Скейт, пластырь и эндорфины

Какаши приходит в парк к четырем, после половины своей рабочей смены в скейтшопе. Удачный выбор работы, для своих скидки на все товары — повезло, что он скейтер, повезло, что их работник. Генма замечает Какаши, подмигивает и делает олли, направляясь к нему. Выпендрежник. — Ну и где твоя дама? — Она не моя, мы только познакомились, — устало выдыхает Какаши, сидя на доске в позе лотоса. — Но ты уже успел мне поныть о ее трюках. — Я не ныл, а делился впечатлениями. Генма, вечно жующий зубочистку, нависает над Какаши. Они катают примерно на одном уровне. Когда у Генмы получается что-то крутое, то он даже не завидует, а искренне радуется за друга. В эти мимолетные редкие моменты Какаши чувствует себя живым чуть больше обычного и чуть меньше куском льда. Приятно испытывать человеческие эмоции, пробивающиеся через скорлупу пустоты. И роль друга отыгрывает приемлемо вроде как. Оскар за это не получает, только низкие шутки с пошлым подтекстом. Генма в пух и прах разбил ощущение Какаши, что он робот и не умеет в чувства. После долгих разговоров с ним понял, что все же умеет. Чувствует много и часто, просто не понимает конкретно что. Все смешано, точно расщеплению не подлежит. Приходится учиться и примерять на себя роль химика — раскидывать все по колбочкам, наблюдать реакции. Главное, чтобы не бомбануло от неправильных пропорций. — Боюсь, у меня встанет, когда я увижу ее трюки, — говорит Генма, катаясь по кругу, Какаши сидит в его центре. — Какой ты мерзкий. — Поэтому мы дружим. Но ты, если что, меня прикрой. — Я скорее сделаю так, чтобы это увидели все. — Какой ты мерзкий, — Генма морщится, возвращая фразу Какаши. — Поэтому мы дружим. — На его лице проскальзывает тень улыбки. — Поднимай зад, поехали разомнемся. Зашлифуем твою мерзость колесами. Генма носит кепку козырьком назад, прикрывая корни жирных волос, и считает, что так круче. Сначала родился пафос, потом Генма. И зубочистка. Какаши лениво встаёт, презрительно смотрит в глаза другу, остановившемуся напротив него. — Чтобы зашлифовать твою, понадобится грузовик. — Напускная токсичность никогда на него не работала, но Какаши всегда при удобном случае выплевывал ответный яд в сторону Генмы, вдруг заденет. — Пошел ты. Я хороший и плюшевый. — Отталкивается ногой и катится к рампе, но резко меняет направление. Его не задело, даже не поцарапало. Отрикошетило от поверхностей и улетело. Какаши следует за Генмой, кидает вдогонку: — Если с тобой не общаться. Тот с фальшивой обидой поворачивается корпусом, показывает фак и бросается в пул, выпрыгивая с другой стороны. Какаши ныряет в бетон за ним. Есть только ты, адреналин и доска. Сердце подпрыгивает, пульс ускоряется, внутри чешется от ощущений. Со скейтом отдыхаешь и телом, и головой. Было дело, когда уставал настолько, что валился на кровать и засыпал с доской. Ломал их от психов, когда не получались трюки. Сменил приличное количество, хотя до последнего хруста старался не расставаться со скейтом, к которому прикипел душой. На часах полшестого, но по внутренним биологическим кажется почти семь. Какаши чувствует слабую усталость в теле и решает передохнуть, чтобы не сильно вымотаться перед приходом Сакуры. Садится в привычную позу лотоса на скейте. Пошарив в рюкзаке, достает книгу и приступает к чтению. — Девушкам не нравятся ботаны, — кричит мимо пролетающий Генма. Какаши сидит в оболочке игнора, даже взгляд на него не поднимает. — Ты Паланика читаешь? — очень близко со спины раздается голос Сакуры. Наклонилась, заглядывая ему за плечо. — Ага, — рассеянно отзывается Какаши. Пульс ускоряется от близости, словно флип на доске удался. Ее волосы собраны в низкий хвост, переброшенный вперед через плечо. Видимо, недавно красилась — нос щекочет запах краски для волос. — Тебе подходит. — Звучит, будто это не автор, а какой-то стиль. — Ну да, весь такой минималистичный, сжатый, и юмор у тебя, наверно, черный. "И извращенец я, как Генма", — не озвучивает Какаши. С этой частью себя знакомить еще рано. — Если судить людей по книгам, то ты, наверно, читаешь Джейн Остин. Английские романы с юмором, тонкие и сложные одновременно. — Да, а еще, ты не поверишь, но