Как ты справляешься с этим? — решила спросить Женя. — Ты… ты до сих пор ищешь?       Они очень долго искали то, что может Сереже помочь: по очереди кормили книгу своей кровью, а та пускала их по свету искать бесполезные артефакты. Женя с Сережей все время не так формулировали вопрос. «Что поможет Сереже?» — находили сон-траву, которая спасла от бессонницы какого-то мальчишку, соседа Жени. «Что поможет Сергею Алексеевичу Лазареву, даты рождения такой-то спастись от багровой магии?» — и нашли артефакт света. Он бы спас, будь магия багрянца врагом Сереже, а не слугой. «Как избавиться от багровой магии, будучи ее повелителем?» — артефакты стихий, старые безделушки, разбитые коленки и уставшие дети — вот, что забавляло книгу: их вымученные приключениями тела, дрожащий Сережа с залитыми кровью глазами и Женя, устало подающая ему новые платки, чтобы кровь не капала на одежду.       — Нет, — пожал плечами Сережа. — Я понял, что это бессмысленно. Она водила нас за нос. Давно было пора понять, что она тоже творение… этой силы. Ей не на руку помогать нам от этого избавляться. Я не забрал у тебя ее, потому что боялся, что когда-нибудь обязательно сорвусь.       — Но ты мог сорваться и так, — не поняла Женя. — Прийти хоть разок.       Сережа посмотрел на Женю и улыбнулся:       — Ты просила тебя не искать, — сказал он так, будто это все объясняло.       Женя отвернулась от него.       — Веретено — изделие багровой магии. Светлый колдун до него бы не мог докоснуться.       — Я думал над этим, — поддержал Сережа смену темы. — И вот к чему пришел: жизнь и смерть ходят бок о бок. Камни на ларце Князя были красно-белые, так, может, и магия эта по своей сути двойная. Никольская — дочь Салтычихи. Одно от другого. Жизнь порождает смерть или наоборот — никто не знает. На этот вопрос нет ответа. Все равно, что спрашивать: что было первым, курица или яйцо.       — Ты хочешь сказать, что у нас двойной колдун. Света и багрянца? Двух вымерших магий?       — Не удивляйся, — посоветовал Сережа. — Магии багрянца можно научиться. Магию света можно было украсть.       — Его бы разорвало на куски, — не согласилась Женя. — Ты не мог даже дотронуться до Зои.       — Потому что мы были полными противоположностями. Я — наследник силы… — Сережа снизил голос до шепота, когда мимо прошли студенты, — сама знаешь, чьей. И Зоя — Никольская! А вдруг если в тебе по чуть-чуть того и того, то можно соединять две противоположные силы. Тогда понятно, почему везде стихий двенадцать. О свете жизни заговорили после подвига, но стихий всегда было двенадцать, просто раньше никто не отделял багровую от светлой. А затем… — Сережа вздохнул и замолчал. — Если бы у наших отцов не получилось, о них хоть кто-нибудь бы вспомнил сейчас?       Женя покачала головой.       — Подвиги пишут, а не совершают. Никольская не родила свет. Она отделила его от смерти и победила ту, кто вырастил в себе смерти больше, чем света. Дочь и мать. Героиня и злодейка. Жизнь и смерть, — Сережа вздохнул: — Никольской было нужно, чтобы о багровую магию стали проклинать, потому что она была опасна. Для нее самой и для тех, кто углядел бы в этом не только опасность, но и силу. Багровый князь сжигал Никольских, да. Но Никольские сделали его силу проклятой и отвергнутой — они избавлялись от него умнее.       — Небо, — выдохнула Женя и прикрыла глаза. — Почему ты такой умный?       — Это доводы.       — Это самые вероятные доводы.       Женя подсела ближе и взяла его ладошки в свои, принявшись растирать, а то они совсем замерзли. Но Сережа не уходил с улицы, он преданно сидел со своим другом, смотрел в черноту леса и разделял тоску Грома на двоих.       — У меня еще щеки мерзнут, — подсказал Сережа и резко приблизился. — Отогреешь?       Женя усмехнулась и приложила ладони к его щекам.       — И нос, — оказался он еще ближе, не сводя хитрых зеленых глаз с Жениной шеи. — У тебя мурашки. Губы у меня еще теплые, могу согреть.       Женя пихнула его ладонью в грудь и опустила голову на плечо. Сережа приобнял ее рукой и накрыл краем куртки. У него билось сердце, дрожала жилка на шее, он спокойно дышал, положив подбородок Жене на макушку. Они смотрели вперед, где после широкой поляны начинался черный лес. Солнце уже зашло, близился седьмой час.       — Я хочу им помочь, — прошептала Женя.       — Нам чего-то не хватает. Куска пазла, потому что я пока не понимаю, зачем он это делает. Собрать полный легион…       — Давай спросим…       — Женя, нет, — Сережа прижал ее крепче, испугавшись даже упоминания. — Хватит, за три недели слишком много раз.       Женя не могла с ним спорить. Она согласно замолчала и накрыла его руку своей. Сережа переплел их пальцы и сжал в кулак. Он очень сильно боялся, что Женя хотя бы на секунду почувствует то, с чем он жил и боролся уже одиннадцать лет.       — Сказки — совсем не сказки, — вдруг прошептал он.       Женя знала этот тон: он значил, что у Сережи есть идея. Женя отстранилась, и Сережа быстро вскочил, позвал ее за собой и убежал в здание. Женя свистнула Моню, указала ей на тоскующего Грома и попросила:       — Побудь подушкой, вы же друзья.       Сережа с Женей поднялись на второй этаж и остановились около массивных дверей, чья дивная ковка приковывала глаз. Фигуры зверей из чистого серебра, переплетаясь с узором звездного неба, резвились на черных агатовых панелях, чьи грани мерцали в слабом свете коридора. Сережа толкнул двери и вошел в библиотеку.       Женя сглотнула, когда увидела, насколько это огромное помещение. Оно сто процентов занимало целую башню, имея бесконечное число этажей, заставленных стеллажами с книгами. Лестницы, балюстрады, каменные статуи рядом со шкафами — это был целый парк под крышей, вместо растений у которого в сокровищнице были только книги. Плющ обвивал каменные перила балкончиков этажей, вился по стенкам некоторых шкафов, но был аккуратно подстрижен, чтобы не повредить книгам, кое-где стеллажи были деревянными, наверное, из-за сырости в тех местах. Но даже из деверева они были вырезаны так монументально и величественно, как будто на один такой шкафчик спилили вековой дуб.       — Иди сюда, — позвал ее Сережа.       Он поднялся на второй этаж, обошел пару стеллажей и остановился напротив одного. Женя прочитала: «Детские сказки». Надо же, в Луновом даже сказки есть. Неудивительно, конечно, тут поместилась бы Ленинская библиотека.       Сережа пробежался пальцем по корешкам книг, перебрал пару и остановился на одном. Схватив тоненький корешок, он вытащил книгу, положил ее на стол и раскрыл, потом вдруг хитро улыбнулся и пододвинул книгу Жене. Она села на стул и принялась читать.       «Светло на полянке, точно от солнца. Посреди полянки большой костёр горит, чуть ли не до самого неба достаёт. А вокруг костра сидят люди — кто поближе к огню, кто подальше. Сидят и тихо беседуют.       Смотрит на них девочка и думает: кто же они такие? На охотников будто не похожи, на дровосеков ещё того меньше: вон они какие нарядные — кто в серебре, кто в золоте, кто в зелёном бархате.       