***
Будильник трезвонил так, что у любого бы отвяли уши. И он звонил, звонил и звонил… — Женя, сколько можно! Вставай живо и в школу! — Ма-а-ам, — обреченно простонала Женя и откинула руку с подушкой в сторону. — Живо! Женя скривилась и ударила себе ладонью по лбу, демонстрируя обреченность и покорность этой несправедливой, мучительной и ужасно глупой идее ходить в школу в одиннадцатом классе, да еще и к восьми утра. Перевалившись на бок, она упала с кровати и едва смогла встать, опираясь на кровать. Носков, как всегда, не оказалось на месте, в душе коварное мыло постоянно выскальзывало из рук, когда, греясь под теплой водой, Женя проваливалась в сон. Только холодная вода, ушатом обрушившаяся на голову, смогла привести в чувства. — Блин, мам! — Давай быстрее, в школу опоздаешь, — строго сказала мама и кинула Жене полотенце. Стоная и растирая голову полотенцем, Женя вышла на кухню, где ее ждал, возможно, один из немногих приятных моментов этого дня — завтрак. Мама приготовила блины и их сладкий, вкусных запах разлетался по кухне. Рядом с тарелкой блинов стояла крынка со сгущенкой, а около той — графин с молоком. Женя никогда себе ни в чем не отказывала и жила по принципу «один раз живем», из-за чего часто влипала в передряги, но зато научилась выходить сухой из воды. Поэтому блины она съела почти все, за что на нее обиделся кот Васька, который разъел себе на маминых блинах такую морду, что уже не мог прятаться за шкафами и под кроватью. — А жизнь вообще несправедливая штука, — игнорируя хмурый взгляд кота, рассуждала Женя. Васька сидел рядом и пялился на нее, громко вздыхая. — Вот тебе блинов не досталось, а мне сейчас на русский. Зато ты каждый март сваливаешь к своим кошкам, а вот мне уже почти восемнадцать, а я так ни разу и не… — Жень, ты еще не одета? — залетела в комнату мама. — Я на работу. Смотри, не опоздай! Люблю, пока. — И я тебя, мамуль! Женя еще полчаса медленно ползала по квартире, собирая портфель, закрывая окна, проверяя утюг и плиту. Васька смотрел, как она щеголяет в одной футболке и трусах, вздыхал еще громче, а в конце концов сел на окно и заорал. — Март нескоро, дружище, — пожалела его Женя. — И я думаю, что в этот раз без приятного вечера не останется никто. Кот повернул голову в сторону Жени и на его рыжей морде было написано: «В каком смысле?». Женя рассмеялась, запихнула в рюкзак телефон с ключами, взвалила себе на плечо и только около двери обернулась на Ваську. — Завтра мы всем классом едем к Иванову на дачу. И уж поверь, мой мохнатый друг, этот красавчик от меня не уйдет. Танька говорила, у него наверху много спален. Кот устало фыркнул, а Женя побежала в школу. На улице стоял мороз, и, как только Женя выбежала из подъезда, он укусил ее за нос и щеки. Она поежилась, натянула шапку на голову и, уткнувшись носом в шарф, пошла в школу. Под снегом зимой крылось много ловушек: хитрый лед ждал, пока глупый человек наступит на него, чтобы прокатить до ближайшего забора и опрокинуть в сугроб. Усталый дворник убирал снег, обнажая ледяные силки, и Женя их обходила, перепрыгивая с одного островка плотно придавленного снега на другой. На трамвай она не успела, но орала так громко, чтобы он ее подождал, что тот все-таки раскрыл двери и впустил ее. Внутри на нее оборачивались недовольные люди, но несколько бабушек мило улыбались, и она также улыбнулась им в ответ. Люди — очень добрые создания. Почти все. Почти всегда. С ними просто нужно чаще и дольше разговаривать, слушать и понимать — они ответят тебе тем же. — Вот так и живем, Глафира Викторовна. — Ой-ой, одиннадцатый класс, самый сложный, наверное. Справляешься? — Да учусь потихоньку. Ну, до свидания, вон уже школа моя. Московские дворы имели свой старо-столичный шик. Женя любила эти невысокие десятиэтажки, затерянные среди голых деревьев; петли дворов между ними, невысокие заборчики и кучи детей, спешивших в школу или в сад. По дороге впереди, переваливаясь с ноги на ногу, словно медвежонок после спячки, шлепал в ясли карапуз, вякая что-то на своем детском языке маме и вертя головой, чтобы увидеть сразу все. Женя тоже посмотрела в небо: на голых сучьях деревьев сидели вороны, а около мусорных баков, как стадо глупых коров, паслись голуби, выискивая в снегу крошки оброненного хлеба. Скоро из-за углов домов показались ворота школы, и Женя ускорилась: до урока оставалось пять минут. — Куда несешься, Кострова! — крикнула вслед Жене уборщица. — Шею вот свернешь