Буковски. — Удивила, — Какаши поджимает губы, — какой-то похабщины я за тобой не наблюдал. — Я еще не раскрепостилась. Он думает, что вести светские беседы не так уж трудно, не скучно, даже интересно. Или все зависит от собеседника? Интересно, каким его видит Сакура? Генма проезжает мимо них и играет бровями. — С ним все нормально? — спрашивает Сакура, не понимая кто это. — Да, просто головой ударился. С рождения. Она давит смешок, прикрывает губы ладонью. — Твой тот самый единственный друг? — озвучивает догадку. — Тот самый, — подтверждает Какаши с кривым выражением лица «не повезло», а Сакура подыгрывает и стирает с уголка своего глаза несуществующую слезу. Это было… трогательно. Наверно, он слишком засмотрелся на ее актерское мастерство, что она возвращает его в реальность вопросом: — Ты уже катал? — Катал, если хочешь — иди, я присоединюсь позже. Сакура бросает «только не засни», хлопая его по плечу. Набрасывает капюшон, отталкивается на скейте и делает олли. На языке вертится «выпендрежница». Как Генма, только выглядит она круче и ей правда есть чем похвастаться. Какаши прячется за книгой, абсолютно не улавливает смысл текста, строчки плывут. Взгляд постоянно поднимается выше корешка книги и натыкается на крутые трюки. Устроила дефиле на доске, блин. Окружающие скейтеры искоса поглядывают на Сакуру, кто-то с восхищением, кто-то с презрением, и Какаши понимает оба этих взгляда. Слишком редко можно встретить хорошо одетого человека на скейте, который не боится за порванность одежды. Да и сам вид Сакуры кричит, что она неместная и забрела по случайности, на которую подтолкнул Какаши. Не вписывается в это обшарпанное общество с избитыми досками, телами, жизнями и трещинами, которые маскируют стикерами и прочей фигней. У нее доска выглядит почти новой, хотя если учесть, как она практически без ошибок катает, то понятно, почему одежда не рвется и доска не ломается. Генма, долго наблюдавший за Сакурой, подходит к Какаши, присаживается рядом и шепчет на ухо: — Хочешь сказать, что у тебя самого не встал, когда ты ее увидел? — У меня была абсолютно нулевая физическая реакция, — монотонно отвечает Какаши. — Она при мне разбила коленку, все, что я испытал, — злорадство из-за ее неудавшегося трюка. — Надеюсь, за это она разобьёт тебе сердце, говнюк. Какаши, залипнув на парящую в трюках Сакуру, думает, что в нынешних реалиях — это не исключено. Ей крыльев не хватает для полного образа, а он слишком тяжёлый, чтобы взлететь. — И я пройдусь по его осколкам, буду топтаться, пока не сотру в пыль… — Какаши не слушает и отключается от садистского монолога Генмы, взглядом впивается в Сакуру, которая вращает скейт на 360° вместе с его сердцем, пока ещё не разбитым. Какаши думает: какого черта, какого черта, какого черта. Говорят лаванда успокаивает, но вокруг один бетон. — Эу, ты слушаешь? — Генма локтем пихает в бок. — Прости, я по-дружески задумался, через сколько ты умрешь, если подавишься зубочисткой. — Ты скорее Сакуру трахнешь, чем это произойдет. — Какой ты мерзкий. — Глаза закатываются, но извращённые мысли не стираются. Генма встает, шлёт ему воздушный поцелуй и отъезжает в сторону рампы. Какаши остается с почти задушенной завистью, от которой слышны только хрипы, и с нарастающим чувством симпатии к Сакуре, которая притягивает магнитом. Оторвать от нее взгляд может только слепой. Если она подойдет близко — задохнешься. Вокруг шум, гам, свист — и все принадлежит ей. У Сакуры отпадные флипы, скольжения, вращения. У нее отпадное все. Она отпадная. А он умеет вращение только на 180, чтобы без ошибок, сломанных досок и травм. На идеальные 360 ему нужно божье одобрение и всякие амулеты на удачу. Какаши смотрит с завистью уже не на Сакуру, а на ее скейт. Он тоже хочет быть под ней. Пока Сакура направляется к нему, Какаши представляет себя слепым — полный провал. У слепого зрение прорежется, чтобы ее увидеть. — Я не думала, что здесь будет столько народа. — Близко подъезжает к нему, вся запыхавшаяся, челка мешается глазам, топорщится из-под капюшона. Какаши забывает, как дышать. Вдох, задержка на две секунды, выдох. — В вечернее время людей больше. — Он шумно сглатывает, переминаясь