Паранойя

Эймонд сражался только с мечом. Всю осознанную жизнь его учили бить первым и сильно, а значит щит был не нужен. Он представлял перед собой врага. Того, кого должен был убить, пока не убьют его. И он убивал. Располосовывал тренировочный манекен, сносил его деревянную пустую голову, наблюдая за тем, как она, раз за разом и день за днем, катится после его ударов по земле, поднимая пыль. Старался бить в места, которые на противнике не способны были защитить латы. Сам не мог вспомнить, когда мысленно начал рисовать на гвардейцах, готовых на дуэль, или на пустых деревянных головах лицо - отцовское лицо. Гнев и адреналин были его двигательным навыком. Чувство легкости, будто сбросил оковы после - приятным бонусом. Контроль сознания - высшей степенью собственной похвалы. Принца называли безрассудным. Про стремление ввязаться в любой, даже постановочный и заранее проигрышный бой, судачили, что ему надоело жить. Они не понимали главного: Эймонду надоело вовсе не жить, а бояться. Страх пришел к нему с потерей глаза. Давным-давно он жрал его изнутри, как стая крыс. Эймонд лупил манекен со всей отдачей. Он выгадывал часы, когда сменялся караул и он мог побыть один наедине с мыслями и свирепостью, и не держал себя в руках. Тренировки заглушали боль, которые причиняли родители своим показательным безразличием, слишком жестокие дети, насмехавшиеся над ним раньше, заглушали даже стыд от того, что прошли годы, а его это до сих пор задевало. Накатила злость, и принц с рыком отбросил меч в сторону, снимая кожаный нагрудник, который откровенно стеснял его в движениях. Нет, так не пойдет. Только. Не. Снова. Это Деймон вечно теряет контроль, не может держать себя в руках. Эймонд же - спокойный, он умеет укрощать чувства и действовать с умом. По крайней мере, так должно быть. - Эймонд! - он обернулся к сестре стороной, своей не самой лучше стороной, но она даже не замешкалась, привыкнув к виду его пустой глазницы. Рейнира бежала по каменным лестницам, спускалась к нему, пока подол ее платья играючи развевал ветер. Она успела переодеться. Или, что более вероятно, ее заставил выглядеть соответствующе принцессе, а не драконьей всаднице, отец. Перед Эймондом она не была ни принцессой, которая должна была унаследовать Железный трон, ни сестрой, с которой он рос почти восемнадцать лет. Рядом с ним была девчонка, ниже его на добрых полголовы. С вздернутым аккуратным носиком. С волосами точно лён, подобными штормовому фронту, разметавшимися по плечам. С глазами светлыми, наивными, порой нечитаемыми, потому что Рейнира подолгу сама не понимала, что чувствует. На шее всегда пульсировала тугая жила. - Быстро же ты, - заметил принц, осознавая, от кого идет принцесса; не в силах сдержаться и не позволить себе маленький выпад, колко произнес. - Поворковала с моим отцом? Перед ним была не принцесса и сестра, но та, кто был очарован Деймоном Таргариеном, а этого было вполне себе достаточно, чтобы, аки бешеному псу, сорваться с привязи. Он давно все понял. Особый блеск в глазах. Улыбка, не сходившая с лица сестры при виде своего дяди. Честно говоря, отец всегда нравился девушкам и женщинам без малейших усилий, не делая ничего особенного. Все дело в его внешности - прекрасного, но падшего существа, - и, разумеется, нраве, которые многие пытались безуспешно обуздать. Кроме того, по душе это было Эймонду или нет, в человеке, отчаянно стремящемуся к саморазрушению, все же есть что-то романтическое. Потерянного, блуждающего во тьме, в тайне хочется привести к свету. Сама мысль, что Рейнира, второй значимый член семьи наравне с королем в его жизни, жизни Эймонда, разделяла пристрастие Визериса (должны же отец и дочь быть в чем-то похожи!) спасать того, кто в этом не нуждался и был антигероем во плоти, выводила принца из себя, обнажала в нем сторону тревожную, а оттого безрассудную, которую он старательно пытался прятать. Деймон - лишь паук, а Рейнира и Визерис в его паутине прочно, порочно, возможно навсегда. Кузина остановилась на последних