Внутри

Ежегодно умирает около 90 млн. человек по всему земному шару. Около 12 млн. умирает из-за злокачественных опухолей, которые вырастают в человеке и поглощают его. Около 1 млн. людей оказывается зарытыми в землю только потому, что кто-то решил, что может просто взять и оборвать чью-то жизнь. Больше 1,5 млн. обрывают свою жизнь по собственному желанию. Странно, что даже от инфекционных заболеваний умирает меньше людей. Почти 8,5 млн.людей умирает, как Джимми Хендрикс и Джон Бонэм, а 1,5 млн. от всего населения погибают в автокатастрофах. Это всего лишь печальная статистика, которая печатается в любой газете. Но эти цифры и значения не могут ничего сказать, когда ты не знал, каково это, когда твой близкий человек и есть эта статистика. Каждый день мы можем стать одной из крупинок этих графиков, но мы не задумываемся об этом, потому что нам кажется, что никого нет кроме нас во всем мире. Разве мы думаем, что еще 12 млн. таких же людей умирает рядом с нами от рака? Разве мы думаем, что чей-то близкий тоже оказался в бархатном гробу из-за какого-то невылеченного вовремя гриппа? А те люди, которые решили сделать решительный шаг с крыши или выпить слишком много снотворного? Они думали, что тоже будут просто цифрами? Мик отложил в сторону газету и усмехнулся. Как скоро он станет такой же сухой статистикой? Как скоро они все станут этими безликими цифрами? Сколько прошло времени с тех пор, как смерть казалась какой-то заоблачной выдумкой? Почему, когда она прекрасно близка, ты ее не боишься, но стоит ей стать уверенным призраком, как ты с ужасом обнаруживаешь, что не сделал еще ничего? Думали ли эти люди, выезжая на встречную полосу с отказанными тормозами, что они обречены? 75% людей, попавших в автокатастрофу, закрывают лицо руками, пытаясь отгородиться от смерти, 20% не понимают, что с ними происходит, и лишь 5% пытаются выжить, выкручивая руль до последнего. Почему люди так просто сдаются и не хватаются за жизнь? Что они думают, перед тем, как умереть? Что они видят после? Никки говорил, что увидел свет и себя со стороны. Что это? Знак ли того, что за гробом что-то есть? Или же мы становимся одним целым со смертью и видим себя только в качестве обреченного? И тогда все, что тебе дорого остается здесь, и ты больше ничего не исправишь, ничего не сделаешь. Но нет, несомненно, жизнь стоит того, чтобы потом умереть. Мик привык все переживать сам, один, без помощи. Он всегда относился к тем людям, которые сквозь слезы улыбались и говорили: «Если уж я не могу, то кто сможет?» Когда Винс, Томми и Никки решили лечь на реабилитацию, то они договорились, что окажутся в разных больницах. Им казалось, что так они смогут остаться наедине с собой и искушениями, которые нужно оставить. Мик не пошел по их схеме. Он просто заперся у себя в комнате и пытался выжить. Гитарист часто вспоминал с Никки, какого это было - переболеть и вылечиться. Сиксу всегда с трудом давались эти воспоминания, потому что рано или поздно он снова употреблял какие-то наркотики, конечно, не те и не в том количестве, чем в былые времена, но факт оставался фактом. Однажды Никки остался у Марса. Они долго что-то вспоминали, шутили и даже пытались что-то наиграть, какие-то звуки из прошлого. Самое интересное, что может быть в нашей жизни, - это существование звуков памяти. К этим звукам не относятся какие-то фразы, произнесенные кем-то, или та же музыка. Просто однажды внутри оказывается какой-то звук, состоящий из обломка прошлого. Какие-то лишние и нелепые аккорды становятся картинкой ушедшего времени. - Это было ужасно больно,- Никки задумчиво пускал колечки едкого дыма, зарываясь все сильнее и сильнее в воспоминания о реабилитации.- Ты помнишь что-то об этом? - О боли?- усмехнулся Мик.- О боли я всегда помню. И при всем желании не смогу забыть. - Прости, старина,- Сикс развернулся лицом к другу и положил руку тому на колено.- Я не это имел в виду. - Я понял,- глаза Марса улыбались, словно ничего с ним не происходило.- Конечно, я помню. Разве можно забыть, как ты лежишь зубами к стенке, обхватив руками матрац, и еле-еле держишься, чтобы не кричать в голос? - Сколько попыток было?- спросил Никки. - Одна,- Марс опустил свою ладонь на руку басиста.