Внутри

Каждый раз, когда Никки отправлялся к своему психотерапевту, он отматывал свою бесконечную фотопленку памяти к каким-то определенным событиям, которые так или иначе был связаны с человеком, разбирающимся в содержимом черепной коробки. Он словно убеждал себя в том, что бесконечные тени будут рано или поздно уничтожены этим человеком с усталыми глазами, который покорно слушает каждого своего пациента, словно пастор на исповеди. Только отпускает он не грехи, а призраков бездумных переживаний и кошмаров, преследующих людей. Но разве это ни одно и то же? Есть правило трех вопросов. Об этом термине Никки узнал потом, уже будучи полностью размажженым и убитым, когда единственным собирателем осколков его внутреннего "я" стал психотерапевт. Он смотрел на него, видел его пороки и просто давал им научные термины, как будто утешая, что это бывает со многими. Но Сиксу не нужно было знать, что кто-то похож на него, потому что он желал этого меньше всего на свете. Никки возвел свою жизнь в степень исключительной разрушительной силы, которую нельзя обуздать и понять. Он хотел дойти до таких вершин, к которым бы никто не смог подняться. Тогда басист стал бы королем этой горы, и им бы восхищались, затаив дыхание, но беда была в том, что внизу остался созданный им хаос. Сикс шел по головам к собственной исключительности и стал проклятым собственным же эго и желанием быть впереди всех. Он никогда не мерился ни с чьим мнением, потому что считал это недостойным себя. В итоге он создал мир, прогнивший донельзя со своим же лицом. Самое страшное, что весь этот мир заключался лишь в нем самом, а больше он никому не смог ничего доказать. Никки нервно стучал пальцами по рулю автомобиля, отсчитывая секунды своей жизни, которые он провел в пробке. Словно издеваясь над скучающим мужчиной, маленькая стрелочка все ближе и ближе склонялась к значку с нарисованной бензоколонкой, весело потряхивая своим хвостиком. Сикс измученно выругался и включил поворотник, сбегая из одного рутинного столпотворения в другой. - И давно ты не замечаешь меня? - Никки окликнул до боли неприятный голос, который пробежался по всем нервным окончаниям басиста, разрывая того на части. - Я бы предпочел тебя никогда не видеть вообще, - Сикс с силой хлопнул дверью автомобиля и направился к шлангу. Если вы спросите о ней Никки, то он отмахнется и скажет, что она была одной из тех страшных женщин, которых предпочитал трахать Винс. Если вы спросите о ней Марса, то он скажет, что единственное, что он запомнил в ней, - это сиськи. Но Томми и Винса никогда не спрашивайте о ней. Эта женщина была ураганом, секс-машиной, первоклассной обработкой мозгов и ходячей катастрофой. Удивительнейшим образом ее ненавидели все, но, казалось, что ее совсем не волновало, что говорят за ее спиной. Так же она никогда не задумывалась, что делала и что говорила. Она разрушала все, что только видела на своем пути. Под ее тонкими шпильками разбились тысячи судеб и сердец. Но ей было все равно. Она только обаятельно улыбалась, будто она совершила что-то совершенно случайно. Однажды Мик назвал ее дьяволом, и это было правдой. Пышногрудый дьявол со слегка раскосыми глазами. Ее даже звали как-то по-дьявольски. Памела. Памела Андерсон. Она была девушкой, которую привел Винс. Кем она была? Одной из тысяч, никаких исключительных примет. Когда чего-то слишком много, ты вскоре перестаешь видеть какую-то разницу. Девушки? Их было слишком много для того, чтобы различать их цвет глаз, форму тела, аромат их волос или тела. Рано или поздно все смешивается в один флакон. Но бывают такие исключения, когда ты начинаешь видеть и ощущать все по новой. Нет, Памела не была такой исключительной девушкой для Нила. Она была как раз одной из тысячи, потому он особенно и не задумывался, что с ней было. Он встретил ее в каком-то третьесортном