Скейт, пластырь и эндорфины

Дождь избивает асфальт полдня. Туман срезает верхушки домов. Какаши не против лечь под капли пуль и смыть свою прилипчивость к Сакуре, но чистить нужно не тело, а голову. Мозг продырявлен, как от нападения термитов. После двух недель, проведенных с ней, его симпатия закрепляется болтами, гвоздями, шурупами. Отдирать будет больно. Больнее, чем падать со скейта или чувствовать себя неуместным в дорогом магазине. Почувствовать себя неуместным в ее жизни не больно — смертельно. Сакура внезапно уезжает на какое-то время по семейным делам. Видимо, остатки бизнес-проблем после переезда. Забирает с собой самые красивые закаты и отрезает возможность поехать с ней. Какаши не то чтобы спрашивал и проявлял желание, только мысленно, а Сакура будто снова использовала свою суперспособность чтения мыслей и сказала «с собой не приглашаю, я скоро вернусь». И ведь правда в голове застряла. Мысли о ней по инерции катятся по рельсам. Даже придуманные ремонтные работы со знаком "стоп" и обрывом не сдерживают мысленный поток. Она дорисовывает рельсы в местах, где пробелы, скользит дальше. Все, что он может, — лечь под этот поезд. Какаши привыкает к ее присутствию настолько, что отсутствие вызывает мышечный спазм, граничащий с больничной койкой. Капельница не поможет, если там нет спиртного. То, что она нарушает личные границы, не кажется странным, раздражительным. То, что ее много, не кажется лишним. Вокруг все обросло Сакурой. Он уже думал сходить к врачу, чтобы ему выписали диету, ограничивающую сладкое, и был официальный повод не липнуть к Сакуре. Сидя в гостях у Генмы, Какаши чувствует себя комфортно и тепло. Наверно, так же уютно чувствуют себя с родителями. Мама Генмы любезно угощает обедом, слегка бьет сына ложкой по лбу, приговаривая «когда уже найдешь жену и свалишь из гнезда». Это мило, но Генма так не считает. Он говорил, что такие шуточные перепалки детей обычно раздражают. Какаши был бы не прочь получить по лбу ложкой, послушать наставления и пораздражаться для вида. Накатывает зависть, на кончике языка расползается досада, он смывает едой. Если дом — место, где тепло, уютно и тебя ждут, то Какаши бездомный. А скейтбординг для него не спорт, скорее большая семья, в которой он приемный. Везде не срослось. Казалось бы, если ничего нет, то и болеть не должно. Но почему-то болит. Если бы у него были родители, Сакура бы им понравилась. Она вообще всем нравится. После посиделок у Генмы они решают пойти за кофе, а потом растрясти животы на досках. Какаши делает заказ у бариста, Генма наклоняется к нему и шепчет «раф для пидарасов», Какаши уточняет «тебе взять?». Он покупает кофе Генме в благодарность за обед. В его стаканчике капучино, у Генмы раф, и кажется, он не очень ему рад. В скейт-парке достаточно пусто. Можно чесаться об асфальт без лишних глаз, реплик и восклицаний в свою сторону. Пока Генма пытается склеить какую-то брюнетку, Какаши сидит, облокотившись о кирпичную стену, и хорошо прикладывается об нее затылком. Один раз. Второй. Третий. Но Сакура все равно остается на месте, там — внутри черепной коробки, цепко держится и не выпадает, как бы ни тряс и бил. С последним ударом он более четко ощущает месиво из чувств к Сакуре. Процеживает через сито, утрамбовывает ногами и однозначно осознает, что, черт возьми, влюбился. Колбочки заполнены до краев, но до сих пор не рассортированы. В животе не романтизированные всеми бабочки, а железное ядро, расширяющееся при виде нее или мысли о ней, и к земле прибивает от тяжести. Плюс сбитое дыхание, повышенная температура и физическая реакция на отпадную девушку. Внутри Какаши гремит война, а Генма никак не помогает сложившемуся положению. — Ты уже дрочил на нее? — Он