Кьёка в подулье

      Полупустой конвертер, в который она забилась для отдыха, был ненамного просторнее той вентиляционной шахты, что спасла девушку от выскочившей из канализации Твари – но, по крайней мере, у этого нового убежища было целых два выхода. Два заветных пути к отступлению! Справа располагалась сливная летка, достаточно широкая, чтобы в нее можно было протиснуться. Сверху же темно-синим кругом маячило отверстие для загрузки руды: через него можно было выбраться, приподнявшись на цыпочки. Древний мануфакторум, должно быть, забросили в спешке, и конвертер был наполовину заполнен крошащимся под ботинками шлаком. Кьёка любила такие места, никому не нужные, безопасные, тихие. Под облицованным жаропрочной плиткой железным панцирем спалось надежно, спокойно. Мирно.       Приподнявшись, девушка вытащила из-под затылка полупустой баллон из пластали. Волосы прилипли к зудящей от онемения коже, перенапряженные мышцы болели... Кьёка размяла шею, помассировала пальцами голову, не отрывая штекеров от стенок убежища. На губах у нее до сих пор теплилось волшебное ощущение: перед тем, как заснуть, она позволила себе отпить еще немного из своего драгоценного запаса воды. От таблетки сухого топлива остались лишь хрупкие серые угли; металлическая заглушка, приспособленная вместо стакана, хранила на себе следы многочисленных кипячений.       Кьёка выдохнула и расправила плечи, пачкаясь в саже, приставшей к керамитовой стенке конвертера. Она была жива; ни Твари, ни бандитов поблизости пока что не слышалось. В баллоне еще плескалось целых пол-литра... Оставалась последняя забота: исцарапанные, багровые от кровоподтеков ладони, растерзанные металлической пастой со дна тоннеля. Перед сном девушка потратила часть запаса на то, чтобы смыть засохшую, маслянистую грязь – и долго дула на пылающие от боли пальцы, надеясь, что лекарственная смесь трущобного производства остановит грозящее ей заражение. У нее еще осталось немного мази в расплющенном тюбике, но скоро нужно было опять пробираться к людям. Выменивать полупрозрачную, зеленоватую жижу на что-нибудь, что в ближайшее время предстояло найти...       Засыпая, она часто мечтала о том, как бы отыскать среди руин, в каком-нибудь забытом арсенале – что уж там, воображать, так по-крупному – настоящий хеллпистолет. Тяжелый, с удобным, прохладным курком и цилиндрическим блоком питания в противовес стволу. Кьёка даже не знала, смогла ли бы продать такое сокровище, несмотря на то, что обменять его можно было... да на что угодно. На любую другую мечту. Билет в Пояс, быть может? «Разве что», – улыбнулась девушка. Но никак не меньше ей бы хотелось оставить хеллпистолет у себя. Сдвинуть упругий тумблер предохранителя – и посмотреть через металлический прицел с насечками в глаза Твари.       Кьёка привалилась спиной к вогнутой, грязной стенке. Горько вздохнула, водя взглядом по поблескивавшему в полумраке краю загрузочного жерла. Из выполнимых, реалистичных желаний теперь было найти перчатки, чтобы больше никогда так не царапаться, как вчера. Рубец от удара плетью, промытый и тоже на всякий случай промазанный лекарственной жижей, девушку больше не беспокоил: воспаления не случилось, а багровый след вскоре затянется без следа. За десять лет, проведенных в Терции, у Кьёки накопилось достаточно шрамов, в основном на предплечьях. Большинство – от лихорадочного ползанья по вентиляционным шахтам, хотя был один и от прошедшего по касательной лаз-луча. На правой руке, чуть выше локтя, осталось два следа наискосок – напоминание о том единственном разе, когда ее чуть не поймали стражи улья.       Дремота еще не до конца испарилась из сознания девушки, так что картина-воспоминание нарисовалась перед мысленным взглядом со всей своей живостью: Большой Рейд полугодичной давности. Она скользит боком по жестяной крыше, врезается ногами в потемневший от времени и сажи металл ограждения. «Я знала, я так и знала!» – Мысль бьется у нее между висков вместе с жидкой, холодной, как ртуть, кровью. Воздух дрожит от жужжания сервочерепов, и Кьёка чувствует, как на ней фокусируются две ярко-красные линзы. Зловещие устройства, словно искры пожара, парят под куполом, в вышине. И гремят через вокс-передатчики:       – Зона под арестом! Не сопротивляйтесь! Мы власть!       