***
«Дивномирье» был самым шикарным магазином платьев в волшебном мире. Он находился на Янтарном проспекте — самой длинной торговой пешеходной улице для волшебников, но даже здесь Жене не удалось найти себе платье. В примерочной она сняла сотое, кинула его на перекладину и вышла. — Опять нет? — устало спросила Диана. — Оно красивое. — Вот именно, у меня развиваются комплексы. — Ты в нем красивая. — А должна быть сексуальная. Мы идем на вечеринку не полюбоваться друг на друга, а помаячить перед глазами маньяка, чтобы он понял, что Сережа меня хочет, а я его. — Надо подумать, что ты в него влюбилась, — уточнила Диана. — Страсть не обязательно предполагает любовь. — Скажи слово «секс» вслух, и я поверю, что мы говорим об одном и том же. — Любовь и секс — не одно и то же! — Серьезно? — усмехнулась Женя и лениво приоткрыла один глаз, чтобы глянуть на Диану. — Если б наши родители думали так же, нас бы не было. Задумайся. Диана закатила глаза. — Госпожа Загорская, что-нибудь подошло? — прибежала консультант. Тетя Дианы часто тут закупалась, так что семья Дианы была желанным гостем в «Дивном мире». — К сожалению, нет, — хлопнула по коленкам Женя и встала. — Но кофе я буду. Спасибо. Кстати, есть где-нибудь магазин развратных платьев? — А… — растерялась консультант и глянула на Диану. — А вы не смотрите на Загорскую. Она таких слов не знает. — Извините, нам пора, — Диана подхватила под локоть Женю и вытолкала ее на улицу. Женя дала себя увести. — Да что с тобой? — злилась Диана, наворачивая круги вокруг лавки. — Кто тебя укусил? — Меня шарахнуло грозой в четыре года по макушке. В волшебном мире это называют инициацией ведьмы, но я так и знала, что это не к добру. На меня снизошло слово «шутка», и после этого все как под откос пошло. — Женя, что случилось? — присела Диана и обеспокоено приложила ладонь к Жениному лбу. — Я знаю, когда ты шутишь по-доброму, и когда ты злишься. На что? Женя отвернулась и посмотрела на витрину «Дивномирья». По легендам именно так называлась исконная земля ведьм и колдунов, где после катастрофы Багровый князь устроил свое Царство, и магия багрянца выжгла своими проклятьями все земли, выгнав волшебников. Витрины «Дивномирья» были сказочными. Пока метла Дианы послушно стояла на стоянке, Моня прилипла к окну и рассматривала красивые платья с таким интересом, что у нее подрыгивали прутики. Самая последняя коллекция традиционно выставлялась на витрине. В центре на маленьком пьедестале кружилась жемчужина дизайнера Валерия Сашпо. Он так и назвал свое последнее платье — Сокровище морей. — Тебе бы подошло, — рассудила Женя, приближаясь к витрине. — Это я Диане, Монь, а тебе разве что чехол для веников. Но не обижайся, я обклею его стразами. Монька все равно обиделась и улетела к метле Дианы. Женя даже не обратила на нее внимания, рассматривая пестрые юбки платьев. Бутик и вправду был сказочным, ткани — волшебными. Одни рассыпались цветами к полу, другие переливались языками темного пламени, третьи искрились рыжими всполохами. Россыпи звездных камней на синих шелках, мрачные глухие воротники из кружева ночных шелкопрядов, подол, усыпанный пыльцой фей — все ей не нравилось. — Что случилось? — Диана подошла ближе. Женя хотела промолчать, но ей было так паршиво, что сказала: — Родители развелись. Диана нахмурилась, и Женя молча кивнула: «Да, четыре года назад». — Наверное, я лезу не в свое дело. — Наверное, — Диана глубоко вздохнула. — У мамы новый ухажер. Оле он не нравится, и она строит козни. Спросишь, почему я ей не мешаю? Женя заинтриговано повернулась и спросила: — Почему ты, Диана Загорская, ведьма, у которой достоинство и благородство смешалось с ДНК, не мешаешь своей родной тете выбирать за твою маму женихов. М? — Потому что он мне тоже не нравится. Диана сузила глаза, и Женя передёрнула плечами: — Не хотела бы я оказаться на его месте. Слушай, я умею варить отличный яд. — Жень! — Понятно, тогда лучше дай мне номер Оли. Я стерла… — Оля, — выдохнула Диана и вдруг улыбнулась. — Ну конечно, Оля! — Да я помню, как зовут твою тетю. Кстати, у нее с ДНК все нормально. — Она сошьет тебе платье! Алло, Оль? А мы можем к тебе подлететь в ателье, нам нужно Жене сшить платье. Да. Сейчас будем. — Не сейчас, а через сорок минут. Нам долго идти, — Женя посмотрела на проспект и прищурилась: — Насколько я помню, Олино ателье в конце. — Мы полетим. — Без проблем, давно хотела погонять против движения. — Высоко. — Без меня. — Женя, ну хватит, пойдем… — Не полетим? Женя победила, и они были у Оли только через полчаса. Труднее пришлось Диане: она бежала через весь проспект на каблуках. — В тебе умерла супермодель, — тоскливо сказала Оля, записывая последние мерки. — Но, если есть желание, могу помочь. — От мужиков одни проблемы. Я слышала, что у моделей их еще больше, чем у меня. — Женя, — тепло улыбнулась Оля. — Я так безумно скучала. Женя подмигнула ей и натянула рубашку. — А что за повод? — Вечеринка. — Прекрасно, значит должно сиять. — Должно соблазнять! — Ты говоришь как Лазарев, — закатила глаза Диана. — В чем-то он прав. Но не смей произносить это вслух, если он рядом. — Девочки, — Оля наклонилась над столом и поманила их руками. — Будет так, что даже наш неподражаемый доминис потеряет дар речи. Хотя… Он и так с трудом разговаривает, когда ты рядом, правда? Женя фыркнула и откинулась обратно на спинку дивана. — Ты принарядила Диану, хотя один мой друг и вправду заговаривается, когда видит чуть больше, чем ее лодыжка. Оль, ты парня заикой сделаешь. Диана вмиг засмущалась и отвернулась. В последнее время она уходила почти сразу, как Женя затевала разговор об Андрее, и Женя стала шутить меньше. В этот раз Диана ушла якобы в туалет. — Есть что-то, о чем мне нужно сдать? — заговорщицки прошептала Оля, подсаживаясь к Жене. — Мальчик? — А что с ней? — У тебя хотела спросить. Недавно зашла к ней, а она сидит вся в слезах перед зеркалом, волосы распустила и чешет расческой. — Приговор? — удивилась Женя, но в тот