Кьёка в подулье

      – Я... никуда с вами не пойду!.. – попробовала выпалить Кьёка, присовокупив к этому пару подульных ругательств. Но подросток, со смешливым блеском в глазах наблюдавший за тем, как она пошатывается, уже ухватил ее за запястье. Отказ застрял в пересохшем горле, и с губ девушки сорвалась лишь последняя пара слов – грубее всего, что она когда-либо осмеливалась произносить.       Мело до Вале лишь рассмеялся, с притворной горечью покачал головой. А затем Кьёка почувствовала его руку на талии – брезент плаща впился в кожу, царапая.       – Э, нет, не будь такой резкой! – ухмыльнулся парень, когда она потянулась к пистолету оледеневшими пальцами. Его костлявая, похожая на паука ладонь прижала девушкину руку к кобуре, мешая отстегнуть крышку. – Все, пошли, боевая ми леди!       Последние капли адреналина давно испарились, и ушибы по всему телу наливались глухой, отупляющей болью. Кьёка споткнулась, путаясь в совсем сбитых ногах – и позволила Мело до Вале увлечь ее за собой. Кажется, он что-то говорил по дороге, язвил и смеялся, как будто она действительно приходилась ему кем-нибудь... Штекеры под мотками марли бессильно обмякли, и девушка не вслушивалась в речь ульера. Его сообщники шагали рядом – мутные, жестокие тени на фоне зеленоватого света.       Она висла на руке парня, судорожно, жалко радуясь, что тот поддерживает. У Кьёки закончились остатки душевных сил: Каминари, ее Каминари, сейчас, наверное, накачивали всякими ядами перед вивисекцией... В милосердии Изгоя-Механикуса можно было не сомневаться: его попросту не существовало. Не могло существовать в принципе. «И я ничего, ничего, ничего не могу сделать!» – Душа девушки кричала, билась в оковах измученного, бессильного тела. Некого звать на помощь. И самой не справиться – ни физически, ни морально. С таким обезвоживанием? С остатками химикатов, отзывавшихся дрожью в нервах, и мышцами, разрывающимися от молочной кислоты? Со стремительно наливающимися кровью синяками по всему телу?..       Ее вели в какое-то знакомое, укромное место, где можно было без проблем закончить начатое на медике-станции. «Где заточка?» – в полубреду потребовала от себя Кьёка. Пальцы сломило судорогой, и они сжались в пустой кулак. Ножик из стеклостали... остался на полу в том воняющем мочой и антисептиком коридоре! «Впрочем, какая разница?» – Глаза у несчастной слипались, и она знала, что теряет сознание. Из теней, которые плыли мимо, множась по углам, смотрели пылающие глаза Тварей. Их было много – десятки, сотни. Мевия... обречена, и все это... все эти проповеди, побои, угрозы, ругательства, шутки... «Все это закончится... Скоро закончится...» – Кьёка позволяла вести себя под какие-то арки, в тесные подворотни. Она уже почти не дышала: диафрагма дергалась, легкие отказывались расправляться и сжиматься, как следует. «Голова кружится...» – Девушка закрыла глаза – и не смогла разлепить их.       Вроде бы, они куда-то спускались. Что-то скользкое под ногами... Даже воздух липкий, ядреный, но не обеззараживающе-ядовитый, как в логове Изгоя-Механикуса. Остатками обоняния, измученного прогулкой у токсичного водопада, Кьёка уловила нечто сладкое и даже бодрящее. Озон и металл. И еще что-то застарелое. «Б-бейте уже... – вспомнила, словно вскидываясь ото сна, какая-то часть ее души. – Я это заслужила...» На затылок действительно что-то обрушилось: ритмичная, выколачивающая мысли пульсация. И она становилась все громче.       «Музыка?..» – Девушка окончательно провалилась в беспамятство.

***

      Элой О'Роуз поняла, что приходит в себя: из клейкой, полупрозрачной, как мед, мешанины ощущений и образов выплыло наконец что-то определенное. Боль от жгутов, стягивающих нежную кожу, до этого знавшую лишь дорогие масла и мягчайшие гели. Невыносимо чесалась бровь, но руки отказывались слушаться, и дело было не в одних только петлях – мышцы как будто бы налились свинцом. Следовало благодарить Императора, что хотя бы грудная клетка исправно напрягается и расслабляется, а ноздри щекочет ароматный воздух! Впрочем, через пару-другую вдохов под алой тканью выступил пронзительно-липкий пот, и Элой О'Роуз ощутила под кожей каждое хрупкое ребро. Что-то было не так. Совершенно ужасающе. Наверное, этот запах? Сладкий воск, клубничный сорбет – и какое-то трудноуловимое тление.       Нет. Не то, поняла девушка. Все было гораздо проще. Память возвращалась к ней в такт с кровью, гулко пульсирующей между висков. А пульс ускорялся все сильней и сильней. «Кошмар! – Элой О'Роуз попробовала придержать сбивающееся, судорожное дыхание. – Ересь под куполом Атриума?.. В самом сердце М-Терции! О, Трон, нас же всех убьют?! Инквизиция... – У нее заболел лоб. – Что они сделали с нами, чем напоили, или... Как, как объяснить все это?!» Все эти провалы в памяти. Или то, что...       За хрустальными панелями цвела мевианская ночь – звезды мерцали в атласном небе ледянисто, подрагивающе. Стыки между прозрачными прямоугольниками едва угадывались – толстенные золоченые ребра было видно лишь благодаря редким отсветам. Под куполом царил полумрак, глаза слепили пылающие тут и там свечи – воск розовый, с серебряными блестками... Прямо как лак на ногтях Камилии. «Кэми!.. – вздрогнула Элой О'Роуз. – Где ты?! Что они с тобой сделали?!» Оглядевшись, девушка наткнулась на трепещущий, полный слез взгляд светло-карих глаз: ее сестрица, дочь семейного патрона, сидела напротив, за все тем же банкетным столом – руки связаны за спинкой стула, обрывок плаща перетягивает бледные щеки. Элой попробовала пошевелиться еще раз, и поняла, что обездвижена точно так же – под столом не разглядишь, но по ощущениям, ноги накрепко стянули у щиколоток.       