***
Вишня и табак. Первое, что заставило блондинку насторожиться, когда она только поднялась на этаж. Как она и предполагала у лестничной клетки она увидела недавно потушенные бычки знакомого вишнёвого «Чапман»: в груди неприятно свело. За исключением их встреч в баре, подруга курила очень редко, пачка могла оставаться почти нетронутой месяц, а то и более. Значит дело — труба. Но хуже сигарет оказалось другое, и это было куда более серьёзнее, чем то, что она портила себе лёгкие. Её поведение. Точнее то, что оно никак не отличалось от обычного, точно переехать на свободную квартиру к подруге первого января это было абсолютно плёвое дело. Точно её сообщение «он решил всё закончить, могу ли я пожить у тебя» никак не влияло на её душевную организацию. Она, чёрт возьми, обняла её, как ни в чём ни бывало. — Доброе утро. — Да, доброе, хм, я принесла ключи, — Виолетта отдала подруге связку, снимая дублёнку и с осторожностью следуя за подругой в зал. — Там чисто, я заезжала туда недавно за оставшимися вещами, места для цветов достаточно. — Здесь всё равно нет моих цветов, только кактус. Да, вот его бы надо забрать, — задумчиво протянула девушка, проходя, в одну из комнат и крича уже оттуда. — Вет, чай на столе. — Хорошо, — на автомате отозвалась девушка, наливая себе чашку и садясь за стол. На ноги сразу полез белый игривый комочек, которого ей было особенно жалко. По словам подруги, он останется у Лёши, где ему комфортнее среда, и она будет периодически его навещать. Что в их обстоятельствах не очень понятно, как будет осуществляться. Квартира номер сто шестьдесят девять. Она была здесь сотни раз, ровно столько сколько их друг звал их к себе на посиделки. Это была большая светлая квартира, но которой в своё время не хватало уюта и женской руки. С появлением в его жизни и доме Ксюши Мироновой… стало уютно. Стало до ужаса по-семейному уютно, с новыми чашками, декоративными тарелками, их общими книгами, его и её шампунями, бритвами и зубными щётками. Ни у кого бы даже мысли не возникло, что здесь живут друзья, а не пара, которая вместе минимум лет пять. Сейчас стол стоял не на своём привычном месте, и хотя сейчас он был пуст, рядом на тумбочке стояли погашенные свечи, а в центре он очевидно остался с новогодней ночи. Ночи, когда что-то сломалось, потому что её подруга всё ходила с коробками по дому, собирая какие-то вещи, а у дивана стоял еще не до конца собранный чемодан, и она просто спрашивала, как они отметили праздник с Захаром. Её парень, к слову, всё не мог перестать терроризировать телефон, но сейчас ей было не до объяснений, когда она сама не могла понять, почему всё случилось именно так, и почему они сейчас собирают вещи подруги. — … у тебя же там был книжный шкаф, я помню? Наверное, туда и альбомы с акварелью уберу. Вета покачала головой. Она не могла поверить, просто поразительно! — Так, во-первых, сядь уже, перед глазами итак вертолёты, а ты всё мелькаешь здесь и там, — Виолетта заставила девушку сесть рядом за стол, наливая ей травяной чай. — Во-вторых, немедленно прекрати это делать. Ксюша на мгновение замедлилась, налив только половину чашки, но тут же замяла паузу, нахмурившись. — Делать что? Только сейчас Вета заметила, что и без того бледноватое лицо девушки точно совсем потеряло цвет, а под глазами — пусть не сильно выраженные, но синие круги. Она сомневалась, что девушка сегодня вообще ложилась, но не только усталость казалась очевидной. Ксюша сидела напротив неё, сжав тонкими пальцами чашку, в не по размеру большой футболке, которую она когда-то видела на друге, она сидела в окружении этих чемоданов и коробок, а её взгляд он был… он был потерянным. Пустым и пытающимся казаться прежним. — Что вчера произошло? — тихо спросила Виолетта. Янтарные глаза напротив тогда сверкнули, а прикушенная едва ли не до крови губа и сжатая в пальцах чашка подтверждали внутреннюю борьбу девушку, в которой её упрямая гордая натура пока выигрывала. Секунда слабости закончилась, и она просто отрешённо посмотрела куда-то в сторону гостиной, едва заметно пожимая плечами: — Я… мы решили, что надо всё закончить и разъехаться. — Он сказал разъехаться? — Нет, я. Я сказала, что хочу