Индульгенция

      Осознание того, что ты не всесильный вламывается в жизнь с элегантностью слона. И разносит твою жизнь к чертям... Цугцванг… (Босиком по Бейкер-стрит)

***

      Белый шум гудит в голове. Череп, казалось, был сделан из стали и поэтому его было так тяжело держать на голове. Она пытается подвигать руками, но не получается. Те были связаны за спиной и болели при каждом движении. После неудачной попытки подвигаться по голове что-то ударяет, видимо используя макушку вместо наковальни. Рей шипит от резкой боли и приоткрывает глаза. Смотрит на мир из под густой челки, взгляд расплывался, а мир кружился словно карусель. Она сдерживает порыв вывернуться прямо на пол. Ощущение словно ей наркоза навалили перед неудачной операцией на зрение.       Аоки издает сдавленный стон боли. Мысли в голове были пропущены через блендер, из-за чего попытка восстановить хронологию событий провалилась. Она пытается поднять голову, чтобы разглядеть помещение, это возвращается ей болью в шеи. Кажется любое движение сейчас приносило ужасную боль. Тем не менее, сжав губы, она поднимает голову, почти полностью откидывая ее назад. Взгляд все еще кружится, но теперь она может рассмотреть стены, покрытые странными красными печатями и тусклый свет от свечей. "Ох, черт"– пробегает мысль в голове. В голове ярко высвечивается картинка первой серии Магической Битвы, где Юджи тоже держали в этом помещении.       На лице появляется насмешливо-горькая улыбка. Ей самой от себя смешно– так сильно пытаться убежать от судьбы, чтобы все равно попасть в ее ловушку. Она чувствует как наглухо стянуты ее руки и ноги, двигать хоть чем-то получается с трудом. И как долго она тут лежала? Взгляд все еще плывет, содержимое желудка просится наружу, поэтому ей остается только делать рваные вдохи, граничащие со стонами боли. Рей сплевывает прилипшие к сухим губам волосы и мечтает о глотке воды. Действительно, словно после наркоза. Она переводит взгляд на спрятанную в темноте комнаты дверь.       Постепенно белый шум покидает голову и она начинает слышать голоса и тяжелый шаги. Дверь открывается со скрипом, из-за чего Аоки морщится и стискивает зубы. Громкие звуки режут мозг напрямую, да так четко, что нейрохирурги могут завидовать. Она через силу переводит взгляд на вошедшего человека и в этот момент желание сдохнуть прямо здесь и сейчас снесло потолок к чертям. Годжо Сатору и его чертово лицо вызывают волну воспоминаний. Поход на задание, смерть Кудо, покалеченная Маки и она, чуть не отдавшаяся земле прямо там.       На ее лице возникает агрессивная насмешка. Желание разбить ему его красивое личико было настолько сильным, что она даже позабыла о боли в шеи. Рей ничего не говорит– только наблюдает, прожигая взглядом, пытаясь просверлить дырку в нем. Годжо оглядывает ее нечитаемым взглядом, берет оставленный у стенки стул, ставит тот спинкой вперед и садиться, расставляя ноги по сторонам.       – Я знаю, что ты думаешь, но поверь – все совсем не так. – он говорит спокойно, рассудительно. Аоки кажется она впервые видит его настолько серьезным и собранным. Он словно заранее подбирал слова и знал, что и как будет говорить.       Со стороны девушки доноситься усмешка. Ее бледное лицо и сжатые челюсти, выдают ее сполна: – Так обычно говорят в дешевых сериалах по ТВ. – Сарказм сквозит в голосе, а напряжение можно ножницами резать, хотя и те сломаются.       Сатору вздыхает, спускает с носа очки, смотря в ее глаза. Сначала Рей хочется рассмеяться ему в лицо, но его взволнованный взгляд заставляет ее напрячься.       – Тебя хотят убить. Дата назначена на сегодняшний вечер. – И он не шутит, не насмехается. Это жесткая констатация факта, которая вздергивает надежду в ее душе, подобно виселице. – Эти старики считают тебя угрозой.       – С чего это? – ее бровь поднимается. Он молчит и достает из кармана телефон. Его молчание отягощает, оттягивает неизбежность. Через минуту перед ней предстает фотография. Местность с голой землей и сломанными деревьями показалась ей знакомой. Годжо листает другие фотографии, где картинка не лучше до тех пор пока глаза Аоки не расширяются, замечая лежащие на земле полу-сгоревшие красные фонарики. Она вспоминает как рассматривала карниз публичного дома, с которого те свисали.       – Это сделала ты.– Вновь холодный, рубящий факт, но для Аоки он звучит словно приговор. Нет, она не хочет возвращаться обратно в то место, где нет ничего кроме мыслей и страданий. Она не хочет вновь терзаться в бесконечном потоке душ, стоя на месте и быть бессильной. – Тебя считают особым рангом и вместе с этим угрозой.       Годжо замечает блеск в ее глазах. Искренний страх, ужас, осознание беспомощности. Все это смешалось в этом блике, слишком живом для Рей, которая чаще выглядит и ведет себя словно живой труп. Ей больше не смешно, попытка ответить язвительным сарказмом застряла в горле и впилась шипами в плоть.       – Не смотри так, Годжо. Ты сам отправил меня туда. – В ее голосе не было агрессии, намного больше было недопонимания.       – Нет. Теперь самое важное, Аоки, послушай. – он наклоняется к ее лицу, голубые глаза приобретают холодный оттенок. – Я не отправлял тебя туда. Этот указ пришел неизвестно откуда. В тот момент я был в самолете. – Его голос не дрожит, в нем нет сожаления или вины, только попытка объяснить. Девушка поднимает свои глаза на его. Яркий янтарный оттенок отражается в небесах.       – Неправдоподобно. Зачем кому-то отправлять меня на такое задание? – Она смотрит на него смело, хотя понимает, что ходит по тонкому льду.       – Это ты мне скажи. – Он отдаляет лицо и смотрит так уверенно, что Аоки чувствует как хочет стереть это самодовольство с его лица. Она молчит. – Не знаешь, так? Вот и я не знаю.       Оба человека на время замолкают. Свет свечей играет на их лицах. Одно женское – усталое, пустое. Другое мужское– серьезное, собранное, твердое. Сатору дает ей время подумать и осознать ситуацию. Он так и говорит: "У тебя нет выбора", а она не желает сдаваться и подчиняться. Прошлый опыт безоговорочного доверия все еще режет душу.       – Я убедил стариков, что нам надо найти этого человека. Он определенно заинтересован в тебе, поэтому ты побудешь приманкой. – Годжо говорит об убеждение старейшин слишком легко. Будто это не он бесцеремонно вламывался к ним во время собрания, убеждая принять его решение и не забирать жизнь у Рей.       – Из подопытной крысы в приманку. Не знаю, что лучше. – сквозящая в ее голосе насмешка уже не казалась такой смешной. Вообще вся эта ситуация уже не казалась частью какого-то аниме. Слишком реалистично ощущается боль и беспомощность в купе с выгоранием. Она устала бороться, пытаться что-то доказать себе и остальным. Рей устала пытаться что-то изменить, ведь на любой шаг влево, судьба дает смачную пощечину.       – Если хочешь остаться в живых- выбора не много. – Его аура давящая, могущественная, почти душащая, заполняла собой пространство. Почему-то в голове Сатору пробегает мысль, что если она не согласиться сама, то придется ее заставить. И он готов сам связать ее в попытке защитить. Чувство вины, просто забота об ученике или жалость? А может что-то совершенно другое. В любом случае, источник этой мысли он найти не смог.       – Слишком просто. Старейшины бы не отпустили меня просто так. Какие условия? – Аоки чувствует как взгляд вновь начинает кружиться перед глазами. Глубокие вдохи больше не помогают, а попросить помощи было слишком унизительно.        Ее самооценка уже находится на полу, подобно половой тряпке. Просить о помощи сейчас, для нее словно плинтус пробить и упасть на дно марианской впадины– настолько сильно она не хотела показывать свою слабость Годжо. Рей ловит себя на мысли, что почему-то именно ему не хочет, будь сейчас рядом Маки, непременно бы рассказала хотя бы о половине своего самочувствия, но не ему.       