Волчьи тропы

      Присцилла недовольно сводит брови. Свет от свечи тускло озаряет лечебницу, где сейчас никого нет, кроме погибшей Мартины. Женщина склоняется над одним из дневников её предшественников. Её сухие, покрытые морщинами пальцы, мелко трясутся. Она хмурится и поворачивает лицо к окну, скорбно сведя губы. Ночное небо сегодня без единой тучи и усеяно множеством звёзд. Стая спит, лишь единицы бодрствуют, ворочаясь в своих кроватях. Присцилла плотнее закутывается в светлую шаль, зябко поведя плечами.       В обязанности целителей входило не только лечение соплеменников, но и подготовка тела к похоронам, составление списка всего необходимого для проведения ритуала прощания. Строители мастерили лодку, в которую должно быть погружено тело погибшего. Вожак зачитывал прощальную речь. От ткачей из стаи требовалась подготовить белую ткань, как в случае с Мартиной. Подготовка тела и украшения ложились на плечи целителя.       Присцилла вглядывается вдаль, в ночные высокие деревья, кажущиеся огромными гигантами. Она беспокойно сцепляет руки на груди, нервно потирая сухие морщинистые пальцы. Словно пытаясь их стереть до костей. Нервное. Привычка, полученная ещё в детстве.       Её внуки — постоянная головная боль. Она помогала им родиться, держала их сморщенные, крошечные, красные тельца на руках. Любила их. И в тоже время сторонилась.       Ложь.       Ложь не терпели в клане. Как и преступления. Андреа, Роксана, Трой. Она любила их так же сильно, как любила свою стаю. И каждый раз женщина шла на сделку с собственной совестью, делая вид, будто не догадывается, кто их отец. Её внуки внешне так похожи на Шэйна, что у Присциллы даже не возникает сомнений в том, что у дочери роман с сыном вожака волчьей стаи. После своего отца Шэйн станет следующим вожаком и, как старший ребёнок, следующим вождём могла бы быть Роксана.       Ночной прохладный ветерок колышет занавеску в комнате, и Присцилла зябко кутается. Но это не помогает. Больно. Страшно. И ей хочется плакать так горько, как только сможет, но вместо этого её глаза предательски сухи. Женщина суетливо теребит пальцами шерстяную нитку, выбившуюся из шали, принадлежавшей её матери. Матушка была целительницей в клане, и ещё с детства маленькая Присцилла гордилась ею, считая занятие лекаря одним из полезных для клана. Она мечтала, что Андреа займёт место целителя, но её упрямая и своевольная дочь выбрала иной путь.       Семья. Стая. Для неё это было практически одно и тоже. Всю свою жизнь женщина посвятила служению клану, как едва смогла принимать самостоятельные решения. Она помогла множеству детей родиться на свет, ухаживала за больными соплеменниками, лечила, когда это было нужно, и провожала в последний путь. Ей нравилось это место, их образ жизни. Всё это было её домом. Целительница послушно следовала каждому правилу стаи и совершенно не мыслила своей жизни без клана. Любила совместные посиделки с соплеменниками — в молодости Присцилла часто танцевала у костра под звуки музыки.       Но все это стало рушиться с рождением близнецов. Её первая сделка с совестью — сказать, что не знает, кто их отец. Тогда в привычном мире женщины появилась первая трещина. Присцилла, впервые выбрала собственную кровь вместо стаи, поставив свою семью выше. И каждый раз, когда она защищала близнецов, её мир трескался ещё сильнее, становясь все больше похожим на разбитое стекло. Но сегодня оно разлетелось вдребезги.       Узнай клан, что её внуки являются и внуком вожака соседней стаи, мог бы возникнуть ненужный прецедент. Всю жизнь Присцилле казалось, что о порядках в стае она знает всё. Но на этот случай не могла найти ответ. Однако угроза безопасности своих внуков заставляла защищать их снова и снова.       Как и сейчас.       Целительница закрывает глаза и начинает нервно бродить по комнате, чувствуя, как её тело трясётся мелкой дрожью. С каждый ложью ради своих внуков, она нарушала порядки стаи, и это причиняло ей нестерпимую боль.       На боку Мартины красуется отпечаток когтей. След, оставленный когтями оборотня, уникальный, словно отпечаток пальца или уха у человека. И, конечно, целители умеют это определять.       