Скейт, пластырь и эндорфины

Пока небо режет вены, разливаясь кровавым закатом, Какаши, сидя на треснувшем от неудачного кикфлипа скейте, обкусывает язычок замка байки. Внутри разрастаются злость и бешенство, когда цепляется взглядом за девушку, которая выполняет трюки лучше его, и обида за доску, от которой сам готов треснуть. Повреждение не критичное, катать можно дальше, но портит всю эстетику, а он любит пожирать взглядом все красивое. Опять придется стикеры лепить. Не самое худшее, что бывало с его досками. Отворачивается в сторону, чуть запрокидывает голову к небу — в разы привлекательнее наземной серости, но яркие волосы все равно маячат на периферии. Врезаются в обыденность, нарушают внутреннее равновесие. Слышит удар доски, потом ещё один. Слухом распознает, что второй был не скейт. С таким глухим звуком с него падают. Поворачивается к источнику и видит, как девушка сидит на бетоне у края пула, подтягивает к себе раненую коленку, на которой начинает просачиваться кровь. Какаши почти ей сочувствует, но вспоминает, как круто она катает, и отбрасывает эмоции. Добродетелью он не отличался и выделиться ею не старается. В социальности плох, в общении с людьми не умеет плавать, как рыба в воде, скорее лежит выброшенный на берег. И тут продолжил бы лежать, но дискомфорт от чужих мучений делает противно самому себе. От всего лишнего хочется избавиться, обрубить с корнями, чтобы не прорастало. Спустя пять секунд чертова человечность берет верх, вытягивает его тело в вертикальное положение и направляет к пострадавшей. В голове застряла глупая, околоромантичная ассоциация, что кровавый закат капнул ей на коленку. Какаши решает озвучить, опустошить голову, и его почти не смущает, что это действительно глупо. — На тебя небо капнуло. — Что? — Кровавый закат. — Что? Да, очень глупо. В его голове только он и тараканы, а мысли никто читать не умеет. Какаши смотрит по сторонам в поиске кнопки включения статуса невидимки, как в соцсетях, чтобы раствориться, и почему-то не находит. Начинать общение сложнее, чем решить математическое уравнение. Процент поддержания социального контакта падает до нуля, а желание отмотать время назад увеличивается до сотни. Выглядит он, наверно, не глупым, а конченным. Объясняться в падлу. Какаши, переминаясь с ноги на ногу, а рукой облокотившись о нос скейта, говорит «забей». Стать невидимым не удалось, поэтому пытается приклеить к своему лицу улыбающийся смайлик. — Почему катаешь без защиты? — Больнее падать, — она отвечает бойко, почти счастливо, совсем без боли. На скейт-площадке, к удивлению, народа мало. Слышны редкие удары досок, ликование, отдаленно шумят машины. А они между собой проваливаются в тишину. Его круг общения — Генма, все остальное за его пределами. Он как-то в шутку предложил пройти курсы по общению, поднять социальный навык. Какаши в ответ красноречиво закатил глаза, а сейчас давится молчанием. Может, само рассосется? Потом Генма шутил, что все бесконтактные изобретения придуманы Какаши. Бесконтактные банковские карты, удаленная работа, онлайн-покупки и все остальное, где общение сводится к минимуму. Но все, что Какаши придумал, — испепелять Генму на расстоянии взглядом и показывать фак. Какаши шумно выдыхает, наблюдая за ее обслюнявленными пальцами, смахивающими кровь, и думает, что сам тоже кровоточит, только не снаружи. У нее ушиб несильный, рана неглубокая, жить будет. Рукой шарит в кармане, параллельно разглядывая ее ногу. Из-под шорт выглядывает хвост, видимо, дракона, и татуировка, судя по всему, объемная. — Асфальтовая болезнь? — Протягивает девушке пластырь на все случаи жизни. — Она самая, — весело хмыкает, принимая помощь. Снимается всего лишь пара миллиметров кожи, а заживает долго. Он с болезнью знаком на «ты», как и все скейтеры. Для них — это норма. Падать, складываться пополам от боли, чесать кожу об асфальт, стараясь не разбиваться в состояние, когда встать уже невозможно. Или разбиваться, но это достаточно редкие случаи. Сам в такие попадал случайно-специально. Ссадины для него как домашний питомец — холит, лелеет, разве что имена не дает. Иногда гладит, нажимает, чтобы больно и чувствовать. Если не получается ощущать что-то как само собой разумеющееся, как все нормальные люди, то приходится вызывать искусственным путем. Нажим на рану, усиливается боль и запускается выработка эндорфина. Лучше так — лишь бы не заморозиться. Скейт с последующими от него травмами отвлекает. Какаши, куда ни ткни, одна боль, и, кажется, эндорфины всего мира ее не уменьшат. Сплошная гематома. Чужой взгляд