разъехаться, — пояснила девушка, заводя влажную после душа прядь за ухо. Она подняла неуверенный взгляд на подругу. — Я помню, что ты не сдаёшь квартиру, и сейчас ты с Захаром, поэтому подумала, что могла бы ненадолго переехать туда. Это же удобно? — Не неси чушь, ты всегда можешь пожить у меня, — с укором посмотрела на неё блондинка, пытаясь сфокусировать Ксюшу на главном. — Это твои бычки от сигарет на площадке. — Даже если мои, — не стала ничего отрицать девушка. — Вы поссорились. — Да. — Почему? — Потому что он больше не хочет со мной отношений. Тех, что сейчас, — почти на одном дыхании выдала девушка, снова отводя взгляд и буквально спрятав его за чашкой. Он больше не хотел быть с ней. Но дело было ведь не в этом, и красные от недосыпа и ещё чёрт знает от чего глаза только подтверждали это. Виолетта не верила ей. — Как он мог не хотеть отношений, которых у вас и не было? — Хорошо, не отношений, это что так важно? — раздражение и уже что-то похожее на человеческие эмоции просквозили в её голосе, и Вета могла считать это за маленькую победу. По полу пробежал неприятный холод от сквозняка, и Ксюша воспользовалась необходимостью закрыть окно вероятно, чтобы избежать дальнейшего допроса подруги. Наивное дитя. — Ты поможешь мне собрать вещи? — Если ты думаешь, что так ты убежишь от вопросов, то это глупо, — парировала блондинка, но всё же помогая укладывать собранное в чемоданы. — Вернёмся к тому моменту, где мы прояснили, что у вас не было отношений. Вы просто трахались. По дружбе. — Не понимаю, что ты так привязалась к этому. — Привязалась к этому не я, а ты, — посильнее тыкнула её в плечо корешком от книги Виолетта, получив в ответ пинок в бок. — Можешь драться сколько хочешь, но это ты привязалась к этим новомодным свободным пойдем-посмотрим-новый-боевик-а-потом-поимеем-друг-друга-на-диване отношениям. Это должно было когда-то закончиться. — Только если бы у обоих на горизонте замаячило что-то серьёзное, и мы, чёрт возьми, это обсуждали! До недавних пор моя вагина его вполне устраивала. Её движения стали резче, и Виолетта не знала заслужила ли несчастная рубашка, чтобы её так агрессивно заталкивали в чемодан. Блондинка также не знала, что её подруга настолько твердолобая. — Твоя вагина всё ещё для него единственная и неповторимая, — она не обратила внимания, как девушка напротив неё сморщилась от того, что они продолжали описывать её промежность. — Дело же не в ней. — Должно было быть только в ней. — Вы друзья! Господи, Ксюша, ты его лучшая подруга, вы бы не смогли долго ходить друг к другу в постель, когда у вас настолько крепкая связь. Это так не работает. Ксюша бросила попытки справиться с молнией и сама не заметила, как стала нервно ходить по кухне. — Секс по дружбе именно так и работает, Виолетта. — Не с такой дружбой, как у вас. — Не понимаю, о чём ты. — Что он сказал тебе вчера за ужином? — закончила лирику Виолетта, напрямую задавая самый главный вопрос. — Что он сказал тебе, что ты сейчас собираешь вещи? — Что он, твою мать, влюблён в меня! Он влюблён в неё. Ксюша даже не осознавала, точно не осознавала, насколько правильно и естественно прозвучало это признание. Виолетта не знала, почему она отказывалась это понимать. Фраза повисла чем-то раскалённым в этой теперь казалось, что полупустой квартире. Влюблён. Повисла как что-то, что просто есть. Как что-то, о чём Ксюша Миронова не знала, что думать. Нервы, раздражение — стёрлись с её лица. Уголки губ грустно опустились, а в глазах заблестел страх и какое-то невыразимое отчаяние. Она стояла посреди кухни с ещё не убранной толстовкой в руках, а Вета проследила за её взглядом, упавшим на небольшой угловой столик рядом с диваном. Вета и не знала, что у них был винил. Вся полка под проигрывателем была заполнена разными пластинками, между которыми были аккуратно вставлены разделители с карандашными подписями. Взгляд Ксюши поднялся выше на стену, и только тогда Виолетта заметила снимки. Они были развешаны по пробковой доске, и кто знал, сколько ещё таких маленьких, но значимых деталей хранила теперь эта квартира о них. И в то время, как подруга с интересом разглядывала их историю, для самой Ксюши сейчас каждая