***
Выставка оказалась посвящённой путешествиям. Девушка вдумчиво проходила от инсталляции к инсталляции, пробираясь сквозь лианы тропиков к льдам Северно-Ледовитого океана, от арабских пустынь к русским бескрайним полям. Картины превращались в живую съёмку на старую видеокамеру, и на какой-то момент Ксюше показалось, что она чувствует все запахи этих мест: настолько оказалось иммерсивно. Фёдор также изучал картины, но время от времени отходил к организаторам выставки на «маленькие разговоры». В такие моменты плечи девушки расслаблялись, как и она сама, чувствуя себя наиболее комфортно, когда её единственным собеседником была картина, где за неё говорили краски и образы. Нет, её коллега был неплохой компанией, и даже привычные безвкусные костюмы были сменены на классическую рубашку, но всё же такие вещи, как выставки или галереи девушка любила посещать в одиночестве, наедине со своими мыслями, а идти даже вдвоём — значит придётся как минимум что-то отвечать или спрашивать. А Фёдя Харитонов, к слову, поговорить любил. — … ты прости, ещё один мой знакомый пришёл сегодня тоже, фотограф. Какой антураж современный. Здесь классно, да? — Да, — кивнула Ксюша, поправляя платье, чтобы присесть перед одной из самых больших картин в зале. Мужчина чуть подождал более развёрнутый ответ, но, не дождавшись, также аккуратно присоседился к ней, то ли случайно, то ли специально коснувшись её ладони, лежащей на лавочке. «Слишком горячая, слишком не такая», — не спрашивая её, мысль сама промелькнула в голове, несмотря на то, что недокасание длилось не больше секунды. Несмотря на то, что она не должна всё сравнивать с ним. Но с начала октября, а если быть честным впервые в её жизни, она так сильно почувствовала мужчину, и им оказался Лёша. Именно с ним она точно стала лучше видеть, слышать, различать и ощущать. Запах, тело, тембр голоса, сияние глаз. И сейчас она ничего не почувствовала кроме как желание убрать руку, дабы избежать подобных случайных или не случайных касаний. Если бы только пальцы были бы длиннее, рука твёрже, прохладнее, увереннее. Ничего из этого. Это практически выводило из себя. Она слишком много проводит времени с Лёшей, и часто не в формате их дружбы, что было прекрасно. Но она была только с ним, и это волей неволей давало о себе знать вот в таких глупых сравнениях. Чушь да и только. Федя не обратил внимание на задумчивый взгляд девушки, снова заведя разговор обо всём и о разном. Ксюша по возможности втягивалась в обсуждение, что-то ей даже казалось смешным, особенно, когда мужчина без конца приплетал поговорки к своим высказываниям, но намного больше её завлекла картина перед ними. Два снежных барса прятались от сильного бурана, тесно друг к другу прижавшись, нежась в укрытии, пока вокруг бушевала природа. — Они устроили пир во время чумы, эти барсы. Ты как сама думаешь? Перед глазами отчего-то встала их кухня, а во рту появился вкус её любимой пасты с базиликом. Ксюша улыбнулась, покачав головой и решив не смотреть входящие сообщения на телефоне, наверняка ещё с десятком тысяч поздравлений. — Возможно они просто нашли покой среди всей суеты. — В этой пещере? — В этой пещере. Время уже близилось к десяти, и Ксюша поспешила попрощаться с тем ещё хохмачом Федей, отметив про себя, что он был не таким странным, как показался им с Виолеттой на первый взгляд. Увлекался искусством и даже выступал с лекциями в студенческие годы. Однако его попытки ухаживания и проявления внимания она тоже заметила, и тактично уходила от всех инициатив. Не-те-руки. Не то. Ничего не было для неё сейчас очевидным и понятным, но тело-предатель само знала к кому тянуться. — Ну что ж, тогда желаю тебе хороших январских каникул! — И тебе, спасибо за вечер, — с искренней благодарностью ответила Ксюша: выставка оказалась чудесной, пусть и планы коллеги по её завоеванию оказались не самыми удачными. Мужчина надел шарф и аккуратно приобнял за плечи девушку, немного задетый её отстранённостью, но почти этого не показавший. Ещё даже не провернув ключ, Ксюша настороженно прислушалась к сочным запахам курицы, исходящими из квартиры, и посмотрела на часы. Половина одиннадцатого. По идее Лёша уже должен был быть у друзей, но… … он был дома и, чёрт возьми, он накрыл им стол. В квартире впервые вместо неонового цвета горел приглушённый жёлтый от зажжённых свеч, огни на ёлке и он. Он сидел за столом, на нём были новые светлые брюки и кипельно-белая футболка, волосы привычно забраны в пучок. У девушки зашлось сердце от переживания, и она глупо стояла на пороге с