Кьёка в подулье

      На Мевии IV не бывало дождей. Расположенная в направлении галактического ядра от Кипры Мунди, эта планета-улей всего лишь несколько веков назад отпраздновала приобретение своего нового, сомнительного статуса – и теперь, на заре сорок первого тысячелетия, больше всего напоминала засушенного морского ежа с древней Терры. Орбитальные шпили, словно иглы, пронзали зыбкий, обманчиво-полупрозрачный слой дыма, заменившего Мевии атмосферу. Города, обозначаемые исключительно как М-Прима, М-Секунда и так далее, соединялись в единое целое тысячекилометровыми транспортными линиями, напоминавшими трещины в пересохшей грязи. Миллионы заводских труб ревели подобно гейзерам. Они извергали лишь сухой пар, и на их жерлах, ловя редкие лучи солнца, оседали минеральные отложения. Под адамантиевой броней ульев все дрожало от бесконечной канонады: мануфакторумы уже более века работали на пределе, и продукции, отштампованной, свинченной, вырезанной на них, за стандартный солнечный месяц хватило бы на несколько рукотворных гор – так что остатками свободного места планета была обязана лишь кораблям, с максимальной перегрузкой отправляющимся на Кипру, в Порт-Моу и другие распределительные узлы сегментума.       Да, на Мевии не бывало дождей. Но вот в подулье М-Терции, на руинах обитаемой зоны 376.11, шел настоящий ливень. Прямо как на сказочных «других мирах». Прямо с просевшего потолка купола, всю жизнь заменявшего местным обитателям мечту о каком-либо небе.       Кьёка коротко выглянула из своего укрытия в кабине сошедшего с рельс мотовоза, а затем откинулась затылком на приятно-гладкий подголовник сиденья. За разбитыми стеклами рокотали огромные капли – миллионы, миллиарды соударений, бесконечнейший темно-синий шум, утоляющий тревогу и притупляющий чувства. Навевающий непростительную беспечность. Прорыв, случившийся на верхних ярусах, должны были починить, наверное, с неделю назад. Тратить пусть жесткую, пусть до боли в зубах минерализованную, но все-таки пригодную для питья воду на отребье в подулье и в лучшие времена бы граничило с ересью. Девушка слышала по ночам, как стекает вниз драгоценная влага – звук разносился по трубам, перекрытиям, даже каменным колоннам, поддерживающим своды обитаемой зоны. Стоило только прижать к холодной поверхности ушной штекер, и картина складывалась однозначная. Для нее, мутантки с обостренным слухом и гибкими, удлиненными, словно провода, мочками, это было элементарно.       Поджав холодные, босые ноги в узких черных штанинах, девушка обняла себя за колени. Ливень все рокотал, звучно отдаваясь в выставленных на крышу тягача жестяных сосудах: она собрала все более-менее чистые банки из-под питательной массы, которые смогла найти. Приспособила даже алюминиевую тарелку антенны – все, лишь бы поймать побольше капель. Кьёка не помнила, когда в последний раз пила вдоволь. Как и остальные обитатели купола.       Девушка потерла вспухший на предплечье рубец. Она бы могла спрятать свои штекеры, свернув их улиточками. Обмотать уши грязной марлей, соврать всем, что ранена, а никакой не мутант. Но тогда бы они не поверили. Рассмеялись бы ей в лицо, потому что так не бывает, что в вентиляционных каналах журчит вода...       