Женщина ускоряет шаг, мечась по помещению из стороны в сторону. Обхватывает себя руками, пытаясь унять внутреннюю дрожь, но это ни капли не помогает. Чем больше Присцилла думает об этом, тем сильнее её пожирает неконтролируемый ужас. В голубых глазах женщины темнеет, несмотря на открытое окно и ночную прохладу, ей катастрофически не хватает воздуха. Замирает возле стула и упирается в него ладонями, тяжело дыша, будто от долгого бега, седая прядь волос выбивается из растрёпанной косы и падает ей на лицо.       Кажется, эти отпечатки принадлежат Трою. Она проверила еще до того, как о ране узнал Питер.       Целительница напряжённо сглатывает. Мир будто бы сузился до одной точки. Никто кроме неё не сможет определить отпечатки. Джильда не так давно стала ученицей целительницы и ещё не знает этого, Маккензи могла бы, но после смерти дочери она легла с истощением.       И это её самая сложная сделка с совестью. Голова Присциллы разрывается от потока нахлынувших мыслей. Как на Мартине оказались следы когтей Троя? Что произошло? Он же не мог убить её? Трой хороший мальчик. Он бы не сделал этого? А если всё-таки сделал? А если она поступает, неправильно решив всё скрыть? А вдруг Трой не виноват и все лишь ужасная случайность, несчастный случай, которого быть не должно? Будет ли её внуку вынесен правильный вердикт?       Скорее всего, нет.       Целительница распрямляется, сжимает спинку стула так, что белеют костяшки пальцев.       Девушка слишком сильно пострадала при падении. Никто не удивиться, что по отпечатку ничего нельзя узнать. — Мне очень жаль, Мартина, — шепчет женщина, а из её глаз, наконец, льются слёзы. — Прости меня.       Ей нужно защитить внука.       Присцилла заходится в тихих рыданиях.

***

      Хруст засохшей ветки заставляет меня вздрогнуть и эхом отдаётся где-то внутри. Капли холодного пота неприятно стекают по моей щеке. Состояние такое, будто меня долбанули пыльным мешком по голове.       На теле Мартины обнаружили следы когтей Троя!       Теперь у них нет ни капли сомнений в том, что это не несчастный случай. Факт оставшихся улик до невозможности действует мне на нервы.       Мы думали, у них нет ничего, что могло хоть как-то указать на убийство. Но мы ошиблись. Что если это не единственный наш промах? Вдруг у них есть что-то ещё, что может обнаружить наши личности?       Прогулки в лесу в молчании за последние несколько дней стали для меня уже чем-то обыденным. Впрочем, нельзя сказать, что до этого я часто прогуливалась с Троем и вела непринуждённые беседы. Общие тайны и правда сближают. Только вот сближение с этим говнюком с его вечной ехидной улыбочкой меня ни капли не радует. Я бы обошлась и без него! Я всегда прекрасно справлялась и без Троя. И, если бы не его присутствие в моей жизни, всего этого дерьма и не было бы.       Если у моего братца и есть совесть, то её проблески угасают достаточно быстро. Троя, кажется, вся эта ситуация не напрягает, стоит нам отдалиться от них, как парень принимает свой обычный расслабленный вид говнюка на отдыхе. Он беззаботно шагает впереди на своих ножках-палочках, заведя руки за голову и едва слышно насвистывая себе что-то под нос. Близнец выглядит так, будто услышал не разговор, ставящий под угрозу нашу безопасность, а вернулся с обычных посиделок с друзьями. Стоп. У него даже друзей-то нет.       За те три года, что нас здесь не было, вход в нору успел зарасти высокой травой. Но в некоторых местах она примята, и по пути сюда мы видим чьи-то следы. Слабый запах Хантера. Не нужно быть гением, что бы понять, что мальчик-вожак пошёл проверять правдивость наших слов. Это очевидно и более чем логично.       Нора, ведущая внутрь, довольно большая, присев на корточки мы без проблем можем пройти внутрь. Трой собирается пролезть первым, но я опережаю близнеца и умудряюсь проскользнуть в нору раньше него. Влажная земля облепливает мои руки, колени и ладони, в ноздри ударяет характерный запах сырой почвы. Позади раздаётся недовольное шипение Троя. Наша извечная борьба за лидерство. И сейчас я его выиграла. И абсолютно неважно, что он лидирует в ней с того момента, как нашёл меня в кафе. Постепенно земляной лаз становиться все больше, давая возможность распрямиться во весь рост, земля под ногами смешивается с камнем до тех пор, пока мы не выходим на каменистую поверхность.       