Завидев, что подруга очнулась, Кэми вся подалась вперед.       – М-ф-ф!.. – Пряди выбивались из ее прически, макияж стекал пепельными дорожками.       «Нам конец, нам всем теперь конец! – Элой О'Роуз задергалась, тщась высвободить хотя бы одну руку. – Если это устроил «Детнерат», то им никакие Пуденс, Хамфри и Фуксинии не помеха! Они будут отвечать перед его превосходительство губернатором и уж точно сумеют замести следы...» Судя по выражению лица Камилии, той подобные умозаключения были совершенно чужды. Отчаянно кусая ленту, сделанную из ее собственного плаща, подруга Элой тоже изо всех сил вырывалась. «Быть может, нам потому-то рты и завязали, что не хотят слышать про всю нашу родословную?» – пришло в голову девушке.       – Му-ф-ф!.. Мамифия!.. – На лице Кэми отразились мольба и надежда.       Ну конечно же. «Сестрица Момо». Элой О'Роуз едва не согнулась пополам от бессилия. «Если ты думаешь, что я знаю, как поступить... – Ее разум лихорадочно перебирал варианты. – ...То вынуждена буду разочаровать!» Внутри становилось все холоднее, пальцы ног отнимались – от ужаса и недостаточного кровообращения. Что делать? За хрустальным сводом ночь: значит, если бы родители хватились, то их бы давно уже освободили. Проверять, догадались ли похитители избавить ее от инфопланшета, было бессмысленно. «Конечно же, догадались. Организация планетарного масштаба». – Элой вздохнула, моля Императора о спасении. Скорее всего, у них все схвачено: никто не побеспокоит Зеленый Атриум полуночным визитом; быть может, они даже сфабриковали какую-то легенду, чтобы похищенных пока не искали?       «О, Трон на Терре...» – Взгляд Элой О'Роуз упал на согбенные тени, скрывающиеся за пламенем свечей. Прищурившись, она разглядела: справа от Кэми сидел Аматоре Мирто – кажется, мужчина еще не пришел в сознание. Повернув голову, насколько позволяли вывернутые плечи, девушка увидела и баронета Фуксиния. Белокурый юноша не вырывался, и лишь только смотрел на Элой трудноописуемым взглядом. В нем были и тщательно подавляемый страх, и, совсем как у Кэми, надежда. Остатки достоинства, выпестованного в настоящем аристократе – и совершенно общечеловеческое желание жить. Спастись. Выбраться.       – Примите мои поздравления, дамы и господа! – Голос оратора в сапфировых очках раздался у Элой над ухом, заставив сердце подскочить к горлу от неожиданности. Широкая ладонь легла на спинку стула, отодвигая ее в задумчивом, сдерживаемом раздражении – девушка почувствовала его позвоночником.       Радушного хозяина застолья было не узнать: повернув голову, Элой О'Роуз встретилась с ним взглядом, и мурашки забегали по ее голым рукам. Идеально зализанные волосы оратора как будто предали его, пойдя неровными волнами; пряди выбивались и падали на высокий лоб черными змеями. Поверх бело-золотого камзола теперь была накинута черная мантия с широкими отворотами. Но самое главное – стали заметны глубокие борозды, испещрявшие кожу над бровями, прямо по центру.       – Примите мои поздравления, – с наигранной горечью повторил он. – Можно сказать, все вы вышли в финал нашего небольшого мероприятия.       Кто-то стоял у него за плечом, на самом краю свечного пятна; какая-то фигура в темно-красном. Впрочем, завидев, что Элой пытается повернуться и скосить глаза, насколько это возможно для привязанной к стулу, оратор ударил ее тыльной стороной ладони – небольно, но красноречиво. Девушка выпрямилась, задыхаясь от унижения.       – Мы, – продолжил мужчина, – всегда нуждаемся в таких, как вы: сильных духом, не ведущихся на поводу, способных противостоять гипнозу... и возвышающих голос против творящегося злодеяния!       «Да неужели?» – засопела Элой. Ее глаза наполнились слезами.       – Остальные с легкостью позволили себя впечатлить, что, конечно же, прекрасно с точки зрения социальной инженерии – или, если позволите, теории внушения, которой мы традиционно придерживаемся... – Оратор уперся ладонью в столешницу и оглядел пленников поверх своих очков. В неровном свете они отливали лавандовым.       Элой О'Роуз перестала дышать на мгновение. Их... все-таки проверяли? Н-но... «Неужели?..» – На мгновение ее душу пронзило холодом: а что, если это и была Инквизиция? Могли ли они пойти на такое? Скормить молодой аристократии ересь, чтобы отобрать стойких к внушению? Девушка попыталась вдохнуть, и не смогла.       – Вам удалось проявить неповиновение – кому словом, кому порывом уйти... – Мужчина сверкнул взглядом в сторону баронета Фуксиния. – А кому, наоборот, мужественной попыткой скрыть понимание и удержать друзей от опрометчивых поступков, сир Аматоре Мирто! Да-да, ваша личность нам хорошо известна, и притворяться, что вы все еще в обмороке, далее бессмысленно! Но мои самые искренние поздравления предназначаются не для вас... – Оратор снял очки и спрятал их в нагрудный карман под мантией. – Кое-кто замаскировал свои истинные чувства слишком тщательно, и без подсказки я бы даже не догадался, что гипноз не действует!       Говоря все это, он обошел банкетный стол – и положил ладонь на спинку стула Кэми. Элой сморгнула, перевела взгляд с мужчины на подругу. Та тоже хлопала глазами, растерянно кусая перетягивавшую щеки ленту.       – К счастью, у нас есть гарантии. – Оратор щелкнул пальцами, и за спиной у Элой что-то зашуршало.       «Это не Инквизиция», – подумалось ей. Они ошиблись насчет Кэми, разумеется. Этого было достаточно...       – Гарантии всеобщего повиновения, то есть. – Из-за плеча девушки показалась женщина в темно-красной мантии. И...       «Это. Не. Инквизиция!» – Элой О'Роуз почувствовала, как желудок обертывает лентой холода. Ведь у показавшейся на свет особы были фиолетовые волосы – и мертвенно-синяя кожа. В глаза ей бросились изящные ладони, положившие на стол плоскую шкатулку. А подняв взгляд, Элой увидела, что под фиолетовой копной скрывается серебряная диадема с сапфирами – большой инкрустированный овал на лбу.       – Повиновения, или, лучше сказать, принятия, – промурлыкала странная женщина.       – Просветления, которого заслуживаете в первую очередь вы, полезные и непокорные, – заключил оратор. – «Цвет Мевии»! – Его лицо исказилось от презрения. – Они будут довольствоваться внушениями, намеками и шепотом. А вы же... – Мужчина улыбнулся. – ...Все поймете прямо здесь и сейчас. Видит Император: вы нам нужны сегодня же!       Синекожая женщина щелкнула замком шкатулки, и запах лавандового тления, так беспокоивший чувства Элой, стал просто невыносимым.       – Но это также и гарантия, – с притворной грустью сообщила похитительница, – что все рассказанное не покинет пределов Атриума. Добро пожаловать, любопытствующие, упрямые!..       – Добро пожаловать в семью, – закончил за нее оратор.       Элой заплакала, давясь и чувствуя, как намокает обрывок плаща, заменявший кляп. В плоской шкатулке лежали четыре шприца, наполненные прозрачно-пурпурной жидкостью, отливавшей золотом в свечном мерцании.

***

      ...Кьёка задергалась, борясь с льющимся в горло пламенем, и отчаянно ударила коленями перед собой. Согнулась пополам в мучительном кашле – а потом разобрала брань, смех. Словно тысяча голосов выла одновременно, стараясь оглушить, при этом принудив двигаться. Лишь несколько мгновений спустя она уловила подобие рифмы. Затем осознала, что это всего лишь музыка. Реальная ругань и гогот, по правде говоря, вокруг тоже звучали.       – Ну, давай, садись, слышишь?! – Вот, что она разобрала, продравшись сквозь менее приглядные обороты. Кажется, Кьёку бросили на железный стул с такой силой, что тот зашатался. По крайней мере, мир вокруг мощно качнуло – вместе с новоприобретенным содержанием желудка.       – Только попробуй блевани тут! – пригрозили прямо на забинтованное ухо.       Сглотнув, девушка изо всех сил сжала губы, тщась понять, где она, что видит перед собой... и как вообще здесь оказалась. Огонь свирепствовал у нее в животе, заставляя дергаться и посылая волны оранжевой боли по всему телу – но по крайней мере это действительно пробуждало: закрывать глаза стало физически невыносимо, словно внутреннюю сторону век намазали жгучим ядом. Дышать тоже хотелось все быстрее и глубже, как будто бы так можно было утихомирить безумство внутри. Кьёка почувствовала, что ее прошибает пот. Давно забытое ощущение!..       – Пей еще, – приказал голос Тадеу.       Она попыталась мотнуть головой.       – Кому сказал?! – Парень отвесил ей подзатыльник, почти что макая носом в стакан с прозрачно-зеленой жидкостью.       Девушка отодвинула его в сторону и прикрыла ладонью, чтобы не опрокинуть – в подулье мало кто понимал значение слова «даром». Разлить амасек было верным способом усложнить жизнь. Или укоротить ее. Остаточный приступ кашля заставил ее сложиться пополам, словно ножик. Вцепившись пальцами в края стакана, оббитые и наскоро отшлифованные, Кьёка тряхнула волосами, чтобы подчеркнуть свой отказ. Перед глазами еще плавали стремительные ярко-желтые мушки.       Тадеу нахмурился и подался вперед, но, прежде чем он успел сделать что-либо, девушка ощутила на плече знакомую паучью ладонь. До Вале со смехом приобнял ее, заставляя руку со стаканом опасно подъехать на неровной столешнице. Кьёка подавилась последним, сдавленным «кха!» – а потом поняла, что парень рассказывает о ней кому-то.       – ...Подходим, заметь, совершенно нормально. Тадеу с Витором в своем репертуаре... Итог: у этого дурака пальцы сломаны, ми леди вся в синяках... Ну разве она не милая?       Кьёка окаменела, когда он сжал ей щеки пальцами. Дыхание застряло в горле, колени совершенно автоматически подтянулись к груди – распрямиться, опрокинуть стол, и прочь!.. Прочь отсюда...       – Не, серьезно, разве это не очаровательно? – разглагольствовал ее незваный кавалер – или пленитель, девушка с трудом соображала из-за музыки, перебивавшей любую сложную мысль. – Если отмыть эту грязь, – продолжал до Вале, выводя сердечко на ее черной от пепла щеке, – она будет очень даже ничего! Ты глянь в эти глаза, ну? У нее взгляд, как у куклы-убийцы!       – По-моему, ты просто ее достал, Энрико.       – Да, это взгляд «меня все достало».       Девушка коротко зыркнула на двух мужчин, совершенно одинаковых, вплоть до цвета лохмотьев. «В глазах двоится...» – мысленно простонала Кьёка. А потом осознала, что напротив могли сидеть близнецы. В любом случае, до персонажа жизнерадостных подульных историй ей было не дотянуть – голова кружилась, в ногах растеклась постыдная, желейная слабость, так что отбиться или убежать сейчас можно было лишь в мечтах. Да и то, если только их не будет дробить в труху убойная музыка, ревущая в динамиках под потолком зала.       – Как ее зовут хоть, нам скажешь?       Тычок под ребра.       – Эй, слышала? Это на самом деле к тебе вопрос!       Разлепив губы, горчившие от насильно влитого амасека, Кьёка вздохнула:       – Какая вам разница?       – Вот говорите, что хотите, а мне она нравится, – хмыкнул до Вале, вырисовывая у нее на щеке еще что-то. – В любом случае, Изгой и нас, и ее выдворил. Так-то она не одна была, а с каким-то парнем, но его теперь под нож пустят.       