Кьёка до боли сжала губы. Ее сердце до сих пор стучало чаще и громче обычного. Ведь они все равно не послушали. Обозвали мразью, пятнающей совершенный образ человека, что подобен самому Императору. Пригрозили отрезать штекеры. Забить насмерть обрывками ременной передачи. Багровая полоса на руке, которой девушка инстинктивно закрылась от первого удара, теперь горько саднила – оставалось только ждать, когда банки наполнятся. Прокипятить, что получится. Тогда можно будет промыть рубец. И напиться. Наконец-то нормально напиться!       Девушка со вздохом накрутила на палец один из ушных штекеров. Ее проклятие и благословение. Прикоснись кончиком к твердой поверхности, и услышишь все. Все! И рокот древних машин из мануфакторумов – ближайший располагался на несколько уровней выше, за адамантиевой границей, отделявшей подулье от чуть менее ужасных районов М-Терции. И молитвы в железных храмах, наштампованных по стандартной конструкции: даже здесь, на самом дне жизни, теплились, словно в золе, остатки имперского культа. «Убей мутанта...» было набрано над готическими арками входов. Кьёка слышала монотонные песнопения, треск фитилей, даже шорох страниц. Помехи в динамиках исповедальных машин, тяжелую поступь ремонтных сервиторов и их бессмысленное бормотание.       По ночам ее будили звуки отдаленных выстрелов, звон самодельных клинков – ведь в то время, как сверху громоздилась рукотворная гора из железа, наполненная рокотом круглосуточного производства, снизу простиралось подулье: полуразрушенные купола, провалившиеся на дно во время ульетрясений, опечатанные мануфакторумы, кипящие радиацией, кислотой и заразой руины, а также бесконечные, вызывающие тошноту лабиринты трущоб.       Иногда за металлическими переборками скользили Твари – их звуки были приглушенными, текучими, но часто сопровождались терзающим слух скрежетом. Будто кто-то водил очень острым ногтем, царапая адамантий. Кьёка теряла сон. Вспоминала. И пряталась поглубже в ту грязную, тесную нору, которая служила ей убежищем на очередную ночь.       Ночь... Здесь, в подулье, это слово не имело совершенно никакого значения. Она не видела солнца уже десять лет. С тех пор, как закончился тот странный сон, где была... трава, вода... и синее... синее небо. Девушка не помнила, что произошло. Знала только: там должен был быть корабль... Тесный, вонючий, весь вибрирующий от рева плазменных двигателей. А потом – все это: одиночество, темнота, спертый воздух, пропахший гарью. И Твари за стенами. Сочащиеся день за днем пустые часы. Можно было лечь и не шевелиться – гибель бы пришла быстро. Подулье умело убивать тысячей разных способов. Умело и помучать перед неминуемой смертью. Прячась с безумнейше колотящимся сердцем, Кьёка прижимала штекеры к холодным переборкам и слышала. Мольбы, угрозы, анафемы, ересь. Приговоры арбитров, иногда спускавшихся «навести порядок» на границе подулья. Гром их дробовиков, шипение лаз-оружия, разрывы болт-снарядов. Постоянно прислушиваясь, она смогла выжить, не продавая себя за еду, не подсев на обскуру, держась подальше от банд, фанатиков, культистов и Тварей.       Все было просто. Ведь для жертвы нет никакой разницы, во имя чего ее будут преследовать. Кьёка не удержалась и еще раз прикоснулась к саднящему рубцу на руке. Это было самым мягким, что она рассчитывала получить от трущобников. Вместо удара плети ей мог достаться и выстрел в лицо. Но она попыталась. Попробовала. Просто... этот сон про небо и воду... Где-то на задворках сознания теплилась мысль, что хороший человек должен поступать именно так.       «Хороший человек». Кьёка поджала губы. За все десять лет, проведенных в полутьме Терции, девушка ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь произносил вслух подобное словосочетание. Оно тоже было оттуда, из ее детских снов – и должно было значить что-то очень важное...       Она услышала, что дождь прекратится, за несколько минут до того, как начали редеть капли: едва различимый за ними шелест потоков, пробивающих себе путь сквозь трещины древнего купола, совсем иссяк. Чудо закончилось. Мир, очерчиваемый невидимыми, но такими искристыми на слух соударениями дождинок, погрузился в привычный полумрак. Кьёка помнила дожди своего родного мира – по крайней мере, думала, что помнила. Воображала себе: «Так и есть!» Все должно было так же сверкать и переливаться, как переливались звуковые волны в ее успокоенном мерным гулом сознании. Вздохнув, девушка высунулась из кабины тягача. Акустическая темнота вернулась. Теперь слышно было лишь редкие всхлипы последних капель, журчание стремительно исчезающих ручейков. Вода ушла глубже, заполняя вентиляционные шахты, разломы в полу. Ниже, ниже, на другие ярусы подулья. Чем дальше, тем менее пригодной для питья она будет становиться, с горечью подумала Кьёка. Токсины, радиация, вековые залежи грязи и пыли – поток пройдет еще несколько уровней, и из благословения превратится в очередной кошмар. Возможно, кому-то из трущоб, громоздящихся тысячами этажей, придется прятаться от разъедающих, кислотных капель.       Девушка натянула на босые ступни разношенные, перепачканные в масле и металлизированной пасте ботинки. Выбралась из укрытия и залезла на крышу локомотива, осторожно отталкиваясь от рамы разбитого бокового окна. Прорезиненный край крошился под подошвой, осколки стекла царапали заскорузлую, рифленую поверхность – когда-то ее украшали металлические набойки, но Кьёка свинтила их, чтобы ступать тише.       С благоговением приподняв одну из наполненных до самых краев банок, девушка принюхалась. Вода отдавала серой, солью, пылью из вентиляции – но никаких других запахов, к счастью, не чувствовалось. Кьёка поспешила слить ее в баллон из-под прометия. Побывав в нем, любое питье приобретало невыносимый нефтяной привкус, от которого никак нельзя было избавиться. Но сосуд из пластали был легким, удобным для переноски (после того, как девушка закрепила ремень на вентиле) – короче говоря, лучшим из всего, что Кьёка смогла найти. В подулье нельзя было рассчитывать ни на какую удачу. Судьба могла отвернуться от каждого, и в любой момент.       Так и произошло. По привычке прижав штекер к крыше кабины, девушка различила грохот множества тяжелых сапог. Кьёка едва подавила стон отчаяния. Бросила взгляд на поблескивающие водой банки, приподняла плечи. И, не в силах удержаться, опрокинула еще несколько сосудов в воронку баллона. Большую тарелку антенны, наполненную драгоценной жидкостью, пришлось оставить – некогда, не оставалось времени! На нее, и на половину банок!..       Прикусив распухший от жажды, сухой язык, Кьёка закрыла вентиль, спрыгнула с крыши мотовоза. Металлические платформы, окружавшие кабину, были усыпаны осколками стекла, обломками арматуры, стреляными гильзами. Девушка, на каждом шагу прикасаясь штекерами к твердым поверхностям, поспешила вниз. В темноту под литыми колесами.       Шаги все приближались. Четверо, шестеро... Кьёка закрыла глаза, сосредоточилась на звуковых волнах. В их переливающемся движении обозначилась крышка служебного люка. Девушка чиркнула коленями по еще влажному полу. Закусив губу, она сдвинула тяжелый диск в сторону («Громко! Слишком громко!») и нырнула в открывшееся жерло колодца.       