Стала она считать, насчитала двенадцать: трое старых, трое пожилых, трое молодых, а последние трое — совсем ещё мальчики. Молодые у самого огня сидят, а старики — поодаль».       Женя подняла удивленные глаза на Сережу. Тот широко улыбался.       — Да ладно? — выдохнула она и посмотрела на обложку: «Двенадцать месяцев. С.А. Маршак».       Человеком было быть проще, потому что он мог себе сказать: «Бред, это сказки!» А волшебник так себе сказать не мог.       — Но эту сказку написали, — не согласилась она.       И вправду, волшебники верили только в народные предания и эпос, ведь написанные сказки были точно выдумками хотя бы потому, что нынешний мир уже тысячи лет жил без волшебства Дивномирья. Все сказки народов мира, передающиеся из уст в уста когда-то имели свое место в Дивномирье, где абсолютно нормальным явлением были и русалки, и кикиморы, и ведьмы, и феи. В этих сказках некоторые шифровали послания, как, например, кто-то подсказал потомкам способ убить Багрового князя, придумав Кощея. Но догадались только отцы Жени и Сережи, перекладывать сказки на жизнь нынешним волшебникам было сложно: какую и где применить?       — Написали, — согласился Сережа, присаживаясь на стол. — А почему месяцев двенадцать? Почему часов на часах двенадцать? Почему стуки делятся два раза по двенадцать. Почему стихий двенадцать? Почему дюжина — это двенадцать? Волшебное число какое-то, не находишь? А кто его придумал?       Женя нахмурилась, она не понимала.       — Волшебники Дивномирья не были вечными, — стал объяснять Сережа. — Там тоже властвовало время. Единственная магия, над которой ни у кого нет контроля. Колдун, получивший вечность, сошел с ума. Время — это правильно. Время — это и жизнь, и смерть. И весна, и зима, и осень, и лето. Кто-то должен был за ним следить, чтобы всякие психи не решились от него избавиться. На его страже вполне мог стоять какой-нибудь орден, не думаешь?       — Орден Двенадцати месяцев? — изогнула бровь Женя. — Легион стихийников…       — Жизнь Дивномирья отражалась на мире людей. Все время можно поделить на двенадцать, на число ее сторожей или правителей. На число тех, кому покорился мир, то есть стихии, — выделил Сережа и добавил: — Стихии — животные, ни одного домашнего. Они — образ мира, его воплощения, самая живая магия, потому что и есть жизнь. Но они стали верными слугами тех, кто был готов защищать самое правильное, что есть на свете — время.       Это было сказкой. Неправильной сказкой — написанной не так давно, чтобы принимать ее всерьез, но слишком много объясняющей. Пусть она не давала ответы на вопросы, какая на самом деле была двенадцатая стихия и существует ли тринадцатая, была ли Никольская той героиней, за которую ее принимали, откуда взялась багровая магия, но что-то определенно эта сказка объясняла.       — Нам нужно узнать, кто были первые стихийники. Про них полно сказок, но ни одной, где бы упоминались их имена.       Сережа согласно кивнул, но сам не знал, откуда взять настолько древние легенды. Ни одно существо в мире не было настолько древним, чтобы рассказать об этом. Багровый князь пережил свою эпоху и еще несколько других. Его замок был разобран по кирпичам, но не найдено ничего стоящего.       — В библиотеке Магсовета есть секретный отдел, — Лазарев вдруг подсел к Жене и заговорил тихим шепотом. — Там хранятся книги, запрещенные к прочтению. Отдел по борьбе с багровой магией. Помнишь, они занимались делом твоего отца и твоим. Чтобы бороться с этой магией, надо о ней много знать, надо читать то, что другим читать запрещено. Всем сказали, что ничего толкового у багрового Князя не нашли, но вдруг соврали? Или просто не смогли прочитать.       У Сережи горели глаза. Он был готов громко рассмеяться, вскочить на коня и ускакать к новым приключениям, и Женя вдруг поняла, что ей тоже очень хочется во что-нибудь ввязаться. Ей хочется прокрасться в запрещённую библиотеку, украсть книжки, придумать план, а потом включить ночник дома, запереться с Сережей в комнате и под пиццу с колой что-нибудь такое почитать. Страшные сказки — а не литературу на каникулы.       — Я знаю, как туда попасть, — кивнула Женя и почувствовала, как губы растягиваются в улыбке. — У меня есть знакомый из этого отдела. А сейчас прости, я опаздываю на волейбол.

      ***

      Волейбол был в самом разгаре. Андрей смотрел, как прыгает Женька, не дотягиваясь до края сетки. Как она безуспешно ставит блоки, зато хорошо дает пасы. Как ей абсолютно плевать на все те мячи, которые она пропустила, и как ей весело просто прыгать с незнакомыми парнями и строить им глазки. Хотел бы он уметь так же, как она: просто отпускать от себя все плохое, забываться и нырять с головой во что-то другое.       Андрей не мог перестать думать о Диане. Она спала уже четыре часа. Студентов до сих пор не выпускали из Лунового, но было подозрительно: насколько ей должно было стать плохо, чтобы столько спать посреди дня? Диана за три года, что Андрей был с ней знаком, даже не заболела ни разу.       Но Андрей решил ее не беспокоить, поэтому не поднимался, зато успел пообщаться с людьми. Слава оказался нормальным парнем. Андрею выпал шанс с ним поболтать, пока Женя опаздывала на тренировку. Оказывается, Алексей Лазарев давно продвигал законопроект в Магсовете, чтобы в чародейских вузах учились дети, чьи родители посвящены в тайны чарсообщества. Это было логично, помогало вырастить кадровый состав, который мог… Да что угодно: работа с населением, разработка легенд при чрезвычайных ситуациях в людском секторе. Вести основы человеческого мироустройства, в конце концов.       — Эй, куда вы? Давайте еще.       — Останови ее, — рассмеялся Слава, подходя ближе.       — Боюсь, это невозможно, — покачал головой Андрей. — Она еще не старается.       Слава глянул на Женю, которая хватала за руку другого парня и умоляла немного попадавать на нее. Он так засмущался, что стал красным, как рак, и убежал от нее в тренерскую.       — Я еще не встречал таких ведьм, — признался Слава, присаживаясь рядом. — Обычно, когда родитель — человек, все гордятся предком-чародеем и пытаются сделать так, чтобы никто не узнал о людях в семейном древе. Такие колдуны еще хуже тех, у кого в родословной только волшебники, они больше задираются к нам. Выезжают за нас счет, вливаются в волшебную тусовку, присоединяясь к этим зазнайкам, которые мнят себя великими волшебниками и недолюбливают нас. А твоя подружка… — Слава склонил голову на бок, оценивающе ее оглядел и усмехнулся: — Мир был бы проще, будь таких ведьм побольше.       — По тебе не скажешь, что тебя задевает чужое мнение.       — Мне пофиг, — согласился Слава. — О людях многие говорят, как о грязи, я вырос на Янтарном проспекте и привык, но многим тяжело. Они мои друзья, но я не могу поделиться с ними мозгами, чтобы они не обращали внимания. А сегодня девчонки на парах уселись на места ведьм — впереди. Была почти война, и я никогда не видел их такими… — Слава задумался, он не сводил с Жени глаз, — глухими к чужим оскорблениям. Женя до этого поболтала с ними полчаса в холле. Что она с ними сделала?       