Прелесть путешествий

Они шли сквозь хвойные заросли. В них, в отличие от бездушных каменных коробок, было дыхание, была жизнь, и казалось, что здесь можно остаться навечно. — Гера, чего ты так медлишь? — Я, Афи, в отличие от тебя, не люблю спотыкаться о шнурки, — бурчит девушка, ставя ногу на пенёк. — Ребят, я есть хочу! И вообще, что там, в этой Вероне? – Фридрих устало вздыхает, потирая лоб. — Это мы ещё узнаем.

***

Пахло в Вероне сладко. Обоняние разбирало знакомые до боли запахи цветов, чая, ягод, конфет. Они одурманивали, с каждым шагом становясь всё ярче. Слаще. Каждое воскресенье Ромео, король этого маленького городка, выходил к вам — разбрасывался тем, что для вас так желанно, снова напоминая, что сами вы здесь ничего добиться не сможете. Не дадут. Ты на подобные демонстрации ходить перестала — сёстры и так приносят оттуда много подарков, а время, проведённое дома, ценнее для твоих попыток что-то значить вне этого слащавого мирка — потому что здесь ты просто одна из всех. Таких же. Прогулки по лесу позволяли отдохнуть от шума. Чаща свежая и спокойная, в тишине своей глубокая и раскрытая. Скажешь в пустоту свои мечтания, отчаяние, страх — она лишь эхом аукнется, но на душе станет легче. Вдруг кто-то другой это услышит? И ведь действительно — услышит… Вдруг до компашки “иммигрантов” долетает эхо чьего-то голоса. И молчание. — Гера, даже не думай. — А если человеку нужна помощь?! — Нам самим нужна помощь. Я задолбался всем помогать. — Вообще-то, Аид, этим у нас занимаюсь я, – она недовольно фыркает, отдаляясь от парня. Но руку не отпускает. А вообще, здесь, кажется, ещё красивее, когда на горизонте виднеется нежный город в пастельных тонах. Ёлки буро-розовые, пышные. Вишни цветут, пахнет сладко. Но лес постепенно рассеивается. И вот теперь город видно окончательно, его неширокие улицы, фонтаны журчащие. Жизнь. Голоса. Гера срывается к улице почти сразу. Лезет по лесенке на крышу двухэтажного дома, зовя остальных. А отсюда и правда красивее. Виднее. Потоком люди бегут к центру — большому дворцу. Тоже красивому. Кричат, толкаются, смеются, радуются. Счастливые, наверное. Всем бы так. Гера смотрит на это, улыбается. Словно нет внутри всех этих проблем, преследования, лишь тепло и беззаботность. А ведь правда, отсюда искрилась доброта и любовь во всех своих проявлениях, к тебе были дружелюбны улицы, и даже покатые крыши не кололи выверенными острыми углами, а плавно спускались к людям, стараясь прикрыть их. В Вероне, кажется, совсем не было углов. Всё покатое и округлое, сердца везде, но нет той грозности и холода, в котором выросла кучка революционеров. — Интересно, а тут вообще есть парни?.. И вдруг сзади доносится голос. Угрюмый, но не злой. — Нет, кроме правителя. Да и в нём я сомневаюсь. — А вас разве не учили, что обращаются не к ва… - Аид недовольно оборачивается. — Сами бы вы не догадались. Да и мне просто интересны… нездешние. — Тогда можешь подойти сюда! - Афина улыбается ярко-ярко, подзывает к своим. — Тогда, наверное, здравствуйте? На крышу забирается ещё одна. У неё волосы нежно-розовые, волнистые. Лицо вытянутое. Опущенные глаза. Она в платье-колокольчике, перештопанном и перешитом, но от того не менее красивом. — Я И́рис. — А что ты делала в лесу? Почти все веронки сейчас на улице… — У меня есть причины не ходить на раздачу, – Ирис обречённо вздыхает, осматривая остальных. — А вы откуда? Теперь обречённо вздыхают уже остальные. — Аид, она может нам помочь, – слышится тихий шёпот, продолженный чуть громче, – мы из Пиковой Империи. И один из Фелиции. — Там, говорят, не очень с властью. — И поэтому мы здесь. А в Вероне с этим как? — Ну… я не знаю, но что-то определенно неправильно. Ты не чувствуешь себя здесь… человеком, – Ирис задумчиво смотрит вдаль. — Тут ты скорее одна из тысячи цветков, которых так любят-любят, но однажды любовь достигнет предела, и никто уже тебе не поможет, ты будешь вянуть в одиночестве, даже не надеясь на прежнюю роскошь. У меня мама такая – она выиграла в какой-то дурацкой игре от правителя, и её оставили, кто-то, завидуя, кто-то, считая исчерпанной. А потом родилась я и моя сестра, но Астра не понимает всего этого “механизма”, искренне считает, что всё здесь - это рай, ну а я… хочу отсюда сбежать. Афина смотрит на девушку сочувственно. Кладёт руку ей на коленки. — А у вас нет