А Сатору это видит, почти чувствует ее отвержение еще даже не предложенной помощи. Видит насколько та бледная и слабая, и все равно строит из себя непонятно что. У Годжо внутри что-то надламывается, желание помочь и защитить борется с установленной между ними стеной. Он не лезет к ней в душу, а она не лезет к нему. Безмолвный договор, который они заключили в тот день, когда он нашел ее полумертвой на кладбище.       Его рука незаметно дергается в ее сторону, дабы провести по лицу и убрать пряди, проверить настолько ли она холодная насколько выглядит. Но он ее останавливает и хмурит брови.       – Ты переходишь полностью под мою опеку. Твои передвижения теперь серьезно ограничены. Ты не сможешь отходить от меня больше чем на десять метров в публичных местах. – Серьезный тон шамана никак не стыкуются с тихим посмеиванием со стороны девушки. Ей и грустно и смешно одновременно, поэтому и смешок такой: обреченно-насмешливый. Рей этого и ожидала честно говоря: полного ограничения свободы в крайнем случае. И вот оно случилось, то от чего она бежала больше всего – заточение. Невозможность выбора.       Она смотрит в его глаза. Красивые – мысленно констатирует, потому что на комплимент не тянет. Рей уверена, что именно они будут сниться ей в кошмарах. Так и хочет спросить: "А тебе с этого что?", но не осмеливается. Боиться, что услышав вопрос– он встанет и уйдет, посмеявшись напоследок. Или еще хуже ответит на него, потому что она предпочитает не знать его мотивов.       – У меня нет выбора. – не вопрос, вовсе нет – чертова аксиома. Аоки уже сделала выбор, еще раньше чем услышала предложение. Все что угодно, только не возвращайте ее обратно в то место. Не убивайте ее вновь, ведь лучше в тюрьму на пожизненное.       – Только одно условие, Аоки. Ты должна доверять мне. – Годжо подпирает голову рукой, когда в глазах напротив сверкает удивление.       – Доверие? Ты серьезно? – непонимание вместе с колкостью создают идеальный тон голоса. Он впервые понимает, что именно с этим ее ассоциирует. Годжо ожидал такой реакции.       – Да. Мне нужно твое доверие, иначе мы никуда не продвинемся. – старается успокоить, и у него получается. Но вовсе не из-за резко появившегося дара убеждения, просто Рей было слишком отвратно плохо, чтобы спорить. Она уже давно потеряла ощущение пространства, а поэтому вступать в спор с плывущей бежевой массой не имело смысла.       Кивок. Сил разговаривать не было. Потом откидывает голову на спинку стула и прикрывает глаза. Смоляные волосы рассыпаются по спинке стула, открывая взор на бледную шею. Годжо ловит себя на мысли, что слишком долго рассматривает чужую кожу. Потом, что мысли начали уходить далеко за пределы обычной кожи, и только тогда он оттянул свои волосы назад, возвращаясь к привычному руслу. Встает молчаливо, оставляя стул стоять напротив. Шаги, в этот раз стали тише, так же как и скрип двери– помнил о том, как сморщилось женское лицо от громких звуков.       Рей так и остается в одном положение. Тело словно кружилось в колыбели, пока перед глазами мелькали цветные пятна. Теперь было ощущение, что ее чем-то накачали и ей срочно нужна вторая доза. Сглатывает ком в горле, облизывает сухие губы, понимает что попала в самое говно и залезла в него по уши, а потом делает глубокий вдох. Последствия использования способности уже дают о себе знать и ей страшно представить, что будет когда она попытается встать на ноги. Вероятно ее лицо познакомиться с полом, а сознание просто улетит гулять по библиотеке Анаты.       В голове столько мыслей и вопросов. Столько неопределенности, что волосы на голове рвать хочется. Что теперь будет? Какой ее план дальше? Искать частицу уже не выйдет. Ее просто не отпустят дальше чем на десять метров. А сбежать от Сильнейшего она и пытаться не будет, шансы не то что мизерны – их просто нет. Получается просто плыть по течению? Вариант выглядит как хуйня с вишенкой на торте в виде ее полуразломанной психике.       