Девушка, обдирая руки, почти съезжает по трубе, привинченной к серой, крошащейся стенке. Аллея бывшего жилого блока напоминает ущелье. Трущобы по одну сторону, заброшенный скрипторум по другую. «Как крыса в лабиринте», – тяжело дыша, думает Кьёка. И резко вздергивает голову: едва слышный гул нарастает, и сквозь прорехи в секциях купола одна за другой влетают «Валькирии». Некоторые из них идут на снижение, другие же, рокоча турбинами, в бреющем полете заливают обитаемую зону светом прожекторов. К последним присоединяются вспышки голубых лаз-лучей. Гремят отдаленные взрывы.       Взгляд девушки цепляется за сливную решетку: вдоль дальнего края аллеи бежит труба давно сломанной водонапорной системы. Спотыкаясь, Кьёка падает около нее на колени. И дергает ржавую крышку. Ломает ногти, но все же раскачивает ее достаточно, чтобы сорвало последнюю пару болтов. Внутри темнота. Ладони и колени скользят по металлу. Ползти! Прочь, прочь из жилого блока, желательно на нижний уровень! Ну, или куда получится, главное – подальше от ужасного шума! Труба изгибается, проходя под брусчаткой, и девушка с замиранием сердца различает топот множества тяжелых сапог. Скрежет гусеничной техники, звериный рык моторов.       Очередной изгиб водовода. Слабый свет. Следующая решетка! Изъеденные коррозией прутья вдруг содрогаются: снаружи их пинают тяжелым ботинком. Девушка застывает, не смея дышать. Перед нею развилка – труба продолжается в привычном направлении до едва видимого поворота, но прямо напротив решетки расположен сток на нижние уровни! «Туда!» – В груди у нее все сжимается. Удар! Удар! Еще один. Решетка раскачивается. «Еще немного, и мне не пролезть!» – осознает Кьёка. Преграду сейчас снесут, и, выбери она сток, ей в спину полетят гранаты и пули! Сердце отчаянно лупит в груди, и она рвется мимо прутьев, звенящих от гулких ударов.       – Отребье! Стоять! – Голос стража хлещет ее по ушам.       Девушка даже не думает подчиниться.       – Отойди! – гремит за решеткой второй мужчина. – Нашел время для предупреждений! Идиот, клянусь Троном!       Выстрел из конкуссионного карабина заставляет всю трубу содрогнуться. Сверху сыплются хлопья ржавчины, и Кьёка беззвучно разевает рот: ударная волна оглушает, так что дальше она двигается, как во сне. Пальцы скользят по теплой стали, колени по очереди ударяются о покатый, покрытый минеральными разводами пол, но ни звона, ни эха не слышно. Голова кружится.       Сзади вдруг становится заметно светлее. Оглядываясь, девушка видит, что решетка наконец сбита, и рука в мощной перчатке закатывает в трубу серебристый цилиндр. «Дым». – Кьёка отчаянно рвется вперед, царапаясь и дыша, пока может. Вместо воды по трубам уже несколько столетий гуляет сквозняк – и сейчас он шевелит ей пряди, холодит шею, лопатки. Обогнать стремительно распространяющуюся волну дыма не выйдет, но девушка все равно пробует. Поворот! В трубе темно, но Кьёка чует, как первые курящиеся струйки уже проникают ей в легкие. И заходится кашлем. Вперед! Что, если удастся выбраться через следующий слив, что, если они еще не добрались до него? «Император, ну пожалуйста, пожалуйста!»       Слух возвращается. Лязг. Скрип. Глаза щиплет, и сквозь прозрачную пелену слез девушка различает впереди два зеленых кружка: ауспексы запущенного в трубы кибер-мастифа. Загнана! На мгновение выдержка изменяет ей, и Кьёка всерьез раздумывает: не лечь ли ей и не подождать, когда монстр вцепится в нее своими впрыскивающими калму зубами? Мысль рассеивается под очередным приступом кашля. Девушка едва умудряется развернуться в этой тесной клоаке – и спешит назад. Быть может, получится увернуться от стражей? Получится нырнуть в сток?       