скользит по Какаши, как доской по асфальту, — по кривой, косой и диагонали. Не очень приятно чувствовать себя под колесами, хочется опрокинуть, но он терпит. — Как зовут? — все же не выдерживает и ломается под пристальным взглядом, разрывает контакт вопросом. — Сакура, — она расплывается в озорной улыбке, — у тебя классно выбрита полоска на брови. — Это шрам. — По инерции захотелось почесать, захотелось уйти, но руки остаются на своих местах, как и ноги. — А, ну в любом случае круто. Она снова впивается взглядом, глаза прищурены от улыбки, выжидает. — Что? — он заторможено отзывается. — Ты не представился. — Какаши. — По сравнению с улыбкой Сакуры у него она сдержанная и не особо приветливая. Эмодзи, которые рисует его лицо, вряд ли существуют, но он все равно пытается им подражать. — Очень приятно. — Она протягивает руку, Какаши немного мешкается и пожимает. — Это чтобы ты помог мне подняться, дерни, — смеется Сакура. Какаши раздувает ноздри от злости, неловкого положения и сухого знакомства, но лицо остается ровным. По крайней мере, он на это надеется. Приложив силу, притягивает Сакуру, та помогает себе, отталкиваясь от бетона второй рукой. Ее оверсайз байка почти закрывает шорты, и бренд какой-то дорогой. Какаши не сильно шарит, находится на отметке между бедностью и средним положением. Его байка из секонда, но тоже какого-то хорошего бренда — позволил себе скрепя сердце. По росту он выше, по финансам — на уровне акций, скидок, уценок. Паршиво как-то. — Может, выпьем кофе за знакомство? У меня немного друзей, я всегда рада прибавлению. Становится еще паршивее. Какаши не дружит с более богатыми слоями общества. Знакомства в принципе даются тяжело, поддержка общения забирает все силы. Напрягается не только мозг, но и тело. Как-то автоматически хочется сжаться до невидимости. Обычно он плохо сходится с людьми, но эта ситуация слишком хорошо располагает к знакомству. Сам же подошел. Смотрит себе под ноги, вспоминая, что дома все равно никто не ждет, день когда-нибудь закончится и, в случае неудачи, все останется в прошлом. Сакура вроде не заносчивая, раздражают только крутые трюки. Если копнуть глубже, можно наткнуться на осознание, что он скорее сам себя больше бесит испытываемыми эмоциями. Какаши разрешает себе попробовать добить вечер первее, чем он добьет его. Вспоминает ближайшие локации и говорит: — Тут кофейня недалеко, поехали. — Становится на скейт и отталкивается. Сакура лучистая, приторная и до блевоты идеальная. Какаши не любит сладкое. Когда она катала на своей фанере, выражение лица было «отвали». Это можно назвать сосредоточенностью, но нет, ее определенно точно все задолбало, и она представляла в момент приземления колес о серую поверхность, что это чье-то лицо. — Меня сегодня все задолбало, а катание освежает, — Сакура случайно подтверждает его мысли, догоняя. Какаши часто моргает, может, суперспособность чтения мыслей все же существует и Марвел недосчитаются супергероя. По пути она очень круто выполняет скольжение по перилам. Какаши не отстает, только внутри завистливо хочет, чтобы было еще лучше, чем у нее. Детская травма «недостаточно хорошо» во всем ее проявлении. И когда Сакура немного оступается при приземлении после бэксайда на 180, что приходится спрыгнуть со скейта, иначе на второй коленке была бы рана для симметрии, Какаши слабо улыбается и выполняет трюк идеально. Сакура не может быть с первой встречи такой безупречной, улыбающейся и вообще крутой, что дух захватывает, но она все равно такой является. Ещё и со своей этой набедренной татуировкой, которую хочется полностью увидеть. Какаши думает: какого черта, какого черта, какого черта. Он не знает, сколько может вместить в себя зависти. По его предположениям, если в космосе достаточно места, то и у него хватит. В кофейне бариста ужасно любезный. Когда Сакура сталкивается с ним заказом, со стороны это похоже на битву, кто кого пересластит. Она словно разговаривает с зеркалом, обрамленным зефиром и маршмэллоу. Какаши лицом использует смайлик с закатанными глазами. Заказ ее такой же сладкий — мокачино с белым шоколадом, каким-то сиропом и куском торта. Для Какаши это какое-то извращение, и почему так дорого — это бьет по его бедному достоинству. Мужское эго тоже немного задето. В джентльмены не метит, но за даму принято платить, в чем он проваливается с треском до трещин на доске. Мелочь звенит в кармане, хватит на кофе и дорогу домой. И увы, никаких чаевых и никакой оплаты за даму. Этикет даже не успел войти в чат, чтобы из него выйти. Сам монотонно заказывает обычный