плюхается рядом, кряхтя, как старик. — Генма, ты хуже извращенных книг… — …которые ты читаешь. Знаю, я в этом хорош, — самодовольно заканчивает, кусая зубочистку. Неужели деревья умирают, чтобы попасть в его грязный рот? Беда человечества. Какаши жалеет, что Генма говорит слишком четкие формулировки, а не смазанные. Да, он о ней думал. Правую руку стёр, пока думал. — Она богатая. — Ты тоже. Только душевно. Наверно. И насчет разбитого сердца, я же тогда шутил. — Меньше шути, а то сбывается. — Какаши обреченно опускает голову, смотрит на носок обшарпанного кроссовка. — Тебе не кажется, что ты рано сдаешь позиции? Вы даже не говорили о чувствах, а ты ведешь себя так, словно тебя уже продинамили. Какаши сам понимает, но играет в угадайку, и ему это не нравится, потому что исход может быть разным и неточным. Он не знает, что она к нему испытывает. Предположения — не факты. Слова созданы, чтобы друг друга понимать, а как выразить то, что сам не можешь интерпретировать, ещё и так, чтобы другой понял? — Что, если мир схлопнется, если я почувствую себя счастливым? — задумчиво спрашивает Какаши, запрокинув голову к серому небу. Без нее все серое — и снаружи, и внутри. — А ты был вообще счастлив? — Очевидно нет, мир же не схлопнулся. Генма смотрит пристально и долго, был бы Какаши молоком — свернулся. Внезапно пришедшее сообщение не даёт испариться под испепеляющим взглядом. «Приютишь?» — от Сакуры. Какаши надолго залипает в экран, Генма искоса подглядывает и присвистывает. — У твоей куколки и правда друзей нет, если у нее какие-то проблемы, а она к тебе обратилась. Можно ли быть к Сакуре хоть каплю безразличным? В ответ ей Какаши отправляет «конечно» и готовится махать белым флагом. С приездом Сакуры город оживает, красивые закаты возвращаются, но замечает это только Какаши. Замечает, что, когда смотрит на нее, внутри происходят какие-то сбои, нервные клетки искрятся, непонятно, какой смайлик использовать своим лицом и как распределить смесь из чувств по колбочкам. Быть живым сложно, быть живым рациональным взрослым, умеющим в диалог, — еще сложнее. До встречи с Сакурой он точно чувствовал себя полумертвым, было как-то проще, было никак. По игровому уровню сложности — легкий, две звезды. Сейчас — все пять, сложность высокая, есть что терять. Всегда жил по чувствам и эмоциям в эконом-режиме, а тут случилась она. Все подавленное всколыхнула, запустила химические реакции, и как это нейтрализовать? Байка давит его тело, хотя висит мешком. Сакура обнимает в знак приветствия, Какаши поднимает налитые свинцом руки, обнимая в ответ. По чистой случайности, совсем не нарочно утыкается носом в макушку, вдыхая запах. Ему кажется, это лаванда. Вся серость перекрашивается в насыщенные цвета. Она — чертов художник этого города и его жизни. — Я даже соскучиться успела. — Сакура отстраняется, подхватывает скейт с асфальта и сумку с вещами. Какаши не знал, что можно так просто высказать уязвимое, не скрывать, не зажевывать. Он так не умеет. Его «и я» получается тихим, слухом не уловить, если не сосредотачиваться на звуках. Сакура, видимо, услышала, потому что широченно улыбается. Какаши назвал бы эту улыбку издевательством, но к таким пыткам он готов. — У тебя что-то случилось? — Его голос способен в обеспокоенность. — На самом деле суперсерьезного ничего нет. Опять ссора с родителями. — Она смотрит себе под ноги, бьет носком кроссовка об асфальт. — По поводу твоего маленького бизнеса? — Да, и что скейт для дураков. — Тогда я наглухо отбитый. — Какаши своей репликой вызывает у Сакуры улыбку и смущённо чешет затылок. Она продолжает перекрашивать все серое в яркие цвета. Нужно посмотреться в зеркало, может, и его цвет волос изменился. — Ты извини, что