Из небольшой щели сверху падает лучик света, тускло освещая грот. В его свете лениво кружатся стайки пылинок. Оборотни видят в темноте намного лучше, чем люди, но хуже, чем в животном обличии. Этот полумрак нам не страшен. И здесь везде пахнет Хантером, довольно слабо, но видно, что он сюда наведывался в эти дни. Напротив входа виднеется узкий проход, ведущий вглубь. Мы никогда туда не заходили, ну, по крайней мере, я. Уверена, что Трой пару раз совал свой раздражающий любопытный нос туда. Он не мог не попытаться исследовать эти туннели. Сам грот размером с простую комнату в квартирке. И мы без проблем помещаемся здесь во время полнолуния. Ни у меня, ни у него нет ни малейшего желания скакать под луной по лесу вместе с остальными. И, как ни странно, компания близнеца на то время была лучшей. — Ты хотел обсудить Дрейка, — сажусь на большой гладкий камень, чем-то подозрительно напоминающий лавочку. Я думаю, это место осталось от древних стай. Может быть, ещё одних из первых. Трой хмыкает, услышав мой вопрос, складывает руки на груди и, прислонившись спиной к стене, ехидно взирает на меня, расплываясь в своей фирменной гаденькой улыбочке. — Что ты говорила Хантеру про него? — на его губах всё еще играет извечно язвительная ухмылка, которую так и хочется стереть с его противной рожи. Тон братца угрожающе серьёзный, не смотря на расслабленный вид. — После допроса он не спрашивал меня о нём, — стоит мне это произнести, как близнец на мгновение прищуривается, а затем снова принимает обыкновенный вид. Трой сделал огромный промах, убив Дрейка, даже если отбросить всё моё негодование по поводу мерзости брата, а следовать лишь холодному расчету. Его убийство поставило нас в наихудшее положение, мы всё равно в стае, смерть Дрейка оказалась напрасной и бросает на нас новые подозрения. Если правда об этом вскроется, Трой подписал нам смертный приговор. — Ты понимаешь, что Дрейк чудесным образом не воскреснет и не вернётся в клан? — мне хочется рычать от злости и омерзения. Может быть, я и не любила своих соплеменников, но уж точно не желала им смерти от психопата. Или просто смерти. — Я бы на это посмотрел, — братец заходится смехом и взмахивает рукой, потрясывая в воздухе указательным пальцем. — Интересно, как он по частям собрался, — вся эта ситуация его лишь забавляет.       Тяжело вздыхаю, едва мне стоит представить то, что стало с Дрейком. Зажмуриваюсь, чувствуя, как подкатывает тошнота. Никогда не считала себя неженкой, никогда похожие подробности не вызывали у меня столько омерзения, как сейчас. Когда это касается человека, которого я знала… Мне противно до невозможности. И ещё больший приступ омерзения вызывает собственный братец, который лыбится так широко, как только может.       Мартина.       Дрейк.       Сколько крови ещё на его руках?       Сюда же можно прибавить и Тревора, отца Мартины.       Из моего горла вырывается разъярённый рык, мои глаза загораются янтарным светом, а на руках появляются когти. Одни прыжком оказываюсь возле него. Хочется стереть эту поганую, клоунскую ухмылку с его лица. Говнюк. — Ты чудовище, — рычу я, оскаливая зубы, верхняя губа уже по-волчьи задирается вверх. — И всё же я сильнее тебя, — одним ловким движением он перехватывает мою руку и болезненно сжимает свои пальцы на ней. Трой недобро прищуривается, наклоняется ко мне так близко, как только может, и шепчет в самое ухо. — Если хочешь драться, то Мэтти здесь нет, как и мамы. Но тебе никогда не победить меня. Ты можешь пропустить эту часть, и мы сразу перейдём к делу, или получишь десяток синяков и все равно выслушаешь меня, так что ты выберешь, Рокси? — Ты просчитался, когда убил Дрейка. Мы все равно вернулись в стаю, но теперь из-за тебя мы находимся в ещё большем подозрении, — едва братец слышит это, как его глаза темнеют от гнева. Трой так же, как и я не любит, когда ему указывают на его же промахи. Маленький момент триумфа. Мне все ещё хочется стереть эту мерзкую ухмылку с его рожи. — Они не верят в то, что Дрейк исчез, — вырываю свою руку из его пальцев. Внутри меня всё клокочет от гнева. Его поганая, счастливая улыбка выводит из себя. Глухой рык. Внутри тела все покалывает от готовности ринуться в бой.        Трой, видя мою реакцию, лишь криво усмехается.       