***
Вечерний воздух ласково обдувал улицы Лондона, принося с собой умиротворение, какое обычно наступает после сильного ливня или знойной жары. Тусклая луна освещала ночное небо, заполонённое облаками, сквозь которые едва были видны редкие звёзды. Но от той облачности небо не стало менее притягательным. Оно продолжало оставаться бескрайним, далеким, неизведанным, непоколебимым. Словно целая Вселенная, существующая бок о бок с Явью. Ночь — наиболее таинственное и завораживающее время суток. Не зря она столь часто воспевалась художниками и писателями как волшебная пора размышлений, творчества и любви. То самое время, когда Мир Яви засыпает и на смену свету приходит тьма — пора снов и мечтаний. Пора вдохновителей и вдохновляемых Если ночь сама по себе является венцом творения, то летняя ночь — её апогей, особенно в сочетании с последним летним месяцем. Что уж говорить, август довольно противоречив: уже и не совсем лето, но при этом и не полноценная осень. Время перехода в следующий сезон. Время перерождения природы. И можно с уверенностью сказать, что та атмосфера точь-в-точь отражала происходившее в душах Каллиопы и Морфея: кардинальные изменения. Духовное перерождение Время отчётливо показало: даже те, кто живут вечно, способны меняться под влиянием определённых событий и окружающей действительности. Физически они будут оставаться такими же, какими и были ещё в начале времён. Изменения будут происходить в сфере ментальной…***
— Ты звала меня. Сказать, что в тот момент Муза была рада услышать знакомый бархатистый голос Бесконечного позади себя — ничего не сказать. И неважно, что за их спинами не самые приятные воспоминания. Главным было вновь обрести свободу. — Ты пришёл, Онейрос, — еле слышно ответила богиня, оборачиваясь к нему. Узрев, в каком состоянии была Каллиопа, Морфей потерял дар речи. Она предстала перед ним в светлой рваной ночнушке, испачканной бурыми, а местами и тёмно-красными пятнами. Густые каштановые волосы были растрёпаны, лицо — болезненно-бледным и грязным, на руках и ногах виднелись несколько синяков, а под глазами цвета миндаля — тёмные круги, будто бы от сильного недосыпания. Принц Историй, никогда не задумывавшийся над тем, что сказать, сейчас и слова не мог вымолвить. Внешне он был, как и всегда, непоколебим: ни один мускул на его бледном, подобно мрамору, лице не дрогнул. Но истинные эмоции можно было считать по его серебристым пронзительным глазам, в тот момент застланным пеленой всё нарастающей ненависти к тем смертным, что свершили подобное с ней. Муза не только видела, но и чувствовала это собственной кожей. Чувствовала, как злоба растекается внутри него раскалённой лавой, отравляя и покрывая мраком его и без того омраченную длительным заточением душу. Чувствовала, как в нём закипало желание сначала уничтожить негодяя ментально, затем натравить на него все свои самые страшные кошмары, приказав им медленно разрывать злодея на кусочки, дабы сполна насладиться его отчаянными криками и мольбами, пока тот, в конце концов, не окажется в чертогах Люцифера, где его душа до скончания времён будет искупать свои грехи вечными пытками. Аура, что исходила от Повелителя Снов и Кошмаров, растекалась по комнате чёрной смолой, покрывая всё окружающее кромешной тьмой. При виде всего этого даже Музе захотелось вжаться куда-нибудь в стену, хоть она и понимала, что для неё самой Бесконечный не представлял никакой опасности. Лишь её мягкий мелодичный голос смог немного отрезвить его: — Сон, ты уже вдохновил его на моё освобождение. Отпусти смертного, оно того не стоит. Прошу тебя… «Даже после известия о гибели нашего сына Онейрос не был настолько зол, — задумалась богиня. — Никогда бы не подумала, что он будет до такой степени разъярён из-за произошедшего со мной… Неужели заточение так повлияло на него?» Каллиопа долго уговаривала Морфея оставить Мэйдока. Он искренне не мог понять, почему она хочет простить смертного. Муза, конечно же, была зла на писателя за пережитые страдания. Но если позволить свершиться мести, то чем она будет лучше самого Мэйдока? Музе и Бесконечному не пристало уподобляться смертным. Посему Каллиопа посчитала нужным и правильным простить писателя. Ради самой себя. — Хорошо, — сдержанно ответил Морфей. — Раз ты того желаешь, то так оно и будет. Когда наступит время, Бесконечный позаботится о том, чтобы злодей поплатился за содеянное. Но сейчас Сну намного важнее увидеть облегчение в глазах Каллиопы после стольких лет пленения. Он, как никто другой, понимал, каково ей было. И не выполнить её просьбу означало бы снова заставить Музу презирать и ненавидеть его. Конечно же, Каллиопа не оставила этот жест незамеченным. — Ты действительно изменился, Онейрос. В прошлом ты оставил бы меня и бровью бы не повёл, — с толикой грусти в голосе ответила богиня. Но глаза её сияли, что не могло не радовать Бесконечного. «И ты изменилась, Каллиопа. Стала мудрее и морально сильнее. Я искренне восхищён, — думал про себя Морфей. — В прошлом я не ценил, что имел, за что сполна поплатился. Это меньшее, чем я могу искупить свою вину».***