шарфом в руке и расстёгнутой курткой, ничего не понимая. Он остался с ней в этот вечер? Он никуда не поехал? — Лёша. — Почему ты не отвечала на сообщения? — он прошёл в коридор, его голос тихий и взволнованный. — Думал, ты после работы сразу домой. Ксюша всё же прошла в квартиру, завороженно смотря, как он всё украсил и подготовил к её приходу. Она и правда не заходила в телефон и даже не думала, что Лёша здесь приготовил… такое. Чёрт, что происходило? — Я… извини я убрала тогда телефон, — она растеряно смотрела на молодого человека, чей взгляд оставался таким же взволнованным и возможно даже настороженным. — Лёш, я думала ты будешь отмечать с ребятами Новый Год. — Но я захотел с тобой. Ещё один удар в сердце. — Но ты же знаешь, что я не отмечаю этот день. Он кивнул. — Знаю. И приготовил ужин. Мы не будем отмечать Новый Год, просто считай это хорошим зимним вечером, — он прошёл с ней к столу, но оба остановились у противоположных стульев. Что-то повисло в воздухе, и Ксюша к чёрту не знала что. Пока они пытались прочитать что-то в лицах друг друга, к девушке подбежал их белый комочек, и она нежно поцеловала его в макушку, прижимая на секунду к груди. Лёшины глаза смягчились, но он всё так же смотрел на неё. — Ты не садишься. — Жду тебя. — Вы так долго на работе засиделись? — Да нет, сегодня короткий день, — котёнок точно разрядил атмосферу, и девушка почти расслаблено села за стол. Они чокнулись шампанским. — Я была на выставке. Лёшины брови удивлённо взметнулись вверх. — Сегодня проходят выставки? — Да, это от наших клиентов, — кивнула головой девушка, кладя себе тарталетку и ещё раз вспоминая местные колоритные инсталляции. — Представляешь, два билета и бесплатно. Мне понравилась выставка, очень живая получилась. — Круто. Два билета? Ксюша кивнула, прожёвывая и не имея возможности ответить, параллельно наблюдая как в кофейные глаза мужчины возвращается тревожный огонёк. — Да, мой коллега, Харитонов тот, взял один, а другой пропадал вот и достался мне. Все остальные разъехались по домам после работы. Она говорила про поход на выставку с человеком, который ей даже не нравился, но тогда почему сейчас повисла эта чёртова тишина? Она повисла. Больше не гремели вилки. Только девушка собралась спросить, но тут же наткнулась на почти холодный взгляд напротив, такой, что она абсолютно не ожидала увидеть от него. — Мы могли бы… — Вы были на выставке с тем коллегой сейчас? В Новый Год? Ксюша нахмурилась, ставя бокал на стол. — Мы не отмечали Новый Год. — Мы. — Лёш, какого чёрта? — вопрос сам вырвался наружу, открывая, она знала, портал в её самое нелюбимое — их ссоры. Но и молчать она не могла, потому что с самой той поездки загород это стояло между ними. Это мешало. — Да, я была на выставке, я хотела на неё пойти. У него просто был билет. Был бы у Виолетты, я пошла бы с ней! Это снова, да? Мы снова ссоримся? — Я ждал тебя, Ксюш, — просто ответил мужчина. Они снова стояли, снова посреди студии, снова с недоверием гляда друг на друга. — И да, я знаю, что ты не ждала, что я останусь, но я писал тебе и три раза грел эту курицу, не зная когда ты придёшь и придёшь ли вообще. — Не понимаю причём здесь курица. — Я выхожу из игры. Выходит из игры. Ксюша забыла, что хотела в этот момент сказать, в глазах вдруг резко помутнело, но она взяла себя в руки. Постаралась. Девушка непонимающе смотрела, как рушилось всё вдребезги на её глазах. И сейчас так неприкрыто и по-настоящему. — Что? — Я так больше не могу, Ксюш, — он замотал головой, устало потирая рукой лицо и снова поднимая на неё горящие чем-то неминуемым глаза. — Всё, что мы придумали — это грёбанное дерьмо. Дерьмо, которое не работает. Знаешь почему? Потому что все условия уже давно пошли к чёрту. Понимаешь? Все твои эти условия. — Наши условия. Ты тоже был на них согласен. — Потому что идиот! — просто ответил он, невесело смеясь. — Я признаюсь, виноват. Надо было… я должен был отказаться. Или прекратить всё раньше пока мог, но я просто, просто наверное глупо верил в лучший исход событий. Весь этот договор, только секс и прочее. Не знаю, у кого это работает, мне это вскрывает мозг. Блядь. Не понимаю, как… как когда ты здесь. Когда мы вдвоём, когда приходим после работы ужинать, когда твои картины на стенах, когда даже кота завели! — Его слова звучали в ушах, как приговор, и она пыталась только сильнее сжимать в хрупких пальцах ткань платья, как единственное спасение. Она только смотрела на него и слушала сквозь бешеный стук своего сердца. Тут в его глазах промелькнула то, за чем точно