По его стенкам все еще сочилась вода. Вниз, в лабиринт туннелей, вела лестница из ржавых железных скоб, но девушка не спешила спускаться – просто она никогда не пряталась в местах, откуда не было хотя бы еще одного выхода. Желательно, конечно же, двух. Как можно осторожнее Кьёка выглянула из своего укрытия, вновь скрежетнула крышкой и затаилась, внимательно слушая.       Грубые, сильные голоса. Шестеро. Бандиты с нижнего уровня. Все мужчины. Один, судя по тяжести шагов – огрин. Девушка в бессилии прижалась щекой к мокрой рокритовой стенке.       – Ты слыхал? Какая-то мутантка, говорят, предупреждала шваль из трущоб, что так будет... – донесся до ее ушей бас шедшего впереди преступника.       – А? Хорошо бы поймать. Пригодилась бы.       – Ага, только как ты узнаешь, не обманывает ли тебя эта тварь? Она скажет «враг впереди» – доверишься, и получишь из стаббера в спину.       – И то верно! Эй! Томура... Остановимся здесь. Видишь кабину?       Кьёка обмерла. «Нет. Нет!!!»       – Сюда никакая тварь незамеченной не подберется. – Тяжелые сапоги прогрохотали по платформам локомотива.       – А ты проверь колеса, безмозглое отродье! До сих пор думаю, может, стоило тебя пристрелить, а не брать в банду... Клянусь Императором, вы тут тупее, чем стадо гроксов!       – Это еще что?.. Эгей, Томура!.. Тут вода!       Девушка зажмурилась: «Все пропало!» Между тем в щель, оставшуюся между неплотно закрытым люком и краем колодца, ворвался свет фонаря. Кьёка вся сжалась, не смея дышать. Свет иссяк так же стремительно, как и появился – преступники искали не всерьез, лишь бы успокоить воспаленный от постоянного напряжения разум. Но оставаться в укрытии дальше не имело никакого смысла: вода в алюминиевой антенне и банках теперь принадлежала Томуре. Кроме того, выход под колеса локомотива превратился в тупик. У Кьёки отчаянно застучало сердце. Она представила себе, что на дне колодца – лишь лужа, что это рокритовый мешок. Стены как будто сомкнулись вокруг, выдавливая жизнь и дыхание.       Дрожа штекерами, девушка поползла вниз, навстречу своим страхам. Ей не впервой было двигаться в полной темноте, ища выход на слух и на ощупь.       Ее встретила железистая вонь. Руки заскользили по тонкому слою воды, но радости это Кьёке не принесло. Наполнять баллон здесь было слишком рискованно: под жидкостью пружинила тяжелая, металлизированная масса – смесь старого масла, свинцовой пыли и еще чего-то, быть может, мазута. Ведя штекерами по стенкам туннеля, девушка заспешила на четвереньках вперед. Ее собственное дыхание, сердцебиение, шорох грязной одежды и шелест воды служили сонаром. Звуки отражались от твердых поверхностей, возвращаясь в кончики штекеров представлениями, картинами. Развилки. Тупики. Преграждающие путь решетки.       Задыхаясь от химической вони, Кьёка добралась до следующего колодца, но эхо отчаянно стучавшего сердца подсказало ей, что здесь нет скобок-ступеней. Не тратя время на то, чтобы пошарить руками, девушка двинулась дальше. Шаг, шаг, еще шаг. Ладони саднило от липшей к ним металлической крошки. Очередной колодец оказался заблокирован чем-то тяжелым: потыкав штекером в неподъемную крышку, Кьёка услышала отзвук какой-то большой конструкции. Скорее всего, обрушение...       Выбора не было: только ползти дальше. Отчаянно захотелось пить. Промыть горящий огнем рубец. Протереть отяжелевшие от свинцовой пасты ладони. Стиснув зубы, она двинулась к следующему колодцу, как вдруг услышала скрип.       