же момент обрадовалась: наконец-то кто-то взял свое счастье в свои руки. — Нет, проверила. Просто расчесывала волосы. И счастье подруги снова рухнуло на Женины хрупкие плечи, а потому она устало потерла глаза и подсела к Оле. — А эти новые костюмчики ты ей шьешь? — Конечно. Она ходит, как будто собралась в закрытый карпатский колледж. Они там все застегивают жабо под ворот, — фыркнула Оля. — Я не хвастаюсь, но как только Диана делегировала вопросы своего гардероба мне, она расцвела. Я всегда говорила: чем глубже декольте, тем легче на душе. — Непреложный закон, — усмехнулась Женя. — Ты интересно носишь галстук: как будто забыла затянуть. Видно ключицы и шею, мне нравится! — А Дианке нет. — Слушай, а этот мальчик… — Оля, я не могу, — покачала головой Женя. — Ты знаешь, что Диана вскипятит мне заклятьем мозг, если я скажу. Но за безобидную подсказку не станет играться с моей головой, потому слушай… Женя наклонилась к Олиному ухо и нашептала. — Ты гений, — довольно улыбнулась Оля. — Злобный, коварный, но зато на нашей стороне! Дорогая, я тебя обожаю. За платьем приходи завтра. — Успеешь? Оля встала, накинула пальто и остановилась около зеркала, чтобы накрасить губы. — Конечно. А если не буду успевать, то прикажу не вставать солнцу, как та девушка в сказке, — Оля хитро подмигнула Жене и спрятала помаду в сумку: — Ведьма я или нет? Элегантно перекинув перчатки на локоть, она вышла за дверь. — В сказке Настасьюшка просила не вставать солнце, — вздохнула Женя. — Но это не твой случай. Загорская, ты там долго еще? Если тебе плохо, я сгоняю за углем. — Нормально. Ну что, вы договорились? — Диана вернулась. — Да. А теперь я домой. Тренировки же сегодня нет? — А вы с Андреем разве не тренируетесь? — Нет, у него тур, и мы на время прекратили. Пока. Женя схватила рюкзак и вышла из ателье. Моньки не было на стоянке, а значит она улетела пялиться на витрины. Но «Дивномирье» был пуст, витрины других модных магазинов — тоже. Весь Янтарный проспект был слишком огромным, чтобы бегать и звать ее. Неугомонная метла! Женя огляделась и увидела яркую вывеску «Душа» питомника прутиков и решила проверить там, но приближалась медленно. На нее накатывали ненужные воспоминания. «Утро. Жене пять. Она идет по Янтарному проспекту и люди кажутся великанами, а папа — самым большим великаном. Мама почему-то волнуется и смотрит на фей так, будто их крылья — что-то страшное. — Папа, а я буду летать? — Конечно, все ведьмы летают. — А летать это страшно? — Нет, малыш, ведьмы не боятся высоты. — А вдруг я боюсь? — А вдруг нет? — Володь, ты уверен? Эта молния… Теперь метла… — Не волнуйся, Лен, это всего лишь прутик, он даже в воздух ее не поднимет. — Не рано? — Рекомендуют как только проявилась сила. Обычно это пять лет. Все нормально. Женя услышала «нормально» и успокоилась. Папа всегда был прав, даже когда мама, порой крича, доказывала ему обратное. Но однажды он ошибся. И Женя в тот день, когда повисла под потолком, хватаясь за Моню, поняла, что в мире есть ведьма, которая боится высоты». — Метлы размножаются почкованием? У тебя проснулся материнский инстинкт, и ты решила попялиться на детей? — Женя прислонилась спиной к витрине и осуждающе глянула на Моню. — Ты почему сбегаешь? Моня обидчиво пошуршала прутиками. — Не хочу тебя обижать, но шанс на то, что у второго прутика в твоем хвосте появится душа, невелик. Мне не нужна беременная метла, а ты не заведешь себе дитя, пока я сама не стану мамой. Больше того: пока у меня не родится ведьма. Моня делала вид, что не слышит и пялилась в витрину, за стеклом которой прыгали прутики — такие же маленькие и бестолковые, как девочки, что их выбирали. Их водили за руки родители. Почти всех мамы, но были и мужчины. Девочки сидели у них на руках и хихикали, когда прутики дрались, кувыркались, липли к стеклам вольеров. Метлы тоже становились мамами. Душа первого прутика, как только тот привязывался к древку, передавалась всей метле. Она позволяла ей летать и вести себя, как хочет. У метелок никто не спрашивал, но, наверное, они тоже хотели становится мамами. Когда у их ведьм рождалась девочка-ведьма, то один прутик на метле начинал вести себя самостоятельно. Тогда он вынимался из метелки и отдавался в питомник. Говорили, что метлы первые дни после утраты прутика-дитя вели себя либо понуро, либо агрессивно. Женя никогда не сомневалась, что у Моньки не только разум, но и душа человеческая. Может, детей Моня не хотела, но вспомнила что-то такое же тоскливо-приятное, как и Женя. Внезапно Моня повернулась к Жене, подлетела ближе и обхватила прутиками ее руку, подтаскивая к стеклу. «Ну помнишь, помнишь, как мы с тобой познакомились? А помнишь, как я подтащила тебя к потолку, а помнишь, как нас доставали оттуда всем магазином?» — сказала бы она, если б умела говорить. Женя тоскливо улыбнулась. — Я помню, но хорошо бы забыть. — Женя прижала к себе Моньку и потрепала по венику. Та прильнула к щеке и стала тереться полированным древком, и Женя рассмеялась. — Я люблю тебя, но это не значит, что мы до гроба должны быть вместе. На свете много ведьм, которые будут заботиться о тебе лучше, чем я. Монька была несогласна, но Женя приостановила ее ладонью. — Врубай свой навигатор. Домой полетим. Только не выше, чем на метр от чужих голов. Они взлетели. Прошло не больше получаса, как Монька вылетела с Янтарного проспекта, долетела до Зачарованного леса, а там по закоулкам Подмосковья направилась с Женей в Москву. В городе до дома они добирались на транспорте, чтобы не вызвать подозрений, но многие все равно косились на девчонку с метлой. Кто-то хихикал, кто-то брезгливо кривился, кто-то возмущался, что Женя держит Моньку веником вверх, да еще и гладит по прутикам. « — Пап, мы завтра полетаем? — Конечно, полетаем.» Женя смотрела в окно и бездумно перебирала прутики пальцами. Для Мони это было все равно, что почесать за ушком. « — Ты обещаешь, пап? — Обещаю.» Дом Жене показался каким-то серым и мертвым. В Москве был плюс и снег