Андрей пожал плечами.       — Слав! — подошла Женя. — Ну давай еще!       — Я устал.       — А хочешь, я тоже рубашку сниму?       — Давай, — согласился Слава. — Ах да, Лазарев меня прибьет после этого. Прости, красотка, с тобой опасно связываться.       Он подмигнул ей и ушел в раздевалку, Женя недовольно смотрела ему вслед. Сложив руки на груди и обиженно надувшись, она присела к Андрею на лавку и помахала на лицо ладошками. Андрей подумал, что у нее наверняка вспотели руки в перчатках, но она их все равно не сняла. Женя расстегнула пуговицы на манжетах рубашки и засучила рукава до локтей. Они постоянно съезжали по гладкой коже перчаток вниз.       — Ты можешь сходить к Диане…       — Она еще не проснулась.       — Откуда ты знаешь?       — Просто знаю, — Женя рукой пресекла его попытки что-то еще спросить. — Она спустится, как почитает нужным.       Андрей согласился и замолчал. Женя откинулась на стену и закрыла глаза, восстанавливая дыхание. Они молча сидели в пустом спортивном зале, в котором кто-то из волейболистов случайно выключил свет. Было темно и тихо.       — Не связывайся с Ромой больше.       — Сафронов, отвяжись, тебя мне в учителя не хватало. Наслушалась уже от Елагина.       — Жень, это было глупо, — рассердился Андрей. — Я сегодня слышал, как он с его дружками тебя обсуждали. Стихия донесла мне звук: Рома готов тебя на куски разорвать. Мы друг друга просто недолюбливали, а тебя он теперь ненавидит. Я боюсь за тебя!       Женя приоткрыла один глаз и глянула на Андрея.       — Приятно, — хмыкнула она и снова опустила веко. — Ты постоянно за меня боишься. Циарон, пари, Рома — я часто влипаю, ты еще не устал?       Андрей покачал головой: вот как с ней можно разговаривать? Он извелся, пока она пропадала ни пойми где. Рома строил грязные планы, Андрей успел побыть шпионом, чтобы их выведать, но спокойствия это не прибавило. Как можно жить, когда под тебя вечно кто-то копает, кто-то строит козни, кто-то сплетничает за спиной. Как вообще не сойти с ума?       — Ты моя подруга, — тихо сказал он. — Я не устану.       Женя перестала дышать. То она делала это шумно и глубоко, то до ушей Андрея перестали доноситься какие-либо звуки. Он напрягся и повернул голову к Жене, она по-прежнему сидела с закрытыми глазами, но не двигалась. Он замечал за ней такое: она могла замереть на несколько секунд ни с того ни с сего, а потом снова отмереть и продолжить безудержно болтать дальше, как ни в чем не бывало.       — Если ты не сможешь мне помочь, ты будешь себя винить? — Женя открыла глаза. — Я понадеюсь на тебя, а ты… не знаю… не успеешь. Что тогда?       — Попрошу прощения.       — Вдруг будет не перед кем?       Андрей увидел, как лунный свет, слабо процеживаясь через сито решеток на окнах, заливается Жене в глаза — стеклянные и неживые, как будто перед ним сидела восковая кукла, а не Женя. Она упрямо смотрела на него и не моргала.       — Забей, — вдруг улыбнулась она. — Просто я к тому, что неприятностей у меня слишком много, чтобы ты реально не устал. Но не переживай, скоро я вернусь к людям, все станет на свои места.       — Ты на своем месте.       Андрей сам от себя не ожидал такой резкости, с которой он это сказал. Все потому, что он передумал. Передумал сразу, как только понял, как часто не уважал чужой выбор, прикрываясь фразой «я хочу помочь». Был бы это сто раз выбор Дианы, он бы все равно сорвал тур. Если бы он знал, что когда-то зашил отец в его игрушке, он бы ни за что не ушел из дома. В борьбе со своими желаниями и чужими решениями — всегда побеждал «свой выбор», выбор Андрея, который он тоже делал каждый раз, когда у кого-то из его близких была проблема.       В спортзале случилась война: выбор Жени и выбор Андрея, он хотел, чтобы она осталась. Может, не так сильно, как Лазарев или Диана, но он привязался к этой девчонке, к ее перчаткам и рваным джинсам, к этим шуткам, которые лились из нее каждый день.       Женя покачала головой и подняла глаза на сетку.       — Люди другие, это нормально. Никто не сравнивает фею и ведьму. Обе прекрасны, обе умеют колдовать, но одна меньше другой. Одной для полетов нужна метла, другой природа даровала крылья. Знаешь, я ведь больше не умею колдовать, — Женя усмехнулась и перевела на Андрея взгляд. — Зато я умею играть в волейбол.       Она встала и подкинула мяч.       — Это называется принять. А так делается подача. Иди, я научу.       — М, — кивнул Андрей и встал.       Это многое ему сказало. Волейбол был человеческим спортом, поэтому непопулярным среди колдунов. Кто будет играть в мяч, когда можно поднять друзей в воздух и покрутить над землей, когда по взмаху руки прямо летом можно устроить каток?       Андрей закатал рукава рубашки, поймал кинутый Женей и подбросил вверх. Мяч приземлился ему на пальцы, мягко отпружинил, ударился о стену и прилетел к Андрею снова. Затем Андрей перебросил его на предплечья и стал подбрасывать над головой, ловить, снова кидать. Он играл со стенкой, подпрыгивал, отбивал мяч и бегал за ним по всему залу. Мяч в его руках был послушным, по пустому залу разносились звуки шлепков о пол и стены. Когда Андрей выдохся, он поймал мяч и подошел к Жене.       — Колдовать я тебя научу, — шумно дыша, сказал он. — А играешь ты слабовато.       Он бросил ей мяч, и она быстро его поймала, но не отдала. Андрей думал, что она примет его игру: подойдет к сетке и они сыграют, развеют эту повисшую тоску. Женя смотрела на Андрея подозрительно и вдруг улыбнулась — не так, как делала это обычно: вредно, с небрежностью или слишком широко от удавшейся шутки — она улыбнулась знакомо и чуждо одновременно. Где он это видел?       Ее глаза заблестели. До этого как будто присыпанные пеплом, они вдруг заискрились, или это свет задрожал на слезах? Перед ним сидела девчонка с картинки. Та самая живая, счастливая и донельзя прекрасная в своем счастье. Оно было тихое и скромное, но настоящее. Андрей даже испугался, не подменил ли кто его подругу на девушку с рисунка.       — Ну, пока ты развлекался и играл волейбол с друзьями, я умирала на занятиях по боевой! — фыркнула она и бросила мяч обратно. — Но я не жалуюсь. Было время построить глазки Елагину.       — Не начинай, — простонал он. — Лучше научись гасить.       — Я не гашу, потому что роста маленького.       — Ну да, оправдывайся.       — Зато мне низко принимать удобно.       — А еще ты под сеткой пешком проходишь, ага.       — Вымахал, как гора, и издеваешься надо мной!       — Ты вздумала учить мастера, — рассмеялся он.       — Пф, посмотрите на него! Да я каждую физру играла в волейбол, пока ты гонял своих парней по боевой магии!       Они играли, бегая по залу, погруженному в полумрак. Свет казался лишним, мяч было видно, а смех — лучше слышно в темноте. Андрей не сразу, но заметил высокий силуэт у дверей спортзала. Он прищурился, пока Женя бегала за мячом, и узнал в нем Лазарева. Тот постоял немного, затем оттолкнулся от стены плечом и молча ушел. Андрей бы подумал, что он ревновал, но почему-то ему показалось, что Лазарев улыбался.