на мокром-то полу! — Здрасьте, теть Тань! Женя называла это форсажем — свое умение добегать до кабинета за несколько секунд. Она влетела в класс и быстро глянула на кресло учителя. — Фух, повезло. — Давай быстрее, — поправила очки и нахмурилась Аня, убирая с соседнего от себя места сумки. — Уже думала, что врать Зинаиде Степановне. — Спокуха, Ань. Я всегда успеваю. — Доброе утро, класс. В кабинет вошла классная руководительница, и все встали из-за парт, чтобы поприветствовать ее. Цепким взглядом она окинула ряды учеников и задержалась на Жене. — Кострова, — устало вздохнула она и сняла с носа очки, чтобы протереть стекла. — Неприлично сидеть в классе в перчатках. — Зинаида Степановна, вы же знаете, что не сниму. — Знаю… Ладно, начнем урок. Любимов идет к доске. Сейчас попробуем с вами решить тестовую часть пробника ЕГЭ. Колька Любимов нехотя поплелся к доске и стал выводить буквы. Все остальные решали в тетради. После пыток Кольки, Зинаида Степановна принялась за Гришку — еще одного двоечника, за которого переживала вся школа, а потому русским языком с ним занимался его лучший друг — Андрей Иванов. Это был парень невиданной красоты, ума и харизмы. Женя весь день оглядывалась через плечо и ловила его взгляд, дерзко улыбалась и отворачивалась к тетради. В ней она что-то чиркала по ходу урока, но делала это неохотно: все ее мысли занимала только предстоящая вечеринка — последняя перед Новым годом. Поэтому, развалившись на крохотном стуле, Женя жевала губы, чтобы улыбаться не так широко и рисовала злобных хохочущих смайликов в тетради. — Хватит на него пялиться, — посоветовала Анька. — Машка тебя живьем готова за Иванова съесть. — Подавится. — Лучше бы ты думала об учебе, Женя. — Жизнь и без того скучна, чтобы я еще думала об учебе. — Но надо же поступать в институт! — Ой, — Женя скривилась и захлопнула тетради. — Ань, не грузи. До экзаменов еще как до луны. — Всем бы твое спокойствие, Кострова, — подошла к ним Света Витина. — Я вот вчера решала математику, знаете какой результат? Пятьдесят два балла! Это за четыре месяца до экзаменов. — Свет, у тебя пятьдесят два? — охнула Юлька Скворцова, тоже неожиданно оказавшись рядом. — Тогда я даже пробовать не буду. Наверное, у меня будет не больше сорока. — Тихо! — хлопнула по столу рукой Женя и встала. — Что за загоны, девчонки? Расслабьтесь до выходных! Вот как только мы уедем с дачи Иванова, я разрешаю вам мыть друг другу мозги по поводу экзаменов. До этого я даже слышать об этом не хочу. Девочки послушались и притихли. — Лучше думать о парнях — это интереснее и веселее. Юль, пристанешь к Любимову? — Женя! — залилась краской Юлька и все засмеялись. Они оделись и вышли во двор школы, чтобы остановиться загодя ворот и рассмотреть своих одноклассников. Самым наглым и приставучим был Гришка Степнов, за что нравился половине класса и пару раз схлопотал рюкзаком по голове от некоторых девчонок. Но Андрей Иванов — другое дело. Он был воспитанным, уместно шутил и всегда был готов прийти на помощь: сломала ты каблук, тяжело нести портфель или просто устала — он всегда рад помочь. — Коза, — фыркнула Женя, когда увидела, как нагло Машка виснет на плече у Иванова. — Я вам клянусь, девчонки, если мы не переспим завтра… — Ты уверена? — Анька снова поправила очки. Она всегда за них хваталась, когда смущалась. — Говорят, что это больно. — А еще, что приятно. Не знаю, как вы, — я верю в то, во что хочу больше верить. А теперь я домой — дел по горло. Они вчетвером двинулись в сторону ворот, где их зацепил Гришка. — Здарова, девчонки, ну что, все едут к Андрюхе на дачу? Кострова, за тобой зайти? — Спасибо, Гриш, я вообще-то думала меня Андрей заберет. Машка кинула в сторону Жени такой прожигающий взгляд, что любой бы вспыхнул на месте, но Женя на нее не смотрела — только в глаза Андрею, за что и была вознаграждена доброй улыбкой. — Конечно, у меня есть свободное место. — Ух, парни, смотрите. Что за красотку к нам занесло? Теперь с нами учиться будет. Ой, пожалуйста, милаха, скажи, что ты в одиннадцатый «Б»! — Гришка присвистнул, и его друзья посмотрели куда-то в сторону дворов. Жене было не до того: она переглядывалась с Андреем, молча напоминая о том, как они всю предыдущую ночь целовались во дворе, из-за чего с утра было невозможно встать с кровати. Андрей на новенькую кинул только взгляд, но вернулся к Жене. Та прочитала в его взгляде: «Я все понял. Заеду вечером». Этого было вполне достаточно для