подтаял за ночь. Вместо усыпанных белым снегом дорожек, остались грязные лужи, местами разъеденный солью снег и проталины на клумбах. — Мам, я дома! — крикнула Женя, вваливая в квартиру. — Сегодня вторник, ты дома, я так рада! Женя незаметно промокнула рукавами глаза. Не приведи Небо мама увидит потекшую тушь. Мама вышла в коридор и прислонилась плечом к стене. — Привет. Слушай, мне нужны твои заколки со стразами, дашь… — Женя напоролась на строгий взгляд и удивилась: — Все в порядке? Мама молча засунула руку в карман фартука и достала оттуда розовую коробочку. Женя потеряла дар речи. — Ничего не хочешь мне сказать? — Он что, просто отдал ее тебе?! — Да. — Да какого… — Женя прикусила язык, но получилось плохо: — Раздери бесы, просто отдал?! — Да, отдал, поступил как взрослый человек, у которого есть совесть. — Ах это у папы есть совесть, — рассмеялась Женя. — Тогда почему он меня сдал? Мама фыркнула и подошла: — Рассказать, что мы вырастили эгоистку — не сдать. — Может, я эгоистка, но думала о тебе, когда вытаскивала это кольцо. — Ты украла его. — Надо же, оно вернулось. — Женя… — Мама. — Хватит пререкаться. Это не твое дело, ясно? — Мама ушла в комнату. Так она обычно давала понять, что разговор окончен. Но не тут-то было. — Мое, — пошла за ней Женя. — Это мое дело, потому что ты моя мама. И я не дам своей маме выйти замуж за человека, которого она не любишь. — Да откуда тебе знать? — зло шикнула мама, снимая фартук. — Игорь заботится о тебе, он всегда готов тебя поддержать. Он всегда рядом! — Круто, выходи за Ваську. Он тоже толстый и всегда рядом. Вась, ты как? Васька лениво встал и поплелся в другую комнату. «Выясняйте отношения без меня, девочки» — его наглая усатая морда все сказала за него. — Ты не слышишь меня, — помотала головой мама. — Но все-таки придется. Она подошла, строго оглядела Женю с ног до головы и сказала: — Я выбрала себе мужчину, Женя. Нравится тебе это или нет, но это мой выбор. — Да ты мне его выбрала, — Женя прикусила щеку, чтобы держать себя в руках. Мама непонятливо нахмурилась. — Ты себя слышишь, мам? Готов меня поддержать. Заботиться обо мне. Интересуется моими делами. А твоими? Мама была упертой, но Женя не давала взять верх: — Мне семнадцать лет, не надо выбирать мне отчима. Ты ищешь мне отца, а он у меня есть. И как бы неподражаемый Барабулькин ни был готов всегда прийти на помощь, первым делом я позвоню не ему. Мама села на кровать и покачала головой. Вид у нее был поникший и усталый. В любой другой момент Женя бы бросилась к ней выяснять, кто обидел, но сейчас стояла у дверей и смотрела в окно. Она засунула руки в карманы и сжимала кулаки, чтобы не кинуться извиняться. Да, она была не права, да она обижала собственную маму, но если Женя хоть за что-то на свете еще была готова бороться, так это за счастье своих родителей. Наверное, их любовь осталось единственным, во что она верила. — Это была ошибка, — через силу продолжила Женя. — Ты испугалась тогда, я тебя не виню, но это было ошибкой. Папа-человек ничего не изменит, мам. А тогда… — Тогда? — горько хмыкнула мама и подняла на Женю глаза. Она плакала, и черная тушь разводами красила ее щеки. — Тогда ты вернулась домой, а вместо кожи у тебя была сажа. Тогда ты не разговаривала неделю, просыпалась с криками по ночам, и мы думали, что ты сошла с ума. Тогда… — мама всхлипнула и помотала головой. Она хотела, чтобы Женя ее поняла, пожалела, потому что Женя всегда ее жалела. И у Жени разрывалось сердце, когда ее мама плакала. Быть циничной стервой не так-то просто, даже напоказ. — Тебе страшно, это нормально, — спокойно продолжила Женя. — Я должна была помешать вам развестись, но у меня не было сил. А сейчас я должна это исправить. Потому что я хочу, чтобы рядом с тобой был человек, который реально может тебя защитить, а не только обещает. — Игорь… — Готов, — кивнула Женя. — Только если его начнут драть твари проклятой магии, он ничем не сможет тебе помочь. Извини, тут я ставлю на папу. Это было чересчур, но это было правдой. Жене надо было добить, но это же мама. Женя медлила. Ей было страшно разочаровать самого любимого на свете человека, снова испугать. — У тебя дочь проклята, а не муж. Надо было бросить меня, тогда было бы не страшно. Не за кого бояться, нет проблем. Не надо выходить за незнакомца замуж, только бы ненаглядная дочь не вернулась к своей опасной ведьминской жизни. Не надо мучиться от одиночества, только бы маг-отец не терзал доченьке сердце своей магией. Я твоя самая главная проблема, мам, а не папа. — И что же? — мама зло утерла слезы. Она плакала только тогда, когда вспоминала проклятый день четыре года назад. — Будешь мне мешать? Я твоя мама, ты должна меня поддержать. Мы же семья, Женя. Папа меня поддержал, а ты нет? — Нет, — Женя отвела глаза и помотала головой. Мама устало прикрыла глаза. — Извини, я должна была спросить тебя о нем, но я не думала, что все будет так быстро. Женя молча кивнула. — Он хороший человек, мне показалось, ты с ним нормально общаешься. — Мам, перестань, — скривилась Женя. — Я не буду убегать из дома. Я не буду закатывать истерики и портить вам ужины. Но я не отдам тебя дядьке, на которого тебе наплевать. Скажу честно: тут я тебе не союзник, и Барабулькину крышка, если он еще раз тут появится. Сразимся и узнаем, кто сильнее. Пройдет время — поймем, кому было виднее. Женя сжимала кулаки крепче, чтобы ни один мускул не дрогнул. Маму это злило, а потому она переставала плакать. Это был вызов. «Докажи мне, что ты его любишь», — зло щурила Женя глаза. Мама долго пыталась заставить Женю одуматься строгим взглядом, но скоро опустила глаза, встала, оправила одежду и кивнула: — Мне жаль, что ты меня не понимаешь. — После этих слов ты выйдешь за него мне на зло? — вставила Женя и снова заслужила мамин возмущенный взгляд. Плевать, зато теперь мама задумается и действительно так не сделает. — Мне не семнадцать, чтобы делать что-то тебе на зло. — А мне в помощь? — Же-ня… — Просто задумайся, зачем тебе, такой молодой и красивой этот жирный, добрый и скучный старик. Пока, буду поздно. — Женя! Но Женя вылетела из квартиры, схватив только коробочку со стола. Только на улице ее догнала Моня, влетела в руку и жалобно зашевелила прутиками, когда Женя сжала ее слишком сильно. — Папа, — недобро выдохнула она и направилась в Поддубный.***