Один из близнецов чуть подался вперед.       – А что так?       «Каминари!..» – Боль, острая, как рапира, всколыхнула поверхность сознания. Кьёка вся съежилась, пряча взгляд. Когда она проваливалась в беспамятство, то уже мало о чем думала – и тем более, знать не знала, очнется ли когда-нибудь в принципе. Теперь же реальность вновь предъявляла свои права. «Каминари... у Изгоя-Механикуса... – Она тяжело задышала. – Мерзавец Хокс!.. Соврал насчет «одного правила»! Изгою очень даже интересны мутации! Наверное, это все из-за второго сердца!»       Штекеры под марлей напряглись, словно скрученные пружины. На то, чтобы вонзить их в уши Тадеу с до Вале, у нее бы еще сил хватило! «Но вот что дальше, правда?..» – Кьёка все еще не могла зажмуриться, чтобы спокойно подумать: веки жгло, светящиеся мушки перед глазами уступили место намеку на слезы – дрожащим, жаленьким каплям в самых уголках. «А если... если я предложу себя вместо Каминари? – Девушка даже мыслей своих не могла расслышать из-за грохота музыки. Приходилось начинать заново, ловить суть, ускользавшую подобно надежде: – Вдруг... мои штекеры окажутся интереснее, чем... двойное сердце? Но я тоже не хочу... Но Каминари же... Но Механикус...» Бессильно уронив голову, она поняла, что сейчас ничего вменяемого не придумает. Единственное, что девушка знала наверняка – пальцы ног в ботинках морозило от одного намека на такую... замену. А сердце при этом билось еще отчаяннее.       Кьёка даже покосилась на стакан с амасеком, но тут же постаралась отвлечься. Не хватало только опьянеть – одному Трону известно, куда еще ее могли завести ругавшиеся над ухом подростки. Так что, в попытке успокоиться и хоть немного разобраться в своих ощущениях, девушка зыркнула по сторонам. Иногда выход был очевиден – оставалось лишь полагаться на Императора. «Я же не думала, когда от Тварей бегала», – постаралась обосновать мысль Кьёка. Как давно это было! И... «Быть может, я бы лучше еще раз пережила Большой Рейд, прятки в тоннелях и... и даже б-бой с ксеносами, чем... – Она вздохнула. – Если б только Каминари сейчас оказался рядом!» Прикусив губу, девушка приказала себе: перестать ныть. И переключила внимание на свое окружение.       «Ферментарий» – название лишь сейчас поднялось из мути воспоминаний – оказался небольшим (по подульным меркам) вытянутым залом. Судя по всему, когда-то здесь располагалась гидропонная ферма: под потолком, нависающим неподъемной, решетчатой крышкой, вились мощные трубы; от них отходили водоводы потоньше, и каждый заканчивался лейкой – или распылителем для удобрений, Кьёка не разбиралась. В любом случае, сейчас они были переделаны в подобие люстр: из отверстий торчали разноцветные фото-люмены, в основном оранжевые, хотя были также и желтые, и фиолетовые, и даже сине-зеленые. Настоящее месиво, но превалировал все-таки знакомый водопойный цвет; впрочем, девушка сомневалась, что амасек утоляет жажду.       Вокруг же, отделяемые друг от друга давно сломанными гидропонными установками, располагались столики. Некоторые из них были сделаны из металлических черепов-раздатчиков большого размера; другие из контейнеров или же просто сварных листов. Гидропонные ванны же переоборудовали в барные стойки – «Ферментарий» представлял из себя целый лабиринт; тут и там виднелись спины посетителей, сидящих на бочках из-под удобрений, стойки пылали красной подсветкой. Амасек здесь, должно быть, лился, как ранее – вода. Кьёка бы на самом деле не удивилась, окажись система труб под потолком переоборудована соответствующим образом. «Вот вам и Сыновья Экклезиархии!» – Ей вспомнились фанатики у ворот. Судя по всему, их влияние ограничивалось верхними уровнями: знакомые любому ульеру инстинкты подсказывали девушке, что «Ферментарий» расположен глубоко под Пепельным Застругом. И доберись досюда неистовые слуги Императора, сотрясающего золотые шпили, амасек бы запылал очень ярко...       К счастью, долбеж музыки по ушам свидетельствовал, что местные чувствовали себя здесь весьма уверенно. Это была единственная положительная сторона во всем окружающем грохоте, реве и хриплом, совершенно неразборчивом тексте песен!       – ...Слышь, ми леди! – Голос Мело до Вале показался ей столь далеким.       «Благословение и проклятие», – вздохнула Кьёка, микроскопическими движениями штекеров пытаясь избавиться от свинцового зуда, расчесать затекающие ушные проводки о внутреннюю сторону марли. Должно быть, ульеры с обыкновенным слухом не испытывали особого дискомфорта – и преспокойно общались при такой громкости музыки. У девушки же уже начинала болеть голова. Хотелось нырнуть под стол и прикрыть забинтованные уши ладонями. «Ничего не соображаю!.. О чем я... думала?..» – Это было хуже, чем гул воды в заброшенных канализационных тоннелях. И более дезориентирующе, чем пробираться через толпу. Кьёка боялась даже представить, что случится, вытащи она штекер из-под бинтов и прикоснись им к дрожащему полу...       – Эй, я к тебе обращаюсь! – До Вале покрепче сжал ее шею между предплечьем и бицепсом.       Девушка едва подавила порыв ткнуть разъемом ему прямо в глаз.       – Ну что?! – выдохнула она, дрожа от бессилия.       – Что-что, ты с нами теперь, или как?       – Или как... – Губы у Кьёки в миг склеились, горло предательски сжалось.       «Пропустила... Все... пропустила!..» – осознала девушка. Раз говорили о ней... следовало слушать! Близнецы, сидевшие напротив, в унисон рассмеялись – негромко и немного презрительно. Как будто все поняли по выражению ее лица. «Или по тому, как я озираюсь». – Кьёка отчаянным усилием воли приказала себе успокоиться, чтобы не провоцировать новых насмешек. Все равно бежать было некуда. Еще и до Вале, наконец отпустив ее иссиняченную шею, вновь положил ладонь поверх пальцев девушки, чтобы хеллпистолет не покидал кобуры...       «Чего они от меня хотят? Какие-то условия предлагали, или опять «обрисовывают, что будет»? – Ее разум отчаянно метался, словно посаженный на цепь. – Может, попросить их помочь с Каминари?.. Ага, а потом кто нас от них защитит? Да и не пойдут местные против городского Механикуса – кто ж им калму подгонять будет?» От отсутствия перспектив Кьёка машинально схватилась за ноющее, сдавленное горло, как будто на нем в действительности сжимался ошейник.       – Вот, значит, как? – «удивился» до Вале, легонечко ухмыляясь. – Ребята тебя выше, чем ты стоишь, оценивают, а ты еще и ломаешься... Лан, сделаем вид, что это амасек тебе в бошку ударил, и попробуем еще раз.       Девушка подобралась, как могла. Сердце колотилось, судя по ощущениям, где-то прямо за языком, дышать было страшно.       – Не напрягайся, – почти нежно одернул ее собеседник. – Я ж знаю, что бить тебя толку не будет, а насчет стрельбы в «Ферментарии» скучней, чем у Механикуса... – Парень ткнул ее пальцем в щеку, подсказывая повернуть голову. – Смотри, видишь, вон к нам реально почитаемый человек идет...       И правда, из-за барной стойки как раз выходил высокий чернокожий мужчина. По тому, как осторожно, но при этом уверенно тот лавировал по лабиринту столиков и прилавков, можно было понять, что это действительно значимая фигура в местном сообществе. Некоторые, завидев его, расступались и чуть опускали головы. Другие будто не замечали, но Кьёка чувствовала: краем глаза за мужчиной поглядывал каждый. Те, кто махал кружкой или жестикулировал, зажав в пальцах сигарету с лхо, при его приближении напрягались, и раскованные движения на мгновение становились сдержаннее.       – Это вот, – сказал до Вале, наклоняясь к уху девушки, – Тео. – Из-за музыки он все равно говорил достаточно громко, но в создавшейся обстановке подобное сходило за доверительный шепот. – Тео Альварес, и ему есть, о чем с нами потолковать. С тобой в частности.       Прошло мгновение, прежде чем Кьёка сопоставила фамилии и поняла, что это могло означать. Жалкого Витора за столом не было – наверное, перевязывал где-то в подсобке сломанные в драке пальцы.       – Ну так что, принимаешь мое приглашение или нет? – безжалостно продолжал Мело до Вале, пока близнецы напротив сдавленно хрюкали от смеха. – Времечко истекает, а я бы мог пусть пару слов, да замолвить...       «Нет. Нет, нет!» – Кьёка до боли стиснула губы, стараясь дышать носом. Кто даст гарантию, что ее не подбивают согласиться на что-нибудь, чему бы она предпочла гнев этого... почитаемого человека? Да и... что-то тут не сходилось – слишком нагло подростки обращались с Витором.       Мужчина как раз подошел достаточно близко, чтобы можно было разглядеть: рубашки на нем не было, и выше пояса он носил лишь широченный, грязно-желтый шарф. А то, что девушка поначалу приняла за отсветы на его темной коже (все-таки под потолком зала горели разноцветные люмены), оказалось многочисленными электу. Руки местного авторитета были перемотаны плотными прорезиненными лентами до самых локтей, а из-за широкого ремня выглядывали рукоятки – Кьёка сморгнула – двух, четырех... пяти лаз-пистолетов: по два с каждого бока и один наискось, прямо под пряжкой. Шаг, за ним еще один, и мужчина вдруг оказался совсем рядом, у соседнего столика.       – Ну, вот, жалость какая! – вздохнул до Вале. – Кто не успел, тот опоздал... Встань и сделай этот, как его, реверанс, он у нас тоже благородных кровей, наверное...       Девушка вцепилась зубами в нижнюю губу с такой силой, что надолго оставила отпечаток. Над ней издевались, это было ясно.       – Но серьезно, почтение проявить надо. – Парень ткнул ее кулаком в бок. – Так что на ноги и вперед! Мы все встанем. – Он покосился на близнецов, потом кивнул Тадеу с Серрой. Те даже прекратили приглушенный спор.       У Кьёки кровь прилила к лицу. Так и не поняв, продолжает ли парень идиотничать, она послушно поднялась на подгибающиеся от слабости ноги. Пошатнулась, ухватилась за край стола. И, встретившись рыщущим взглядом с глазами мужчины, осторожно поклонилась. Ее ладони съехали по складкам вусмерть грязного плаща, упираясь в ляжки чуть выше коленей – девушка сомневалась, что спина выдержит без подобной поддержки. Никаких реверансов, а это... на всякий случай.        В следующий момент она вся взвилась, едва сдерживая взвизг – и ругательства. До Вале тоже встал со стула, как и обещал. Лишь затем, чтобы ущипнуть ее за попу под брезентовой полой.       – А-ха-ха, скажи: «Здравствуйте, сир Тео Альварес!» – То ли щипок, то ли единодушный взрыв хохота, последовавший за словами мерзавца, заставили Кьёку сделать шаг вперед, навстречу мужчине.       Тот вымеренным, гладким движением отодвинул ее в сторону и надавил на плечо, сажая за свободный столик.       – «Сир Тео Альварес»? – повторил он раскатисто и мягко, словно водопад. – Энрико, ты не заболел, случаем?       Полыхая и дрожа, как безумная, девушка обостренно ощущала сейчас все вокруг – и холодный металл стула под штанинами, и каплю пота, прочерчивавшую след в грязи на щеке. И то, как горит кожа, крася алым выведенное под глазом сердечко. Поднеся к лицу нетвердую руку, она яростно стерла рисунок. «Почему не подумала раньше?!» – Ее колотило, голова шла кругом от безумного шума. Кровь грохотала в ушах ненамного тише.       – Заболел еще как, сир, – отрапортовал до Вале. – Лихорадкой чувств, так сказать! Тадеу, объясни, что случилось.       Кьёка в очередной раз услышала, на этот раз в изложении другого рассказчика, как подростки «всего лишь проходили мимо», и как она, сумасшедшая «боевая ми леди», сломала пальцы бедняге Витору.       – Настоящая оторва, сир, – сипя от смеха, вступил вновь до Вале. – Но знаете, как только я рассказал, как вас зовут, она заявила, что на все согласна – лишь бы я защитил ее от семейства Альваресов! – Парень подмигнул ей из-за своего столика. – Теперь она наша оторва. Даже сердечко себе на щеке нарисовала в знак взаимных чувств... А, фраг, уже стерла?       «Ненавижу! – Кьёка совсем окаменела, царапнув ногтями кожаную кобуру. – Ненавижу всех вас...» Сейчас, когда ее никто не держал, самое время было... «Что? Убежать?» – Из-за шума она даже забыла поискать взглядом выход. Алая подсветка барных стоек, тени посетителей, вот и все, что бросалось в утомленные глаза. Сердце безумно колотилось в груди.       – Понятно, – кивнул мужчина. Его волосы, скатанные в плотные, украшенные колечками дреды, мешались с плоскими шлейфами, и Кьёка не могла разобрать, аугментация это, или же очередной выверт моды. – Сразу скажу, верится примерно в треть всего сказанного... В любом случае, Энрико, представь нас нормально, пожалуйста.       – Фраг да, сир. Эй, ты, ми леди! Если нормально, то познакомься, сир Тео Рамон.       «Не... Альварес?» – У несчастной голова пошла кругом.       – Это мое заведение, – сердечно пояснил ей мужчина.       – И ему правда есть, о чем поговорить с тобой.       – В переводе: до Вале не справился, – вступила в разговор Серра, сидевшая с краю.       – О, не, я так-то близнецам все вообще объяснил, но деваха прослушала.       Тадеу хохотнул:       – Наш человек! Я тоже не уловил, о чем ты...       – А мне даже слышать не надо. – Серра облокотилась на спинку железного стула.       – Будет! – оборвал их мужчина и поскреб щетину на подбородке. – Можешь не называться, – сказал он Кьёке, – но предложение действительно есть.       Тео Альварес... ну, то есть, Рамон (Кьёку все еще мелко потряхивало) со скрежетом пододвинул стул спинкой вперед и опустился на него, облокотившись обеими руками. Его глаза тоже были украшены электу – радужки светились, совсем как у Хокса, и девушку окатило мучительными воспоминаниями.       – Если Энрико говорит правду, – продолжал между тем мужчина, – то ты и еще один парень пришли в Заструг издалека. – Рамон горестно усмехнулся. – Потом расскажешь, как вас вообще пропустили...       «Нет... Никаких «потом», – мысленно простонала Кьёка и заставила себя зажмуриться, пусть веки до сих пор и щипало жаром.       – В любом случае, уйти просто так не удастся, – развел руками мужчина. – Из города, я имею ввиду... Несмотря на всю твою прыть, о которой так горячо повествуют ребята, ты здесь застряла. Потому мы и предлагаем держаться вместе. Ты, что, правда не слышала ничего, что Энрико говорил про почитаемых людей Косты Лус?       «Кого?.. Кого?!» – Плечи у девушки поникли. Но... «Держаться вместе?» Все стало ясно, как свет прожектора. В памяти промелькнули слова Минору, обещания сладкой жизни... Но тут все несколько отличалось. «О, Трон...» – беззвучно заскулила несчастная. Ее наконец-то поймали и теперь приглашали в банду. А учитывая, что подростки «помогли» ей, притащив в «Ферментарий» в бессознательном состоянии, и даже силком напоили... «Нет, ну просто нет в М-Терции слова «даром»! – Сердце пропустило удар от страха. – Они и оружие не отобрали, хотя могли, лишь только потому, что...»       – Пожалуйста... Не надо. – Ей следовало подобраться. Быть внимательной, умной. Как-нибудь да извернуться или сторговаться. Соврать, притвориться, показать, что не стоит внимания, и при этом – что лучше не связываться! Но здесь было столько народу!.. И музыка играла так громко! И... это был их дом, а она...       Она не помнила, когда в последний раз спала; наслушалась ужасов, надышалась химикатами у токсичного слива; часами шла по пепельным дюнам, таща на плече Каминари, а потом была обманута, обокрадена, и... волокла его на себе, и отдала все, что было, Механикусу, и... побили, и... и...       – Прекратите, – выдохнула Кьёка, чувствуя, что сейчас сорвется. Очередной обморок или наконец-то истерика – разницы уже не было. – Прекратите это... – Она скомкала плащ ладонями и прижала брезент к ушам, ноющим под бинтами. – Пожалуйста...       Слезы покатились по ее щекам небольшими, жгучими каплями. Казалось, та резь, которая не позволяла ей сомкнуть веки, заструилась теперь по протокам, вырываясь наружу рыданиями.       Мир вокруг перестал существовать. Это было немыслимо, невозможно – плакать вот так, одной, в окружении злорадствующих, совершенно чужих, совсем не как Каминари, людей. Людей, которые говорят одно, а имеют ввиду другое. Людей, которые ничего не делают за просто так и до сих пор не убили ее лишь потому, что надеются на какую-то выгоду. Как мерзавец Хокс. Как безумный Механикус!       – Эй. – Сухая и очень теплая ладонь Рамона легла ей на плечо.       «Хватит-хватит-хватит-хватит...» – твердила про себя Кьёка, задыхаясь и всхлипывая. Единственное, чего она до сих пор не позволяла себе, так это рыдать в голос. Нельзя. Криков они не дождутся.       – Тадеу, Энрико, вы, кажется, забыли упомянуть, как серьезно вы ее отделали, – донесся до ее гудящих ушей голос мужчины. – На ней нет живого места. Эх, вы, кретины... Серра, отведи ее, пожалуйста, в подсобку. И прогони Витора, если он еще там.