Металлические лапы мастифа царапают грязное, покатое дно трубы. Монстру сложно двигаться, прижимая к нему свое пульсирующее в ритме искусственного дыхания тело. Конечности, снабженные стальными когтищами, неловко переступают по гулкой поверхности, так что Кьёка опережает его. Но это пыхтение охладительных насосов-мехов, этот цинковый, дребезжаще-прискуливающий звук, которым кибер-мастиф реагирует на захват цели, еще долго будет преследовать бедняжку в кошмарах.       Задыхаясь и плача от дыма и ужаса, она ползет прямо в руки поджидающих около выхода стражей. Затянутые в дубленую кожу пальцы грабастают Кьёку за волосы.       – Так-так-так! Кому было сказано про сопротивление?! – Девушку выволакивают на свет фото-люменов, и грязный сапог прижимает ее щекою к брусчатке.       – Простите! Простите!.. Я не вооружена! Я ничего не сделала!       Несколько неистовых пинков сапогами – в копчик, под колено, по ляжкам – и ее вновь поднимают за волосы. Кьёку окружают высокие, вооруженные дробовиками мужчины в стальных нагрудниках и ярко-желтых беретах. Из-под околышей с геральдическими гербами Терции зыркают ледяные, остервенелые глаза. Прямоугольные челюсти почти не двигаются, когда они бросают друг другу слова – короткие, произносимые с акцентом из шпиля:       – Мутантка?       – Неясно.       Ее ушные штекеры дрожат, свернутые спиральками. Виски прикрыты прядями волос, которые она подравняла куском стеклостали – и это ее единственная защита, единственная причина, почему ни один из стражей еще не разрядил дробовик Кьёке в лоб.       – Эпсилон-девять, отзови пса.       Девушка щурится в свете фото-люменов, но успевает разглядеть, как к ним подходит человек в широкополом пальто, накинутом поверх доспеха. На правой руке у него непропорционально огромная бронеперчатка, к нагруднику пристегнуты две гранаты толщиною с запястье. В высоченный, до висков, воротник панциря встроены две яркие линзы. Ближайший страж проводит пальцем по мерцающему на предплечье голубому экрану, и из трубы ему отвечает гулкий рык кибер-мастифа. Кьёка оглядывается: механический зверь с шарнирными лапами и вытянутой головой выпрыгивает на брусчатку – и, послушный сигналу, отправляется на поиски новой добычи. Девушка еле дышит, провожая глазами его мощные челюсти: калма стекает по стальным клыкам, как слюна.       Тычок в живот приводит бедняжку в чувство. Стражи окружают Кьёку, нависая живыми статуями из обшарпанного, грязного металла. Офицер в силовой перчатке хватает ее за локоть. Бронированные пальцы впиваются в кожу, словно тиски, и мужчина изучает девушку, кривя обожженные, как стекло, губы, будто перед ним крыса или таракан. И Кьёка слышит по его преисполненному ненависти дыханию, что ее заберут в участковую крепость за адамантиевой стеной – а там обязательно остригут перед допросом, и штекеры больше не спрячешь, и... Пальцы сжимаются еще крепче, но она, до мышц раздирая кожу, все-таки вырывается. Страж вскидывает болт-пистолет.       Ее штекеры быстрее. Кьёка не знает, что делает, но инстинкт – защититься, спастись, выжить – подталкивает ее вонзить ушной провод в бронированный нагрудник офицера. Тоненький разъемчик не в силах пробить несколько миллиметров стали, но ее сердце бьется так отчаянно, так громко, что мужчина, издав дребезжащий крик, валится на брусчатку. На его исшрамленных, сухих губах выступает пена. Другие стражи мешкают лишь мгновение, а у Кьёки два штекера...       Выстрел слепит, терзает барабанные перепонки. Шальная дробина, словно пощечина, черкает по скуле, и сердце пропускает удар – достаточно, чтобы последний из трех противников устоял на ногах. Жестокий лязг передернутого цевья!       – Нет, нет, нет, нет, нет!!! – Оба разъема впиваются в виски стража, посылая многократно усиленный звук пульса Кьёки сквозь голову под желтым беретом.       Палец в перчатке дрожит на спусковом крючке, но не может согнуться ни на миллиметр. Приоткрыв рот, мужчина коротко выдыхает и падает. А девушка, оглушенная, ничего не видящая от слез, уже бежит, рвется со всех ног к неохраняемой, драгоценной решетке. Скользит по наклонному стоку вниз, в любой момент ожидая, что вслед за ней покатится разрывная граната – но стражи приходят в сознание недостаточно быстро...       