— Соберитесь и покажите завтра достойный уровень, — сказал Елагин и приспустил очки. — То есть разорвите. — Так точно! — выкрикнул Паша и потряс сжатыми кулаками в воздухе. — Да мы им так покажем завтра! — Идите тренируйтесь. Елагин всех отпустил и вернулся к бумагам за столом. На кафедре боевой магии он почти никогда не появлялся, хотя был заведующим. Это была дисциплина старших курсов, и на первых ее преподавали в этом году в качестве исключения в связи с неизвестной напастью. А на старших курсах училось очень мало волшебников и ведьм — только те, кого не разобрали за годы учебы, потому кафедра была слабой, преподаватели не видели смысла в своем нахождении здесь. Но Елагин — другое дело. Андрей иногда думал, что тот родился с надписью «я боевой маг» на лбу. — До свидания, — попрощался Андрей у выхода. — Андрей, я сегодня не видел студентку Кострову в институте, — Елагин снял очки и прищурил глаза. — Она была на парах? — Кажется, да… — соврал Андрей, потому что Женю сегодня не видел. — А что? — Она стихийница, — пояснил Елагин. — Причем, как я понял, не самая спокойная. Приглядывайте за ней, я беспокоюсь. — Конечно, Владимир Романович. — Ну и не робейте, — внезапно улыбнулся Елагин. — Я уверен, вам есть, кому посвятить победу. Андрей кивнул и быстро поспешил выйти из аудитории. Не хватало, чтобы еще Елагин его начал подкалывать. Хотя знать он ни о чем не мог. Просто наставление командира, просто констатация. Победу бабушке можно посвятить. Учителю. Другу. Почему обязательно Диане? «Потому что именно о ней ты в первую очередь и подумал», — Андрей прислонился к своду стены и прикрыл глаза. — Андрюх, тренироваться будем? — Да, пошли. — А сумка где? Андрей опустил глаза и понял, что забыл рюкзак в аудитории: так спешил скрыться от своих же мыслей. — Я догоню вас, идите в зал. Андрей помчался обратно. Елагин обычно долго сидел в аудитории, работал, с ним тренировки были только по четвергам и вторникам, а остальные он посещал по желанию. Когда Андрей стал капитаном, он сломал себе глаза, читая методички по спарринговой подготовке, но скоро выработал методику, которой придерживался, и сам мог кому-то поручить провести тренировку. Андрей уже ухватился за ручку двери, но дернуть не успел: задумался, где он сидел, и услышал: — Да как ты мог?! — Женя, прекрати. — Прекрати? Да я выглядела полной дурой! Андрей успел шмыгнуть в ближайшую нишу, как вдруг дверь отворилась, и из нее вылетела Женя. Елагин появился сразу за ней и пути отхода были перекрыты: как бы Андрей ни хотел сбежать, его бы в любом случае заметили. — Отпусти меня! — Жень! — Отпусти меня, предатель! Я думала, ты любишь меня, ты хочешь жить со мной, а ты просто… Просто обманываешь меня. — Не здесь… — Нет! — крикнула она и вырвала руку из хватки. — Здесь и сейчас! Ты просто врешь мне. Ты врешь постоянно, всем! Но я думала, что ты мне никогда не врешь, что я тебе могу доверять. Женя кричала. Да, коридор был пустой, поздний вечер, не все преподаватели досиживали до таких часов, но она кричала: Андрей еще не разу не видел, чтобы она по-настоящему злилась. Как-то не вязалось у него раскрасневшееся лицо, налитые слезами глаза и сжатые до хруста кулаки со спокойной язвительной Женей, которая издевалась над всем миром еще хлеще, чем Елагин. Она резко повернулась и широким шагом пошла к двери, но не успела дойти до ниши и рассекретить Андрея, как Елагин ее кликнул: — Чего ты хочешь?! — он догнал ее и резко развернул за локоть. Андрей вжался в нишу так, что захрустели кости. Елагин с Женей стояли совсем рядом: шаг вправо, и они бы заметили его. — Я не хотел тебя обидеть. — Чего я хочу? — шмыгнула носом Женя. — Я хочу, чтобы ты остался у меня. Хотя бы на одну ночь, хотя бы на вечер. Чтобы мы заснули вместе под телевизор. Чтобы… Чтобы все как раньше! — Я тоже этого хочу, но ты знаешь кто будет против, — нежно, даже ласково сказал Елагин. Или у Андрея были галлюцинации от нервов перед туром? — Ну так это твоя жена, — зло прошипела Женя. — Сам с ней и разбирайся. Женя снова дернулась и побежала к лестнице. Андрея она не заметила, а Елагин глянул Жене вслед, недовольно поправил очки и тяжело вздохнул: — Терпение. Он ушел обратно, захлопнулась дверь аудитории, в коридоре снова воцарилась тишина. Стало даже слишком тихо, потому что Андрей так и не дышал. Он замер, прижавшись лопатками к стене, и тупо таращился на стену перед собой, приоткрыв рот. Шок — не то слово, которым он описал бы свое состояние. Возмущение, ужас от чужой тайны, вера своим глазами и сомнение в своих ушах — все перемешалось. Он очень хотел проснуться, но это была реальность, а не кошмарный сон. Про сумку Андрей забыл. Да и молился Небу, чтобы Елагин ее вдруг случайно не нашел. — Ты че, Андрюх? — пихнул его Паша локтем после тренировки. — Духа увидел? — Нет, — пробубнил Андрей. — Просто устал. — Проваливайте из зала, наша очередь, — поторопил Рома Кольцов, когда команда Лунового пришла в зал. — Перед смертью не надышишься, Сафронов. — Тогда начинай задыхаться, — буркнул Андрей и поспешил выйти из зала. Он был испуган. В то же время он чувствовал себя шпионом, который подслушал то, что не должен был. И дело это было не его, но Женя была его подругой. И Елагин ее обидел. Нет! Такого не могло быть! Женя недолюбливала Елагина. Она подтрунивала над ним, не слишком уважала, но вдруг отсутствие благоговейного трепета перед героем всего волшебного мира показалось Андрею подозрительным. Эта насмешка про парней на первом занятии… Андрей думал, что Женя хочет поддеть Диану, но вдруг она била в другую мишень? — Небо, нет… — Андрей прислонился к стене и стал глубоко дышать. Прочь