Секунда. И я бросаюсь на него с выпущенными наружу когтями, преисполненная гневом. Говнюк. Мне хочется разодрать ему лицо. — Подраться решила, Рокси? — едко замечает близнец и без особых усилий, перехватывает занесённую руку. Мгновение, и он всё с той же раздражающей беззаботностью заводит мою руку за спину. Его лицо сохраняет абсолютно спокойное, безмятежное выражение, хотя глаза поблёскивают от ярости. — Ненавижу тебя, ублюдок, — шиплю я, пытаясь вырваться из его стальной хватки. Крепко держит, зараза. Разъярённый рык. Слышал бы его Мэтти, так уже отпрянул бы в ужасе. Троя так легко не напугать. — Ты уже говорила, — шёпот Троя раздаётся над самым моим ухом, его цепкие пальцы сильнее сжимают мою руку и резко разворачивают лицом к камню, на котором я сидела. Чувствую, как он отпускает свою хватку и резкий толчок в спину, такой, что я едва не врезаюсь носом в гладкую поверхность камня. — Не усложняй.       Чувствую себя так, будто меня окунули в ведро с говном. Отвожу взгляд. Стараюсь не смотреть на брата. Он противен мне. А ещё противно то, что я завязла здесь вместе с этим уродом. И вместо того, чтобы рассказать обо всём Хантеру, строю планы по спасению своей задницы. Я не лучше Троя, что бы там не думал Мэтти на мой счёт, я не лучше Троя. Разве что не убиваю и не насилую людей.       Тяжело дышу, пытаясь унять пропитывающую меня злость. Мне хочется провести когтями по лицу Троя и стереть с него эту ухмылку. Сердце бьётся в бешеном ритме. Дыхание учащается.       Нужно было признаться во всём ещё три года назад. Трусиха. Я поддалась на его уговоры. Ещё одна вещь, о которой старалась не вспоминать, но теперь думаю о ней ещё чаще. — У Хантера ничего на меня нет, — усмехается Трой, я не вижу его лица, но слышу эти мерзкие саркастичные нотки. — Даже, когда он окончательно поймёт, что Дрейк не вернётся. Это ничего не значит, с ним мог произойти любой несчастный случай. Жизнь такая жестокая, — я слышу притворные всхлипы парня. Уверена, он ещё и рукой театрально вытирает несуществующие слёзы, и от этого мне становится еще более противно. — Будет спрашивать — продолжай говорить тоже самое.       В клане у Дрейка остались жена и вроде бы десятилетняя дочь. Трой покалечил жизнь ещё одним людям.       Список жертв растёт стремительно.       Смерть Мартины запустила это. И могу ли я считать Дрейка и его семью на своей совести? — На теле Мартины были следы твоих когтей, — напряжённо сглатываю и сжимаю ледяными от волнения руками края своего топа. Мы в очередной раз облажались. Грандиозно! — Ты сама слышала, что у них ничего нет, — голос близнеца до раздражения безмятежный. Будто бы мы тут не улики пытаемся скрыть, а обсуждаем покупку нового дивана в комнату. — Доказательств у них нет, — пинаю ногой камушек, и он с громким стуком отлетает в темноту. — Только вот, если раньше о том, что это не несчастный случай, знали лишь Аврора и Питер, то сейчас об этом знают гораздо больше людей, — ядовито произношу я, уперевшись взглядом в каменную стенку пещеры.       Внутри меня снова разрастается паника, едва стоит вспомнить подслушанный разговор в лесу. Даже если у них сейчас нет доказательств того, кому принадлежали эти отпечатки, то как быстро мы окажемся в списке подозреваемых? Стук моего сердца становится слишком громкий.       Забрать Мэтти и сбежать?       Нет.       Оставлять Троя одного слишком опасно. Ему ничего не помешает переложить всю вину на меня и заверить клан, что узнал он обо всем этом только недавно. И если стая ему поверит и найдет, то у меня будут огромные проблемы.       В глубине души я понимаю, что если и бежать, то братца придётся брать с собой. Только вот план о побеге бессмысленный. Этим мы лишь подтвердим свое причастие к убийству. И лишь вопрос времени, как быстро клан вернёт нас.       Убегать не вариант.       Наступают моменты, когда бежать уже бессмысленно. И сейчас один из таких. — И кроме этого знания, дорогая Рокси, у них по-прежнему ничего нет, — слышу лёгкую гаденькую усмешку в его голосе. Мне совсем не хочется смотреть на близнеца. — А если придерживаться моего плана, то даже это нам не страшно, — его голос становится притворно ласковым, и мне это абсолютно не нравится. — Какого же? Убить всю стаю, чтобы не осталось свидетелей? — едва произношу это, как жалею о своей колкости. Этот ублюдок ведь реально может сделать так. Я не знаю, на что он ещё способен. — Неплохая мысль, — будто в подтверждение моих слов, парень заходится громким смехом. — Но, пожалуй, это будет запасным планом. Ты пахнешь Хантером, сестрёнка. И он оказывает тебе явно больше внимания, чем остальные соплеменники, — голосок