***

      Долбеж музыки из зала доносился до ушей приглушенно, терпимо, так что Кьёка смогла хоть немножко расслабиться. Если можно было, конечно же, вообще применить такое слово к ее теперешнему самочувствию. Она все еще ждала: какой же ужас, какое издевательство на нее обрушат в следующий раз?       Подсобка оказалась тесной, узкой, с потолком, теряющимся в тенях. Согнав прочь зашипевшего Витора, Серра пихнула девушку в спину, и та забралась с ногами на грязное кресло. Подтянула колени к груди, как можно крепче запахнулась в плащ – и уткнулась виском в обшитую нейлоновым волокном спинку. Судорожно вдохнула. Воздух здесь оказался более влажным и затхлым, чем в главном зале. «Хоть дымом от лхо не пахнет». – Некоторые вещи замечаешь только при их отсутствии. Здесь витали другие запахи – спирт, прометий и что-то еще непонятное.       Девушка вздрогнула, когда Серра села перед ней на край заваленного каким-то барахлом столика, столь низкого, что желтые, угловатые наколенники ульерши оказались вровень с кьёкиными ботинками.       – Коста нуждается в тех, кто может за себя постоять, – буркнула Серра. – С самого начала подозревала, что ты ничтожество.       «Вот и хорошо! – едва не ответила Кьёка. – Быть может, оставите меня в покое!» Но не вслух. Не перед ней. Рассудок капля за капелькой возвращался к ней, как будто все дело и вправду сводилось к притихшей музыке. Девушка даже разобрала, как за тонкой стеной кто-то гремит посудой. И скворчит масло. «Так вот, чем еще пахнет!..» – Желудок скрутило от боли, но Кьёка напомнила себе больше не отвлекаться. Осознание, что она действительно только что разрыдалась перед ровесниками, приходило к ней медленно. Как они теперь с ней поступят? Ну... не отпустят же? Скорее, отберут все ценное, что осталось, и продадут в сервиторы.       Стукнула открывающаяся дверь, и на пороге появился Рамон, успевший накинуть на плечи робу в темно-красных пятнах.       – Это всего лишь сакра, – пояснил он, когда Кьёка зашарила под плащом в поисках кобуры. – Серра, поможешь мне?       Накаченная ульерша со вздохом встала и принялась шариться по каким-то выдвижным ящикам. Рамон же занял ее место на краю столика. Вытащив из-под робы плоскую бутыль, он сковырнул крышку, а затем подобрал со столешницы облезлый моток бинта. До ушей Кьёки донесся знакомый треск, за ним бульканье. Она смотрела за действиями мужчины краешком глаза, и, кажется, понимала, что тот собирался сделать, но...       – Не бойся. Даром, – мягко сказал Рамон, закончив промокать кусок марли. Свернув его потуже, он наклонился к Кьёке.       Та вцепилась в крышку кожаной кобуры. У нее уже не было сил, совершенно не было сил искать скрытый умысел!       – Ну, если не веришь, – печально улыбнулся мужчина, – давай так: я тебе сейчас помогу, а ты обещай меня выслушать. Договорились?       Девушка глухо кивнула.       – Вот и хорошо. – Рамон прикоснулся скомканным бинтом к щеке Кьёки, заставляя ее зажмуриться: от ткани поднимались ядовито-холодящие пары спирта. – Для начала, как тебя зовут? – спросил он. – Ты познакомилась со всеми, кроме близнецов, я ведь правильно понял?       Она еще раз кивнула, и пропитанная алкоголем тряпочка мазнула ее по веку.       – Я... Кьёка Джиро. Н-но... я не хочу ничего... П-пожалуйста!..       – Тихо. Заткнись, ну? – все так же мягко перебил Рамон. – Я только имя спросил. Кьёка, значит? Хорошо. Можешь сказать, где тебе сильнее всего досталось?       «Шея... и по животу», – промелькнула судорожная мысль. Девушка еще крепче завернулась в плащ, тряся головой. Серра между тем поставила на стол пару пластиковых коробок – для этого пришлось спихнуть ногой мусор, пустые бутылки.       – Вот так, – кивнул мужчина. – Постой в дверях, да?       – Ага, сир.       Он снова обратился к Кьёке:       – Не хочешь, не говори. Оставлю тебе бинты и все остальное. Предупреждаю только, руки не распускать. Поняла? Договор договором, а за воровство любому пальцы переломаем. – Все это было сказано тем же водопадным голосом, и девушка даже сначала не поняла смысла слов. Дошло до нее только через мгновение.       Рамон промокнул спиртом скулу, разбитую кулаком Серры. Кьёка поморщилась. Затем пришла очередь лба, ушибленного о терминал.       – Давай руку... Это твоя кровь?       – Нет, нет. Не моя.       Ее ладони более-менее оттерлись за все это время, но вот выше, до самых локтей, все было в засохших следах. Девушке вспомнилось, как она перебинтовывала Каминари, как скользила руками в сукровице. Обмакнув чистый кусок бинта в бутылку, Рамон прошелся им по кьёкиному предплечью.       – Трон Императора, через что тебе довелось пройти?       Она не знала, что сказать, и лишь выдохнула. «Должно быть, разглядел шрамы».       – Бывает тяжело. Знаю. Хотел бы сказать, что со взрослением становится легче, но это неправда. – Мужчина посмотрел ей в глаза. Его электрически-светящиеся радужки пылали пронзительно, пристально. – Теперь слушай, – попросил он, стирая грязь и кровь со шрамов девушки. – Ты же мне обещала... В общем и целом, зачем бы ты ни пришла в Заструг, пока что выхода из города нет. И не предвидится, если кто-нибудь что-то не сделает. И этот кто-нибудь – мы. Думаю, ты понимаешь, в чем суть проблемы.       «Конечно же. – Ее сердце сжалось. – Фанатики... Сыновья».       – Отец-исповедник Максимус, – продолжил Рамон. – Если бы не он, Застругом управляли бы мы с Костой Лус. Это имя ты уже точно слышала, да? Конечно, потому что я тебе его называл. И Энрико тоже. Не стану спрашивать, почему прослушала: Энрико, он... берет все от жизни в подулье. – Мужчина вздохнул и помолчал немного. – Короче, Коста Лус... Она собирает людей. Всех, кого не устраивает соседство с Максимусом. Кто не хочет каждый день «помнить о своих грехах», питаться мусором и бичевать себя. Если планируешь убраться из города, то путь пока только один: делать, что тебе скажет Коста.       «Ну, или искать ту самую трубу, через которую можно выползти». – Штекеры под марлей легонечко шевельнулись.       – А... Механикус? – осмелилась спросить Кьёка. – Изгой-Механикус, он...       – Нейтрал. Сыновья его терпят, ведь без медике-станции против них с отчаяния бы ополчился весь наш Заструг. Конечно, это было бы хорошо... Но не такой ценой.       Девушка подняла на Рамона взгляд. Тот кивнул, чуть прищурившись. Уголки его губ оставались опущены, золотые электу высвечивали щетину.       – Я помню, почему ты спросила. У Изгоя твой друг, да? – Мужчина сжал губы. И, дождавшись кивка, попросил: – Скажешь, что с ним?       Кьёка опустила веки. Прикрыла губы куском брезента, борясь с нервным ознобом и душащим чувством беспомощности. А затем, сбиваясь, мямля, обрисовала в паре слов, как хирургеон заломил большую цену, сделал переливание крови – лишь только для того, чтобы потом вышвырнуть ее прочь, оставив «пациента» на опыты. Ни про штекеры, ни про второе сердце, ни тем более про Ангела Императора трепать языком не следовало. Тем более, что он у нее все еще горел от амасека и лип к пересохшему небу.       Заметив, как девушка запинается, Рамон пошарил в одном из поставленных Серрой ящиков, и протянул плоскую пластиковую бутыль. Кьёка сбилась, замерла, глядя на плещущуюся в ней жидкость.       – Все только не пей.       «И это тоже... даром?» – Должно быть, ее взгляд сказал Рамону больше, чем она хотела. Или как раз то, что нужно – девушка уже совершенно не соображала, чего хочет и что с ней будет.       – Я уверен, тебе будет, что рассказать о далеких куполах, из которых ты добралась до Заструга, – предложил мужчина. – Пока ты ни на что не соглашалась, и леди Лус ничего не должна, – успокоил он Кьёку. – Ну, давай, пей.       Она дрожаще, нетвердо свинтила крышку. Вода!.. Безвкусная, как будто сухая, и, наверное, обеззараженная... Скорее всего, медицинская. Подавившись, Кьёка зажала горлышко ладонью, чтобы не расплескать – и, откашлявшись, сделала еще один глоток. Выдохнула. А потом шепотом завершила рассказ:       – В общем, Каминари... Это и есть мой друг... Вот так он и оказался у него, я имею ввиду, у Изгоя... Тот будет его вскрывать... Уже вскрывает, наверное!.. – Сердце вновь сжалось до боли, до судороги. Не было ни сил, ни возможности помочь, и никто бы не согласился...       Рамон протянул руку, чтобы забрать бутыль. Затем осторожно положил ладонь на брезентовое плечо. Кьёка вся дернулась.       – Эй, – примирительно сказал мужчина. – Подумай: стал бы он оперировать и переливать кровь тому, кого хочет разделать?       Она приоткрыла губы.       – Вот именно. – Рамон пару раз похлопал ее по плащу. – Не убивайся и не смотри так отчаянно, да? Если я хоть что-нибудь о нем знаю, так это то, что Механикус... методичный. Наверняка захочет сначала понаблюдать, поболтает с «субьектом»... – Мужчина вновь смочил спиртом бинт и промокнул кровавую ссадину под кьёкиным глазом. – Так что давай-ка, дыши спокойнее. Я уйду, чтобы ты смогла перебинтоваться – умеешь?       Девушка горячо кивнула. Дрожь невыносимой усталости сотрясала все ее тело, и она едва совладала с ним, чтобы не удариться виском о спинку высокого кресла.       – Потом покажу, где можно поспать, а то ты сама не своя.       «За что ты со мною так? Где здесь подвох? Тут нет слова «даром». – Кьёка медленно моргнула, борясь с накатывавшей волною беспамятства. Но пружина, туго закрученная в нее в животе, холодная, ржавая, мучительная пружина отчаяния вдруг растворилась. Осталась лишь какая-то пустота. Даже нет – чувство цельности. «Изгой... не будет сразу вскрывать и эк... экс... экспериментировать? Подождет? И... еще не в-все?..» – Кьёка выдохнула, не в силах, не смея улыбаться: все просто вдруг стало н... нормально.