      ***

      Небо знает, что этот парень делал с Женей, но Лазарев был готов не приближаться к ним, пока ему удается ее веселить. Он стоял и смотрел на нее из дальнего угла кампуса старших курсов, где все-таки провели вечеринку в честь дня открытия чарсоревнований ведьм.       — Как ты это терпишь? — спросил Федя, его крайне возмущало, что какой-то «мелкий воображала» проводил рядом с Женей целый вечер. — Объясни парню, что к чему.       — Успокойся, — хмыкнул Сережа и протянул Феде бокал. — Это ее друг.       — Елагина вернулась, а ты стоишь с нами, пока с ней болтает какой-то парень из Поддубного, — фыркнул Тимур. — Когда я к ней клеился, ты мне морду набил.       Сережа извинился, прижав руку к груди, и парни засмеялись. Но Андрей к Жене не клеился, он просто болтал с ней, сидя на подоконнике, останавливал, когда она решала взять еще одну крынку с малиной и сливками или выпить лишний бокал шампанского. Он присматривал за Сеттерой и Катей, как страж женской команды Поддубного, которому Диана делегировала свои полномочия по надзору за своими ведьмами. Ответственный парень — неплохо.       У Жени святились глаза каждый раз, когда Сафронов возвращался к ней с мисочкой ягод и баллоном сливок. Она едва ли не подпрыгивала, жадно облизывая губы.       — А че Волконского нет? — спросил Лева, оглядевшись.       И вправду. Настя пришла и болтала с ведьмами-подругами на диванах. Вокруг них вились колдуны, но им ничего не светило с ведьмами Верховного ковена. Сережа с детства нагляделся на золотые браслеты с красными камушками. Бабушка часто водила его в ковен, когда он был маленьким, ведьмы его любили, но у семерых нянек… В общем, развлекался он там по полной. Потом вырос, стал приезжать и помогать маме, а затем мама нашла ему «очень приятную девушку». Сережа и не замечал Настю до этого, хотя они учились на одном курсе, но разве было до нее, когда учеба только начиналась, когда Женя писала каждый вечер, и они болтали по телефону ночами, пока он сидел на подоконнике своей башни, свесив ноги над скалой, о которую разбивались волны, а она под одеялом в Поднебесной рассказывала ему, как прошел день?       — Привет, — подплыла Настя.       Парни ей приветственно улыбнулись, Федя хлопнул Сережу по плечу, и они втроем ушли. Сережа взял с них слово не болтать о Жениной фамилии, но на это долго рассчитывать не стоило.       Сережа протянул Насте бокал.       — Прекрасно выглядишь, как всегда.       — Ты льстец, — улыбнулась Настя. — Саша приехал, но не выходит из своей комнаты.       «Болтает с Загорской», — подумал Сережа. Они все-таки были давние друзья.       — Твоя мама волнуется за Диану, она хочет помочь ей, взяв в ковен. Ты знаешь Диану с детства, почему она так не хочет принимать помощь?       Сережа пожал плечами.       — Видишь вон ту девчонку? — он указал на Женю. Андрей как раз отбирал у нее шампанское. — Она знает про Диану все. Я бы посоветовал тебе к ней обратиться, но она никому и ничего не скажет про свою подругу. А больше, наверное, тебе никто не поможет. Насть, — Сержа положил ей ладони на плечи, подбадривая. — Моя мама ценит тебя не за то, что ты выполняешь абсолютно все ее желания. Моя мама любит Диану и хочет помочь, даже мама Дианы хочет ей помочь, но если Диана не хочет сама, то зачем? Моя мама ценит тебя за преданность, ум, рвение, талант. Будет Загорская в ковене или нет — это не повлияет на отношение к тебе.       — Это будет твой ковен, — вдруг сказала Настя. — Чем больше там будет сильных ведьм, тем лучше. Сильная организация укрепит твои позиции, тебя вероятнее изберут в Магсовет. Ведьмы прислушиваются к Верховному ковену — это огромная поддержка электората. Когда ты будешь председателем, не надо будет заботиться об этом так сильно.       Сережа усмехнулся и кивнул. Он не хотел работать в Магсовете, быть названным президентом чародейского мира России, уставать от пустых речей некоторых министров, биться в стену, стараясь разрушить старую систему и построить новый мир. Сережа был уверен, что мир не изменить, его можно развить в лучшем направлении, что упорно делал его отец в течение многих лет. А Сережа хотел просто стать врачом, лечить людей и тратить много денег на то, чтобы помогать кому-то, кому это намного нужнее, чем ему. Деньги с главенством в Верховном ковене были ему обеспечены и без поста Председателя.       — Я боюсь власти, — признался он, но Настя улыбнулась:       — Ты ничего не боишься.       Она даже не представляла, сколько правды было в его словах, сколько страха и крови он пережил, чтобы понять, как она опасна, эта власть. Он неосознанно нашел глазами Женю, ведьму, которая бы никогда не улыбнулась после этих слов, которая знала его намного лучше, чем он себя.       — Это Елагина?       Сережа очнулся и удивленно посмотрел на Настю.       — Настюш, — мурлыкнул он, — а кто был таким болтливым?       — Не скажу. Не волнуйся, я не буду никому рассказывать и прослежу за тем, чтобы этот слух не всплыл как можно дольше.       — Почему?       — Ты так хочешь, — пожала она плечами. — Может, у меня не так много козырей против нее, но я все-таки за тебя поборюсь.       Сережа не мог не улыбнуться, но эта преданность его иногда злила, потому что была не взаимна, а еще отталкивала от Сережи его лучшего друга — единственный плот, на котором он держался после того, как Женя ушла. Саша сидел в комнате и даже не пришел на вечеринку. Никто кроме Сережи не знал, по кому действительно тоскует сердце его друга.       — А зачем ты мне рассказала?       — Я не хочу, чтобы у меня от тебя были секреты, — она повернулась, и ее чудовищно красивые изумрудные глаза посмотрели на Сережу. — Ты же мой будущий босс.       — Называй меня просто шеф, — категорично заявил Сережа.       — Хорошо, шеф, — хмыкнула Настя.       Вдруг громкая музыка прервалась, поставили медленный танец. Сафронов куда-то делся, Женя сидела одна на подоконнике, и все в этом мире внезапно закричало: «Иди и пригласи ее!» Сейчас получится, сейчас она не откажет. Ты же сидел с ней сегодня на лестнице, ты же чувствовал, как легко дышать, когда она держит твою руку! Сколько еще тебе подсказок, чтобы ты понял, что никогда без нее не сможешь? Это твое самое сильное проклятье.       — Потанцуем?       Сережа повернулся к Насте, но не выдержал и снова поднял глаза на Женю. Ее приглашал какой-то колдун.       — Конечно, — абсолютно подло согласился он, когда смог отвести глаза от окна.       Он чувствовал себя страшным мерзавцем, за которого хорошей девушке приходится бороться, попирая свою гордость, терпеть его тоскливые взгляды в другую сторону и пусто надеяться на то, что она может «победить».       Сережа опустил ей руки на талию, она обхватила его руками за шею. Настя была высокой, она согнула локти и оказалась очень близко, почти обняла. Музыка застучала по вискам — какая-то знакомая песня, где он ее слышал?       Когда кончился припев, Сережа понял, откуда ее знает.       «Яхта. Парус. В этом мире только мы одни. Ялта. Август. И мы с тобою влюблены.»       