следовало одно — белый флаг. Он сдаётся. — Я не понимаю, объясни, как ты можешь быть не моей, когда твои стоны кричат, что моя, когда твоя кожа, такая до одурения тёплая, вкусная, — моя, понимаешь? И как может быть договором всё это, всё, что лично для меня — самое, твою мать, настоящее для меня. Всё, что связано с тобой. Всё — настоящее. Мы трахаемся, а потом ты смотришь на меня, и я не могу ничего сделать. Потому что ты снова ставишь стену, в то время когда я в тебя… — Не говори это, — её голос бесконтрольно дрожал. — Скажу, — он в одно мгновение оказался перед ней, — и ты это услышишь. — Лёш. — Я влюблён в тебя, Миронова! Он влюблён в тебя. Он в тебя влюблён. Ты слышишь это? Ты наконец слышишь? Это ты от себя пыталась скрыть, от этого бегала? Идиотка. Какая же она идиотка. Он в ожидании смотрел на неё, но что-то в его глазах точно обрело покой. Он давно хотел признаться ей, вот в чём было дело. Паника буквально поглотила её. Руки тряслись, а она продолжала слышать его слова, которые… она не понимала, что они наделали. Внезапно к этому примешалась злость. Ей казалось, что она висит над пропастью. Ёлка, ужин, Новый Год. Признание. Не безопасно. Закончится. Она толкнула его в грудь, на что он даже не посмотрел, просто продолжал душить своей правдой. — Не скажешь ничего? — Ты мне обещал, Агапов! Обещал, что этого не будет. Единственное, что было самым важным. Не влюбляться друг в друга. Он скривил губы, бросая полотенце на диван, пока она сдерживала дрожь. Что он наделал. — Почему? — Потому что я этого не хочу! Не хочу чувств, не хочу! — её слова прогремели в квартире, отбиваясь от стен. В её голове. В его голове. Не хочу чувств. Не хочу тебя. Неверие. На его лице промелькнула неприкрытая боль. Потом оно опустилось. С треском. И в этот момент, в момент, когда в его глазах навсегда умерла надежда, что-то внутри неё разбилось, и захотелось заткнуть саму себя и сказать, что всё это вранье, но она этот голос не слушала, стала искать вещи, что-то собирать, рядом бегал вокруг них котёнок. Он остановил её метания. — Можешь остаться, я всё равно ухожу к друзьям. — Я завтра съеду, — сказала она. — Поживу с Виолеттой. — Как хочешь. Они не смотрели друг на друга, но она слышала, как он одевался в прихожей, слышала как застёгивал куртку, пока она не могла сдвинуться с места, продолжая смотреть на праздничный стол, на зажжённые свечи, которые мужчина недавно зажигал для них. На место, где он недавно стоял. Где признался ей в любви. Ничего больше не сказав, он покинул квартиру. Скрипнули ключи. Всё. Всё? Девушка на автомате задвинула их стулья. Одним глотком допила остатки игристого. Он пил с ней, пусть и пару глотков и сейчас был за рулём. Мысли были хаотичны и будто притуплены. Помыла бокалы. Всё. Она всё уничтожила. Новый Год. Она как чёртов Гринч ненавидела этот праздник. Вот только теперь ненавидеть его стало до невозможности больно. Это было хуже. Сейчас было хуже. Девушка с испугом оглядела квартиру, беря на колени пищащего у ног Сахарка и прижала к себе. Худые плечи затряслись, пока она одной рукой гладила котёнка, а другой прикрывала в ужасе рот. Всё.***
Он захватил из багажника заранее купленные бутылки дорогого шампанского. На улице сыпал снег. Лица людей вокруг освещали бенгальские огни. Он пропустил бой курантов, речь Президента, начало нового года. Наверное, это значит, что он теперь застрял в старом. Лёша поругал себя за несмешную шутку. Пошло всё это нахер. Пошло оно. На часах четыре утра, всё это время он бесцельно колесил по городу. Даже не думая ни о чём. Не было сил. Больше не было. Она не хотела чувств. Он ничего не хотел стирать из их истории, но только этот испуганный взгляд дикой лани, когда он сказал такую страшную для неё правду. Это не хотел помнить. Всё снова повторяется, чувак, а ты думал что-то новое будет в твоей жизни? От Кирилла должны были все разъехаться. В двух комнатах горел свет. Он позвонил в дверь, где ему не сразу открыли. Кирилл застегнул ширинку джинс, в непонимании осматривая друга. В проёме двери в спальню высунулась знакомая голова брюнетки, стоящей в рубашке парня и с такой вопросительно приподнятой бровью. Понятно. В квартире ещё стоял запах новогодних яств, но все явно ушли еще пару часов назад, видимо оставив возлюбленных и наконец соединённых одних. «Хоть у кого-то счастливый, мать его, конец», — отстранённо подумал Лёша, намереваясь видимо дальше где-то бродить по городу, но был сурово загнан в квартиру и посажен за стол другом, открывший новую бутылку Дом Периньон. — Рассказывай.