ступенях, разделяющих их, и вздрогнула, как будто он ее ударил, отвесил словесную пощечину. - Эймонд! Почему ты говоришь такие вещи?! - задохнулась обидой, прижала руки к груди. Всегда огорчить ее было слишком просто, хотя Эймонд и никогда не делал это слишком намеренно. Ему хотелось заорать, что он слепой, барабанная дробь, лишь наполовину, но он, мокрый от пота, пересилил себя и ухватился за колени, переводя дыхание. Это не стоит слов, которые он потратит. - Перестань, кузина. - с досадой прошипел молодой дракон. - У вас с Деймоном более чем теплые отношения, не отрицай, это было бы глупо. Ты пришла, чтобы убедить меня, что он не такое дерьмо, каким является, не так ли? Ты знаешь, что он не прав, и все равно будешь выгораживать его, ведь это твой любимый дядя. - принц поднял голову, сделал акцент на предпоследнем слове и взглянул на Рейниру предвзято и, чего греха таить, с досадой. - Я не нуждаюсь в том, что ты скажешь. Оставь нежные слова другому Таргариену. Рейнира смотрела на него удивленно. На самом деле, внутренний стержень у нее тверже стали, просто его за внешней кроткостью и не сразу то разглядишь. Она умела кусаться, когда появлялась необходимость, и Эймонд выжидал. Он зыркнул на нее из-под белоснежных прядей, закрывающих лицо наполовину. Эта игра в кошки-мышки передалась ему по наследству, текла вместе с кровью в жилах, а значит могла отравить все, к чему он прикасался. Контролируемое планирование в сочетании с неконтролируемой жестокостью - опасная, гремучая смесь. - Зачем ты так? - Рейнира сдалась, не готовая к дуэли с Эймондом Таргариеном. Невидимые тычки слов, бесплотные, бестелесные, незримые глазу, причинили ей все-таки боль, а кузен хотел лишь отогнать ее от себя, заставить исчезнуть из поля зрения, чтобы укрыться от его бури. Принцесса, в отличие от принца, не знала самое главное правило боя: важно умение не бить, а принимать удары. Эймонд сжал кулаки, короткие ногти впились в загрубевшую кожу на ладонях. Порой он ненавидел себя, когда не мог держать эмоции под контролем и его действия причиняли людям, которым бы он хотел меньше всего на свете, страдания. Когда контроль летел в бездну, когда все ограждения в голове превращались в огненную клетку. Что есть стены и каково их предназначение? Охранять от чужаков или рано или поздно стать ловушкой тем, кто за ними прячется? - Все из-за того, что Деймон вернулся, не так ли? - тихо спросила Рейнира. Принц промолчал. Может быть, так. Возможно, он стабилен и спокоен только тогда, когда их с отцом разделяет море. Эймонд стянул с себя липкую и бесформенную льняную рубашку через голову, вытерся, потянулся за новой, приталенной, висевшей на деревянном столбике. Заметил, как щеки принцессы предательски заалели, когда ее взгляд нечаянно скользнул по его подтянутому торсу и испещренной мелкими шрамами-бонусами от суровых тренировок белой коже на груди. Принц не считал себя красивым или, наоборот, некрасивым. Он даже никогда не задумывался об этом. Он стремился стать ловким и сильным, стойким, и это положительно отразилось на его теле, превратив его в выносливый сосуд. - Должно быть ты слышала историю о том, как я потерял глаз. - Эймонд лукаво улыбнулся, быстры застегивая пуговицы и поверх затягивая пояс. Нужно было перевести тему, пока они не наговорили друг другу еще того, о чем будут жалеть. Рейнира смело кивнула. Теплый весенний вечер, обычная детская возня, спор на пустом месте (Эймонд даже не помнил о чем по истечению лет) и одно глупое движение какого-то мальчишки с кухонным ножом, которое он стащил накануне, дабы похвастаться перед сверстниками - это стоило принцу дорого. Возможно, мальчишка пытался запугать молодого дракона, а возможно уже тогда неплохо обращался с холодным оружием. Как бы там ни было, этот вечер сделал принца калекой. У лорда Баратеона родилась дочь и вся королевская семья отбыла на пир, устроенный им в честь девочки. Эймонд накануне повредил ногу в седле, поэтому остался в замке. Глупое стечение обстоятельств. Надо было видеть Рейниру после