с ноги на ногу, рукой ерошит затылок. — Не люблю столпотворение и когда много внимания. Первое впечатление о ней, как о богатой стерве, разбивается в пыль. Какаши не считает Сакуру заносчивой, тщеславной и прочие синонимы, подходящие под характеристику богачей, которых он встречал. Она дружелюбная, отзывчивая, нормальная в общем, а ее денежное положение выдает только одежда крутых брендов. И если ее снять, то станет своей в доску. Во всех смыслах. И он бы снял. Смайлик — глупое улыбающееся лицо с глазами-сердечками. Пока Какаши подбирает какой-нибудь комплимент — не пошлый, к ним подъезжает Генма. — Как голова? — обращается к нему Сакура. Теперь давить смешок очередь Какаши. — Ты че ей наплел? — Только то, что ты говорил о себе. Ты хороший и плюшевый, — наклонившись к Сакуре, шепотом добавляет, — если с ним не общаться. Она закусывает губу в улыбке, сдерживает смешок и отворачивается к шумной компании на звук падения. Генма незаметным для Сакуры оценочным взглядом пробегается по ней с ног до головы, но заметным для Какаши. Когда он осуждающе смотрит на Генму, тот просто одобрительно ему подмигивает. Оценщик хренов. — Ты собираешься еще нырять в бетон? — спрашивает у Какаши, перекатывая зубочистку. — Вряд ли. Какаши хочет нырнуть в лавандовое поле. — Если у тебя свободный вечер, может, покажешь, как добраться до одного бутика? — Сакура полностью поворачивается к Какаши. — Я кое-что заказывала, но тогда еще не знала, по какому точному адресу мы будем жить, поэтому указала адрес подруги. Сейчас хочу подъехать забрать. Какаши смотрит на протянутый дисплей с адресом. Богатый район, находится близко. Его вечер, как обычно, обещает быть пустым, и только поэтому он соглашается. Дело совсем не в том, что хочется продолжить задыхаться рядом с ней. — Поехали, здесь недалеко, можем прямо на досках. Закат недорезал вены, растянулся тонкой грязно-оранжевой линией на горизонте. Какаши едет вровень с Сакурой, спокойно, без трюков, и это приятно, потому что не нужно сжимать в кармане пластырь на случай, если на нее снова небо капнет. — Что за заказ? — решает заговорить Какаши. — Парафин для свечей и прочие штуки по этой теме. — Сакура подъезжает ближе, смотрит на его реакцию. — У меня свой бизнес. Какаши приподнимает брови от неожиданности, и кто бы мог сомневаться с такими-то родителями за плечами. Его лицо скривилось в гримасу неприязни быстрее, чем он успел отвернуться. Три секунды, и возвращается в спокойствие. — Ты не любишь деньги, — ровно говорит Сакура. Все-таки заметила. — Скорее, они не любят меня. Сакура тяжело вздыхает. — Обычно таким не делятся на второй день знакомства, но если хочешь послушать историю про упрямого подростка, то я могу начать. — Она спрыгивает с доски и берет в руку. — Начинай, — Какаши издает смешок, повторяя ее действия, — упрямый подросток. — Родители с детства ставили меня на рельсы своего бизнеса, чтобы я была в их сфере или хотя бы продолжила катиться по инерции, просто поддерживала дело. А я не хотела и не хочу. В лет пятнадцать у меня появилось хобби — мне безумно нравились свечи. Начала изучать информацию по изготовлению, родители закупили необходимое для пробы, думая, что побалуется и перебесится. Но меня затянуло с головой, я выставляла работы в соцсети, начала получать отклик, а потом и вовсе заказы. — Медленный вдох, тяжёлый выдох. — Родители, конечно, не считали это чем-то серьезным, отец тянул на свою сторону бизнеса, а я уперто не шла навстречу, занимаясь своим делом. Сакура разочарованно поджимает губы, затем вытягивает трубочкой. — В общем, у нас конфликт бизнесов, как бы странно ни звучало. А пришла в скейт, когда однажды наступило выгорание и не было поддержки от родителей, только упреки. Как-то удачно под рукой оказался катающий друг, впоследствии ставший учителем. Какаши хочет что-то сказать, но выходят булькающие звуки. Он прокручивает в голове слова Сакуры. Его топит ее сила воли, свои же неправильные выводы о ней, и уже невыносимо думать, какая она отпадная. Ему казалось, что богачи, люди с достатком, общаются азбукой Морзе, в которой он абсолютно не шарит и никогда не разберется. Моментами боялся, что его пронзит копьё