Он обернулся. Женя все так же сидела на подоконнике и вертела в руках пустую крынку. Она смотрела на него сквозь толпу танцующих пар, улыбаясь. Кто еще может улыбаться так, что хочется плакать? Как будто она хоронила что-то очень важное, без чего никто из них не мог жить. Может, не любовь, может не то, на что Сережа так пусто надеялся столько лет, но что-то настолько ценное, за что он был готов бороться до конца своих дней.       «Будь счастлив», — говорили ее безмерно грустные глаза, отпуская его. По-честному.       Сорвалось сердце в бешеный бег. Он сжал зубы и заставил себя отвернуться к Насте. Так было нельзя, она тоже живая, и ей прямо сейчас очень обидно, что он смотрит на другую. Сережа взял себя в руки и закрыл глаза. Девочек надо защищать, с девочками нельзя драться, и он не ударит Настю, это против правил. Надо потерпеть, сжать зубы и пережить, но эта песня…       Женя училась играть ее на гитаре, услышав где-то в лагере. На гитаре она играть так и не научилась, зато они все лето ходили в одних наушниках на двоих по дороге деревни. Складывали бумажные кораблики, запускали их в пруд и представляли, что они в Крыму. Читали сказки про волшебников Тавриды, эпос тех волшебных мест. Она лазили на песчаный карьер и представляли, что это пляж.       Он вспомнил это волшебное лето. Каждое лето было волшебным, когда они прятались от бабушек в сараи, зализывали раны друг другу по ночам, утрам гоняли на велосипедах, а вечером бежали спасать мир. Когда-то ему казалось, что это никогда не закончится, будто та ночь в Багровом царстве связала их навсегда.       «Яхта. Парус. В этом мире только мы одни. Ялта. Август. И мы с тобою влюблены.»       Это была их песня.       Женя прислонилась спиной к стенке ниши подоконника и отвернулась к окну, но она смотрела не на черный лес — на отражение. Сережа встретился с ней взглядами в черном стекле. Женя продолжала ему улыбаться, и он остро почувствовал чужое одиночество. Холодное, как стекло окна зимой, и темное, как зимний вечер. Несправедливое одиночество, не по глупости, а по несчастью. Одиночество, которого он не должен был допустить, но ушел, скрывшись за глупой мыслью: «Она просила ее не искать».       Он столько раз приходил к ее подъезду. Он каждый май стерег ее окна, разрываясь на части от желания подарить ей букет и сохранить данное слово. Он выкидывал в бак обломанные ветки сирени и заставлял себя уходить, иногда встречал по пути дядю Вову, но даже не здоровался — он не мог говорить, так сильно ему хотелось плакать.       Сжимая зубы, стирая в кровь кулаки, пока колотил в стену, он убивал в себе то светлое, что осталось в нем после проклятья. И не убил.       — Ты влюбился в нее? — тихо спросила Настя на ухо. — Ты сказал, что поспорил, потому что влюбился. Скажи мне правду.       — Нет, — покачал головой он, наблюдая, Женя спрыгивает с окна и выходит на балкон. — Я люблю ее.       Он едва не подавился от того, как остро восприняла это Настя. Ее накрыло пакостной болью, он незаметно ее приглушил, но не стал делать это сильно. Обманывать ее было подло, иногда нужно обжечься, чтобы понять, как жить дальше. А жить с властелином багровой магии будет не просто. Подавать платки, чтобы промокать кровь, вскакивать ночами от звонков и подолгу разговаривать, отгоняя кошмары, прятать монстров в сарае, ввязываться в смертельные приключения и стыдливо прятать слезы после того, как едва выбралась живой. Потому что ему так было нужно.       — Прости, Насть, — тихо извинился он, отстраняясь.       — Она похожа, — хмыкнула Настя, недобро глянув в сторону подоконника. — Похожа на всех твоих девчонок. Теперь я поняла, кого ты искал.       Она ушла, а Сережа остался стоять посреди зала. Он подошел к столу, схватил стакан, плеснул виски и…       — Притормози, — его руку кто-то придержал. Саша оказался за спиной. — Твой хитрый план? Подложить мне в постель Загорскую, а самому станцевать с Настей?       Саша все понимал, но почему-то так несмешно шутил.       — Она знает про Женю. Я сказал ей.       — Глупо, — вздохнул Саша. — Ты отшил девушку, готовую ради тебя на все, из-за девчонки, ни на что ради тебя больше не готовой. Ваше время ушло, ты ей больше не нужен.       Сережа смотрел на Сашу зло. Ему хотелось врезать по этой сухой безэмоциональной роже, чтобы ему стало больно, так же больно. Но он был сильнее своей злости: взял бутылку воды, жадно отпил из нее и улыбнулся Волконскому, пусть и немного через силу:       — Зато она мне нужна. С остальным разберемся.

      ***

      Женя придумывала план, как ей попасть в библиотеку. Но в голову ничего толкового не лезло: Приторский никогда ее туда не пустит, только если она обманом его не заставит. А если он все-таки тот самый преступник, то Женя еще и раскроет их с Сережей план перед ним. Никому было нельзя доверять.       На улице было холодно, в лицо било мелкими острыми снежинками. Они кусались за щеки и нос, липли на ресницы, делая их тяжелыми и мокрыми. Женя пусто смотрела на черный лес и ела малину, облитую взбитыми сливками. За спиной хлопнула дверь балкона, и Женя с досадой подумала, кого там еще принесло, почему ей не могут дать просто подумать?       — Тут невысоко, да?       Услышав знакомый голос, Женя обернулась:       — И тебе сразу стало скучно.       Волконский улыбнулся, пропустив ее дерзость мимо ушей, и подошел к Жене. Она не собиралась с ним разговаривать, пошла в сторону выхода с балкона, но вдруг поняла, что не может двинуться с места, как будто впечаталась в стену, и та ее держит. Волконский сделал воздух плотным вокруг нее, а стекла балкона он предусмотрительно прикрыл шторами, их никто не видел.       — Хотел с тобой поговорить.       — Я не хочу с тобой разговаривать.       — Придется.       Он подошел и резко дернул ее за руку, разворачивая к себе. Женя недобро сузила глаза и представила, как интересно смотрелась бы крынка со сливками у него на голове.       — Ты остаешься? — спросил он и отпустил, оперся поясницей на перила балкона и сложил руки на груди.       — Тебе я скажу в последнюю очередь.       Женя вырвалась их воздушной хватки, или Волконский ее отпустил. Она направилась к дверям.       — Решай быстрее, — приказал Саша тихо и грозно. Женя обернулась. — Да или нет. На двух стульях ты не усидишь.       — Почему тебя это так заботит? — фыркнула Женя и вернулась. — Хотела бы я думать, что до сих пор тебе нравлюсь, но ведь вижу, что нет. У тебя полно девчонок, Даша Лис до сих пор мечтает тебя захомутать, сто процентов. У тебя всего полно, так чего ты ко мне прицепился, а?       — Не кипятись, — хмыкнул Саша и скривил губы, он это называл улыбкой. — У тебя плохо получается играть стерву. Ты тут из-за проклятья, но снова бережешь не свою шкуру. Ты здесь, чтобы искупить вину: найдешь злодея — ты прощена, не найдешь — снова вернешься к своим людишкам и будешь делать вид, что тебе там нравится. Неужели Зоя хотела, чтобы ты так жила? Она тебя так ненавидела?       — Хватит, — оборвала его Женя. — Не надо про Зою.       — Просить будешь тех, кому на тебя не наплевать, — строго сказал Волконский. — Я хочу услышать твой ответ. Этого маньяка могут искать годы.       — Значит, я годы буду думать.       — У тебя нет столько времени.       — Почему?       — Потому что ты убьешь всё, — Саша оттолкнулся от перил и навис над Женей. — Заново.       На его самоуверенном лице появилось непонимание: он смотрел, искал что-то, но так и не нашел. Тогда он встретился с Женей глазами, и она на секунду подумала: ему ее жалко.       — Я не понимаю, — покачал головой он. — Ты даешь надежду и отнимаешь. Ты возвращаешься, чтобы уйти. Ты же была нормальной, ты ничего не боялась, ты рвала за своих друзей на куски, ты даже за меня подралась с Дашей, когда она что-то там ляпнула в Поднебесной. Где ты, Женя, кто это? Убей эту жалкую испуганную девчонку — прости себя.       У нее выпала вазочка из рук, и разбилась. Жене было тяжело выдерживать его взгляд, и она понадеялась, что Саша отвлечётся и поймает крынку, но он дал ей разлететься на осколки и продолжил сверлить Жене глаза своим непониманием.       Забывая о их давней вражде, Женя вдруг подумала, что он часто на нее так смотрел, словно не понимал. Что это было сейчас, второй откровенный диалог за всю историю их знакомства? Исповедь? Он хотел, чтобы она осталась или нет?       — Я иногда думала, — тихо сказала Женя, — что именно мы с тобой не поделили? Я ненавижу твою мать, она отказала моему отцу, когда он просил о помощи. Но тебе было девять, причем тут ты?       Саша молчал. Он редко не перебивал ее, не издевался. Стоило признать, это был единственный человек, кто мог ее переговорить и сделать это так виртуозно, что она обижалась.       — Тогда я думала: мы не поделили Зою. Она твоя невеста, и моя подруга. Ты забирал ее на чинные походы в театр, когда я хотела с ней играть. Но оказалось, что ты ее не любишь, а я ее очень сильно любила, — Женя пожала плечами и покачала головой. — Тогда что, Саш?       Он не отвечал. Стоял, возвышаясь над ней грозной скалой, сверлил своими холодными голубыми глазами и ждал. Ждал, пока она поймет причину его злости.       — Мы с тобой всю жизнь думаем, кто ему больше друг. А тут нечего думать, — Женя слабо улыбнулась и горько произнесла: — Ты.       Их молчание не было тяжелым — оно было правильным, дающим время насмотреться друг на друга и молча поговорить. Простить старые обиды, вспомнить новые и все-таки остаться заклятыми врагами. Женя хотела его отпустить, забыть слова, услышанные в этом замке в его комнате, стереть из памяти его цинизм и равнодушие, но она с тоской понимала: тогда он просто хотел ее отрезвить, чтобы она не ушла. У него не получилось. Ни у кого не получилось.       Женя опустила глаза, развернулась и пошла обратно. Кажется, она придумала, как попасть в библиотеку.       — Я даю тебя время до Зимнего бала, — нагнал ее голос Волконского у двери.       — А что потом?       — Потом я решу за тебя, — добавил он и круто обогнул. — Я не шучу.       — Я в курсе, что ты не умеешь.       Он хмыкнул и зашел внутрь.       Женя разжала руку, отпуская ручку. Дверь захлопнулась, и Женя осталась стоять на улице, обдуваемая колючим ветром. Она зацепила веревку на своей шее, потянула за нее и вытащила медальон из-под рубашки.       «Это надо заслужить», — пронесся в ее голове голос папы.       Как серебристая звездочка была символом упорного труда, так расцарапанная деревяшка кричала своими затертыми землей буквами о дружбе. Настоящей, теплой, безумно опасной и оттого очень крепкой. Женя чувствовала себя девочкой, которая попросила серебристую звездочку, и ей подарили. Она ее не заслужила.       Но вернуть не могла.

      ***

      — Жень? — Андрей искал Женю уже минут двадцать, но ее нигде не было. Он проверил последний балкон, чьи стеклянные двери изнутри были закрыты занавесками, но и тут никого не оказалось.       Хруст! Андрей опустил глаза и увидел стекло на сером камне. Оно купалось в разлитых сливках.       — Да где ты? — вздохнул он.       Отошел только на минуту, а она уже исчезла. В Луновом одну он оставлять ее боялся, но Лазарева тоже уже давно не было, и Андрей решил, что она с ним. Тем более Рома оставался в зоне видимости на вечеринке, а значит она не в очередном приключении. Если только не нашла новых…       Андрей решил подышать свежим воздухом. В комнате было слишком душно, пахло сладким шампанским, которое уже не лезло в рот, кислым сидром, горьким виски и духами ведьм. На балконе было холодно, но правильно пахло: холодом зимы и лесом. Вот бы еще было не так промозгло стоять под колючей метелью.       Только Андрей успел подумать об этом, ему тут же стало тепло. Горячий ветер мигом отогрел его щеки и уши, забрался под рубашку, прогнал мурашки и дрожь. Андрей недоуменно нахмурился.       — Вента?       Мелькнул желтый блик в ночной черноте, и яркий всполох бледного золота расчертил пространство перед Андреем. Из холодных розовых искр вышла его знакомая волчица. Он не мог отвести от нее глаз, кажется, она стала еще краше: ее шерсть сияла пуще прежнего, хвост стал ярче и длиннее, золото сыпалось с него на голову, ее удивительные карие глаза засияли.       Какой бы величественной Вента ни была, она все равно соскочила с периллы балкона и поднырнула под ладонь Андрея, зажмурив глаза. Андрей присел на корточки и взял ее лицо в ладони.       — А может ты собака?       Вента возмущенно оскалилась и показала клыки:       — Ладно, верю. Но тебе опасно тут находиться, тебя могут заметить.       Вента фыркнула и в миг исчезла. Андрей еще чувствовал ее теплую шерсть под своими пальцами, но никого не видел. И все-таки он боялся за нее. Если это действительно та волчица, статуя которая украшала шестую башню Лунового, то он не хотел бы, чтобы ее нашли. Пусть легенды оживают не в лабораторных клетках.       — Ууу? — Вента появилась и протянула мордочку к рукам Андрея. Он так и носился со сливками в крынке, Женя попросила ей еще взять. Сколько в нее влезает?       Вента испачкала нос в молочной пене и слизнула сливки. Она задумалась, а потом накинулась на крынку снова. Андрей придержал ее за шею, чтобы не упала. Вента послушно лакала из его рук и жмурилась от удовольствия. Интересно, а чем Лазарев ее кормил? Когда сливки закончились, Вента закинула лапы на плечи Андрею и лизнула его в нос.       — Я рад, что тебе понравилось, — усмехнулся он, утирая ее слюни. — А теперь беги.       Но Вента никуда уходить не собиралась. Она встала перед Андреем и кивнула на свою спину.       — Что? — не понял он.       Если волки умели закатывать глаза, то Вента это сделала. Андрей так и прочитал по ее морде: «Неужели непонятно?» Но это было не самым страшным, потому что сразу после он услышал:       «Садись»       Андрей обернулся, испугавшись, что их кто-то застал. Но дверь бы по-прежнему закрытой, и на балконе стоял только он и Вента. Тогда он прищурился и посмотрел на ее хитрую морду.       — Но это невозможно, — выдохнул он. — Я не менталист.       Больше она с ним не разговаривала, и он подумал, что ему все-таки показалось. Венту он погладил по выгнутой мощной спине, а она вдруг повернулась и юркнула ему под ноги. Он успел только схватиться за ее холку, а Вента уже прыгнула на балкон и полетела.       