из фотографий была иголкой, вышивающая рану по сердцу. Череда уколов. Один за одним. — Мы сделали их в конце октября где-то, Лёша нашёл на балконе папин полароид. — Я помню, это был день рождение Кирилла, да? — Вета смотрела на один снимок, который висел немного отдельно от всех в самом центре. Ксюша кивнула, мечтая лишь о том, чтобы вернуться в тот октябрь. Месяц, когда они смотрели сопливые фильмы до четырёх утра и делали случайные фото. Как это. Тогда они сбежали с вечеринки на балкон и сделали первый пробный кадр на полароид: на ней старая олимпийка, а его лицо до смешного засвечено солнцем. Именно эту фотографию Лёша отчего-то очень любил. Она прикрыла глаза. А вот та, с юбилея свадьбы его родителей, они на сцене. Укол. Они чокаются пирожными, на одной из осенних вечеринок в их любимом баре. Ещё укол. — Ты ведь не ответила ему, да? Нет. Нет, она… чертовски запуталась. Она покачала головой. Ей надо было собрать вещи. Прийти в себя. Надо было принять душ и поспать хотя бы два часа, пока маленький наивный червячок надежды мечтал потом проснуться и понять, что события последних часов, были страшным сном.***
К четвёртому числу все снова набрались сил, чтобы встретиться, к тому же, уже во всю шли городские зимние игры, и все парни исправно ходили на тренировки. Турнир был назначен на шестое, и, со слов Захара, они должны были «уделать вторую лигу». Сегодня была одна из заключительных открытых тренировок, все желающие приходили попродавать глаза. Девочки не были исключением. Диана с уверенностью заявила, что их усилия на трибуне болельщиков должны будут вознаграждены, как минимум походом в ресторан. — Не знаю, как вы, но за тройку лидеров бороться точно стоит. Держи, — Захар кинул другу майку. Лёша не смотря поймал, летящий в него предмет. — Вот ты, Кирилл, ты же сам говорил, они даже в четверть финал не пройдут. А там нападающий один чего стоит. — Чей нападающий? — «Ракеты», ты что совсем меня не слушал? — в ответ Захар услышал только смешок, махнул рукой, и с надеждой посмотрел на другого друга. — С тем всё понятно, у него Фрэнк Синатра играет в ушах вместо моих напутственных слов, а ты, Алексей? Слышал про их преуспевания на площадке? — Они могут их засунуть себе в задницу, мы тренируемся уже с ноября. — Вот это я понимаю, энтузиазм! — Агрессивно, брат, агрессивно, — усмехнулся Кирилл, но Лёша только пожал плечами и вышел за мячом. Его намерения оторваться на игре, были более чем прозрачны. Как и прозрачно ещё кое-что, о чём они больше не смели заикаться с утра первого января. Ни Захар, ни Кирилл почти не видели его вне тренировок, как и девочки, не слишком знали о своей подруге, как оказалось, домоседке. Диана лишь растеряно качала головой, когда речь в их с Кириллом разговорах заходила про их отношения с Лёшей, и едва ли эта была разрешённая в их круге тема сейчас. Сегодня, однако, вся их весёлая компания собиралась на тренировке в их центре, и к чему приведёт это Агапово-Мироновское столкновение, знал только Господь Бог. На него и уповали. Они сидели на трибунах, пока гости игроков подходили на показ тренировки и ждали тренера. Если Кирилл только понимающе незаметно качал головой на то, что Лёша едва ли участвовал в беседах, с тех пор как они приехали в зал, то Захар был весь на иголках. Он так и не смог ничего толкового понять из того, что произошло в новогоднюю ночь, но то, что союз года пошёл по швам, было очевидно, как и то, что Агапов не хотел рассказывать про их с Ксюшей ссору, и только ходил мрачнее тучи. Он давно знал, что друг влюбился в девушку, его же лучшую подругу, и… и он, чёрт, не знал кого ещё. Просто потому что там было что-то большее, там была какая-то трагедия в нескольких актах, там были эти пустые глаза Лёши, которые он не помнил такими даже во времена истории с его бывшей невестой. Любимая: я купила нам попкорн Захар: сладкий? Любимая: да, прямо как ты;) Захар: люблю) ваша женская гильдия в полном составе? ждём вас Любимая: да Захар: КМ? Любимая: идиотский шифр, да я вытащила её из берлоги, чтобы она получила чёртову дозу кислорода, что насчёт АА? Захар: настроение ровное (см. я не хочу ни с кем разговаривать) Любимая: терпим-терпим — Попкорн, всё