гриль-баре. Она сидела, закинув ногу на ногу, и пила газировку. Есть девушки, которые сразу показывают, что хотят. Она хотела уехать. Она сразу села на переднее сиденье рядом с Винсом, и уже через пару минут они неслись по пыльной дороги прямиком в Лос-Анджелес, останавливаясь время от времени посреди дороги, чтобы заняться сексом. Спросите о Памеле Сикса! Он в подробностях расскажет, как произошла их первая встреча. Винс просто стоял в углу вместе с Андерсон, а Никки уже начинало от нее тошнить. На самом деле его тошнило практически от всех баб, которых трахал Нил. Иногда ему казалось, что он вообще выбирает их по принципу: «Хей, самые страшные крашенные шлюхи, я весь ваш!» И они уже облепляли его со всех сторон. Томми всегда разделял мнение басиста насчет девушек их вокалиста. В тот раз было точно так же. - Никки, по-моему, она коса на оба глаза? - Томми, уже хорошо пьяный, прислонялся к лучшему другу. - Держу пари, что это потому, что ей слишком часто кончали на лицо, - Сикс победоносно взглянул на сползающего по стене от смеха барабанщика. Томми вообще всегда смеялся так, словно внутри него был маленький механизм, отвечающий за его эмоции. Этот механизм всегда работал на полную мощь. Он никогда не мог ничего чувствовать наполовину: если он любил кого-то, то до беспамятства, если ненавидел, то до треска в костяшках, если смеялся, то до упаду. Именно это и покорило Никки. Сначала Сикс относился к нему с небольшим пренебрежением, потому что впервые он его увидел совершенно неадекватным подростком, лупившим, как больной, по барабанам. Басист даже больше проникнулся к горделивому Винсу Нилу, который уже сводил с ума тысячи девушек. Никки вообще нужен был человек, которым он мог восхищаться. Конечно же, в тайне даже от самого себя, потому что Сикс давно решил, что никто и никогда не займет его место короля мира рок-н-ролла, девушек и наркотиков. Винс всегда боролся с ним, Никки это не любил. Мик был для него слишком загадочен и недоступен. А вот Томми… Томми смотрел на него глазами полными обожания. Непонятно, кого он видел в басисте: отца ли, старшего брата. Но он смотрел на него, как завороженный, словно в Сикса вживили какой-то магнит, который работал на Ли безотказно. Никки это льстило. Именно из гордости в Сиксе проснулась ответная любовь к этому безумному барабанщику. Он отчетливо помнил, когда он и Томми стали лучшими друзьями. Однажды Томми пришел в соседнюю комнату их сумасшедшего дома на троих (Мик жил у своей подруги в то время), и сказал, что больше не желает делить одну кровать на двоих с Винсом. - Это еще почему? - Никки безразлично продолжал подпаливать огромных тараканов на стенах. - Потому что я так решил, - ответил барабанщик, добавив еще к аргументам неплохой удар, угодивший прямо в переносицу Сиксу. Никки довольно улыбнулся и посмотрел на ошарашенного своей же решительностью Томми. Возможно, не будь он под кайфом, он выгнал бы нахального барабанщика с переломанными костями вон. Но Сиксу понравилась эта сумасшедшая решительность и эта твердость. Он чувствовал, что весь этот разговор был небольшим спонтанным желанием Ли, и ему это понравилось. С тех пор они были всегда вместе, не замечая никого вокруг. Они делили девочек, вместе обсмеивали подружек Винса, вместе уплетали ворованные хот-доги за заправкой, соревнуясь, кто быстрее съест и оттрахает очередную шлюху. Им нравилось дополнять свое сумасшествие, но в то же время они и усмиряли свой пыл только вместе друг с другом. Даже Мик не мог их оттащить, если один из них устало не посмотрит на другого. - Предлагаю сходить в Макдональдс, - шепнул на ухо басисту Томми. - Тут куча еды, чувак! Ты с ума сошел? - Никки неодобряюще покачал головой. - Ну насчет еды не знаю, а вот пакет нам оттуда пригодиться! - Ли пытался скрыть нарастающий смех. - Зачем? - Сикс никак не мог понять