Так, это получается она жить с ним под одной крышей будет? Вот это приехали. Тогда о побеге точно можно не мечтать. Цугцванг как говорят шахматисты, и пиздец, как говорят нормальные люди. Интересно, сколько бы заплатили фанаты магической битвы за возможность пожить с Годжо под одной крышей? Наверняка много. А вот она задаром эту возможность готова отдать, и душой кривить не станет. Интересно, в этом мире есть Авито? В голове так и высветилось объявление: "Жить с Годжо Сатору? Теперь это реально. Всего сто тысяч долларов и ваша заветная мечта станет явью."       – И о чем я думаю? – хриплый шепот разрывает тишину комнаты, когда она вновь слышит аккуратно открывающуюся дверь. Уже знакомые белые волосы мелькают в темноте.       Ничего не говорит, только маленький ножик сверкает в свете свечек, когда он оказывается сзади. Чужие длинные пальцы аккуратно наклоняют ее голову вперед, так чтобы было легче резать веревки. Прикосновение отдается мурашками по телу и Рей сама этому удивляется. Вопросы по этому поводу она откладывает в долгий ящик, пока чужие пальцы, держа нож, резким движением освобождают руки и ноги от веревки. Пальцы больно покалывает и Аоки шипит.       – Не двигайся слишком резко. – хоть это и был указ, в голосе чувствовалось некоторое беспокойство. Аоки надеялась, что ей показалось.       Сатору терпеливо ждет у стенки, пока девушка разомнет руки, затем шею, несколько раз сожмет губы от тянущей боли в мышцах, потом вытянет ноги, цыкнет и неосознанно дернет губой. Его глаза пытались запомнить каждое движение и эмоцию, потому что теперь они в одной лодке, потому что он хочет знать больше и он должен уметь распознавать ее эмоции.       Рей сжимает губы, сосредотачиваясь на ногах. Она должна встать и не покалечиться. Опирается одной рукой на стул, ноги почти скашиваются когда она встает. Смотрит на Годжо все еще стоящего у стены. Он не порывался помочь– ждал пока попросит, а она не просила. Ее позиция "все сама" одновременно заставляла его чувствовать уважение и раздражение.       Аоки аккуратно встает на ноги, распрямляет плечи и спину. По ощущениям все стало в разы хуже, но она не показывает, по крайней мере старается не показывать. Потому что нахмуренные брови и рассредоточенный взгляд говорит за нее. Свет от свечей плыл по комнате, очертания вещей размывались, дышать стало труднее и тем не менее она ставит руки в карманы штанов, выжидающе смотря на Годжо.       – Теперь я должна следовать за тобой, забыл? – Янтарные глаза переливаются всеми оттенками желтого в приглушенном свете. Кажется словно настоящие драгоценные камни вставили вместо радужки.       Сатору не говорит ни слова. Поправляет очки на носу и размеренным шагом движется в сторону двери. По джентльменски придерживает ту, ожидая пока Рей пройдет. Она жмуриться стоит им оказаться на улице. Яркое солнце бьет в лицо, прямо в глаза, которым и так не особо хорошо, а в купе с внешним раздражителем стало еще хуже. Она шагает базируясь на слух и на плывущее впереди пятно, принадлежащее Годжо. Каким-то чудом умудряется не отставать, не замечая, что шаман обычно ходит намного быстрее нежели сейчас.       Они не говорят ни слова, даже когда уже сидят внутри салона машины с Идзити за рулем. Аоки прикрывает глаза надеясь, что к приезду станет лучше. Слышит разговор двух мужчин о работе, что-то про проклятье особого уровня и школу. Она не концентрируется на этом, погружаясь в свои мысли. Вопрос "А что теперь?" Не отпускал ее мысли. Найти частицу ей надо, до того как найдут человека, который выслал поддельное задание. Но ей нельзя выходить на улицу, сбежать не выйдет, остается только один вариант – рассказать об этом Годжо. Вот только, как много ему надо рассказать? Всю правду точно не выйдет, только сумасшедшей посчитает. А может с крыши скинуться и попросить Сулиса сделать ей новое тело? Тогда она избежит всей этой кутерьмы, вот только, откуда потом брать деньги и что делать если новую ее заметят за использованием способности? Только проблем добавится, еще и тело развивать с нуля придется.       