Скрежет. Острый, мучительный, словно... словно очень длинный ноготь царапал рокритовый свод туннеля.       Сердце подскочило в груди, ухнуло, и едва не остановилось. Остатки питательной массы, которые Кьёка через силу затолкала в себя, пока слушала дождь, подкатили к горлу. «Нет. НЕТ!!! Мама, папа-а-а!..»       Она услышала Тварь до того, как сама оказалась услышанной – и только это спасло ее от неминуемой гибели. Неважно, насколько остры у тебя чувства – чудовищу тоже достаточно малейшего шороха, запаха, чтобы...       «Лезь! – Не обращая внимания на наждачное ощущение, Кьёка ухватилась перепачканными в пасте пальцами за скобу-ступеньку. – Лезь!! – Она уже слышала, как Тварь несется по потолку туннеля, перебирая всеми шестью когтистыми лапами. – Лезь!!! – Оставалось только молиться, чтобы люк хватило сил отодвинуть. – Лезь же-е-е!!!»       Мысленно визжа, девушка изо всех сил толкнулась ладонями, плечом в металлический диск. Тварь уже была в жерле колодца – воздух ураганом ворвался в него, обдал Кьёку холодом, вонью. Теперь у нее был лишь один удар сердца, чтобы спастись – или погибнуть. Люк отлетел в сторону, и девушка, в кровь раздирая ладони, выкатилась из темного лабиринта на показавшийся столь ослепительным свет. Времени закрывать крышку не было. Не было даже секунды на то, чтобы сориентироваться, где она оказалась.       Кьёка отбросила прочь баллон с водою и нырнула в ближайшую щель, такую узкую, что в нее пришлось ввинчиваться, отчаянно работая локтями. Невероятная сила, словно ульетряснеие, сосредоточившееся на лезвии ножа, вдруг потянула девушку обратно: это Тварь, вылетевшая следом за ней из колодца, сорвала ботинок с ее тонкой ноги – но Кьёка, взвизгнув от ужаса, все же успела согнуть коленку.       Оледеневшая, вся в металлизированной грязи, девушка в голос разрыдалась, чувствуя, как стенки вентиляционной шахты давят на грудь и спину. Узкий, словно слот для дискеты, прямоугольник выхода вдруг потемнел – Тварь заглянула в оказавшуюся спасительной нору, и Кьёка впервые встретилась глазами с чудовищем.       Токсично-фиолетовая голова, похожая на мешок мусора, защищена бронепластиной из поблескивающего синего хитина. Мутные, как туман, глаза без зрачков глядят с ненавистью и неутолимым голодом – а затем пришедшее из-за звезд отродье раскрывает полную клыков пасть без губ. Бешеное шипение! Не отводя взгляда, Тварь укусила край шахты и со скрежетом отогнула кусок металлической рамы. Когтистые лапы царапнули стенку в нескольких дюймах от босой ноги Кьёки.       Девушка не шевельнулась. Это был тупик: впереди рассекали воздух лопасти мощного вентилятора, неизвестно каким чудом продолжавшего гонять атмосферу из одной части подулья в другую. Тварь скрежетнула металлом еще пару раз. А затем, наклонив голову, принюхалась, сжала зубы, и исчезла из виду так стремительно, будто умела испаряться. Кьёка попыталась сдержать сердцебиение. Судя по звукам, чудовище спряталось обратно в колодец – то ли Твари было некомфортно на свету и открытом пространстве, то ли она почуяла опасность. А может, решила обмануть девушку...       В любом случае, Кьёка ничего выяснять не хотела. Монстр все еще был рядом, она слышала нетерпеливое царапанье когтей по рокриту. Обессиленно выдохнув, девушка закрыла глаза, подложила под голову окровавленную, грязную руку, и позволила себе потерять сознание.