капучино без всех подсластителей, убивая оптимистичный настрой баристы. Десерта из Сакуры и так хватает, кусок большой. Какаши без понятия, как такое можно переварить и не впасть в сахарную кому. Они садятся за столик у окна, оба ставят себе под ноги скейт. Какаши немного нервничает, но здесь нет тех, кто его хорошо знает и заметил бы это. Он всегда брал кофе на вынос, чтобы меньше вариться в атмосфере беззаботности других людей, весело проводящих время. Какаши к такому не привык. Сидеть на скейте, наблюдать за чужими трюками, прячась в капюшоне, натянуть рукава байки до костяшек и греться о дешёвый кофе из автомата — вот его среда обитания. — Ты давно катаешь? — спрашивает Сакура, закидывая в рот кусочек торта. — Лет с шестнадцати, но с перерывами. — А сейчас тебе сколько? — Двадцать пять. — Мне двадцать один, — говорит Сакура, хотя ее никто не спрашивал. Но спросить, сколько она катает, Какаши интересно. — А ты давно на доске? — С восемнадцати лет, — жмёт плечами, — да, поздновато. Кажется, обычно скейтбордингом занимаются с тринадцати, но в то время я уже била шишки от учебы. — Никогда не поздно, — философски заключает Какаши, отхлебывая кофе. Намного лучше, чем из автомата, и вкус, будто он перешагнул черту бедности. Невозможно проигнорировать тот факт, что Сакура хорошо держится на скейте, причем стоит на нем меньше, чем Какаши. Всегда будет кто-то лучше, и это никак не оправдывает его болезненное самоощущение в мире. Глоток кофе скатывается по пищеводу, Какаши облизывает губы, стуча пальцами по кружке. Сакура кажется простой, даже не хочется самоликвидироваться из ее общества. Особенно если убрать денежный триггер. В затылок бьет ощущение, что она неместная. Слишком свободная и естественная в этой постановочной бутафории. Хотя ей и притворяться никем не надо. Выглядит классно, катает круто, улыбается дружелюбно. Сакура эмпатичная, внимательная и бойкая. Какаши далек от этого, но ему нравятся такие проявления качеств в других. К подобным людям хочется тянуться, и сам заражаешься несвойственными чувствами. Возможно, заражение произошло уже тогда, когда она протянула ему руку. До этого он ее нигде не видел. — А что ты… — начинает Какаши и мешкается в постановке вопроса, потому что он кажется глупым. Долбаная социальность, почему к людям не прикладывают инструкции по обращению с ними же, заодно и про себя бы что узнал — Ну… что чувствуешь при катании? Нормальный же вопрос, откуда паника? Сакура замирает с почти поднесенным к губам десертом. Лицо приобретает задумчивый вид, вилка откладывается на блюдце. Какаши нервно водит скейтом из стороны в сторону под столом. Наверно, она просто катает для понтов. — Свободу, адреналин, удовольствие, контроль, если кратко. — Улыбается и начинает обосновывать более развернуто: — Типа чувствую свое тело, ощущение, что что-то контролирую, когда… — …вокруг все кажется бесконтрольным и не зависящим от тебя, — заканчивает за нее Какаши в приятном удивлении, и даже уголок губ приподнимается в улыбке. Нет, для понтов так не катают. — Именно. — Сакура улыбается ещё ярче, а Какаши хочет прикрыть глаза руками от этих лучей. Лампы кофейни по сравнению с ней тусклые, живые люди — безжизненные. Она точно нездешняя. Для Какаши эта точка соприкосновения в ощущениях на доске очень весомая. Он не знает, как продолжать разговор, и думает, можно ли сделать двустволку из соседних палочек для кофе, пока за окном город затапливает темнотой. — Ты в курсе, что лицо может использовать мимические морщины? — вдруг говорит Сакура. — Что? — Ну просто ты почти не улыбаешься, только при катании и удавшихся трюках на твоем лице мелькают эмоции. — Так получилось, что я таким родился, — Какаши отшучивается, думая, что по всратым шуткам ему до Генмы далеко. Поджимает губы, совсем не предрасположенный откровенничать и признаваться, что в социальности он ноль и друг у него всего один, а на скейте сердце готово выпрыгнуть и он хоть что-то чувствует. Отстраненный потому, что все эмоции идут в катание. Только с уст уже слетело все признание и думал он вслух. В ответ тишина. Ее лицо приобретает сочувственно-понимающий вид, губы не радостная дуга — прямая линия, и пока она не успела ответить чем-то ободряющим, Какаши решает замять, вбрасывая вполне адекватную фразу: — Я тебя раньше здесь не видел. Зная Сакуру от силы часа два, предполагает, что она подхватит тему, рассказывая о себе. — Я недавно переехала. И только что допила кофе, пойдем отсюда? Расскажу по пути до остановки. — Пошли. — У Какаши мимолетное замешательство, но соглашается и облегченно