Мотает головой и хмурится. Не вариант. Остается только рассказать Сатору, в случае чего вытащить из закромов свою тетрадь и выдадет все будущее этого мира на тарелочки. Поверит или нет, зависит уже от него, но ему придется. Особенно когда появится Юта со своей проклятой подружкой. Нет, это ей на крайний случай. Для начала просто разговор. Как он там сказал "Доверие"? Доверять свою судьбу в его руки это последнее, что ей хотелось делать, но выбора ей вновь не оставили.       От размышлений голова только сильнее болеть начала. Стискивает виски, начиная понемногу массировать и приоткрывает глаза, замечая прожигающий взгляд шамана на себе через зеркало заднего вида. У Рей по спине прошли мурашки от него. Словно он в ее душу смотрит. От этого Аоки дергает плечом и отворачивается в сторону окна, предпочитая голубому взгляду, пейзаж из проносящихся мимо машин.       Они останавливаются у панорамной многоэтажки нового типа. Вместо пыльного первого этажа находилась небольшая комната с диванчиками и лифтом. Выйти и зайти в дом можно было при вводе пароля. Почему-то мозг решил запомнить четырехзначный код, словно она будет им пользоваться. Если она хотя бы раз выйдет из дома одна, то заходить одной уже не придется. Годжо вновь придерживает дверь, позволяя Рей войти в просторную квартиру в стиле модерн. Пусто, пыльно и одиноко – вот как ощущалось это место. Вероятно Годжо это вовсе не тот человек, который будет сидеть дома и заниматься уборкой, для созданием уюта.       Первые несколько секунд Аоки не знает, что ей делать. Из-за чего остается только вжаться в угол стены, рассматривая шамана. Почему-то вся эта ситуация казалась ей слишком интимной для их стиля общения. Он персонаж из манги, Сильнейший шаман, способный внушать страх одним именем. И она сейчас стоит у него дома– единственном месте где он не выставляет себя как на работе. Там где его не заставляют улыбаться и исполнять приказы. Все это казалось странным и чуждым. Он снимает обувь и вопросительно смотрит на нее, ожидая каких-то действий. Рей повторяет за ним, оставляя пару обуви на полу.       Ее действия были зажатыми и резкими, она чувствовала как вторглась в нечто личное для него. Все-таки их даже друзьями назвать сложно, а она у него в доме обувь снимает. Бред.       Диван у него удобный, мягкий, не пользованный. Ощущение словно он только только в эту квартиру переехал или же ремонт закончил, потому что все выглядит слишком новым, настолько, что Аоки боялась что-то испортить или испачкать, а потому уселась она на краешек дивана, не касаясь маняшей спинки. Учитывая ее состояние, которые так и вопило "Я хочу отдыхать", ей приходилось держаться с трудом.       Годжо встает напротив нее, не садиться. И она ощущает как натягивается между ними атмосфера. Сжимает губы в полоску, глаза устремляются в его: прочесть, узнать, понять, да хоть что, но в его радужке мелькал только красиво переливающийся алмаз. На его лице появляется улыбка, казалось его фирменная, но за ней что-то скрывалось, и Аоки чувствовала это, если не в душе– то жопой точно.       – Аоки-чан. Расскажи мне про твое детство. – он улыбается дружелюбно, но вопрос заставляет девушку напрячься. За маской дружелюбия скрывалось нечто другое. Предвкушение? Он чего-то ждал.       – С чего это тебе мое детство интересно? – поднимает одну бровь, выразительно смотря. Почти насмехается над его вопросом, что заставляет Сатору усмехнуться. Немногие позволяют себе такие вольности касательно его.       – Да так, просто хотел узнать побольше. А что насчет друзей? Есть у тебя какие-то интересные знакомые? – Его аура начинает давить, и теперь Рей точно видит контекст. Он знает что-то чего не должен был знать.       – Самый мой необычный знакомый это ты. – Попытка перевести все в шутку не увенчалась успехом. Его лицо меняется с дружелюбного на почти угрожающее. Плавно переходит к своему рабочему столу, что-то оттуда доставая, пока у Аоки сердце ускоряет ритм. Ощущение, что ее загнали в клетку не покидало ее, а стало еще хуже когда перед ней приземлилась ее тетрадь и стопка записей.