- Я просто сказал себе, что я должен это сделать. У меня не было выбора. Ты отчасти спас нас всех. Забавно, не правда ли? - Что именно? - Стоит умереть один раз, чтобы помочь другим жить. Никки подавленно опустил глаза. Блики разноцветных огней играли на паркетном полу, создавая ощущение, что это не яркие лучики электрического света, а языки пламени. Они судорожно съедали очертания бесконечно близких идеалов, оставляя после себя мертвую темноту. Почему-то Сиксу казалось, что он уже где-то это видел. В смутном ощущении замкнутой реальности он неуверенным шагом подошел к открытому окну и устремил свой взгляд в искусственный свет Лос-Анджелеса. Вся картинка, меняющаяся вокруг него, показалась ему дном ящика Пандоры, в который так верил Томми. Все, что осталось у басиста, - это надежда на то, что он заслужил хоть лучик настоящего света. Мик же видел совершенно другую картину, которая почему-то вдруг всплыла в его памяти. Все его воспоминания обладали особой силой, которую не чувствовали другие члены группы. Они были четкими и пугающими, потому что в них не было разрушения, потому что хотелось их восстановить и сохранить хотя бы в качестве сувениров. Однажды гитарист оказался рядом с теми огнями, которые сигналили в окна людей. Однажды Мик решил заглянуть за стеклянные пространства, зная, что он сегодня не в их власти. Это был самый солнечный и длинный день в один из тех годов, когда каждый пытался достичь в своем безумстве невозможных вершин, когда каждый из них потерял душу, заколотив ее, видимо, все в тот же злополучный ящик Пандоры. Мик шел в дом, который он на тот момент мог назвать своим домом, после одной из умопомрачительных ночей, которые не имело смысла даже запоминать. Больше, по крайней мере. Они все были чередой беспорядочного секса пополам с наркотиками и драками. Все это повторялось по кругу, словно чертово колесо. Была в этом какая-то ирония, потому что именно этот замкнутый по череде своих событий круг, вел в ад. Гитарист даже и не помнил, что это был за дом, что за огромный бетонный монстр был разукрашен стеклами окон, на которых, словно саван, были надеты легкие занавески. И в одном из таких бездушных проемов Мик заметил белоснежные лопатки, на которых играли лучи солнца. Она была явно из тех девушек, которые еще не успели осознать всю прелесть своего тела, а только подглядывали за ней, боясь спугнуть. Она переодевалась у открытого окна, даже не подозревая, что кто-то может ее сейчас заметить, что кто-то может любоваться ее гладкой кожей, которую слегка нарушал рельеф выпирающих позвонков. Когда она повернулась, Мик Марс не успел отвести глаз, хотя, оно и не нужно было, потому что он знал, что большее ее никогда не увидит. И она, не смущаясь, махала ему рукой, а по ее плечу так невинно легла тонкая ткань бретельки. И, когда она возбужденно приглашала его жестами к себе, гитарист пошел, словно на расстрел, потому что все на свете ему показалось доступным и близким. Даже эта девочка, ей никак нельзя было дать больше шестнадцати, оказалась всего лишь легкодоступным продуктом. - Ты ведь гитарист в группе Motley Crue?- она задыхалась от возбуждения, ведя за руку Мика все дальше в комнату. – Я же не могу ошибаться? - Ты не ошибаешься,- Марс слегка улыбнулся. - Мой брат просто обожает вашу группу! У него на стене висел плакат, поэтому я сразу узнала тебя! Это удивительно!- она судорожно ринулась на кухню что-то искать. - Значит, твой брат любит нашу группу,- гитарист усмехнулся.- А что насчет тебя? - Я не слушаю такую музыку,- сказала девушка, протягивая найденный блокнот.- Оставь, пожалуйста, брату автограф. Он очень тебя любит. Как жаль, что он сейчас учится в колледже. Он был бы очень рад встретить тебя! Ты ему больше всех нравишься. - А тебе?- Мик взглянул в иссиня-зеленые глаза девушки. - Ну, мне нравится другой тип мужчин,- она смущенно отвела глаза.- У вас очень красивый басист. Он загадочный такой. - Я имел в виду из музыки,- Марс протянул девушке блокнот с оставленным автографом.