того, чтобы настроение поднялось до конца недели. Пятница — день сам по себе приятный, особенно после окончания уроков. Получив едва заметный кивок, злорадствуя над Машкой и торжествуя победу, Женя решила пойти домой. — Эй, пацаны, она идет к нам? Чур я первый с ней знакомлюсь. — Только челюсть подбери, Гриш, — посоветовала Женя и обогнула одноклассников. Но тут же остановилась. — Привет. Девушка в строгом бежевом пальто стояла прямо перед ней. — Привет, — протянула Женя и осмотрела аккуратные сапожки, черные уложенные волосы под светлым беретом и знакомые синие глаза. — Какими судьбами? Плохо. Визит ведьмы всегда не к добру, а в жизни Жени такой визит означал одно: скоро начнутся неприятности. От ведьм надо было бежать, прикрываясь крестами и оберегами, не разговаривать с ними, не смотреть на их ангельские лица и не слушать их завораживающий голос. Сама мать Природа наделяла их неземной внешностью, грациозностью, изяществом. Не удивительно, что Гришка вот уже полминуты стоял с открытым ртом. — Я к тебе. Мне надо с тобой поговорить. Это… срочно, Женя. — М, так у тебя ко мне срочные дела? — Да. Диана держалась хорошо — ровно, независимо и почти спокойно, только сцепленные внизу пальцы выдавали ее. Женя посмотрела на замок ее рук и усмехнулась — Диана тут же его расцепила. — Прости, Диан, у меня нет времени, я тороплюсь. — У тебя закончились уроки. — Я занята. — Женя, это займет не больше пяти минут, — начинала злиться Диана. — Как жаль, что именно столько у меня и нет. — Тогда я провожу тебя до дома. По пути несложно меня выслушать. — А меня уже провожают до дома. Эй, Гриш, ну ты скоро? Женя вернулась, схватила Гришу под руку и повела за собой. Она знала, что Диана не будет приставать, пока рядом человек, поэтому нагло воспользовалась любимчиком всех девчонок класса и увела его за собой сначала в трамвай, а потом и до дома. — Ого, ты ее знаешь? — удивлялся Гриша, оборачиваясь даже тогда, когда они оба почти дошли до дома Жени. — Че это за красотка была? — Бывшая одноклассница. — Это из той школы, где ты до девятого училась? Зачет. У вас там все такие? — Ага. Ну, Гришань, спасибо и пока. — Слышь, Кострова, — Гриша засунул руки в карманы и шагнул ближе. — Если че, я это… Короче, я на электричке не поеду, у меня машина есть. Могу подвезти. — Только прав нет? — усмехнулась Женя, и Гриша тут же поник. — Расслабься, Гриш. Не напьешься в хлам у Иванова, и тебе тоже что-то в этот вечер перепадет. Пока. — Так вы че, с Андрюхой собираетесь это… — Гриша глупо улыбнулся и потер указательными пальцами. — Обхохочешься с тебя. Давай топай домой. Дело не твое. — Ой, да не очень-то интересно. Пока. Обиженно махнув рукой, Гриша пошел домой. Женю разбирал смех, и она кусала губы, чтобы не смеяться, пока Гриша ее может слышать. А когда его спина скрылась за стенами невысоких пятиэтажек, то Женя развернулась и подошла к двери подъезда, где набрала код от домофона, но так и не дернула за ручку. Это чувство она знала хорошо: легкий холодок по коже чувствовался даже при морозе на улице, чесался правый локоть и распускал лепестки цветок связывающего две души заклинания. Женя посмотрела на руку и, не оборачиваясь, спросила: — Чего тебе надо, Загорская? — Поговорить с тобой. Женя обернулась. Диана сидела на лавке и смотрела в ту сторону, куда несколько минут назад ушел Гриша. — Мы не разговаривали четыре года. Я до сих пор не хочу. — У меня к тебе просьба… — Охо-хо, — тихо рассмеялась Женя и остановилась около лавки, засунув в карманы руки. Она оглядела Диану с ног до головы и цокнула языком. — Ты забыла, о чем мы договаривались? — Пожалуйста, выслушай. — Нет! — Женя, можешь сколько угодно прикидываться человеком, но им от этого не станешь. — Тебя спросить забыла. — В Поддубном происходит что-то страшное! — вскочила Диана. Ее слова зацепили проклятое любопытство, которое не давало Жене спокойно жить вот уже… всю жизнь. Женя хотела сказать что-нибудь гадкое, чтобы прогнать Диану, но запнулась на полуслове, захлопнула рот и постаралась состроить самый безразличный вид, мол, ну и что там у вас, неужели что-то интересное? Не поверю. — В Поддубном с начала зимы произошло несколько несчастных случаев, — пользуясь моментом, затараторила Диана. — Ведьмы-стихийницы лишаются рассудка и пытаются убить себя своими же силами: утопить, задушить, сжечь, закопать, выпить раскаленный металл! Пока их удавалось останавливать. Как только стихию успокаивали преподаватели, ведьмы