ненужные мысли. Прочь! «Ты подслушал, — верещал назойливый голосок в голове. — А вдруг ей нужна помощь? Она явно готова была разреветься». У них одна стихия. Вдруг это его дочь? Бред, они не похожи, да и «жена»… У Елагина нет жены, нет кольца, почему Женя с такой ненавистью это сказала? Причем тут ночь? Елагин блондин, а Женя шатенка. Он — само спокойствие, а Женя вспыльчивая, любит нарываться. У Жени родители — люди. Она сама говорила. И фамилия… У нее другая фамилия. Если бы у Елагина были дети, о них бы знал весь магический свет… — О, Сафронов! Андрей открыл глаза и тряхнул головой: не сейчас. — Чего тебе? — Эм… — Лазарев остановился рядом и нахмурился. — Приятель, тебе бы поспать. Знаешь, нейромедиаторы… — Что тебе нужно? — повторил Андрей. — Ты перенапряжен и у тебя зашкаливает кортизол… Стыд? Что случилось? — Да пошел ты. — Ладно, постой, просто хотел помочь. За это добрые волшебники всегда получают злыми словами в сердце. Я хотел спросить, видел ли ты Женю. — Видел. Лазарев помолчал, но не дождался ответа и добавил: — Хорошо, мой молчаливый друг, и где ты ее видел? — Зачем тебе? — Андрей резко затормозил, и Лазарев едва ли в него не врезался. — Ну как зачем? — улыбнулся он и пожал плечами. — Конечно, чтобы воплотить свой коварный план. Добиться ее и выиграть пари. Ты же уверен, что я поспорил. — А ты не поспорил? — фыркнул Андрей. — Поверь, ты подумал об этом еще раньше, чем я, — Лазарев прищурился. — А что, если я не такой гад, как кажусь на первый взгляд? — Мне нет дела до тебя. — Как ни прискорбно, — приложил Лазарев руку к груди. — Забей, ты не первый обо мне плохого мнения. Даже любовь всей моей жизни считает меня подонком, так что я на тебя не обижаюсь. Так где ты видел Женю? «С другим мужчиной на третьем этаже», — подумал про себя Андрей. Меньше всего его интересовал Лазарев сейчас: — Не помню… Кажется, на пятом. — Спасибо, дружище. Лазарев хлопнул Андрея по плечу и побежал к лестнице, но остановился: — Выпей успокоительного. Твоя нервная система орет, что тебе хочется сгореть со стыда и злости. — Проваливай! — Пожалуйста! Лазарев исчез, а Андрей поплелся в комнату. Он хотел забыть этот день, но знал, что не сможет.***
Тишина не успокаивала, а выворачивала наружу. Женя не понимала, на что злилась, она злилась и все! Плакала в пустой аудитории, утирала сопли промокшим насквозь платком, надрывно дышала и хотела забыть этот день. Ей было противно, но самое ужасное, что она чувствовала, как ее грудь терзают противоречия. Она была виновата и должна была извиниться, но это бы значило обман, потому что Женя совсем не собиралась давать Барабулькину жениться на маме. Женя также была абсолютно уверена, что мама любит папу, а не живет с ним лишь потому, что боится, что Женя снова влипнет в историю, стоит папе перешагнуть порог. В то же время Женя понимала, что поругалась с родителями, а это случалось так редко, что на ладони хватило бы пальцев пересчитать все ссоры с ними. И жар чудовищной несправедливости расползался в груди. Все это из-за нее. Родители бы ни за что не развелись, не привези ее папа домой с угольками вместо рук. Дверь скрипнула, и Женя спрыгнула с кафедры, обернувшись. — О, госпожа Кострова, — поздоровался профессор Приторский. — Плачете в одиночестве? На вас не похоже. — Женя напряглась. Сопли и слезы ушли на второй план перед реальным претендентом в маньяки. — Не бойтесь, юная леди, я прекрасно знаю, насколько вы не трусиха. — Интересно, откуда, — Женя шумно шмыгнула носом и подошла ближе к профессору. — Кто вы такой? — А вы меня не помните? — профессор стал рыться в ящике стола и выкладывать книги. — Не удивительно, нам тогда казалось, что вы вообще разучились видеть. Вы смотрели только в одну точку и разговаривали так, будто уже погибли. Женя прищурилась. Ей казалось его лицо знакомым, но она не могла вспомнить, где именно его видела. Но вдруг он повернулся к доске, свет из окна облил его профиль, и Женя вздрогнула. Камера, холодно, наручники трут кожу. Свет, допрос, менталисты шарят в голове. Этих людей было слишком много: прокуроры, магполиция, Верховный ковен, представители от Магсовета… — Вы были следователем, — вспомнила она. — Помощником того, кто вел мое дело. Вы допрашивали меня. — Раз двадцать, — кивнул Приторский и улыбнулся. — Хотел сказать вам, юная леди, что вы держались очень стойко. Но в какой-то момент я подумал, что со мной болтает труп. — Извините, если мешала следствию, — Женя обошла Приторского по большому кругу и встала у двери, чтобы была возможность убежать. Прикрывшись пиджаком, она спрятала руку и сжала амулет под языком галстука. Папа точно должен быть в здании. — Спасибо, что не посадили меня. Но это, увы, не отменяет того, что вы можете оказаться злодеем. Из чувства благодарности я не перестану вас подозревать. — Ваша честность помогла нам тогда, но я поражен ей до сих пор, — усмехнулся Приторский и стал чертить что-то на доске. Вроде это была не пентаграмма, и Женя немного расслабилась. — Надо научиться врать, госпожа Кострова. Или лучше Елагина? — Лучше я пойду. — Не ищите во мне врага, — сказал он, когда Женя уже открыла дверь. — Дайте повод, — пожала плечами Женя и отпустила ручку. — Вы хотели убить циарона. Зачем? Приторский довольно улыбнулся и отложил мел. — Это энтегрум. Символ заклятья света, которое охраняет наш институт. Птица в кругу — символ магии, герб семьи Никольских. До недавнего времени этот символ был в ауре циарона, сейчас он стал сильнее. Раз в сто. — Магии света не осталось, — Женя нахмурилась и подошла ближе к доске. — Последняя Никольская умерла почти четыре года назад. И это ваше расследование нашло все доказательства того, что она не могла выжить. — А ваш отец нашел заклятье, которое убило Багрового князя, хотя все доказательства тысячелетней борьбы с ним говорили, что это невозможно. Но я не хочу сказать, что Зоя Никольская жива, только то, что она никак ментально не была связана с циароном. Циарон признавал Никольских