- Всего хорошего! Передавай привет брату! - Хорошо,- сказала хозяйка холодного аквариума, именуемого квартирой, вслед уходящей легенде. На самом деле Мик знал, что подумала девушка, и он хотел услышать ее ответ. Ему нужно было в сотый раз удостовериться, что он был за бортом безумства его друзей. Именно так: они были безумны, а он просто был сумасшедшим. Ему было, откуда сходить, с чего. Им – нет. Они жили внутренними эмоциями и потребностями. Это потом уже, переступив через собственный ад, они поняли, что их душа осталась там, откуда они ушли. И тогда и Винс, и Томми, и, конечно же, Никки заламывали руки, потому что никто не хотел разглядеть, что же у них внутри на самом деле. Самое страшное, что никто из них сам не знал этого. Но одно Мик знал точно: безграничная власть безумия была только в руках у его друзей. Все лучшие девушки и самые страшные злоключения доставались только им. Раньше гитарист пытался понять, почему все происходит именно так. С одной стороны он понимал, что Никки, Томми и Винс были чертовски привлекательны, но почему же все равно с Марсом стремились спать женщины. Его все время мучила эта дилемма непостижимости других людей, из-за чего он не мог найти ответы на свои вопросы. Мик прекрасно ее помнил всегда и даже сейчас, когда все прошлое кажется бесконечным сериалом, он ее помнил. У нее были огромные карие глаза, густо накрашенные чем-то черным, отчего казалось, что это огромные бездонные колодца. Ее пухлые губы были всегда неаккуратно накрашены кофейного цвета помадой, а черные, как смоль, волосы были всегда неопрятно раскиданы по плечам. Она была отражением Никки, ее даже звали почти так же. Николь. Все, конечно, сокращенно назвали ее Никки. Все, кроме Мика. - Почему вы спите с музыкантами? Как девушки становятся группис?- Марс однажды все-таки спросил об этом Николь, потому что ее можно было спрашивать о чем угодно. - Потому что мы ничтожество. Мы отбросы человеческого общества,- ответила девушка, потянувшись, словно пантера, оголяя спину со множеством татуировок из-под легкой ткани простыни. - Почему же отбросы? Вы же прекрасны и так желанны нами,- Мик потянулся к девушке за поцелуем. - Что ты хочешь больше всего на свете? Что ты хотел всегда?- Николь заглянула в голубые глаза гитариста. - Я хотел играть на гитаре, стать известным и получить от жизни все. Как видишь, все идет по плану!- усмехнулся Марс. - И мы хотим стать знаменитыми, но мы не способны на это,- усмехнувшись в ответ, Никки отвернулась.- Все, на что мы способны, - это спать с теми людьми, которые достигли нашей мечты. Мы думаем, что хоть так наши имена станут кому-то известны. Вот и вся разгадка. - Ты думаешь, что я когда-то сделаю тебя известной? В книге напишу или в интервью о тебе расскажу?- Мику казалась глупой мысль и мечта Николь. Он боялся даже представить, что это правда. - Нет, Мик, обо мне ни слова не будет в твоей биографии,- Николь пересела на колени к гитаристу, прижавшись к нему телом. - Почему?- спросил тот. - Потому что пишут о тех, которые вызывали усмешку, о тех, которые стали легендой, а не группис. А обо мне никто не напишет, потому что наши отношения не стоят внимания. Это сейчас твоя память тебе подвластна, и ты думаешь, что сохранишь в ней все. Нет, не сохранишь. У тебя потом появится жена, дети, возможно, ты разведешься, женишься повторно и опять разведешься. А мне останется лишь память о том, что когда-то спала с этим великим человеком, и я буду думать, что я тоже чуточку велика. Сикс все так же стоял у окна и задумчиво смотрел вдаль. Перед ним открылась вселенная, но он так и не понял, что с ней делать. Мик же грустно смотрел в пустоту, потому что все сильнее и сильнее он чувствовал, как не только его кумиры, а он сам исчезает. И эта призрачная надежда, о которой он вдруг вспомнил, стала ужасно болезненной для него. Все, что сказала Николь оказалось лишь пустыми словами. Поняла ли это она сама? Что с ней стало? Может, она умерла еще в 91? В 92? А, может, вышла замуж и родила детей и рассказывает им о вреде наркотиков и надеется, что ее дочь никогда не повторит ее судьбы? А, может, она покончила собой? Очень страшно пытаться прошлому нарисовать будущее, на существование которого оно не имеет права, потому что оно было и осталось там, в далеком прошлом. - Мик, сколько время?- несколько неуверенно спросил басист, когда отпрянул от окна. - Половина двенадцатого,- ответил Марс и закрыл глаза. Раньше никто из них не спрашивал, сколько времени, потому что им казалось, что оно вечно. Сколько пришлось пережить, чтобы понять, что оно над нами издевается? Оно подарило нам призрачную надежду и пепел воспоминаний. И мы уйдем так же: либо превратимся в труху, либо в пепел. Но только последнее не всем дано.