теряли сознание и впадали в кому. Таких случаев уже пять. — Кошмар, — цинично просто сказала Женя и отвернулась от Дианы. Дверь подъезда была совсем недалеко, как раз оттуда выходила тетя Глаша: от Дианы можно было просто убежать, ведь ни одна ведьма без приглашения не может переступить порог. — А от меня ты чего хочешь? Диана помедлила. Ведьмой она была решительной и смелой, так что это было на нее непохоже, значит, собиралась попросить что-то не слишком достойное в такой ужасной ситуации. Еще до того, как Диана озвучила просьбу, Женя догадалась. Она усмехнулась, подошла к Диане и, мерзко улыбаясь, сказала: — Твоя стихийница тоже в передряге, и ты хочешь попросить меня вступить в твою команду, чтобы вас не сняли с чародейских соревнований? Диана подняла грозный взгляд на Женю и через силу кивнула. — Мне не нужно, чтобы ты участвовала. Просто формально числилась в нашей команде, пока составляют списки. Если участник снимается после регистрации, то команду не трогают. — Но мне придется учиться в Поддубном. — Всего лишь месяц. — У меня экзамены. — Ты умная. — Я человек. Диана вскинула бровь и фыркнула. — Серьезно? Тогда почему небо хмурится? Женя подняла взгляд наверх и увидела, как прежде ясное небо затягивается темными клубами туч. — Елагина, ты должна понять. Этот шанс… Может, для меня не так и важен, но для девочек — очень. — Ну да, не у всех же мама — декан ведьминского факультета. — Елагина… — Моя фамилия Кострова, — устало закатила глаза Женя. — И лучше тебе уйти, а то, не приведи небеса, начнется гром и грозы посреди декабря. У меня кончается терпение. Диана еще несколько секунд смотрела на Женю и ждала: вдруг та передумает, но скоро поняла, что занятие это бесполезное — кивнула, оправила пальто и попрощалась. Женя ушла в дом, но перед тем, как дверь подъезда захлопнулась, обернулась. Обижать Диану не хотелось, но с ее стороны это тоже было нечестно: нарушать клятвы, приходить и так нагло вмешиваться в спокойную человеческую Женину жизнь. — Но стихия никогда не пойдет против своей ведьмы, — рассуждала Женя, пока натягивала свитер, собираясь на вечеринку. — Даже на уровне подсознания стихийницы есть фильтр: не убей себя случайно. И специально… Женя посмотрела в зеркало и пробежалась взглядом по тонким кожаным перчаткам — они обтягивали руки до локтя. Это было невозможно: как вообще можно представить, что грозы вдруг сорвутся с небес и ударят прямо в сердце? Окно было распахнуто: Женя не мерзла даже зимой. В комнату заваливался уличный мороз, и подоконник припорошило снегом, небо прояснилось, и только тонкая пелена снежных туч закрывала собой яркое зимнее солнце. Женя высунулась из окна и придирчиво стала разглядывать облака. Что должно вдарить в голову, чтобы небо обернулось против своей ведьмы? — Это бред. Невозможно. Васька умирал на тумбе и слушал Женю неохотно, пытаясь перевалиться на один толстый бок и загребая лапой воздух. Когда он выдохся и упал обратно на спину, раскинув мохнатые лапы в стороны, то недовольно глянул на Женю и что-то возмущенно фыркнул. «Помоги, жалкий человек!» — прочитала Женя на его недовольной морде. — Ты понимаешь… — Женя присела около тумбы и поворошила шерсть на толстом пузе Васьки. Он возмущенно закряхтел, но Жене было не до того. Все, что занимало ее мысли: кто и как заколдовывает ведьм в Поддубном. — Понимаешь, что земной магией такого не провернуть, значит… Женя все-таки разодрала губу в кровь, потому как терзала ее все время, пока такие ненужные и далеко не человеческие мысли лезли ей в голову. От догадки ей стало не по себе, и ровно в тот же момент, когда она поняла, насколько влип весь Поддубный, она опомнилась: — Нет! — вскочила Женя с пола и дергано расчесала пальцами волосы. — Плевать. Мороз и солнце, день чудесный… Нельзя об этом думать: магия — такая зараза, которая очень быстро отравляет мозг и весь организм. Зависимость, наркотик — если раз получилось от нее отказаться, то второй раз судьбу испытывать не стоит. Остаток дня Женя запретила себе думать о визите Дианы, сборы проходили суматошно, а когда пришла мама, то Женя стала метаться по квартире еще быстрее. Накрасившись и выбрав самый теплый свитер, который к тому же должен был легко сниматься, Женя подскочила к окну и довольно улыбнулась: Андрей ждал у подъезда. — Мам, я побежала! — Жень, только я тебя прошу: не пей, хорошо? — Мам, ты чего?! — возмутилась Женя и замотала головой: — Да чтобы я напилась? Да никогда! Гадость