потому, что в их крови есть магия света. Он чуял их, как собаки чуют хозяев. Но если собака не была свидетелем убийства, она вряд ли поймет, кто виноват в смерти ее хозяина. Понимаете, о чем я? Женя понимала. Она хмуро посмотрела на Приторского и предложила: — Шестое чувство? — Сказки людской зоологии. Волшебники верят фактам. Циарон — волшебный зверь, но лишь потому, что вечный и наделен Никольскими силой, чтобы охранять институт. Больше в нем ничего волшебного нет. Он не чует убийц своих ведьм. А багровой магии он боится. Знаете, как гуси спасли Рим? Женя кивнула. — Он просто сигнализация, — пожал плечами Приторский. — Следствие зашло в тупик. — Вы не препод, — поняла Женя и запрыгнула на стол. — Вы тут по распоряжению следственного комитета Магсовета. Вы преподаете здесь с начала года, как все началось. — Еще один факт в копилку подозрений, верно? — понимающе хмыкнул Приторский. — Мне сделали легенду преподавателя карпатского колледжа. Весьма закрытое заведение, оттуда ведьмы сразу попадают к наставницам, и мою легенду никто не ставил под сомнения. Ваш отец и ректор были предупреждены. — Вот почему папа так злился, когда вы вели у нас занятие. Вы не преподаватель. — Да, а еще он уверен, что я все-таки хочу вас посадить. — А вы не хотите? — Женя сложила руки на коленях и улыбнулась: — Многие хотят мне отомстить за смерть Никольской. Эти фанатики меня еще долго преследовали, пытались сжечь на костре, расчленить, заживо закопать. Где-то год я еще от них бегала. Но их поймали. — Эта секта называлась… — Поднебесный ковен, — опередила Женя. — Я знаю, они представлялись перед тем, как вершить расправу. Только они последователи Салтычихи, а не Никольских. Они склоняли Зою возглавить их организацию. Они часто похищали ее, заколдовывали. — А вы спасали, — Приторский подошел ближе и сочувственно покачал головой: — Я не верил, что вы виноваты. Все дела Никольских были поручены нашему комитету, и я знал, сколько раз вы спасали ей жизнь. — Не хватило одного, — усмехнулась Женя. — Так часто бывает, профессор. Не знаю, как вы доказали, что Зою убила багровая магия до того, как я ее заживо сожгла, но спасибо, что не посадили меня в тюрьму. — Вам очень хотелось туда попасть, — прищурился Приторский. — Я не искал опровержения, только факты. Вы невиновны. — Была бы в мире истина, всем бы легче жилось. — Поговорить я с вами хотел не о последней инстанции. Вы ведете свое расследование, и мне нужна ваша помощь. Женя заинтересованно изогнула бровь и сложила руки на груди. Так-так, это уже интересно. — Если циарон признал в вас убийцу, то ему кто-то об этом сказал. Проведите аналогию с теми, кто хотел вас убить за смерть своей некоронованной королевы. — Вы думаете, что этот маньяк — один из секты? Но всех поймали, их накрыли, когда… — В ночь кровавой луны все должны были присутствовать у алтаря, где вас хотели зарезать, да. Но вдруг кто-то ушел? — Приторский остановился около окна и посмотрел на лес. — Теперь он один, ему сложно, но он все еще очень хочет вас убить и вернуть Никольскую к жизни. Ваш отец, когда-то консультировал нас после убийства матери Зои, Кристины Никольской, он сказал, что существует поверие, ничем не подтвержденное, но очень интересное, будто можно вернуть к жизни ушедшего, если убить причинившего смерть. Они хотели вас убить, чтобы воскресить Никольскую. Проверить. И сейчас хотят. — А другие девушки? — Женя задумалась. Она не знала о таком, надо бы спросить у книги. — Он мог тренироваться, — Приторский глубоко вздохнул. — Госпожа Кострова, на вас объявлена охота. Может быть, он даже не один. — Вы сказали, я вам нужна. Приторский тихо рассмеялся. — А вы не из робкого десятка, верно? — Он подошел ближе и протянул Жене амулет. — Возьмите это. В этом амулете частица магии света, которая сохранилась в артефактах из поместья Никольских. Если некто, связанный с багровой магией, будет рядом, амулет сильно нагреется. У вас будет время позвать на помощь. И вы можете понять, что он рядом, не выдав себя. Но надо оказаться достаточно близко. Почти докоснуться. — Без проблем, — Женя забрала амулет и сунула в карман. — Надену только после того, как буду уверена, что это не ловушка и вы не подсунули мне свое кровавое заклятье. — Я в вас не сомневался. — А вот я в вас до сих пор. Следственный комитет — отличное прикрытие для злых делишек. Может, вы крот? Приторскому нравился такой провокационный диалог, с его сухих губ не сползала улыбка. — Если не покинете мир волшебства после соревнований, приходите к нам работать. У вас большое будущее, госпожа Елагина. — Я презираю Магсовет, — вздохнула Женя и направилась к выходу. — Честность, — сказал ей вслед Приторский, — она вас погубит. Женя захлопнула дверь и направилась к лестнице. В руках она вертела незатейливый амулет в виде красивого кулона из серого кварца. Все-таки версия Приторского почти подтверждала ее. Циарону могли подсунуть платок с кровью, он запомнил запах и обозлился. Но тогда убийца должен был хоть раз ее видеть, не мазать, проклиная других ведьм. Умереть от своей стихии — самое страшное для стихийницы. Такая смерть по кровавым законам должна была вернуть кого-то к жизни, наверное. Обычно Никольских убивали слуги багрового князя, но вдруг подвернулась такая удача проверить поверие: Зою убила обычная ведьма. — Я чувствую, что вегетативная нервная система на славу поработала. Меня опять травят кортизолом и пролактином. Твои слезные железы молят о помощи, мышцы глаз напряжены, кровяные сосуды — испуганы, а органы насыщены кислородом, — Лазарев поднялся на две ступеньки выше и остановился перед Женей. — Что случилось? — А по-русски? — Ты ревела где-то час, — объяснил Сережа и протянул платок. — И сейчас готова. — У меня для тебя кое-что интересное. Проверь на багровое заклятье. — Пошли, — Сережа подхватил амулет, и они вместе вышли на улицу. В Зачарованном лесу в такой час было опасно появляться, зато он был безлюден. Сережа завел Женю в чащу, где кинул амулет на