***

      В воздухе плыл запах жарко горевшего прометия, благовоний и тысяч немытых тел. Небольшие, диаметром в три человеческих роста, отверстия вентиляционной системы не справлялись со своей задачей: лопасти рокотали на пределе возможностей, вытягивая из зала дым, влагу и смолы, но дышать было трудно – напор людей, поднимавшихся по многокилометровым винтовым лестницам, не ослабевал ни на мгновение. Не ослабевал уже несколько тысяч лет.       Паломники во власяницах, татуированные молодцы с нижних уровней, перемазанные сажей трущобники плечом к плечу переступали последнюю из трех миллионов ступеней, и, все такие же равные, возносили глаза к неимоверному чуду. В толпе слышались рыдания, то и дело взлетали надтреснутые голоса фанатиков, громогласно читавших молитвы. Бесчисленные руки поднимали младенцев над морем голов. Те, кто не толкался, не тащил на закорках иссушенных родителей и не потрясал факелами, благоговейно прижимали к груди руки, сложенные в знак аквилы.       – Император, храни нас!       – Узрите его Вселенную, его мощь!       – Это и есть мир за стенами?       Измученные путешественники, осилившие последний этап восхождения, старались задержаться на огромной платформе как можно дольше. Замедляли шаг. Совсем останавливаться было нельзя, ведь сзади волнами напирали все новые и новые тысячи. Хранители веры в белых капюшонах, с вытатуированными на лицах готическими буквами «I», лавировали в толпе, бормоча суровые благословения и награждая особо нерасторопных ударами коротких электрических палиц. Многих приходилось подгонять по другой причине: у непривычных к божественному зрелищу жителей М-Терции начинались приступы агорафобии.       – Император! Чем согрешили мы, что ты гневаешься?!       – Имя Императора – Смерть! Имя Императора – Смерть...       Кьёка сбросила с плеча скрюченные пальцы вцепившегося в нее незнакомца, следя краем глаза, как бы не оказаться рядом с хранителем с надрывно гудящей булавой на плече. Между короткими шипами-электродами то и дело проскакивали золотые дуги. Чуть не получив в лицо метровой свечой, которую тащил ее сосед-паломник, девушка сделала еще один шаг вперед. Пока из-за спин других людей ничего не было видно. Гул голосов, море огней вокруг – и волны полупрозрачного, ароматного дыма, кое-как перебивавшего зловоние фанатичной толпы. Но она знала, зачем пришла. И момент настал.       Они вышли на край решетчатой, гудящей от бесконечных шагов платформы, словно на уступ, на границу. Вниз уводила широчайшая лестница – по ней нужно было спуститься на пол-уровня, к раме. Если повезет, можно даже припасть к самому стеклу. И – прочь, в сторону, по начинающимся по обе стороны винтовым колодцам. Вниз, вон из шпиля-субсидиария. Единственного места для миллиардов людей, где можно...       Посмотреть за окно.       Кьёка подняла глаза. Ступеньки были широкими, и вбирать в себя зрелище позволялось всю дорогу к нижней платформе – но девушка застыла, рискуя получить разряд электрической палицы.       Оно. Было. Огромным.       Цельный диск из стеклостали диаметром в пятьдесят метров. Прозрачная вселенная, замкнутая в блестящий круг. Подведи блуждающий взгляд к краю – и увидишь раму, увидишь, насколько плотен панцирь М-Терции: адамантиевая оболочка, защищающая город-улей от опасного мира за стенами. Метры, метры, метры полированного металла. За прошедшие века окно стало мутным; его изрыло кратерами от ударов, бороздами; во многих местах поверхность пошла волнами, оплавилась...       Но это было неважно. Смотря во все глаза, Кьёка вдохнула спертый, подрагивающий от жара и запахов воздух. Втянула живот и расправила плечи. Руки девушки, словно крылья, подались в стороны. Огромная свеча, которую пронесли мимо, пылала бесшумно, но ей почудилось, будто пламя рокочет, поднимая прозрачные вихри. Липкое от пота лицо вдруг оледенело, волосы, казалось, колыхнул живой ветер...       Окно.       Мир.       Планета.       Впервые в жизни Кьёка видела такой свет.       