эту в рот не возьму. — Боюсь я. Да еще с ночевкой туда едете… У него же дача в лесу, да? — Так! — Женя положила маме руки на плечи и тепло улыбнулась. — Не беспокойся. Меня никто не обидит, а если кто-то попытается, то я воткну ему шампур в глаз. — Женя! — Пока, — рассмеялась Женя, чмокнула маму в щеку и убежала. Впереди ее ждал сказочный вечер. Но в электричке, пока они всем классом ехали, ютившись на жестких деревянных лавках, Женя смотрела в окно и думала: как можно прокрасться в голову к стихийнице и обернуть против нее стихию? Стихия оберегает своих ведьм, как мать дочь, она дает силу своей ведьме и слушается, как дрессированная собака. Она друг и хранитель, самое верное и преданное, что есть в жизни стихийной ведьмы. Даже самые сильные менталисты, забирая разум ведьм стихий, никогда не могли заставить слушаться себя природу. Тогда что это? Неужели… — Жень, — тронул за плечо Андрей. — Мы приехали. — Отпад! Погнали, — Женя быстро встала и ушла. Нет, вся эта ситуация — не ее дело. Дача у Андрея была большой. Посередине поляны во дворе развели костер, рядом на мангале пожарили шашлыки и еще несколько часов ели на теплой застеклённой террасе то, что сумели с собой привести, потом включили музыку, и все разбрелись по компаниям. Первым, что сделала Женя, приехав к Андрею, — напилась. Алкоголь ее расслабил, выкинул из головы ненужные масли, и вечер проходил веселее, чем мог бы. Когда всем стало все равно друг на друга, Женя с Андреем ушла в гостиную на втором этаже, где они долго целовались около камина. Она сидела у него на коленях, когда он стянул с нее свитер и поцеловал в шею. Его ладони огладили живот и ребра, перебрались на плечи, с которых почти стянули лямки лифчика. — Жень, — остановился Андрей, и Женя открыла глаза, — скажи, это у тебя… в первый раз? — Какая разница, — отмахнулась от вопроса Женя и снова впилась ему в губы, но Андрей слегка надавил ей на плечи, отстраняясь. — Ты мне правда нравишься, Кострова. Я не хочу, чтобы первый раз у тебя было спьяну и на утро ты об этом сожалела. — Да е мое, — простонала Женя, слезая с его колен и плюхаясь рядом на диван. Она обиженно сложила руки на груди и посмотрела на Андрея так недовольно, что он испугался и начал тут же ни пойми за что извиняться. Женю это умилило. Она снова подсела к нему и, зарывшись пальцами в его черные волосы, ласково прошептала в самые губы. — Иванов, да ты самый заботливый парень на всем белом свете. Вот уж о чем я точно не хочу жалеть утром — так это о том, что ничего не помню. — Ты совсем без тормозов, Кострова, — улыбнулся он в ответ и прижал к дивану, накидываясь с поцелуями. — Такая безбашенная… Дурман алкоголя еще не выветрился, и ощущения были не острыми, но и без того приятными. Эта сладкая дымка хмеля не мешала Жене, но, когда Андрей дотронулся до края длинной перчатки, Женя приостановила его руку. Андрей непонятливо нахмурился. — Скажи, — тихо прошептала Женя, — я похожа на ведьму? — Что? — Ну, красивая, опасная, загадочная, утонченная, скромная, тихая, воспитанная? Андрей продолжал хмурить брови. — Ты красивая, — пожал плечами он, — и… не знаю, точно не тихая. Женя рассмеялась. Она знала ответ на свой вопрос: все детство, все отрочество — да всю жизнь ее учителя, вздыхая и прикладывая к груди руки, причитали одинаково: «Ты совсем не ведьма, Женя». И все-таки была единственная заповедь волшебного мира, которую, даже будучи человеком, она не могла нарушить. — Прости, мне надо кое с чем разобраться, а потом мы обязательно продолжим, — Женя приподнялась на локтях и поцеловала Андрея, потом выползла из-под него, быстро оделась и ушла, оставив его в недоумении глядеть ей вслед. Она натянула куртку с шапкой, вышла на улицу и увидела, как Гриша с Колей и Пашей пытаются разжечь костер. Дрова намокли от снегопада, а за новыми идти было лень, и мальчики только подливали розжига, надеясь, что сырые угли на самом деле еще тлеют и их искра разожжет пламя. — Я тебе говорю, надо газет! — Да надо розжиг! Женя усмехнулась и посмотрела в небо. Прищурив глаза, она разрешила себе, пьяной и веселой, немного похулиганить, но Небо только нахмурилось, а гроза так и не сорвалась на землю. Женя ушла. Зимний лес — особенная сказка. Ни один тут не пройдет бесшумно, даже птица не пролетит. Ведьмы не любили зиму, потому что природа спала, а Жене нравилось, когда можно было не осторожничать с мыслями и желаниями, опасаясь, что какой-нибудь куст тебя услышит и вдруг