Андрей сцепил зубы, чтобы не закричать. Вента набирала высоту кругами, облетая Луновой. Сначала под Андреем был лес, но уже скоро они неслись над битыми льдинами у подножия обрыва. Великое заснеженное озеро простиралось за горизонт, не было видно другого ее берега. Вента побежала вдоль него. Ее лапы мягко пружинили прямо по воздуху и каждый ее шаг отдавался теплым золотым всполохом. Они летели в скопе искр, хвост Венты свободной лентой развивался сзади, и Андрей увидел, как еще некоторое время остается после него дорожка слабого света.       Вента играла с ним: она ныряла в колючие тучи, разгоняя их рыком. Она носилась под небесами и спускалась низко к озеру, иногда поворачивала к Андрею морду, и тогда освещала его своим хвостом. Вента подняла его к самым звездам, которые было не видно под серыми облаками зимы, а потом спустила на крышу своей башни — шестой.       Андрей слез с нее, и она села у перил, ее хвост обвил ее ноги. Было не по себе: конечно, красота безумная, он только что стал героем сказки, у него перед глазами до сих пор искрила магия, но…       — Офигеть, — выдохнул он и шумно выдохнул. — Ты… Я… Вента, почему я? — его объяло волнение, которое он тщательно пытался скрыть перед своей новой знакомой. Андрей присел, снова протягивая к ней руки. Вента игриво улыбнулась, повиляв кончиком хвоста, но не подошла. — Ты назвала меня хозяином, почему?       Вента встала и медленно двинулась к нему. Она остановилась около его рук и нежно ткнулась в ладони носом, а потом положила в них что-то. Андрей сжал кулак и посмотрел.       Это была длинная медная игла с набалдашником в виде желтого камня. Андрей покрутил ее в руках, но так и не понял, для чего нужны такие тонкие и длинные иглы.       — Что это?       «Ты не один», — снова пронеслось у него в голове. Вспыхнуло золото, Вента исчезла.       Андрей некоторое время сидел молча и не двигался. Он думал, что только что видел? Он не спал, потому что, стоило Венте улететь, коварный холод снова стал его одолевать. Андрей опустил взгляд на иглу в его руке — та была огромной и острой, тускло отражал граненный камень свет луны и где-то на его дне едва-едва сияли желтые искры.       Он спустился с башни и побрел обратно, рассматривая подарок волшебной волчицы. Вдруг это какой-нибудь могущественный артефакт, надо бы рассказать о нем Елагину… Нет, теперь он и говорить с ним боялся, лучше отдаст в отделение Магсовета по борьбе с незаконным оборотом волшебный устройств.       Пока Андрей возвращался, чрезвычайное происшествие закончилось, всех отпустили домой. Профессор Загорская ждала девочек внизу. Женя куда-то исчезла, и он не ног ее найти, тогда решил проверить в комнате Лазарева, вдруг она с Дианой.       — Эй, Лазарев! — крикнул Андрей, подбежав ближе. — Ты Женю не видел? Мы уходим.       — Уже? — удивился Лазарев, Андрей заметил у него в руках три бутылки воды. — Не обращай внимания. Пытаюсь не спиться от несчастной любви. Сходи за Дианой, я ее поищу.       Андрей понятливо кивнул и пошел к лифту. Он поднялся на шестнадцатый этаж, дошел до самой роскошной двери, отворил… и замер.       Диана была не одна: Волконский сидел в кресле за столом, на который как раз так неудачно напоролся Андрей. Закинув ногу на ногу, Волконский болтал с Дианой, она сидела на кровати, поджав ноги. Когда увидела Андрея, тут же встала и суматошно стала оправлять юбку.       Волконский лениво оторвал от нее взгляд и посмотрел на Андрея.       — Диан, мы уходим.       — Да, я сейчас, — улыбнулась ему Диана.       «Его она не прогнала», — досадливо подумал Андрей. Он так и стоял в дверях, сжимая кулаки за спиной. Наглая ухмылка Волконского его разозлила. С ним Андрей ни разу не встречался. Тот был слишком могущественным колдуном, чтобы долго засиживаться в университете, но окончить Луновой было вроде как престижно, поэтому Волконский отучился первый курс, а остальные заканчивал заочно.       — Оставайся, — снова обратился он к Диане, как будто специально злил. — А ты, парень, — Волконский перевел на Андрея взгляд, — либо заходи, либо бери свои шмотки и не мешай нам мило общаться.       — Саш, — строго глянула на него Диана. — Андрей…       — Спасибо, — выдавил Сафронов. — Я пойду.       Он схватил с комода свой пиджак, развернулся и…       — Блин!       … напоролся на Женю, опрокинув ей крынку со сливками прямо на рубашку.       — Ну Сафронов, ну только постирала же!       — Раздевайся, я дам свою.       Женя глянула за спину Андрея и фыркнула:       — Спасибо, Волконский, я боюсь, что от меня будет вонять чужими женскими духами.       — Что поделать, ты редко заглядываешь. Так бы она пахла твоими.       — Куплю самый вонючий одеколон и обязательно к тебе загляну.       — Диана, ты слышала.       — Хватит… — Диана улыбнулась, и Андрей не поверил своим глазам.       Диана обычно обрывала Женю, когда та давала волю своему острому языку, но вдруг не стала останавливать. Диана дала им поговорить и, закусив губу, смотрела на Женю с Волконским как на старое доброе кино, по которому скучала.       — Забей, они так общаются, — подошел Лазарев. — Девочки, вам пора. Диана, как ты себя чувствуешь?       — Спасибо, лучше. Пойдем.       — Заходи как-нибудь, Жень, — снова сказал Волконский и выжидающе на нее посмотрел.       — Ага, в следующей жизни.       — С твоими приключениями — до этого недолго.       — А ты помрешь от скуки, Волконский, или, надышавшись пыли в кабинетах Магсовета.       Женя одарила Волконского ненавистным взглядом и вышла. Никто не обратил на это внимания, и Андрей подумал: вдруг так общаются в высшем магическом обществе? Женя была ученицей Елагина, наверняка и Волконского знала с детства.       Лазарев вызвался проводить девчонок до дверей, заодно проверить самочувствие. Андрей подхватил свой пиджак и хотел выйти следом, но Волконский захлопнул перед ним дверь. Андрей повернулся.       Волконский смотрел на него, недовольно щуря глаза, Андрей ждал. Будь этот гад хоть самым великим колдуном страны, если он хоть пальцем тронул Диану… Волконский встал и, подойдя, остановился рядом. Склонив голову на бок, он оглядел Андрея и посмотрел на комод. На том лежала тетрадь. Та самая, в которой Андрей видел рисунки.       — Любопытство кошку сгубило, — задумчиво протянул Волконский и ухмыльнулся. Андрей напрягся, когда встретился со злым ледяным взглядом. — Скажешь ей — ты труп. Понял?       — Понял, — тихо ответил Андрей.       — Молодец, — противно похвалил его Волконский, как будто послушного пса хозяин. Но дверь открылась, и Андрей вышел.       Что он сделал не так? Положил ведь на место и закрыл, как он догадался? Властелин матери… Говорят, что сильные их представители могут моментально сканировать малейшие жировые следы, например, отпечатки пальцев. Что они чувствуют их сразу, даже не прикладывая усилий. Да и не сказал бы Андрей, что Волконский тоскует по Жене. Он пытался ее прогнать, очень усердно и рьяно: разозлить, вывести из себя, намекнуть, что тут ей никто не рад. Но он нарисовал ее так красиво, что у Андрея до сих пор стоял перед глазами бесподобный портрет.       — Куда идем мы с Пяточком… — напевала Женя, была она немного пьяна.       Диана с профессором Загорской и девчонками шли впереди, а Андрей с Женей волочились сзади. Он дрожал и кутался в пиджак, она насвистывала мелодию и вертела головой по сторонам. Взгляд ее задержался на ринге, на котором еще слабо бушевал ураган.       Андрей не мог оторвать взгляда от неба. Над его головой туда-сюда носилась кучка снежинок, как будто порыв ветра сорвать шапку сугроба с земли и игрался с ней. Как собака с игрушкой…       Андрей вздохнул и попрыгал, чтобы хоть немного согреться. Вообще-то, у него были дела поважнее волшебных волков.       — Сегодня прошла регистрация команд. Ты говорила, что доведешь команду Дианы до этого момента.       — У меня появились некоторые дела.       — А потом? — Андрей глянул на нее. — Ты уйдешь?       Женя глубоко вздохнула, и Андрей понял: она трезва. То ли претворялась, в надежде, что от нее все отстанут и дадут повеселиться, то ли свежий воздух привел ее в себя.       — Ты же не человек, Женя. Тебе там тесно.       — То же самое ты сказал в нашу первую ночную прогулку, — вспомнила она. — Я могу жить в любом мире. Жизнь подарила мне выбор, почему бы не воспользоваться. Ты сам-то думаешь, кто я больше?       Андрей попрыгал на месте и обхватил себя за плечи. У него зуб на зуб не попадал, но Вента невидимым хвостом теплого южного ветра грела его, это давало хоть немного собраться с мыслями.       — Волшебниками рождаются, Жень. А людьми — становятся. Первого не надо стесняться, вторым — стоит гордится. Ты… — он улыбнулся ей, — настоящий человек.       Женя удивленно распахнула глаза, медленно повернувшись к Андрею.       — Сафронов, — ошарашенно хмыкнула она, — что ты творишь? Мудрость по ночам — моя прерогатива. Нет, мы так не договаривались. Андрей, это против правил, потому что мне нечего тебе ответить.       — Ну наконец-то, — шутливо обрадовался он. — Это тянет на достижение.       — Я выпишу тебе грамоту.       — Лучше просто останься.       — Теперь задумаюсь, где еще взять такой кладезь цитат для соцсетей. А можешь придумать мне клевый статус?       — Сливки и малина — я вам все простила.       Женя рассмеялась так громко, что обернулась даже профессор Загорская, но Женю это не остановило. Она не обратила внимания на строгий взгляд, посчитав лес — достойным слушателем ее неприлично счастливого смеха. Когда она отдышалась, то хлопнула Андрей по плечу и накинула ему на плечи свой пиджак:       — Ты превзошел учителя.       Им было, чему друг у друга поучиться.

      ***

      Саша сидел за столом и аккуратно двигал пальцами. Ленты краски прокручивались и вились в воздухе над блокнотом, которого он не видел в темноте, но чувствовал. Каждое место рыхлого листа, каждую пропитанную черной тушью точку, поры плотной бумаги, вязкую консистенцию краски, послушной кошкой ластящуюся в его руках.       Он рисовал. Его пропитанная жуткой ревностью душа отпускала что-то мерзкое, пока он писал, превращаясь из разрушителя в творца. Линия, вторая, подбородок, нос, бровь. Провести, увести, подвести — отразить не красоту, а саму жизнь. Это сложно, невозможно, если ты не чувствуешь этот мир каждой клеткой своего тела.       Люди так не рисовали.       Дверь открылась, вошел Лазарев. Он запрыгнул на стол, побарабанил ладонями по столешнице и шумно выдохнул.       — У нас еще может получиться.       — Этот парень ее не уговорит, — покачал головой Саша. — Кишка тонка.       — Тем не менее, это еще одно оружие против ее брони. Мог бы и не наезжать на него за блокнот.       — Глупый смельчак, — лениво усмехнулся Саша. — Я бы на его месте сто раз извинился.       — Ого, так он не лебезил? Пожму ему руку при встрече. Видимо, не такой ты и страшный.       — Я хуже.       — Я не хотел так поступать с Настей, но обманывать ее тоже не хотел, — резко извинился Сережа, но Саша не отреагировал. Тогда тему решили сменить: — Продай мне хотя бы один Женин рисунок.       — У тебя денег столько нет.       — Так и хорошо, тогда отдай по-дружески.       — Друзья не делят одну девчонку.       — Ты сохнешь по Насте, а я — по Жене.       — И мы оба в пролете. Да, есть чем гордиться.       Сережа устало вздохнул и пошел в ванную, оставив Сашу наедине с его чернилами и бумагой. Мир снова сузился до черт чужого лица. Саша представлял ее себе: яркие волосы цветы рыжей меди, раскосые глаза, пухлые губы, растянувшиеся в улыбке. Она была слишком красивой, чтобы передать ее образ на бумаге. Как отобразить ее ум, силу и стойкость? Как рассказать в одном рисунке о девушке, пережившей столько всего на пути к ученичеству у Средней сестры Верховного ковена?       Он закончил и отодвинул от себя бумагу. За что он в нее влюбился? Встретил здесь, когда она еще на первом курсе начала напрашиваться в команду по чарсоревнованиям. Рыжая, наглая и немного запуганная мужским вниманием. Этот огненный цветок папоротника хотелось уберечь от чужих глаз, сделать своим и загадывать ему желания, нежно целуя где-нибудь на чердаках башен. Хрупкий и сильный. Коварный и умный. Ослепляющий своей красотой и сражающий своей историей.       Но что-то Саше снова не понравилось. В рисунке было много правды: идеальная Настя. Хитрая ведьма, достойная ученица Средней сестры, в будущем ее ждала великая карьера. Она была жестока с соперниками, щедра и злопамятна, не разменивалась на пустые «честные бои». Любой бой был честным, только где-то соревнования начинались задолго до самого сражения: в коридоре, в сплетнях, в интригах — этим тоже нужно было уметь управлять. Настя была хороша во всем. Добрая и злая, сострадающая и жестокая — ее невозможно было описать, но он взял и нарисовал ее, передав это в ее глазах, улыбке, острых скулах, приподнятых бровях, даже в ровных локонах. Он ничего не хотел добавить, и это вдруг обожгло.       Саша перевернул несколько страниц и нашел другой рисунок. Если в Настиных портретах он был жалким рассказчиком чужой истории, то в этих рисунках он был творцом. Он написал другую сказку, которая никого не ломала, не убивала и не закапывала заживо под пеплом, коим потом присыпала глаза.       Серые и живые, а не те, что он видел сегодня.       Саша провел пальцами по чернильным линиям, и те оторвались от листа. Они поднялись в воздух, мягко легли друг на друга, пустые пробелы между ними залились цветной краской. Она быстро расписала светлую кожу, порозовевшие от мороза щеки, прорисовала темные дуги бровей, залила серый мрак лунного света в зрачки. Саша внимательно посмотрел на свое творение: им он был доволен, на него он мог смотреть вечно. Ни на одном портрете он еще не видел, такой искренней любви к жизни, простоты и добра — ко всем, даже к злейшему врагу, которого обозвала какая-то дура.       — Я знаю, как тебя прогнать, — вздохнул он, жадно разглядывая чужое счастливое лицо: — А как тебя оставить?       Эта девчонка осталась только на его рисунке.