богатства, изменит до неузнаваемости, до снобизма и надменности. Когда денег немного, кажешься более приземленным, что, конечно, не делает тебя человечнее. Может, поэтому он и не стремится к чему-то большему, живет от случая к случаю, как бездомная дворняжка, только у него есть стабильное наличие коробки для жилья и отлову не подлежит. Есть уроды без денег и без души. Просто таким родился и таким остался. А Сакура… может, она цифровая? Она вообще в курсе, с кем общается? Все, что он может ей предложить, — скидку в скейтшопе и пластырь. — Еще я часто ссорюсь с родителями из-за их излишней заботы. Ему этого не понять, лучше подшутить. — Что-то из подростковой классики. — Какаши подходит к ней ближе. Между ними два сантиметра? Один? «Случайно» задевает ее плечо для проверки. Она реальная, пиксели не рассеиваются. — Ага, автор Харуно Сакура. Жанр — драма, — смеется. — Попахивает бестселлером. Оставишь мне автограф на обложке? — Да хоть подпись о браке. Сакура улыбается, не оставляя сердцу места для маневра. Очаровательна. Смайлик — куча смайликов с растущим сердцем. Они заходят в дорогой магазин. Какаши на фоне всего брутального и дорогого выглядит как пугало и ловит оценивающие противные взгляды. Хорошо, что Сакура не видела, как Генма одарил ее таким же, — очень мерзко. Он чувствует себя не в своей тарелке, не в своем теле и вообще планете. Позорно и неловко быть под прицелом неодобрительных взглядов — стреляют метко, не увернуться. Среди сорта богатых людей он сорняк. Ощущение, что в местах от пуль кожа покрывается волдырями, зудит. Сакура оборачивается к нему со своей, блин, искренней улыбкой, и, кажется, на нем лопается все сразу. Не унизительно ходить в секонд, унизительно прийти в дорогой бутик, когда всегда ходишь в секонд. Хочется самоуничтожиться любым способом. Незаметно, через выход. Падать со скейта не так больно, как от осознания своего днищенского положения, которое подчеркивается в таких местах, как это. С Сакурой его разделяет счет на банковской карте размером с пропасть, а он выживает от зарплаты до зарплаты. Ноль на карте, ноль на личном фронте и трюки херовые. Как тут радоваться? Почему в жизни нельзя вернуться на точку респауна и выбрать другую ветку развития сюжета? Ну или как минимум использовать читкод. Он думал, что у Сакуры такой имеется — деньги и любящие родители, но, оказывается, от этого читкода только любящие родители, а деньги не упали ей с неба, и зарабатывает сама. В ней целеустремленности по объему, как зависти у Какаши к ее чертовой доске. Что здесь сказать, кроме «охренеть»? Он всерьез задумывается над амулетом на удачу. Столько лет катать, пусть даже если это просто хобби, чтобы чувствовать себя полным неудачником по сравнению с Сакурой? Сакура быстро забирает посылку у Хинаты, если он правильно помнит имя представленной подруги. Возвращается к нему с коробкой. Какаши предлагает помощь, обменивая посылку на свой скейт. Вес ощутимый, но не перевесит желание выбраться из пафосной атмосферы магазина. Это все всегда казалось ему бутафорией. Выйдя на улицу, Какаши глубоко вдыхает воздух, прокатывает по гортани. Вот теперь хорошо. Теперь сливается с серостью города, теперь свой. Сакура выходит следом яркой розовой вспышкой. Прогулка до ее остановки занимает минут тридцать. Не надышишься. Какаши стоит, смотрит вслед уезжающему транспорту, который забирает Сакуру. Она улыбается через пыльное окно и машет на прощание рукой. Было бы классно пробить колесо, чтобы она задержалась с ним подольше, но он отбрасывает эту мысль и учится дышать. Вдох, задержка на две секунды, выдох. Смайлик — разочарованное лицо. Нырнуть в лавандовое поле не получится, только в бетон. Какаши возвращается в скейт-парк, катает часа два до изнеможения, чтобы выдавить себя в ноль. Как бы ни пытался, часть мыслей о Сакуре обклеена внутри черепной коробки стикерами. Даже если сорвать, след от них не исчезнет. Он оставляет все как есть и садится в свой автобус. Подвесной держатель для рук в форме петли заманчиво на него смотрит. Какаши отрицательно мотает головой и выходит на своей остановке. В какой момент двухдневная дружба переросла в предмет воздыхания? Может, само рассосется?