начнет тебе угождать. В зимнем лесу ведьме можно было все: любить и ненавидеть, мечтать и проклинать — чувствовать себя человеком и спокойно дышать, выветривая алкоголь из головы. Правда, уходил он оттуда неохотно. Женя вроде шла все время по дороге, но вместо выхода из поселка забрела в какую-то чащу, где в сугробах утопали ноги, и она быстро устала через них пробираться. — Ведьма я или не ведьма! — фыркнула она и вдруг свистнула, засунув два пальца в рот. Зимний лес тут же выдал то, что с сумасшедшей скоростью неслось в сторону Жени. Сначала послышалось, как свистит ветер, потом с веток деревьев вдалеке стал сыпаться снег. Женя вглядывалась в черную чащу и гадала, из-под какой снежной шапки покажется ее приятельница. Та любила поваляться в сугробах, сбить сосульки хвостом и врезаться во что-нибудь, отчего потом все древко крошилось в щепки. Плюх! Тормозила Женина метла всегда одинаково: носом в землю или сугроб, за что Женя искренне ненавидела полеты. — Ну здарова, — хмыкнула Женя, когда ее метла, отряхиваясь словно пес после купания, взлетела и остановилась напротив. — Соскучилась? Метла «завиляла хвостом» и кинулась к Жене, согнулась у ее плеча и стала тереться своей деревяшкой. — Тихо, родная. Нам бы… — Женя огляделась и поняла, что совершенно не знает, в какой стороне ее дом. — Короче, домой бы попасть. Так, иди-ка сюда. Женя схватилась за древко и подтянула свое тело из снега, затем с горем пополам ей удалось взобраться верхом и уцепиться за метлу. — Только не лихачь. Я тебя умоля…. Метла сорвалась с места, и Женя тут же вцепилась в древко еще крепче. Спорить с этой хулиганкой было бесполезно — характер в хозяйку. Помнится, Женя за это и выбрала тот первый прутик, который по общему правилу давал метле душу и наделял сознанием. Маленькие ведьмы собирали прутики в метлу всю жизнь. В пять лет им дарили первый: в магазинах волшебных университетов всегда было много маленьких девочек, разеющих у стеклянных вольеров на верещащие прутики, которые дрались друг с другом, обижались, забивались в углы или прижимались к стеклам, приглядываясь к своим будущим хозяйкам так же внимательно, как те к самим прутикам. — Моня! — ругалась Женя, пока метла несла ее над лесом. — Твою мать, неугомонная метла! Быстро спусти меня ниже! Но Моне было все равно. Это мелкий полудохлый прутик Женя в свои пять лет выбрала только за то, что он, пока все другие жались к стеклам вольеров, летал у люстры и плевал на девчонок и их протянутые ручонки. Он вертелся под потолком и ловко уворачивался от ведьм-продавщиц. Женя всегда боялась высоты, и, конечно, она тут же пошла охотиться на беснующийся прутик, пока папа расспрашивал консультанта о свойствах разной древесины древка. Поймала, полюбила и возненавидела в тот же момент, когда он поднял ее под потолок, и Женя еще несколько минут, как пойманная рыбешка, болталась на нем, крепко сжимая его в кулачке. В общем, это была любовь на всю жизнь. С той самой минуты, которую они провели вместе под потолком, и на все приключения, в которые закидывала их за столько лет судьба. Но страх высоты Жени и страсть Мони к полетам уживались плохо, и Женя неприлично ругалась, пока Моня несла ее к городу. Когда под ногами вместо пушистых макушек елок показались огни города, Моня сбавила ход, и Женя, стуча зубами, расцепила ноющие пальцы. — Прокляну тебя когда-нибудь… — Девушка, прижмитесь к обочине! Женя усмехнулась: и не такое придет в пьяную голову. — Девушка, это полетная полиция, немедленно прижмитесь к обочине. — Да к какой обочине, я в небе! Перед Женей возникла упитанная женщина в темной синей куртке с эмблемой Магсовета на предплечье. На ее голове сидела толстая обитая мехом квадратная шапка, из-под которой лезли растрепанные волосы. Форменные ботинки перекрещивались под толстым древком метлы. — Здрасьте, — возмущенно кивнула Женя и сложила руки на груди. — Вы серьезно? ДПС в небе? — Девушка, вы превысили скоростной режим при въезде в город. — Моня, — грозно прошептала Женя. У Мони задрожали прутики. — Да бросьте, тут кроме птиц никого нет! — Вы не уважаете птиц? — густо накрашенная бровь полицейской взметнулась вверх, и Женя, сдавшись, помотала головой. Птицы — символ ведьминской силы. Не уважать их — не уважать всю ведьмовскую общину. Женя, признаться честно, ведьмой себя никогда не считала. Сначала она упорно доказывала всем, что ведьмовского в ней априори быть ничего не может: папа — волшебник, а мама — человек, поэтому если уже и определяться, то Женя — волшебник! Жили они в разы интереснее: без кучи изжитых себя правил и устоев. Ведьме же с детства вбивали в голову «спину держи ровно, не сквернословь, не перечь старшим!» — Восемнадцать есть? — Да. — Паспорт. — Не с собой. Полицейская недовольно покачала головой. — Имя матери. Для ведьмы до восемнадцати лет мать была представителем, учителем и путеводной звездой — единственной, что могла осветить путь в чародейскую жизнь. Штрафы выписывались на нее, о ненадлежащем поведении в школе сообщали прямиком ей, но Жене всегда нравилось, беззаботно пожимая плечами, говорить настоящее мамино имя, видеть, как огонек заклинания правды на руке у полицейских вспыхивает зеленым, а потом коварно улыбаться вслед. — Ну-ну, поищи мою маму в списках зарегистрированных пользователей услугами Магсовета, — прошептала Женя, глядя на удаляющуюся полицейскую. Она летела смешно: медленно, скрестив под древком ноги и записывая что-то в маленькую книжку. Издалека было похоже, будто толстый самовар поставили на тонкую веточку. Подлетая к дому, Женя заставила Моню сбавить ход и зависнуть около подоконника, и еще долго сидела с закрытыми глазами и причитала: высоко, она боится и ни за что не полезет на балкон на такой высоте. — Да просто спусти меня к подъезду. Я задницу сейчас отморожу тут висеть! Моня сдалась и опустилась. Когда Женя встала на землю, она почувствовала, как к ней возвращается мир — привычный, твердый, имеющий землю и небо где-то там, далеко. Женя дала себе несколько секунд, чтобы прийти в себя: постояла, размяла ноги, попрыгала, несколько раз глубоко вдохнула и только после этого зашла в подъезд. В дом следовало пробираться тихо. У Жени получилось закрыть за собой дверь, снять ботинки и бесшумно прокрасться в комнату, но там ее подстерегала опасность: Васька, который сидел на подоконнике и таращился в окно. Моня висела снаружи и удивленно взирала на кота. Глаз у нее не было, но Женя всегда точно понимала, что на счет происходящего думает ее метла. Васька отклонял голову в бок, Монька повторяла за ним. Он вилял хвостом — Моня перебирала прутиками. А потом Вася заорал. По-настоящему, по кошачьи: громко и натужно. Женя быстро открыла окно, схватила метлу и пихнула ее себе под кроватью. Затем, поразмыслив секунды две, сама туда забралась. — Вася! — послышался возмущенный голос мамы. — Тише, чего разорался? Васька был поднят на руки и унесен. Женя видела, как подозрительно щурит он глаза, пока мама, поглаживая ему спину, уносит его из комнаты. Как только захлопнулась дверь, Женя откинула голову назад и стукнулась о что-то жесткое — тут же зашипела и потерла себе затылок. Развернувшись, она увидела коробку из-под обуви. Из-за ее бортика торчал край холщового мешочка и красной нити, некогда служившей закладкой для этой толстой книжки. Моня зашуршала рядом. — Н-да, — выдохнула Женя, осматривая доски своей кровати, на которых лежал матрас. — Привет, старая жизнь. И пусть Женя была не в восторге от вечера, но Моня была рада. Она выгребла из-под кровати Жени весь мусор, вымыла полы, смахнула пыль с полок и, пока Женя переодевалась, отмыла ей всю комнату. — Я просто помогу Диане, — уверяла себя Женя. — Она моя подруга. Моня согласно кивнула, но этого было мало. Им обоим было понятно, что клятва, данная Женей всему волшебному миру никогда не возвращаться, намного сильнее просьбы Дианы и желания помочь. «В Поддубном происходит что-то страшное», — перепуганный голос Дианы до сих пор слышался из-за окна. Когда-то они вместе мечтали там учиться: у мамы Дианы на факультете ведовства. Когда-то самым классным выходным считалось третье воскресенье каждого третьего месяца, когда мамы и папы отводили в волшебные магазины выбирать прутики для метелок. Не так давно любой бы рассмеялся, если бы Женя шарахнула молнией в костер. А сегодня даже не получилось. — Дотяну их до соревнований, разберусь с этим и вернусь. Мне еще экзамены сдавать. Анька говорит в этом году будет высокий проходной бал. А теперь спи! Моня замертво упала рядом и притворилась обычной метлой. Женя улыбнулась, пожелала спокойной ночи и, подбив под голову подушку, тоже заснула.Глава 1. ЧП в Поддубном
20 ноября 2022 г. в 21:53
Соревнования ведьм проводились каждый год. В них юные ведьмы показывали свою силу и ловкость, знания и хитрость, чтобы одна из высокопоставленных колдуний этого света присмотрела себе учениц и забрала обучать высшей магии к себе.