выдыхает сам себе. Хотя бы тут он сможет побыть джентльменом, проводив ее до дома. Если уж ввязался в знакомство, нужно держать более приличную марку. Слабо улыбается, она подтвердила его догадку — неместная. На улице похолодало, темнота полностью накрыла куполом. Подняв глаза к небу, Какаши грустно вздыхает — звезд в городе почти не видно, только луна стреляет по глазам. Сакура идет рядом — близко и тесно. Его не удивляет, что она тактильная. Удивляет, что он не хочет шагнуть в сторону, увеличивая личное пространство. Она на его территории, он на ее — и никаких конкретных прикосновений. Между ними два сантиметра? Три? Приемлемо. Оба держат скейт в правой руке, неспешно направляясь в сторону остановки. — У отца немного просели финансы после перевода в другую фирму. По локации местоположение тоже изменилось, стало не очень удобное. Переехали поближе и подешевле. Какаши не уточняет, что за фирма и где жили, — не особо волнует. Но просели они действительно несильно, если судить Сакуру по обертке. Сакура не вяжется с мелким городом, глушью. Ее уровень — высотки, Какаши ближе к земле. Сакура — бутики, Какаши — забегаловки. Сакура протяжное тире, а он кусок от него в виде точки. Когда она спрашивает про его семью, он неоднозначно жмет плечами, будто стряхивает вопрос. — Я сирота, — так буднично, как ответ на погоду. Сакура застывает на тротуаре со стеклянным взглядом. Видно по лицу, как включается ее эмпатия. Скорее всего, она уже представила себя на его месте, с разницей лишь в том, что она может понять боль потери родителей, а он нет. До лет трех родители для ребенка олицетворяют весь мир. У Какаши изначально никого не было, а значит, не было мира, который бы разрушился после их ухода. Базовое доверие ко всему окружающему тонкое и прозрачное. Кроме себя, никто не защитит. Удивительно, как ему вообще подвернулся Генма, дружба с которым колкая, с низкими шутками, но забота и поддержка есть. Такие же тонкие, что другие могут не заметить, но есть. — Все нормально, мне от этого никак. Не заостряй внимания. — Для подтверждения Какаши вежливо улыбается, словно отказывается от ненужного товара, предложенного продавщицей. Сакура не ныряет в волну, уносящую ее в сочувствие, а меняется в лице с ответной улыбкой — широкой, искренней и заразительной. Уголки губ Какаши приподнимаются еще больше. Дойдя до остановки, Какаши предлагает доехать вместе с ней до ее дома, чтобы наверняка и до конца. Мысленно представив вычурный особняк, понимает, что, если честно, не очень хочет его видеть. Ему такой не светит, даже если ввести денежный чит-код, как в симсах. — Не стоит, спасибо. — Сакура стучит носком кроссовка о дорожную плитку. — Мне сесть на автобус, даже согреться не успею, как уже выходить, и там сразу мой дом. Не волнуйся. Какаши не то чтобы волнуется, просто на всякий. Она красивая девушка, к которой взгляд липнет автоматически, а идиотов хватает для домогания. Хочется знать, как она доберется, но у него нет ее контактов. — Завтра катаем в скейт-парке в шесть, если не придешь, я бью тревогу, что с тобой что-то случилось, — констатирует Какаши. Сакура звонко смеется, люди оборачиваются, но как-то плевать. — Обязательно, — отвечает и заходит в прибывший автобус. Он пытается не думать, как по-дурацки выпалил предложение, не уточнив, есть ли у нее планы на это время. Смайлик — лицо, которому несмешно. Какаши провожает ее отбытие взглядом, становится на скейт и катится на свою остановку на противоположной стороне перекрестка. Под ногами любимая доска, неизвестно какая по счету, с трещиной. В грудной клетке что-то приятно щебечет — открыть и улетит. Боль от напряженных мышц после долгого катания игнорируется, когда он прокручивает в голове знакомство — это действует как обезболивающее на все тело. Сидя на остановке, периодически наблюдает за табло с расписанием транспорта. Через две минуты придет его автобус, через три — тоска, пять — безразличие. Какаши не знает, что чувствовать, поэтому сразу чувствует ничего. И он пустой поедет в заполненном транспорте до тех пор, пока не выйдет на своей остановке, прохладный ветер встретит его пощечинами и эмоции захлестнут с новой силой вместе с мыслями о Сакуре. Обычно на все фиолетово и не цепляет, Сакура же со своей улыбкой запомнилась сразу. Это странно осознавать. В подъезде мигает лампочка, вот-вот потухнет, а Какаши еще держится. Он с хлопком закрывает входную дверь, еще не понимая, что от Сакуры невозможно закрыться. А когда он засыпает, перед глазами стоит картинка с куском татуировки дракона. Увидеть бы полностью.