Троя становится ещё более приторным, и мне совершенно не нравится, куда он клонит. — Это идеальная возможность, — близнец едва ли не упивается восторгом от своего грандиозного плана. Грандиозного — по его мнению, конечно же. — Всё, что тебе нужно — воспользоваться этим. Привязать к себе так… — Я тебе не… — Подстилка, шлюха, любовница, любимая девушка. Дорогая сестрица, я знаю, что ты хочешь сказать, и мне плевать, как ты это назовёшь, — его притворное мурлыкание мигом испаряется, а на замену ему приходят жёсткие, угрожающие нотки. Он тут же оказывается рядом и сжимает своими цепкими лапищами мои плечи. — Кем Хантер захочет, тем ты для него и станешь. Если ты сумеешь его правильно привязать, то мы почти в безопасности. — Ни за что, — рычу и скидываю руки со своих плеч. Наивно полагала, что Трою будет сложно стать ещё более противным. — Если тебе так нравится этот план, то сам с Хантером и спи, — сузив глаза, шиплю я.       Чёртов говнюк. Мне противно от одной этой мысли.       Почему-то в моей памяти, как назло всплывает горячее дыхание мальчика-вожака на моей шее. Внутри живота скручивается тугой, ноющий, требующий внимания узел. Кожа зудит, кажется наэлектризованной и будто жаждет снова ощутить обжигающее дыхание Рида. — Твой запах слегка изменился, — он расплывается в широкой ехидной улыбке. Тут же его наглая рожа оказывается возле моего лица, близнец втягивает носом воздух и отстраняется быстрее, чем успеваю заехать ему по морде. — Неужели от тебя пахнет возбуждением? — Трой захохотал снова. Кажется, вся эта ситуация его искренне забавляет. — Катись в ад, — зло бросаю я и толкаю его так сильно, что братец отлетает спиной в стену грота. — Я там был. Мне не понравилось, — он заходится гулким смехом и выглядит до безобразия довольным.       Я не хочу здесь оставаться. И, тем более, обсуждать бредовые идеи по спасению. Поднимаюсь с камня и почти бегом иду к выходу. Трой смеется еще сильнее. Чёртов клоун. Бегом залетаю в проход. Едва лаз начинает сужаться, передо мной возникают первые проблемы.        Мои руки и ноги пачкаются в земле еще больше, а на коже появляются небольшие ранки от мелких камушков. Ползти в быстром темпе не так-то просто, но мне хочется уйти отсюда как можно быстрее. Внутри меня все кипит от возмущения. Разговор с моим братцем-идиотом не принёс мне ничего, кроме очередного приступа омерзения. Каждый раз, когда думаю, что Трою больше некуда опускаться в моих глазах, он доказывает мне обратное. Как ему самому от себя не противно?       Если у него и есть нормальный план, который не включает ни чьё убийство и использование меня в качестве подстилки Хантера, то он явно не собирается сейчас со мной делиться.       Прохладный ветерок дует в лицо, едва выбираюсь из старой норы. Я не слышу за собой шагов Троя, и инстинкты мне подсказывают, что братец остался обследовать туннель. Колени и ладони неприятно саднит от мелких ранок оставленных от быстрого перемещения в лазу.       В какой раз отчаянно жалею, что превращение не происходит, как в этих новомодных фильмах про оборотней. Сейчас бы я предпочла больше быть волком, чем человеком.        Срываюсь с места и несусь отсюда, как можно дальше. Ветер свистит в ушах от быстрого бега, развевая волосы в воздухе. Недовольно морщусь, представляя, как они спутаются от такой пробежки.       Моё сердце заходится в бешеном ритме от волнения и бега.       У всего есть определённая точка невозврата. И где она находится с точки зрения морали? Как быстро перешагнул её Трой? И достигла ли я своей? О какой морали можно рассуждать, если тебя загоняют в угол, и всё, о чем ты думаешь, — это спасение собственной задницы? Или большинство думает сначала о спасении себя?       Троя волнует лишь собственная жизнь. Помощь друг другу существует лишь до того момента, пока она выгодна ему. А ещё мы друг другу не доверяем, и это неплохой способ контролировать наши действия с обеих сторон. Но, если ему надоест, и он будет уверен, что сможет вывалить всю вину на меня, оставшись при этом с самыми минимальными потерями… Трой это сделает.       Говнюк.       Мне нужен собственный план. Я всегда терпеть его не могла и не доверяла ему, особенно сейчас, когда он решил сделать меня подстилкой Хантера. Может быть, Трой и сильнее меня, изворотливее, хитрее, но он тоже ошибается. Он так же допускает промахи.