И был конец света

      Книга Эрнста лежала на столике в комнате Клиффорда как бы невзначай. Так он её и оставил — невзначай, будто бы случайно и ничего от этого не ожидая. Ожидать было бы и впрямь странно: по-немецки Брэдшоу не говорил, читать на нём — тем более не мог, а книга… комната была столь пустой, что иметь что-то своё помимо голых стен и пары рубашек было даже приятно. Так она и пролежала несколько месяцев — нетронутая и запылившаяся. Впрочем, Клиффорд её почти не видел, как и саму комнату: разъезды по делам Людвига становились слишком частыми.       — О, отлично! — восторженно сказал Эрнст, принимая из рук Клиффорда очередной саквояж. Настроение у Людвига было явно приподнятым: то ли от пива, то ли от митинга, с которого он только-только вернулся. — Ты, кстати, прочитал?       — Что?       — Книгу.       — Я… ещё нет. Я не понимаю по-немецки.       — Всё ты понимаешь! — Эрнст похлопал его по плечу и сунул небольшую пачку купюр. — Человек, имеющий столько марок, не может не понимать по-немецки!       Клиффорд рассмеялся и жестом попросил обновить ему пиво. Деньги появились — можно было проставляться. И действительно, в чём-то Людвиг был прав: попытки научить его английскому пошли прахом, вместо этого Брэдшоу начал усваивать немецкий. И делал огромные успехи. Он уже и сам не замечал, что разговор их был скорее шиллеровским, чем шекспировским.       — Так что ты почитай! — продолжал Эрнст и всё сверкал глазами. — Почитай, почитай… в Германии жить сейчас и не прочитать эту книгу нельзя. За ней будущее, мой дорогой друг. Полезная книга, хоть ты и американец… потом и в Америку доберёмся!       — Как так — доберёмся? — недоверчиво уточнил Клиффорд, но поднятую кружку всё ж таки отбил.       — Будущее — за нами, дорогой, за нами! — гордо отозвался Людвиг. — Сначала мы устроим счастье в этой стране, а потом — в другие пойдём! Все будут счастливы, Клиффорд, все!       Брэдшоу улыбнулся: счастье — это хорошо. А если уж счастье для всех… утопия, конечно, но так уж сердечно Людвиг о нём говорил, что верить ему хотелось. Счастливые люди, живущие в счастливом мире — звучало прекрасно, и Брэдшоу верил. В подробности, правда, не вдавался. Все подробности заключились в Эрнсте Людвиге и марках, которые он исправно выдавал.       — К слову… есть ли у тебя дело для меня? Деньги бы не помешали… — неловко начал Клиффорд. Эрнст говорил ему обращаться за заданиями без стеснения, партия, мол, всё оплатит сполна и с радостью, но Брэдшоу по-прежнему жался. Но деньги и правда нужны были: Салли была беременна, у них предстояла свадьба, фройляйн Шнайдер выходила за Шульца — нужен был подарок… но всё равно: просить деньги — унизительно.       — О, конечно! Конечно, дружище! Есть одно дельце, и доверить его я могу только тебе. Только тебе, понимаешь? — Эрнст перегнулся через стол и таким образом удостоверился, что собеседник его понимает вполне. Едва за грудки того не ухватил, если честно. — Нужно съездить в Париж. Ты же говоришь по-французски?       — В школе учил… — замялся Клиффорд.       — Пойдёт. Значит, нужно съездить в Париж, и…       Задание и впрямь было особенным: Клиффорду даже польстило такое доверие партии к нему. Во Франции предстояло провести неделю, встретиться там с несколькими людьми, передать им вещи, взять вещи у них… не перепутать, главное — не перепутать. Куш — огромный. На деньги с одного только этого задания они с Салли могли бы жить припеваючи пару месяцев и ни в чём себе не отказывать. Клиффорд был счастлив.       