барабанщика. - Мне кажется, Винс со своей шваброй направился в места для уединения. Пакет ему пригодится, - Томми щелкнул по носу друга, который, зажав рукой рот, вовсю смеялся. Если и говорить о какой-то двойственности в отношениях, то только не между Памелой и Винсом. Они оба точно знали, чего хотят и как им этого добиться. Памеле нравился Винс. В какой-то степени даже очень. Он ей казался очень похожим на нее же саму. В нем была эта какая-то женская похотливость, эта гаденькая улыбка. Она обвивала руками его шею, жадно целуя, он обвивался вокруг нее так же. Но кто мог подумать, что на конце ее умелого язычка оказалось жало? Нил чувствовал, что все рано или поздно рухнет, что нет ничего такого, что могло бы остановить его. Так уж вышло, что в отношениях с женщинами он отдавал им себя без остатка. Может, именно поэтому ему ничего не осталось. Ему казалось каждый раз, что он видел что-то такое, что не могли видеть другие люди. Нет, вокалист Motley Crue не говорил о тех девушках, с которыми он проводил одну, максимум две ночи. Он имел в виду тех девушек, с которыми он проводил дни, ночи, утра, с которыми он чувствовал что-то большее, чем просто страсть. Но на самом деле ничего в Винсе больше и не было. Его давно выжали, давно напичкали его похотью, славой, алкоголем. Все участники безумной группы были прямым олицетворением смертных грехов. И каждый, кто оказывался рядом с ними, становился их же призрачными тенями. Винс прижал Пэм к бетонной стене, наслаждаясь поцелуем с этой бессердечной, но такой прекрасной женщиной. Она была похожа на тысячи шлюх, но все, что она делала, было каким-то особенным. То, как она прикусывала мочку уха, то, как она закусывала губу, когда ей удавалось вытянуть из Нила тихий стон, то, как она опускалась на колени перед мужчиной с таким святым взглядом, словно она пришла на исповедь. Это и была ее исповедь. Ее правда была в отношениях с мужчинами, в сексе с ними, в наркотиках и новых знакомствах. Она была ангельски отвратительна и порочно свята. Холодный ветер скользил по пустым уже ночным переулкам, сливаясь в музыке разврата и музыке, которая все еще продолжала играть. В многочисленных ярких вывесках все чаще и чаще поблескивала какая-то одинокая лампочка, которая лихорадочно моргала, словно в агонии. Казалось, что она устала освещать этот город, эти улицы, эти лица. Словно ее использовали, высосали до конца, как последнюю шлюху. Ведь все, что было на Сансет Стрипе, становились падшим и низким. Последнее, что осветила эта розоватая лампочка – это две фигуры любовников, которым все казалось игрой, правила которой неизвестны. - Чертова дверь, - Винс с силой захлопнул вечно открывающуюся от сквозняка дверь. Она жалобно хрустнула, ударяясь об железо крепежей, и рассыпалась на миллионы стеклянных осколков. - Дверь будешь сам оплачивать! - в проеме показались две темноволосых головы двух неразлучных друзей. - Тебе как раз больше не нужно оплачивать шлюх! - Томми, издеваясь, посмотрел на Памелу. - Знаешь, малыш, я думаю, тебе тоже не стоит растрачивать деньги впустую, - Пэм, застегивая пуговицы на кофте с глубоким декольте, подошла впритык к барабанщику. - А то вдруг придется копить на что-то, принадлежащее не тебе. В тот момент Томми парализовало. Он встречал тысячи женщин, которые могли острить, огрызаться, грубить, которые всячески терпели и поддерживали издевательства барабанщика и басиста. Но это создание, казалось, не боялось ничего. Словно для нее не было никаких ограничений. Словно она наперед все решила и просто искала тех людей, которые ее подбросят ее на вершину ее персонального рая. В ней не было ничего, ради чего бросаются в омут с головой. Она была первоклассной шлюхой. Но она возвела себя в статус бесценного божества. Ни Никки, ни Винс, ни даже сам Томми не могли понять, как в одночасье весь мир