За диском из стеклостали открывался вид на облака оранжевой пыли. Песочные тучи скрывали поверхность, растянувшуюся в нескольких километрах книзу: это был самый низкий из шпилей-субсидиариев, уходящий фундаментом в подземные уровни Терции. Его вершина едва поднималась над слоем вечных штормов...       Напрягши слух, девушка разобрала едва слышный гул. Даже многие метры адамантия не могли полностью заглушить рев ветра снаружи! Кьёка услышала бы его еще раньше, если бы не необходимость скрывать ушные штекеры под повязкой из марли. Узнай толпа фанатиков, что плечом к плечу с ними – мутантка, конец оказался бы быстрым. Поэтому девушка намотала бинты в три слоя, и чувствовала себя весьма неуютно, как будто оглохшая. На самом же деле она всего лишь слышала мир таким, каким он представлялся всем остальным людям...       А теперь еще и узрела его.       Облака. Оранжевые, воздушные, словно свечной огонь, и тяжелые, рыжие, как сыпучая ржавчина. Миллион оттенков, от мягких к насыщенным, от плотности к разрежению! В некоторых местах тучи рассеивались настолько, что можно было разглядеть намек на солнечный свет – всепобеждающий, наполняющий неистребимой надеждой. Ниже полыхали ледяные зарницы, меж перемешивающихся песчаных слоев мелькали фиолетовые молнии. Ужасающие торнадо закручивались в то тут, то там, столбы пыли сталкивались друг с другом, разделялись, маячили у самого горизонта.       Щеки, шею, лопатки Кьёки защекотали миллионы мурашек. Девушка словно приросла подошвами к решетке пола. Не дыша и не шевелясь, она смотрела, позабыв обо всем. Сердце билось в груди беззвучно и ровно. Она глядела во все глаза, и по лицу у нее текли горячие слезы.       Удар пришелся ей ровнехонько по затылку. Лязгнув зубами, Кьёка не то, что шагнула, а скорее упала на первую из ступеней; с полным ртом крови врезалась в спину идущего впереди мужчины, ткнулась щекой в липкую, мягкую от пота ткань...       И проснулась.

***

      Открыв глаза, она сначала не поняла, где находится. Язык отчаянно распух во рту и прилип к небу иссушенным куском резины. Ужасно болела голова, до исступления хотелось пить, писать, а еще – пошевелиться, чтобы разогнать застоявшуюся, сгущенную кровь. Стены шахты, в которую она забилась, давили со всех сторон. Ощущение, напомнившее девушке об ударе электрической палицей, на самом деле оказалось вызвано судорожной попыткой подняться: дернувшись в полусне, она врезалась затылком в потолок своего убежища.       Прислушавшись с помощью штекеров, Кьёка с трудом исключила из сознания шум вентилятора. Твари, кажется, рядом не было: даже у нее было какое-то подобие сердца, несколько связанных камер в хитиновой груди, но сейчас девушка не слышала их инопланетного ритма. Ей в лицо дуло горячим, затхлым воздухом, поднимавшимся из недр подулья – и единственным, что нарушало обнадеживающую тишину, был его мерный шелест.       Кьёка неловко выползла из шахты. Кожу на руках стягивала черно-серая, трескучая корка – грязь засохла, милосердно закупорив раны, но это ненадолго...       Перед ней открылся большой и совершенно заброшенный зал, с полом, покрытым осколками битых плит. В его дальнем конце возвышалась многометровая статуя, изображавшая космодесантника в полном боевом облачении. Под взглядом каменных линз из-под покатого купола-шлема девушке стало чуть легче: оказывается, ее сон все это время охранял великан, опиравшийся на меч с надписью «Providens».       Баллон лежал на полу там, куда она его отшвырнула. Подхватив драгоценный сосуд, Кьёка пошатнулась от слабости. Едва удержалась на ногах. Тяжелая, полная жидкости, емкость приятно оттягивала руку, раскачиваясь на ремне – целых два литра воды! Настоящее сокровище, радость обладания которым омрачалась лишь мыслью о том, что могло быть и больше... Прислушиваясь ко всему вокруг, девушка закинула баллон за спину. Натянула на ногу ботинок с царапинами, оставшимися по бокам подошвы, и поспешила прочь. Безумное бегство вынудило ее потеряться в подулье – чудовищная перспектива для того, у кого был какой-никакой дом, но Кьёка бродяжничала все десять лет в Терции. Главное было найти укрытие, в котором можно развести огонь. Прокипятить наконец воду!.. И напиться, умыться, пописать – а затем уснуть дрожливым, беспокойным сном.