Ощущение свободы стало для Каллиопы глотком свежего воздуха. Она и внешне преобразилась: кожа приобрела здоровый оттенок, синяки исчезли, вместо сорочки на ней был более ей привычный белоснежный хитон, а каштановые локоны украшал золотой ободок. Вот только её саму не переставало гложить одно чувство. Пустота Муза пыталась понять, почему она не исчезла. Казалось бы: всё, конец ужасному пленению. «Интересно, чувствовал ли Онейрос то же самое, когда стал свободным? — спросила Каллиопа сама себя, но тут же мысленно осеклась. — Хотя меня это уже давно не касается». Тем временем они постепенно начали выходить из комнаты. — Что ты теперь намерена делать? — тихо идя перед Музой, спросил Бесконечный. — Те древние законы, что позволили пленить меня, нужно искоренить. Я сделаю все возможное для этого, — начала пояснять Каллиопа. — Я вдохновлю человечество на стремление к лучшему для самих себя и друг друга, на правильные поступки и благодетель. Думаю, это должно помочь раз и навсегда предотвратить случившееся со мной. «И с тобой тоже, Онейрос». — Я сделаю то же самое и в своём Царстве, — согласился со сказанным Морфей. — Со временем старые порядки должны меняться, дабы соответствовать стандартам современности. «И чтобы меня наконец перестали бояться мои же собственные творения, Каллиопа». Повисла давящая тишина. В течение нескольких минут они стояли, не в силах сказать что-либо ещё друг другу. Так и не найдя подходящих слов для продолжения диалога и во избежание неловкости, бывшие супруги решили вернуться к себе: она на Геликон, а он в Царство Снов. Проходя мимо Бесконечного, Муза краем глаза заметила то, что вообще ни коим образом не ожидала заметить. Взгляд. Взгляд его серебристых глаз, подобных двум далёким ярким звёздам. Лишь на один короткий миг его глаза приковались к ней, дабы запечатлеть для себя каждый изгиб её стройного тела, за десятилетия заточения так и не растерявшего своей статности и грации, и каждую черту её светлого, подобно ангельскому, лика, что успели стереться из памяти Бесконечного за долгие столетия. Каллиопе поначалу подумалось, что это взыграло её воображение. Но взгляд тот был таким же пронзительным и осязаемым, каким был в их первые встречи, когда и они, и даже сам Мир Яви были ещё совсем юны. Её одолевало сильное желание просить аудиенции Сна в его Царстве. Возможно, именно там они смогли бы, наконец, обсудить всё то, что им нужно было обсудить. Но хоть Бесконечный и сильно изменился, всё же Музе казалось, что он не был готов к тому разговору и, скорее всего, на её просьбу ответил бы отказом. Потому она и не рискнула озвучить её. Подойдя ко входной двери, Каллиопа повернула голову туда, где стоял Морфей. Чуть склонив её и украдкой посмотрев на Бесконечного, она произнесла: — Благодарю тебя за спасение, Онейрос. Да будет удача сопутствовать тебе. Отвернувшись обратно к двери, она уже было потянулась к ручке, но услышала за спиной тихие звуки приближающихся шагов. И его бархатистый, тягучий голос: — Подожди. На долю секунды её словно парализовало. Но, мигом придя в себя, она медленно повернулась к нему: сначала лицом, а потом и всем телом, готовая слушать. Морфей стоял в полуметре от Каллиопы, протянув к ней руку, будто бы желая коснуться, но, так и не решившись на это, медленно её опустил. Мраморно-бледное лицо, как обычно, оставалось серьёзным, но все эмоции передавали его глаза-звёзды: Бесконечный то приковывал свой взгляд к её глазам, то отводил его в сторону, будто бы решаясь спросить то, что он вознамерился спросить только сейчас, встретив её многие столетия спустя. Несколько мгновений прошло в этой тяготящей тишине, прежде чем он всё-таки решился озвучить свой вопрос: — Каллиопа... не хотела бы ты... отправиться... в Царство Снов… — смотря на богиню, начал Морфей и, опустив свой взгляд, продолжил уже заметно тише. — Со мной? Муза была шокирована, но внешне не показала этого. Только лишь чуть внимательнее вгляделась в лицо Сна. Воистину было удивительно, что даже долгие столетия спустя их мысли снова сошлись. Тем временем он продолжил: — Нам давно стоило многое обсудить… Касаемо нашего сына, — помедлив с окончанием фразы, закончил Бесконечный. «Только ли касаемо Орфея?» — задала про себя вопрос богиня. Как бы там ни было, но она согласилась, тихонько кивнув в ответ на его предложение. И Морфей одарил её сдержанной полуулыбкой. Подойдя ближе к Музе и достав мешочек с песком, Бесконечный едва слышно произнёс: — Обитатели Царства сильно по тебе тосковали. Думаю, их обрадует твоё появление. Каллиопа прекрасно знала об их привязанности. Даже кошмары, и те любили её, когда она была правительницей Царства. И Музе действительно было приятно услышать, что жители всё ещё помнят о ней. — Эти чувства взаимны, Онейрос, — улыбнувшись и чуть наклонив голову набок, мягко ответила Каллиопа. «Впрочем, оно обрадует не только их», — отметил про себя Морфей, высыпая песок. И в ту же секунду их обоих окружил водоворот из песчинок, перенося в Царство Сновидений…