На обучение после школы девушкам давалось не больше пяти лет, за которые они должны были понравиться хотя бы одной наставнице или согласиться работать на Магсовет, что считалось не очень-то престижным. Клеркам платили мало, а заседали в Магсовете только сильные колдуны и колдуньи, часто они передавали свои места по наследству.
Диана не рвалась искать себе учителей. Ее мама была деканом ведьминского факультета, и под крылом у родительницы Диана чувствовала себя комфортно, но идти к ней в ученицы не хотела: знала, что мама будет ее жалеть и излишне оберегать, а путь ведьмы должен быть тернист, иначе хорошей колдуньей она не станет. Мир вообще — опасная штука. Надо быть начеку постоянно, иначе твари Багрового царства доберутся до тебя быстрее, чем ты думаешь.
Это был третий год, как Диана участвовала в соревнованиях, и второй, как она участвовала в роли капитана. Через несколько месяцев должен был начаться первый тур, как только закончатся соревнования у магов. И, сидя поздно вечером у стола, Диана анализировала результаты своей команды с прошлого года и все варианты испытаний первого тура в сводках за пять лет. Кате не хватало скорости, Сетере — жесткости, а Жанне — силы.
Хлопнула дверь, и Диана посмотрела, кто так поздно к ней пришел.
— Привет, Жанна. Почему ты не спишь, уже поздно, а завтра тренировка?
Жанна не ответила.
— Тебя мучает бессонница? Жанна, в чем дело?
Диана наконец повернулась, хмуро посмотрела на подругу и… ужаснулась.
Жанна была все той же: немного бледной, кудрявой, в своих смешных тапках-кроликах, но она смотрела на Диану не своими глазами — пустыми и безразличными.
Эта зараза добралась и до нее. Уже месяц весь Поддубный содрогается от страшной напасти: молодые ведьмы, повинуясь неведанной силе, пытаются убить себя, используя свою же силу. Две недели назад одна девушка затопила весь подвал, привязав себя к трубе, а перед этим другая удушала себя, создавая вакуум в лаборатории университета.
Жанна была огневичкой.
— Жанна? — осторожно позвала Диана, хотя знала, что это бесполезно. Сама она была менталистом, поэтому быстро переплетала за спиной пальцы, чтобы сотворить заклинание и отобрать разум подруги у кукловода, который ее сюда привел.
— Ее место не здесь, — тихо прошептала Жанна и по ее щеке скатилась слеза. Она просто вытекла из раскрытого глаза, Жанна даже не моргнула. — Это место — чужое.
Жанна раскинула руки в стороны и призвала огонь. Рыжее пламя послушно взвилось по стенам, захватило занавески, лизнуло ковер и добралось до стола, где у Дианы лежали бумаги. Тут же стало жарко, лицо обожгло горячим воздухом, и Диана, не медля ни секунды, метнула заклинание в голову Жанне. Сгусток чар достиг цели, и Диана добралась до чужого сознания.
Это заняло не больше минуты. Прибежали учителя, и Диана смогла вернуться в свою голову. Господин Приторский убрал огонь, профессор Завальская подбежала к Диане, а Жанна упала на пол, и все знали — это кома. Все девушки до сих пор не пришли себя после того, как пытались убиться.
— Диана, как вы? — Приторский присел на одно колено перед Дианой и посмотрел себе за спину, где другие учителя поднимали Жанну и уносили ее в лазарет. Приторский поправил галстук-бабочку, покачал головой, а потом повернулся к Диане обратно и строго спросил: — Я так понимаю, вам удалось забраться в ее голову. Что вы там увидели? Чей лик, имя, голос — хоть что-то, по чему мы сможем определить негодяя.
Диана растерянно посмотрела на профессора Завьялову — та ободряюще ей улыбалась, но ее старые руки, обхватившие плечи Дианы, все равно подрагивали.
— Диана? Так, Инна Леонидовна, позвоните Загорской. Только прежде, чем говорить, что у нас тут был неудачный акт самосожжения, скажите, что с ее дочерью все в порядке. Диана, вставайте.
— Ничего, — сказала Диана и зажмурила глаза, прогоняя муть. Она еще раз рассеянно осмотрела комнату, Приторский проследил за ее взглядом, но опомнился и переспросил:
— Ничего не болит?
Диана замотала головой. Взгляд упал на то место, где секундой назад лежала Жанна — все с такими же открытыми пустыми глазами. Диана посмотрела на Приторского и мотнула головой еще раз.
— В ее голове не было ничего.