перевернулся с ног на голову, когда стало совершенно безразлично то, что было важнее всего. Когда каждый из них успел запутаться в тенях собственных же друзей так сильно, что это привело к краху внутренностей каждого. Сиксу всегда было сложно вспоминать, как однажды он ушел куда-то без него, а вернулся уже с Памелой. Даже нет, не так, он вернулся какой-то тенью собственных же глаз, собственных же мыслей, но которые уже не звучали так правдоподобно. - Не веди себя, как Винс, - Андерсон нервно поджала губы, - ты же знаешь, что я ни в чем не виновата. - Уж позволь мне самому решать, что думать, - Никки едва взглянул на женщину. - Мне пора. Прощай. - Я любила Томми, - Памела судорожно закусила губу. - Если бы у нас было время… Сколько уже прошло? - Что? - Сикс скорее переспросил женщину потому, что не понял ее вопроса, а не потому, что не расслышал. - Сколько уже прошло времени? - Памела судорожно прижала ладонь ко рту, словно пытаясь сдержать рыдания. - Что? Необъяснимый ужас вдруг охватил басиста. Перед его глазами стали отчетливо мелькать всевозможные образы, которые ласкали память подобно пожару. Перед его глазами стали мелькать языки пламени, люди, какие-то звуки, как будто он был внутри этого ада, но никак не может вспомнить, как вырвался оттуда. И эти вопросы Памелы содрали болячку с давно прижженной опытным психотерапевтом раны. Существует правило трех вопросов. Каждый раз Сикс возвращался к нему, потому что когда-то он смог потерять нить разговора с собственным подсознанием и разрушил его. В нем говорили тысячи дьявольских голосов, которые он не желал слышать. Никки просто хотел, чтобы они стали частью него, и чернота стала его прожигающим прошлым, в котором он не хотел ничего созидать. Никки был разрушительной силой рок-н-ролла пополам с мертвой жизнью и процветающей смертью, которые стали его лицами. Он был божеством, которое прокляло все благодетели и все рамки. Только потом он понял, что смерть не начало новой жизни, а конец всего, и это никак не исправить. Каждый раз Сикс возвращался на отправную точку своей жизни и пытался понять, кто он был и кем он должен был стать. - Я был тогда еще тем человеком, который не видел ничего вокруг себя. Право, я думал, что никогда и не изменюсь. Где-то в подсознание я видел себя Джимми Хендриксом или Брайаном Джонсом, которые умерли рано и лишили людей возможности судить их. Я хотел быть таким же бессмертно смертным божеством, которым могли восхищаться. Только восхищаться. И больше ничего. Мне это и не нужно было, потому что остальные чувства мне были неведомы. Я восхищался тем, что люди прокляли. Я восхвалял смерть, наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи и радовался, что никто больше не может так. Томми был моей тенью, и я не делил с ним статус короля хаоса. Он просто был проще этого и поэтому счастливее. Все они были счастливее меня, когда корона украшала только мю голову. Лучшие девушки, самые невозможные неприятности и истории случались только со мной. Я замирал от возможности собственного убийства такими зверскими с точки зрения морали способами. И я дошел до конца, только потом сломался. Не смог. Никки лежит, смотря только в белый потолок, но все равно чувствует, слышит, как его личный психотерапевт пишет что-то в своем блокноте. Звук чиркающей ручки раздражает Сикса. Ему вообще кажется, что ее загоняют ему под кожу, и разрывают изнутри. Или даже не так. Как будто этой ручкой ему делают лоботомию, выгоняя безумные ведения из-под черепной коробки. Все это сейчас кажется Сиксу таким пугающим и таким ненормальным, когда раньше бы он даже гордился своими тенями и страхами. Раньше все было по-другому. Они все не стеснялись каких-то рамок, причин и следствий, и им было все равно. Они экспериментировали не только с телами друг друга, но и содержимым души, превращая ее в черную