снег и присел рядом. Жене не нравилось, когда он колдовал так, но иногда было нужно, просто выглядело это жутко: глаза заливались кровью, она начинала вертеться между пальцев, как послушная змея. Сережа тихо говорил на багровом языке, как будто читал молитву кровавому богу, и магия тянулась к амулету своими щупальцами. — Все нормально, — тряхнул головой Сережа. — Это штука с частицей света. Меня даже воротит от нее. — Отлично, — Женя подцепила со снега амулет. — Если у тебя ее непереносимость, то и у нашего маньяка будет отторжение. Ай! Женя кинула амулет обратно. Он был раскаленным. — Работает. — Если ты ищешь сильного багрового мага, то он прямо перед тобой. Не из-за веры в лукавого, а по глупости детской стал я адептом магии проклятой. Да простит меня Небо и вся светлая магия, — Сережа хмыкнул и встал: — Серьезно, зачем тебе эта штука? — Не мне, а нам. Пошли домой, все расскажу. Монь! Монька трусливо выглянула из-за соседнего дерева. Гром рычал рядом, оберегая свою подружку, да и вообще у него были свои претензии к светлой магии. Вчетвером они пошли домой, правда, шли медленно, потому что Гром прыгал по сугробам, охотясь за Моней, она то подлетала ближе, то ныряла в сугроб и вылетала оттуда стрелой, а Гром попадал в ловушки, но весело отряхивался и прыгал за Моней дальше. Бедный Навигатор… Женя рассказала Сереже о разговоре с Приторским. Сереже план не понравился. Он сидел хмурый и даже перестал следить за Громом, чтобы он не разворотил трамвай. — В каком смысле ты должна со всеми перетанцевать? — Со всеми парнями, — пожала плечами Женя, — которых мы потенциально подозреваем. Ты же сказал, что знаешь, кто мог общаться с этой Авериной и Ростовой. — Да, мы насчитали штук пятнадцать. — Ты во мне сомневаешься? — Женя обидчиво вздернула бровь, и Сережа негодующе фыркнул: — Мы договаривались, что это будет этап по убеждению маньяка в том, что ты в меня влюбилась, а не опознание. Как ты себе представляешь: убедить кого-то в том, что девчонка втюрилась, когда она танцует со всеми? Хотя… Да, этот план мне нравится больше того, где ты приманка. — Мы убьем двух зайцев сразу. По ходу разберемся, — отмахнулась Женя и выскочила из трамвая. Гром с громким лаем выбежал следом и снова бросился к сугробам. Был поздний вечер, людей во дворах не наблюдалось, только кто-то пьяный вертелся на детской карусели и что-то бубнил другу. Женя гладила рукой гладкую макушку Грома, а тот послушно шел рядом и подставлял морду ее ладони. — И все-таки что случилось? Эмоции — это выделение гормонов, я чувствую, что что-то не так. — Ты стал слишком умным, — фыркнула Женя. — Раньше ты просто говорил: мне плохо так же, как тебе. — Твои проблемы меня заботят больше моих, так что я от тебя не отстану. Пойду пытать Загорскую. Женя остановилась, повернулась к Сереже и она вывалила, все, о чем кричала ее душа. Или гормоны… Ей не стало легче, но давным-давно она зареклась не просить у Сережи притуплять ее боль, поэтому терпела. — Вот так, — закончила она. — Я знаю, что виновата, но я не могу извиниться. Это не гордость, просто я обману, если скажу, что больше так не буду. Моя мама любит папу, она постоянно смотрит их альбомы, фильмы, которые он любит. Даже этот Барабулькин заслужил снисхождение только за то, что носит такие же очки без оправы, как папа. Я не могу ей дать пустить свою жизнь под откос из-за меня. Сережа кивал, но молчал. Женя пихнула его в бок и строго попросила: — Скажи что-нибудь! Я не выговориться хотела, а совета. — Я тоже безответно влюблен. Что поделать, жизнь жестока. Женя вздохнула и встала. Пора было идти домой. — Просто… С чего ты взяла, что твой отец ничего не сделал? Она остановилась и развернулась. Гром с тихим скулежом поднял голову: «Так я тоже понял, что он ничего не сделал». Моня встрепенулась и замерла рядом с Женей. — Он отдал кольцо, — повторила Женя. — Не компромат, не проклятого Барабулькина, не его пепел после разряда молнии, а кольцо. — Примитивно, — пожал плечами Сережа. — Все это очень примитивно для твоего отца. — Не делай из него бога. — Всего лишь гения, — усмехнулся Сережа и встал. Он посмотрел на окна, засунул руки в карманы и прищурился: — Твоя мама оценила его поступок? Женя вспомнила и медленно кивнула: — Сказала, что он благородно поступил. — А еще услышала от тебя в запале ссоры, что ты любишь только его и никто другой тебе не нужен. Если тетя Лена ищет себе спутника жизни по критерию «дочке бы понравился», то ты очень ненавязчиво подсказала ей другого идеального кандидата. Заметь, сама. И заметь, твой отец при этом и вправду ничего не сделал. План… У папы могло не быть верных догадок, но план у него был всегда. Это было глупо: поверить, что он не знает, что делать, что он готов отказаться от мамы. Ждать, пока ей станет легче, ждать, пока она забудет тот страшный день, — да, но не отказаться. Женя усмехнулась, неверующе помотала головой и рассмеялась. Сначала тихо, а потом громко! Гром вскочил и начал прыгать вокруг нее, подбадривая лаем. Сережа стоял и улыбался. — То есть он… — подлетела к нему Женя. — Он… И перед мамой весь в белом, и со мной весь такой из себя правильный справедливый отец. И сам перед мамой выпендрился, и я еще про него всякого хорошего наговорила! — она помотала головой и вдруг прокричала в небо: — Мой отец чертов гений! Аха-ха-ха-ха! Сережа, улыбаясь, поморщился. Наверняка опять унюхал что-то чрезмерно счастливое в ее организме. — Ты больше на него не обижаешься? — Обидеться — значит признать поражение, — покачала головой Женя, шумно дыша. — А я еще надеюсь его когда-нибудь обскакать. Вот же какой… Цепная реакция: кольцо, мама, я — все в копилку его образа доблестного рыцаря и любящего отца перед мамой. Он воспользовался мной! Женя снова рассмеялась и шумно вздохнула. Мозг остудился и стало легче. Она обняла Сережу на прощанье, и искренне поблагодарила: — Обожаю тебя. — Да я вообще-то тоже… — протянул Сережа. — Но мы о разном. — До завтра, — Женя хлопнула его по плечу, схватила