Та самая тетрадь.

      Лицо резко белеет, игривый настрой испаряется в воздухе. Он ведь не смог прочитать правильно? Там все на другом языке написано так еще и криво, никакой гугл не переводит. Следующие слова заставили в этом сомневаться:       – Просто я о тебе почти ничего не знаю, зато ты обо мне видимо знаешь достаточно. – его ладонь ударяет по обложки тетради, глаза холодные, режущие, впиваются в ее лицо. Рей прерывисто дышит – сбежать не получится, понимает почти сразу. Затем взгляд падает на все ее записи по поводу артефактов и мест, которые стоит посетить. Да, любой нормальный человек посчитал бы, что это просто материал для изучения, но Годжо. Он знает о ней слишком много, чтобы просто спустить с рук.       – Знаешь это довольно интересно. Особенно тот факт, что в этой книжонке есть еще и будущие даты. Скажи мне, Аоки, кто ты такая? – Мир рушится надвое. По спине стекает капля пота, оставляя мокрую дорожку, губы пересыхают. Мозг судорожно крутит шестеренки что-бы придумать оправдание. Закусывает губу и зажмуривает глаза, мотая головой, словно дитя малое.       – Я не могу сказать – откровенный шепот, доносящийся из самых недр того, что осталось от ее души. Голова безвольно падает вниз, волосы закрывают лицо, плечи сжимаются – жалкая попытка завернуть себя в подобие кокона. Сбежать подальше от мира.       Он преодолевает расстояние между ними за мгновение и задирает ее голову. В ее глазах бушует паника, в его– мирное спокойствие. Разве он не должен наседать и злиться на нее? Куда растворился тот взгляд, каким он одаривал ее буквально несколько секунд назад?       – Я спрашиваю это не с целью навредить тебе. – И не врет. Чувствует, что не врет или, по крайней мере, хочет верить.       Рей закусывает нижнюю губы, хмуриться и возвращает бегающий по комнате взгляд в его глаза. Не теряется в его взгляде в этот раз, наверное уже иммунитет выработался, а вот Годжо впервые понимает как чувствуют себя люди когда смотрят в его. Потому что у Аоки радужка словно драгоценный камень с хорошей огранкой, переливается всеми возможными цветами. В них мог поместиться и кленовый сироп и закатный свет и желтое яркое солнце, вот только не подходят ей такие глаза. Они должны быть у человека любящего жизнь, у человека жизнерадостного, воинственного, гордого. Никак не у нее.       – Зато когда узнаешь ответ-захочешь. – фыркает и пытается выпутаться из его рук, сбежать от разговора и вновь закрыться в себе. Сатору не разрешает, в этот раз хватает ее за лицо двумя руками, насильно поворачивая к себе.       – Это решать не тебе. – Она видит, что ему хочется сорваться. Бросить все к чертям и заставить рассказать, потому что ему надоело с ней играться. Она сглатывает ком, смотрит на него упрямо, но пока он держится. Аоки мнется, долго, растягивая время. Понимает, что сама хотела ему рассказать вот и случай представился, вот только теперь не уверена, а что вообще говорить.       Рассказывать всю историю своей жизни – она точно не будет. Рассказать про Сулиса и договор с ним – можно, вот только не полностью. Она смотрит в его глаза, ищет в них подвох, желание навредить или покалечить, но не находит. В спокойной морской глади его глаз, отражается ее лицо. Она думает, что ему противно ее трогать или держать, потому что на красивую девушку она не тянет. Она приоткрывает рот, чувствует его дыхание на своем лице, мизерное расстояние между ними заставляет ее почти плакать. Сатору Годжо, человек, который не должен был ее знать теперь хочет защитить. Как? Почему? Зачем? Все эти вопросы крутились словно карусель, переливаясь желтоватыми лампочками. Рей не хотела ему доверять, точнее, заставляла себя не доверять. – Все началось когда я умерла.– Слова вырываются из самой души, мозг замолкает, рациональность прячется в угол сознания.

Рассказ обещал быть долгим.