Кьёка мотнула головой, прогоняя видение. Ей хотелось бы верить, что, окажись она в схожей ситуации вновь, то действовала бы так же инстинктивно-успешно. Но, сидя долгими, голодными часами в относительно безопасных убежищах, девушка разобралась: стражи так попались лишь потому, что она сама не подозревала, на что способна. Будь в ней хоть капля напряженного, затаенного ожидания, и наученные жестоким законам подулья мужчины держали бы ее на мушке все время.       Девушка много слушала. Внимала разговорам у костров из сдобренной прометием ветоши. Знала сказки, которые рассказывали своим детям трущобники. И пару раз ей повезло уловить рвущие сердце беседы о «других мирах». Планетах, где идут дожди, светит солнце. «Значит, я это все не придумала», – улыбалась тогда Кьёка сквозь слезы. И, подперев подбородок ладонью, прикрывала глаза. Действительно существовали где-то эти цивилизованные миры! Там давали выбирать, кем ты станешь. Там было настолько безопасно, что жители довольствовались нелетальным оружием, типа баллонов со жгучей жидкостью или проводов, дающих парализующий на время разряд...       Крутя штекер пальцами, девушка усмехалась и хлюпала носом: должно быть, ей досталась сила, аналогичная электрошокеру из такого далекого мира. В подулье М-Терции способность кратковременно оглушить противника на расстоянии вытянутой руки звучала, как шутка. Да, наверное, она поднимала хрупкую, пятнадцатилетнюю Кьёку до уровня взрослого парня – но в мире, где правила огневая мощь, сноровка и Твари, этого было мало. Так мало.       Она вздохнула. Пора было выбираться из конвертера и идти исследовать местность, в которую ее занесло вчерашнее бегство. Если повезет, коридоры и залы так и будут оставаться пустыми. Быть может, получится даже найти нетронутый или забытый источник? Пусть даже вода будет не питьевая – вымыться с ног до головы бы тоже не помешало.       Кьёка собрала свои немногочисленные пожитки, подтянула наплечный ремень, чтобы баллон за спиной не болтался. И, ухватившись за край жерла конвертера, забралась на гулкий металлический шлем. Агрегат грушевидной формы висел в нескольких десятках метров над полом фабрики. Света здесь почти не было: лишь россыпи люминесцентных грибов мерцали меж перекрытий. Это еще вчера обнадежило девушку – ведь значит, откуда-то сверху просачивалась влага. «Туда я и отправлюсь», – решила Кьёка, приподнимая голову.       Ее убежище словно плыло по океану застывшего воздуха, поддерживаемое адамантиевыми цепями. Девушка сжала зубы. Взобраться по ним с израненными, еще чуть влажными от целебной мази руками должно было оказаться непросто. Гораздо сложнее, чем спуститься – что она сделала несколько часов назад. Звенья, натянутые до предела чудовищным весом конвертера, не издавали никаких звуков и совершенно не двигались. Вся напрягшись, чтобы случайно не соскользнуть, Кьёка поднялась по цепи к толстенному кольцу. Вставила ногу в одно из звеньев и замерла, переводя дыхание. Затем протянула руку.       Ее пальцы черкнули по заляпанному маслом крюку кран-балки. Всего-то нужно было перелезть на него и забраться на тельфер – но лекарственная жижа, приготовленная в трущобах, так плохо впитывалась... Разинув рот, Кьёка поняла, что соскальзывает. «Нет!» – Она изо всех сил оттолкнулась подошвой от звена цепи, слепо хватаясь обеими руками за все, что придется – хоть бы попалось что-то рифленое, только бы не гладкий, покрытый краской металл!       Исцарапанные пальцы вцепились в так удобно подвернувшуюся ручку у блока, и девушка повисла на ней всем своим весом, прокусывая до крови губу.       Сердце подпрыгнуло у нее в груди. Кьёка рванулась изо всех сил – машинально, подталкиваемая инстинктом и внезапным движением воздуха, столь пугающе-мощным. И почувствовала всем телом, как изменяется натяжение цепей, услышала скрежет тельфера... Под ногами вдруг образовалась зияющая пустота – что-то ушло вниз, закручивая воздушный водоворот. Если бы не ее слепой, инстинктивный рывок, адамантиевое звено уволокло бы девушку за ногу.       