консистенцию кровавого поноса. А большего они и не представляли. - Тогда мы все делали, как хотели. Даже Мик, конечно же Томми, безусловно Винс. Он смотрел на все сквозь призму недосягаемой печали, которая скрывалась где-то в нем и терялась там же. Он был эгоистичным, но не менее притягательным от этого. Если нас с Томми любили девушки за милую мордашку, то его - за харизму. Он не был одним из нас. Он был отстранен от нас так же, как и Мик, но в меньшей степени. Он просто не умел мириться с существованием еще кого-то, так же как и я. Шел дождь. Невыносимый проливной дождь. Он накрыл вечно сияющий Лос-Анджелес и потопил его в своих тяжелых слезах. Он растворял мелькающие фигурки вечно спешащих людей в себе, не давая шанса даже закурить. Все было практически так же, как в тот раз, когда он так необдуманно «убил» своего друга. Никки беспомощно чиркал колесико зажигалки, но не мог с ним справиться. Дождь заливал басиста полностью, словно смеясь над его состоянием, которым он гордился. Сиксу нравилось «не просыхать», и тогда он впервые почувствовал, что он не только не просыхал, а даже не мог высохнуть, не мог отогреться, не мог согреться. Вся его жизнь представляла собой жизнь сигареты: кто-то зажег, выкурил и выбросил. Этот кто-то был он сам. Никки наплевательски относился к своей жизни, к чужой и «выкуривал» души, оставляя лишь пепел и терпкий привкус после. Сикс никогда не верил в Бога. Он не верил в то, что какой-то бородатый мужик следит за ним, что он создал Никки и продумал всю его жизнь. Неужели он решил создать душу полную гнилья и пороков, когда он олицетворение самой любви? Басист не мог в это поверить. Он не мог понять, как там что-то может быть, когда ты даже и не знаешь, что это за «там». Никки смеялся, когда его группу называли сатанистами, наверно, потому, что не веря в бога, он не верил и в дьявола. Никки пытался стать его олицетворением, но только потом он понял, что сатана – не тот, кто создал пороки и хаос, а тот, кто по-настоящему несчастен. Оказавшись в аду, он стал изгоем собственного эгоизма и жажды власти, довольствуясь только человеческими недостатками. Он не мог понять, не мог почувствовать ни одной добродетели. А пороки создали люди. Они пытались быть такими же, как Бог, только спотыкались. И Никки спотыкался столько раз, что его душа расплавлялась на куски, и он понимал, как сильно он ошибался. Сикса столько раз спасали, столько раз возвращали его к полоске света, что он не мог усомниться в любви и в сострадании. Но ничего не могло спасти его кроме смерти. Да, только тогда он понял, что его корона была терновым венцом, который он сам на себя надел. Только тогда. - Никки, мне нужно с тобой поговорить, - Винс умоляюще смотрел в тот день на Сикса, и басист не мог не заметить, как его друга всего трясло от безысходности и несчастья. - Что? - Никки действительно хотел услышать еще раз просьбу, потому что решил, что Винс не достоин его осознания и просветления. Почему? Он и сам не мог ответить на этот вопрос, потому что ему казалось, что внутри него что-то запаяли, и он не может открыть этот клапан, который бы, безусловно, многое объяснил. - Мне нужно с тобой поговорить, - повторил Нил. - Что? Этот тихий вопрос так и остался без ответа. Винс Нил уходил. Надолго. Он потом вернулся, но этот клапан так и продолжал быть закрытым, а за ним бушевал пожар, люди, крики и Никки, который был посередине всего этого ада, и не мог понять почему. Что скрывалось за его невозможной причиной собственного несчастья и старости, которую он совсем недавно начал осознавать. И это несчастное правило трех вопросов: если вы переспросите два раза вопрос, то третий раз вам его не зададут. В этом множество причин. Но Винс просто больше не мог рвать внутри себя оголенные провода, чтобы открыть этот клапан в душе Сикса, так похожий на ящик Пандоры.