таких, как мы, революционеров? Может, кто-то ещё так считает? Ирис отрицательно покачала головой. — Вот блин… — Значит, ты можешь идти с нами, - Дионис, кажется, впервые за последние несколько часов заговорил. — То, что здесь происходит… Это ужасно. Вы лишены выбора, и мы это понимаем. Чем большему количеству людей мы поможем, тем… — Тем больше помогут нам, – кажется, с решением Диониса согласен даже Прометей, который очень… боялся новых людей. — Только тебе нужно… другое имя. С родным заниматься революцией опасно почти везде. Мы назвали себя в честь древних богов мира за куполом, возможно, ты что-то о них знаешь? — Да! Но немного… – Ирис эта идея явно нравилась. — Может, Артемида? Мне кажется, тебе подходит. Она, говорят, была богиней охоты. Ирис достаёт из кармана блокнот, что-то записывает, а потом ложится на черепицу крыши. — Ой, вам, наверное, стоит показать окрестности? Все дружно кивают. Артемида бесстрашно спрыгивает с крыши, а за ней — остальные. Улицы Вероны не сверху, а в самой их узости, выглядят волшебно. Узорчатый камень, гирлянды с флажками под крышами. Сердечки везде и всюду. Цветы. А когда перед глазами появляется бульвар пошире, что связывает кварталы и улочки между собой, по неволе хочется здесь остаться. С двух сторон небольшие, тонкие дорожки. Около домов — причалы, и наконец самое волшебное – в меру широкий канал с лодками, лепестками в воде, миниатюрными лебедями. А над ним возвышаются фонари. Но девушка ведёт дальше. Скверы в Вероне красивые. Здесь, как в лесу, всё цветёт, но не царит того природного хаоса, здесь всё подстрижено, но в меру свободно. Ухоженно. Деревья плодовые, вишни, груши, яблоки так и просятся в рот, ещё раз подтверждая, что это слишком похоже на сказку. Но не жестокую, Артемида срывает две-три груши и протягивает остальным. — Наверное, единственное, по чему я буду скучать, когда уеду. А они действительно вкусные, и скоро все что-то жевали, забыв, зачем они вообще здесь. — А чем вы занимаетесь? Не каждый же день проводят парады… — Каждая делает то, что ей интересно. И на что есть возможность, конечно. — То есть вы не работаете? — Нет. Мама говорит, что работа в Вероне – это просто существовать и ожидать, когда принц обратит на тебя внимание, и мне кажется, что она права. В таком случае я – безработная… — А чем ты тогда занимаешься? — Я?.. Стараюсь найти что-то о науке. Но в библиотеках, в домах знакомых никогда такого нет… — Может, ты найдёшь это в других странах? А пока… держи это, – Прометей неуверенно протягивает ей небольшую книжку. — Энциклопедия прямиком из Курограда, мне её как-то привезли знакомые. Тебе должна понравиться. — Спасибо! Артемида прячет её в сумку и снова тянется за плодами. Слишком сладкие груши. А может это сладость свободы, которая вот-вот её настигнет, осчастливит, поможет. Оставить сквер того стоит. И семью оставить тоже. И вообще, весь этот до безумия красивый, но до него же приторный, сладостный город, который знаешь лучше себя самой, в котором каждый цветок – знакомый, каждый дом тобою посещён, каждая улица – исхожена. А внутри всё равно бушуют сомнения. Несмотря на всё Верону любить можно было, и даже слишком. Потому что в дни без парадов город был умиротворённый, добрый, открытый. Можно было на велосипеде доехать до булочной через три квартала, взять с собой коробку круассанов, наесться в парке. Можно было с букетом васильков бегать по крышам домов, прятаться на чердаках, наблюдать ночью за звёздами. И плевать на принца, на его странность и откровенную к нему нелюбовь, свой дом Артемида любила. Ведь Верона – не только Ромео. Это намного больше. Это больше, это мягкие и удобные платья знакомой портнихи, это маленькие девочки, бегающие с куклами по улице, это милые дамы, что ходят под руку, обсуждая лёгкие романы. Это счастье, и пускай разглядеть его сложно, и понять тоже, но лишь теряя его, понимаешь, что любишь его. Каким бы оно ни было. — Знаете что?.. – Артемида говорит протяжно, неуверенно. – Мне кажется, я не смогу уйти с вами. Я останусь Ирис и буду вершить протест здесь сама, буду надеяться, что вы своего добьётесь. Но… я не могу покинуть Верону. Это мой дом. Гера понимающе кивает и первой её обнимает: — Всё в порядке. Мы тоже в тебя верим. И за Герой тянутся остальные, ведь за прогулку по-своему полюбили Ирис. — Возможно, мы ещё встретимся.