напрягаю тебя. Я-то в состоянии снять комнату на время, если хочешь — могу заплатить. — Она закусывает губу и, кажется, нервничает, стуча пальцами по скейту, отчего-то ее взгляд грустнеет. — И вообще ты всегда можешь мне отказать. Какаши думает: не может. — Был вариант пожить у Хинаты, но ее нет в городе, — взволнованно тараторит Сакура. Она правда считает, что он ей откажет? — Все в порядке. Оставайся, сколько нужно, но условия у меня не такие, как ты привыкла. Сакура обиженно поджимает губы. — Меня никогда не волновал социальный статус. Не выделяй меня на фоне других, считая какой-то богатой стервой с завышенными ожиданиями. Какаши не хотел ее задеть. Он правда думал, что стервозность идёт в комплекте с богатством. Она первая, кто разрушил его придуманный факт, и как сказать об этом, чтобы не усугубить, — без понятия. Может, само рассосется? Иногда он задумывался, что делал бы, появись у него много денег. Первое, что приходит в голову, — домик на отшибе с зеленью вокруг. И в целом, это все, что поменялось бы в его жизни. Приятная локация для глаз и для души, чтобы бетон не давил. Он всегда старается обходить конфликты стороной, поэтому: — Уедем в Тибет? — глупо выпаливает. Вроде взрослый, вроде осознанный, но тупит, как школьник, не выучивший предмет. Смайлик — дурацкое лицо в очках с двумя зубами. Она смеется, прикрыв губы ладонью. — Уедем, но первый перевалочный пункт — твой дом. Какаши предлагает свою помощь, забирает ее сумку и представляет себя портье, который провожает Сакуру до отеля. — Как скажете, мэм. — Давай попроще с обращениями. — Сакуре такая забота не понравилась, ущипнула его выше локтя. Он честно пытается спустить ее с божественного уровня, приблизить до своего, но такой улыбки, как у нее, не было даже у Афродиты. Влачить свое тело становится мукой — в животе тяжесть ядра увеличивается, бабочек все еще нет. Может, его получится как-нибудь продырявить и спустить, как воздушный шарик? — Ты как-то спросил, что я чувствую, когда катаю на доске. — Сакура чешет бровь, что-то вспоминая, и немного сбавляет шаг. — Я тогда еще хотела дополнить ответ, но забылось. В общем, будет звучать по-мазохистки, но мне нравится получать телесные травмы, потому что тогда знаю, где конкретно болит, и… — …И на этом концентрируешься, — заканчивает за нее Какаши, — создаешь видимость, что остальных ран не существует. — Я одновременно и в восхищении, и в ужасе. Ты снова читаешь мои мысли и заканчиваешь предложения. — Она с очевидным притворством кривит лицо в испуге, округляет глаза и подносит руки к лицу, как в картине «Крик» Эдварда Мунка. Какаши думает: восхищение здесь только от Сакуры и тревожность тоже. — У нас просто похожие взгляды. Что должно делать людей ближе. Должно же? Дом вырастает перед ними незаметно и неожиданно быстро. Материализуется с входной обшарпанной дверью и скрипом. Ничего криминального не происходит, однако волнение застревает у Какаши в солнечном сплетении. А может, не волнение, но что-то точно поселилось и хочет разорвать грудную клетку, чтобы высвободиться. Когда Сакура зайдет в комнату, то не увидит гору трупов, там только один бардак, значит, и тревожиться незачем. Но это же Сакура, рядом с ней дойдешь до паники и смертельного сердцебиения. Он не успел подготовиться к ее приходу, после парка домой не заходил. Минус пара очков в категории «интерьер и дизайн». Главное, не обнулиться во всем остальном. Да, Какаши нужно было пройти курсы по общению, гостеприимству, бизнесу и вообще всему элементарному. Надеется, что хотя бы посуду правильно моет. Сакура стреляет в него улыбкой и нажимает на дверную ручку. Какаши замирает на какое-то время, резко вспоминая, что у него только одна кровать. Может, само рассосется?