возвращения! Дети, участвующие в потасовке с братом, моментально стали ее врагами. - А ты знаешь, что было после? - Эймонд накинул сверху сюртук и медленно двинулся к принцессе. - Говорят, что от боли я вопил и требовал у своего обидчика сделать все по совести, чтобы наш обмен был равноценным. Око за око, поэтому знаешь ли, учитывая, что ты видела меня полуобнаженным... Эймонд рассмеялся, когда глаза кузины округлились. - Дурак! - закрывая пунцовое лицо ладонями прошептала она. - Ты действительно попросил глаз взамен? - сквозь пальцы кузины Таргариен словил на себе затуманенный взгляд антрацитовых глаз. - Не помню, - честно ответил Эймонд, пожимая плечами. - Я едва был в сознании от боли. Ходят такие слухи по крайней мере. Навряд ли они берутся из воздуха. Он подал кузине руку, она взялась за нее, и они оба начали подъем, чтобы покинуть пределы двора. Под навесом, выполненным из бледно-красного камня, как и все здесь, их ждал никто иной как Кристон Коль, ручная собачонка принцесса с некоторых пор, и королевский гвардеец, выбранный ею ранее. Эймонд напрягся. Коля он недолюбливал. Ненавязчивое обаяние. Галантность. Миловидность. Спокойный и безмолвный, а всем известно, что водится в тихом омуте... И наверное, он бы не волновал принца так сильно, если бы не крутился хвостом около Рейниры. Кроме того, Эймонд не раз пытался вытащить Коля на бой, прослыв, что он являлся умелым воином, но Кристон отказывался, хотя в угольно-черных глазах явно читался вызов. Гвардеец кивнул принцу и, сохраняя идеально ровную спину, последовал за ними, держась позади не более чем на три шага, как и было положено. - Так о чем ты хотела поговорить? - шепнул Эймонд Рейнире. - Ты уехал не попрощавшись, - медленно начала она с такой осторожностью, будто ступала на лед. - И приехал тоже ничего не сообщив. Насколько все плохо? Я имею в виду серьезно, Эймонд. Насколько ужасно ты себя чувствуешь? Ужасно? Это неподходящее слово. Он ощущал себя разбитым, но не от того, что кто-то почил на другом конце королевства, а от сочувствия, которое вынужден был принимать со всех сторон и играть на публику грустную роль страдающего сына, каким он просто-напросто не мог быть из-за многих событий в прошлом, определивших это. Эймонд ненавидел притворство. - Я знаю, каково это терять близких. - Рейнира переплела их пальцы, отчего принц остановился и развернулся к ней. Позади остановился и Коль. Рейнира посмотрела на него, указала головой на ворота близ, но Кристон не спешил оставить их одних. - Не положено, - он сжал губы в тонкую линию, а Эймонд удивленно вскинул брови. - Это приказ, - вместо слов вырвалось утробное рычание. - Я присмотрю за принцессой. Гвардейцу пришлось повиноваться. Эймонд увидел по пробежавшей тени недовольства на лице молодого человека, как дорого ему это стоит. Только после того, как белый плащ его скрылся, принцесса произнесла быстро. - Я знаю, каково осознавать, что на земле тебя удерживает вовсе не гравитация, а мысль о том, что ты чей-то ребенок, сын или дочь, что тебя любят и ты необходим. Ваши отношения с матерью не были такими же, как наши с моей, но я знаю, что где-то в глубине, пусть ты и будешь отрицать это изо всех сил, тебе больно. Она приложила ладонь к его груди; сердцебиение Эймонда ускорилось, еще, еще, ему стало трудно дышать, воротник вдруг плотно стянул горло, а стук сердца показался способным расшатать сам Красный замок. Он нуждался в принцессе, ведь в его окружении было слишком мало людей, а Рейнира, несомненно, являлась самой надежной. Он хотел рассказать ей правду о своем отношении к Рее Ройс, но проглотил слова аккурат за мгновение перед тем, как открыть рот. Кому нужна она, эта правда? У Рейниры были любящие родители, так смысл окунать ее в его темноту? Рейнира повисла у него на шее, от нее пахло цветами, может, опять валялась с книгой в траве, как всегда делала в детстве. Эймонд моргнул, врос в землю, его парализовало на мгновение, ведь ему стало тепло, и все остальное размылось в его поле зрении, и это было правильно.