Бам-м-м! Несколько тонн стали и шлака врезались в далекие плиты пола, поднимая фонтан из рокритовой крошки. Кьёка закричала от резкой боли в ушах и едва не сорвалась с крана. Пот градом катился по ее обескровленному лицу, волосы липли к щекам, а сердце лупило так сильно, что девушка не могла разобрать, где звон в голове, где пульс, а где эхо. Она прижалась щекой к раскачивающемуся блоку, плача от страха и потрясения. Мгновение, и ее окатило осколками, но несильно – так высоко долетели только самые мелкие.       Скуля, Кьёка дернула ногами, болтавшимися над пустотой. Подтянулась, мысленно умоляя, чтобы пальцы не повело снова соскальзывать. Упершись в рукоятку носком ботинка, девушка вцепилась в ставшую вдруг такой гибкой цепь. И замерла, дрожа всем телом и дыша громко, жалко.       «Дура...» – Она. Только что. Отцепила. Конвертер.       Звон в голове притих, и Кьёка вновь получила возможность различать звуки. Сердце продолжало оглушительно лупить, отдаваясь в висках, а снизу раздавалась частая дробь – это все падали поднятые ударом осколки. Даже не прикладывая ни к чему штекеров, девушка слышала, как вибрируют адамантиевые перекрытия. Еще бы! Снаряд весом в несколько тонн заставил содрогнуться весь уровень. Это должны были услышать все, у кого есть уши. А остальные – почувствовать вибрацию.       Кьёка кое-как отдышалась, утерла предплечьем пот, выступивший на лбу. «Нужно... убираться отсюда... сейчас же», – ухватилась она за простую, понятную мысль. Сплюнув кровь из прокушенной губы, девушка сжала зубы, и, не обращая внимания на протестующую боль в ладонях, яростно протерла их о штаны. А затем поползла вверх по безжалостно звеневшей цепи. Скорее, к тельферу и решетчатой платформе вдоль рельса! Прочь из заброшенного мануфакторума.

***

      Ужасный грохот, раздавшийся на несколько ярусов выше, глухо сотряс стены коридора. С потолка посыпалась рокритовая пыль, но брат Санторо не моргнул глазом. Единственное, что занимало сейчас слух десантника, было шипение в пароотводах, протянувшихся от тепловой шахты улья. Жар, поднимавшийся из глубин планетарной мантии, питал тысячи электростанций, а излишки сбрасывались через древнюю систему отопительных труб. Проблема была в том, что здесь, в Императором забытых подземельях, от любого шороха могло сорвать вентили. Санторо успел бы надеть шлем, а вот щенка-оруженосца бы убило на месте.       – Ну, изменилось ли что-нибудь? – спросил десантник.       Его собственное ухо Лимана было способно уловить малейшее изменение в свисте пара, а что еще более важно – распознать тончайший оттенок, которым этот звук отличался от шипящего, полного ненависти дыхания генокрадов, что должны были ошиваться неподалеку. Санторо заранее знал ответ: пока все было в порядке... Но мальчишку следовало тренировать.       – Э-э... нет? – отозвался желтоволосый парень.       Брат Санторо сжал кулак в бронеперчатке. Иногда ему хотелось впечатать щенка лицом в стену за этот его дурацкий, угадывающий тон. Словно речь шла о какой-то экзаменовке в схоле Администратума! Вопрос всегда стоял о другом – о жизни, смерти. Его самого, других братьев. Несчетных граждан Империума.       – Отвечай, как самому себе, – коротко бросил десантник оруженосцу.       От имплантации уха Лимана парня отделяло еще несколько лет усиленных тренировок и испытаний. Если он хотел дожить до последней серии операций, следовало сначала научиться обходиться тем, что есть... Санторо прикрыл глаза, вслушиваясь внимательнее. Ему показалось, что кто-то шевельнулся в туннелях под забранным решетками полом, но это было лишь мимолетное подозрение.       Шум, раздавшийся на верхних ярусах, должен был оттянуть на себя хотя бы нескольких ксеносов. «Милостью Императора, мы еще сможем выбраться, – сжал губы мужчина, – и предупредить шпиль...»