для вас, спортсмены, — кивнул Захар на экран телефона. — Вета купила нам дозу сладкой комы. Кирилл улыбнулся, пихнув в бок Агапова, стоящего с резинкой в зубах для забранных в фирменный пучок волос. — Сладкий? Я бы посмотрел на это. Мы ждём хлеба и зрелищ. Лёша хмыкнул, только на мгновение кидая взгляд на входящих людей. — Мы ждём солёный. Солёный от слёз «Ракеты» херов попкорн. — Да, чёрт, именно такой, — Кирилл заметил три знакомые головы и махнул им рукой. — Подгоняйте уже! О, ну хоть Ксюха поддержала наших «Пантер». Я, кажется, помню эти футболки у нас внизу продают, мы тогда в начале сезона ходили покупать… ну в смысле, — Кирилл не сразу заметил потемневшие и тут же потухшие глаза друга, и тут же поспешил заткнуться. — Ладно, брат, не подумал, я имел ввиду футболки. Без, ну… в общем не о Ксюше хотел сказать. — Забей, Кир, окей? — остановил его Лёша, чуть замедляя дриблинг мячом. Кирилл неловко кивнул, виновато потирая шею, но настроение вновь было испорчено. Захар возможно слишком заметно опустил в отчаянии плечи. — Ты мог бы… можешь поговорить с нами об этом. — Я не хочу об этом разговаривать, — просто ответил он, возвращаясь на площадку и вставляя на место наушники. Усиленные тренировки, металл и ровный тон. Захар покачал головой. Он знал друга и это, мать твою, было не к добру. Ксюша Миронова его уничтожила. И на это было страшно смотреть. Потому что Захар всё ещё верил, что перед ним были просто два слепых идиота, которые никак не могли прийти друг к другу. Самой слепой была Миронова, а самым упёртым Агапов, который буквально не подпускал к себе на пушечный выстрел и бросался ядом, если кто-то произносил хотя бы первую букву её имени. Она пришла сегодня, он мельком посмотрел, как она села за девочками на трибуну. За эти дни они ни разу не пересеклись. Он знал, что уже на следующий день она съехала, потому что вечером дома было всё так, как было до её переезда. Полупустые полки. Полупустая ванная, из которой почти выветрился запах её яблочного шампуня. Точно и не было здесь Ксюши Мироновой. И он хотел верить, что это было к лучшему. Не получалось. Не клеилось. Он долго стоял у комода, на поверхности которого остался прямоугольный след от винилового проигрывателя. Это был мамин проигрыватель, который она принесла из старой квартиры, которую снимала. Кажется, сейчас она жила у Веты. Кажется, она и вовсе ничего больше знать о них не хотела. — Ох, прости, я не… — послышалось внизу от налетевшего в него маленького тела. Рефлективно втянул запах. Яблоко. Конечно он знал чьего тела. Он на автомате поймал выскользнувшую из рук бутылку воды и отдал её хозяйке. Кругом стоял гул, свистки и стук мячей, и это спасительно отвлекало обоих от того, чтобы… что-то сделать. Поговорить, но о чём? Ксюша неловко открыла рот и тут же закрыла его, не зная, что следовало сказать. Вот он стоит перед ней, мокрый после тренировки, форма, что всё так же шла ему, налипла на тело, со лба убраны волосы. Вот он. Но он даже не смотрел на неё. Сердце предательски сжалось, и она всеми силами боролась с режущим чувством в глазах. Она ни разу не дала себе заплакать эти дни, и она не даст сейчас. — Как… как Сахарок? — она не узнала свой голос, сжимая в сложенных на груди руках футболку. — В порядке, — В ответ едва заметный кивок. — Если хочешь увидеться с ним, у тебя есть дубликат ключей, приходи завтра вечером, меня не будет тогда. — Почему? Он пожал плечами. — Дела просто. Просто дела, о которых она больше не знала. Он всё так же не смотрел в её сторону, а она всё так же делала жалкие попытки делать вид, что их диалог похож на что-то нормальное. Дерьмо. Всё было до безобразия не так. Что-то почти безвозвратно сломалось. Но ведь они могли оставить хотя бы дружбу, последние дни только эта мысль вселяла толику надежды, но она рассыпалась сейчас, когда она наконец увидела его впервые с той ночи. О какой дружбе шла речь, если они не могли поддержать даже повседневный разговор? — Я приду завтра к котёнку. Вечером, да. — Хорошо. — Ладно, я, — она замялась, и это почему-то заставило его наконец-то поднять на неё глаза. — я пойду к девочкам. Хорошей вам игры шестого. — Да, спасибо. Его глаза такие