Моньку и побежала домой. Вечером похолодало и все лужи замерзли. Женя проскользила на ботинках перед домом, едва не навернулась у подъезда и забежала внутрь, где быстро поднялась по лестнице и замерла у двери. Так, главное не испортить папе план. — Вов, я… Я должна была с ней о нем поговорить. Пошел к черту этот Барабулькин, где она теперь? — Наша дочь весьма разумна, чтобы не сбегать из дома при каждой неприятности. Задержалась в институте. Ты ей звонила? — Ой, нет… Позвони ты, она всегда берет, когда ты звонишь. Мама снова захныкала, а папа как бы невзначай оказался рядом и подставил плечо, приобнял, успокаивающе погладил по спине. Вот жук! Женя широко улыбнулась, про себя взвизгнула и нацепила маску вины и раскаяния. Хлопнула дверью. Зашла на кухню. — Пап? — удивилась она и тут же посмотрела на маму. — Привет. — Где тебя носит? — строго сказала мама, вскакивая со стула. — Полдвенадцатого. — Дорога долгая, — пожала плечами Женя и глянула на папу. Что ей делать? Извиниться? Папа покачал головой. Нет, не сейчас. — Я спать, — Женя поцеловала маму в щеку и отправилась в комнату. Она разделась, натянула футболку и не удержалась: прильнула ухом к двери. — Видишь! Она ни о чем со мной не разговаривает. Как ни спрошу — все нормально, все хорошо. Ни про мальчиков, ни про подруг, даже про ваш Поддубный! — Тише, у нее просто переходный возраст. Я с ней поговорю. — Вова, я прошу тебя, болтай с ней побольше. Она тебе все рассказывает, она тебе доверяет! А ты… У тебя есть дела? — Никаких важнее вас. Женя усмехнулась: вот подхалим. — Тогда ты можешь… Можешь сегодня у нас остаться? Я беспокоюсь, побудь с ней. Сейчас все устаканится. Я постелю тебе в гостиной. — Конечно, Лен. Я пойду пока к ней, хорошо? — Да… Да, давай, — мама начала суетиться, искать белье. Слезы ее измотали, она заговаривалась и даже забыла про свою тактику: не давай Вове повод думать, что он тебе нужен. Женя — слабое место, и папа бил прицельно. Дверь отворилась, папа вошел в комнату, Женя сидела на кровати. Она пыталась хмуриться, но папа ее разгадал, сложил руки на груди и усмехнулся. — Ты манипулятор. — Да. — Интриган. — Еще какой. — И самый потрясный отец в мире, — Женя кинулась ему на шею и крепко поцеловала в щеку. — Прости за истерику, сам виноват. Папа уже был переодет. Домашняя клетчатая рубашка, серые штаны и тапки. Он не был похож на профессора боевой подготовки, на консультанта по самой страшной в мире магии, на героя — только на папу. Домашнего, родного и любимого. Такого, каким Женя его помнила. Они улеглись на кровать, включили телевизор и пустили в ноги Ваську. Монька тоже пыталась подлезть под бок, но папа отправил ее помогать маме застилась постель. Монька была хозяйственной: она помогала бить посуду, а потом мести осколки, но белье застилась ей тоже нравилось, так что скоро из коридора послышалось: — Моня, ну куда ты! Влево оттяни. Не смей своим грязным веником по наволочке! Папа тихо рассмеялся и прижал Женю ближе. Женя прислонилась щекой к его груди и прикрыла глаза. — Что дальше? — Завтра извинишься. — Я не хочу ее обманывать. — Извинись за поведение, а Барабулькина она уже возненавидела, — папа пожал плечами: — Я хочу, чтобы ты поняла: чтобы достичь цели не всегда надо идти напролом. Нужно искать верные средства, чтобы, выслушав претензии дочери, все-таки посмотреть с ней ночью телевизор. — Ты сделал из меня средство. — Ты даже не подумала об этом, верно? Хотя сама мне подсказала. Женя приподнялась на локтях и удивленно посмотрела на папу: — Когда это? — Ну, кто-то с утра намекнул единственный способ добиться сердца мамы. Когда я влюбился, он еще не родился. Но сейчас… — Папа покачал головой и улыбнулся Жене. — Сейчас он есть, и он всегда на моей стороне, даже когда я не прав. И я его ни за что не брошу, и никогда не подведу. — Я знаю, — Женя переплела их пальцы и прошептала: — Я знаю. Это была самая теплая ночь за четыре года. За окном снова лил дождь, мешаясь со снегом, но дома было тепло и сухо. Женя лежала у папы на плече и не могла заснуть, потому что боялась, что он уйдет, когда она проснется. Папа снял очки и лежал, почти не шевелясь, но скоро дверь в комнату отворилась, и вошла мама. Она присела с другой стороны кровати и погладила Женю по руке. Женя не была доминисом, но поняла, что мама плачет. Она потерлась щекой о ладонь и поцеловала, а папа аккуратно вылез из-под Жени, накрыл одеялом и вывел маму на кухню успокаивать. Или не на кухню… И не совсем успокаивать… Женя перевернулась на спину и посмотрела в потолок. Она подняла руки, на них пролился блеклый свет уличного фонаря, забился в рыхлые колеи шрамов и замер. Женя сжала кулаки и глянула на щелку света под дверью. — Монь… Моня, иди сюда. Моня поднялась с пола и замерла рядом. Женя подвинулась и похлопала ей рукой рядом. Монька быстро шмыгнула под одеяло и положила конец древка на подушку, спрятав веник под одеялом. Женя дотронулась кончиками пальцев до своей любимой деревяшки и погладила. Монька подкатилась ближе. Метлы были средством передвижения. К ним относились, как к машинам, но они не были машинами. Метлы были живыми и им так же было страшно остаться одним в большом страшном мире, где могут сжечь, пустить на переработку опилок, отдать какому-нибудь дворнику, который кинет в чулан и забудет. Жене был знаком этот страх. Может, ей не грозило быть забытой в чулане, но она часто чувствовала себя так. Поэтому искренне извинилась: — Прости меня Моня замерла. — Я никогда тебя больше не брошу. Будем становится людьми вместе, если ты такая упертая. Женя села на кровати и прижала к себе Моню. Вообще-то, она часто спасала Жене шкуру: вытаскивала с костров, на которых жгли, звала на помощь папу, поднимала тревогу и была самым преданным существом на свете, которая даже после того, как Женя приказал ей от нее отстать, примчалась на помощь по первому свисту. Ни один врач никогда бы не сказал, но Моня всегда была лучшим лекарством для Жени. Личным средством от одиночества.