И был счастлив, когда ехал в поезде на Париж. Перед отъездом он сунул в чемодан ту самую книгу; предстоял долгий путь туда, путь обратно, да и в промежутках между встречами надо было чем-то себя занять. Отличное время для чтения. Тем более — гарантировавшее всемирное счастье! Клиффорд предвкушал: он прочтёт книгу, согласится со всеми её идеями, будет горд, что приложил руку к этому… а потом, когда всемирное счастье настанет, он будет в разы счастливее всех. Клиффорд перевернул страницу.       А через неделю счастья не осталось. Через неделю ощущалась только подступающая к горлу тошнота. Клиффорд перевернул последнюю страницу; захлопнул книгу и яростно откинул её в самый дальний и самый пыльный угол комнаты в парижском пансионе. Так, будто она жгла огнём. Так, будто ничего страшнее он в жизни в руках не держал. Так оно, на самом деле, и было.       Лёжа на кровати, он поджал ноги к груди и заскулил. Плакать не мог — хотелось, но не мог. Хотелось метаться по комнате, рвать обои, бить стены кулаками, драть на себе волосы… но Клиффорд не мог. Не осталось никаких сил. Он мог только скулить, и в скулеже этом было всё: ненависть к Эрнсту, ненависть к Германии, отчаяние, страх, но больше всего — ненависть к себе. Хотелось кинуться в реку, попасть под машину, упасть на рельсы, а ещё лучше — просто исчезнуть. Нет, этот грех он никогда не отмолит. Никогда не исправит. Никогда… ничего уже никто не исправит. Механизм был запущен. Его уже невозможно было остановить.       Подходя к пансиону фройляйн Шнайдер на следующий день, Клиффорд сжал кулак так сильно, что короткие ногти больно впились в ладонь. Показывать беспокойство было нельзя: праздник же. Тревожить Салли — тоже, она же беременна. Огорчать Шнайдер и Шульца — тем более, они же женятся. Но Людвига нужно было увидеть. И высказать ему всё.       — Это что? — плюнул Брэдшоу, указывая на лацкан пиджака Эрнста. На нём светился красный партийный значок.       — О, я только с митинга! — гордо отозвался Людвиг. — Вот, держи, держи…       Клиффорд сжал марки в кулаке. Те приветливо захрустели. Он сжал сильнее; и ещё сильнее. Марки хрустнули уже менее приветливо, скорее — надрывно и печально. Брэдшоу раздул ноздри; глаза его забегали от одного танцевавшего к другому, от Эрнста к Салли… все были счастливы. Повсеместно счастливы, как Людвиг и обещал… все, кроме Клиффорда. Он разжал кулак. Марки, скомканные и мерзкие, упали на пол. Они ему больше не были нужны. Не таким путём.       Бросив на Людвига свирепый взгляд, Клиффорд дёрнулся через весь зал и ухватил свою невесту за локоть. Та, не понимая ничего и спотыкаясь на каждом шагу, проследовала за ним в коридор.       — О, надеюсь, Эрнст дал тебе новое задание, Клифф, дорогой! — она бросилась ему на шею и принялась целовать всё лицо. Неделя разлуки давала о себе знать. Клиффорд был холоден и безучастен. — Нам так нужны деньги, ты же знаешь! Пока тебя не было, я купила себе новое манто! Понимаешь, тебя нет, мне одиноко, а манто, оно такое хорошее, и вот, я не удержалась, в общем…       — Нет.       — Что «нет»?       — Не будет больше никаких заданий.       Клиффорд вздохнул и оттолкнул Салли от себя. Она захлопала глазами.       — Но Клифф! Это же были такие простые деньги! — протянула она и поджала губы.       — Простые деньги? — он засмеялся истерически. — Простые деньги! Простые деньги…       Он смеялся ещё долго, всё повторяя это словосочетание, будто в нём крылось заклинание или молитва. А потом — резко кончил смеяться и посмотрел на Салли таким уверенным и отчаянным взглядом, что та дёрнулась.       — Да это были самые тяжёлые деньги в моей жизни.