же кофейно-янтарные. Как её. Он бегло пробежал глазами по телу, точно боялся задержать где-то больше положенного, вновь возвращая почти пустой взгляд на неё. Этот взгляд она не умела читать. Что он ждал от неё сейчас? Что другое она могла ему сказать? Всё. Ты могла сказать всё. Всё, о чём думала последние ночи в чужой кровати. Чужой квартире. Пусть и ещё ничего не понимая. Но она просто ушла под крики болельщиков и забитые в кольца мячи. Не проронив ни слезы, не обернувшись и до самого вечера не вспоминая о том, как он почти не смотрел на неё сегодня. А вечером она пришла с Ветой домой. Выкинула так и не докуренную пачку сигарет: это было глупо и это не работало. — Где ты там ходишь, скоро чай остынет. — Иду, — отозвалась девушка с дымящимися кружками в руках, но так и осталась стоять в дверях гостиной. Вета мягко ей улыбнулась, помахав выбранной случайно пластинкой. И вот первый бой гитары, металлические перебои Seether из пластинки. Она помнила, как они купили почти все их альбомы. Они пришли к нему домой, тогда она ещё жила на съёмной и разложили все пластинки по цветам. На ней была домашняя футболка и любимые потёртые джинсы, они только что наелись китайской лапши. Танцы точно не входили в её планы. Под «Words as Weapons» они могли разве что покачиваться в такт, но Лёшу это видимо только веселило. — Ты наступаешь мне на ноги. — Мы выпили бутылку белого сухого, что ты хочешь от меня, — парировал он и повернул их вокруг оси под её звонкий хохот. — Смотри ведь и ты не святая, которой притворяешься… Твои слова — ужасное оружие, — его прохладные пальцы пробрались под футболку, рисуя на ней руны, а она уже готова быть у его ног от одних этих прикосновений. Она игриво прикусила его нижнюю губу, в ушах барабаны и надрывной голос солиста. Они просто жили, как умели, просто, как если бы эта песня — последняя, которую они услышали перед концом света. — Так заставь меня замолчать, парализуй меня… — … возьми то, что можешь взять и оставь меня на съедение волкам. — Прямо у губ, почти касаясь. И его глаза преданно обводят её черты, точно эти слова не просто сейчас попались наугад. Точно… он и правда был готов дать ей целый мир. И она могла поклясться то, что они создавали в этой квартире, готовя лапшу на кухне и закупая старые пластинки — вот он мир. Его руки и улыбка. Который ей казалось никогда не разрушится. Она не понимала, как всё вдруг стало таким… чтобы болело, как никогда раньше. То, что она больше всего боялась: она теряла своего лучшего друга, своего мужчину, без которого не было этих воспоминаний, без которого она чувствовала, что разучивается улыбаться. Сменилась композиция, а она всё стояла там. Голос Amy Lee вторил её разодранной душе, потому что этих рук больше не было. Этих губ… их танцев. Его тёплого взгляда. — Я люблю, как ты улыбаешься… Я хочу возвысить тебя и прогнать прочь твою боль… Я храню твою фотографию Ну и поделом мне. Он сегодня ни разу не взглянул на неё как прежде. Было так холодно. Губа предательски задрожала, и она едва ли могла удержать кружки в худых руках, поставив их на тумбочку. Она виновата. Идиотка, она чёрт возьми, слепая идиотка. — И мне плохо, когда ты уходишь… Ты больше не чувствуешь моё присутствие… Потому что я разбита когда моё сердце открыто… И мне кажется, я недостаточно сильна Потому что я разбита, когда мне одиноко. Первая слеза скатилась по холодной щеке. Она нелепо её стёрла. Вторая. Его нет больше рядом с ней, он не хочет больше бороться. А она даже не попыталась, когда он буквально… кричал ей об этом. Я влюблён в тебя, Миронова. — Ксюша, ну ты чего, Ксюшенька… — Я так скучаю, — она закрыла рот руками от того, как заныло на сердце. — Вета, я так скучаю по нему, какая же я дура. К ней вмиг подбежала подруга, но она уже не могла себя сдерживать, острые худые плечи отчаянно затряслись и она просто хотела домой. К нему. Там был дом. Там, где их постель. Там, где их диван, где они смотрели до утра фильмы. Там, где он готовил для неё самую вкусную пасту на свете. Добавил мёда и немного фундучной крошки. Загадывай. С днём рождения. Она загадала. И ещё тогда не до конца понимала, что это их, их она загадала. Я тоже. Я тоже, Лёша.