Отпускаю! И в небо улетает с жёлтыми листьями Наше прошлое лето с телефонными глупыми письмами.
Середина июля, 1997 год. В небольшой квартирке, которую Фред и Джордж снимают над магазином, Гермиона уже бывала, но совсем при других обстоятельствах. Обычно она поднимается туда во время рабочего дня, наводит там порядок, чтобы занять себя в ожидании вечера, и с её помощью вещи близнецов наконец-то занимают предназначенные им места. Она берёт с собой из «Норы» букеты полевых цветов и ставит их на тумбочке или барной стойке, заменяющей обеденный стол, наполняет спелыми яблоками глубокую тарелку, в которую обычно насыпается поп-корн, понравившийся Фреду, вытирает смесь пыли и пороха с мебели и распахивает настежь окна, впуская солнечный свет в царство чисто мужского беспорядка. Она даже дарит Фреду рамку на несколько фотографий, и теперь в комнате, которую он делит с Джорджем, несколько разных Гермион что-то тараторят, читают книги или приветственно взмахивают руками, стоит туда зайти, а несколько копий Фреда взрывают хлопушки, корчат рожицы или носятся на метле над стадионом. Какие-то снимки нашлись в семейных альбомах миссис Уизли, некоторые Джинни стащила у Колина Криви, не выпускавшего свою камеру ни на секунду в попытках запечатлеть яркие моменты школьной жизни. Благодаря ему получилась и одна совместная фотокарточка, которую Гермиона любит больше всех — случайный снимок в Общей гостиной. Пока остальные ученики играют во Взрыв-кусачку и носятся в кадре, Фред дремлет позади на диване, а Гермиона, уместившись у него под боком, что-то выписывает из учебника. Именно в этом кадре Фред сонно кладёт голову на её макушку и смыкает руки на её талии, а она сама закрывает книгу и прижимается к нему. Так не похоже на вечного разгильдяя, обычно царящего в центре всеобщего веселья, и строгую старосту, главной задачей которой было именно это веселье не допускать. Джордж не упускает случая подшутить и над этим фото, и над коллекцией в целом, и постоянно жалуется, что эта рамка начисто лишила его возможности заниматься с кем-нибудь сексом в спальне. — Сними себе номер и не парься, — беззлобно советует Фред в ответ на каждое замечание брата. — Зачем, если я плачу аренду за это жильё и даже не могу никого сюда привести? Знаешь, не у тебя одного имеется личная жизнь. — Только скажи, и квартира в твоём полном распоряжении. — Нет уж, спасибо! Боюсь, в самый ответственный момент у меня не встанет от ваших сияющих мордашек в этой славной рамочке. Как представлю, чем вы двое тут занимаетесь, так весь настрой пропадает. Но ему нечего представлять, потому что ничего ещё не было. А Гермиона ждёт и страшится той минуты, когда Фред наконец-то захочет перевести их отношения на новый уровень. Однако несмотря на огромное количество моментов, в которых они слишком близки, дело ни разу не заходит дальше поцелуев и прикосновений на грани. В последние секунды Фред с трудом отрывается от неё и страдает от неудовлетворения. Гермиона прекрасно его понимает, поскольку изнывает от странных ощущений на грани большего, но никак не может пересечь невидимую черту. Чёрт возьми, да она сама не знает, чего хочет! Оттого и пугается каждый раз, снова и снова давая им отсрочку. Видимо, Джордж об этих мучениях даже не догадывается, потому и подкалывает безжалостно всякий раз, как застаёт их где-либо вдвоём без посторонних. Сегодняшний вечер не обещает ничего особенного. Они вырываются из «Норы», погрязшей в предсвадебных хлопотах, отправляются сюда, чтобы проверить, как идут дела в магазине, и хоть немного отдохнуть. Вместе бродят по торговым залам, где теперь гораздо меньше посетителей, а затем, дождавшись конца смены и заперев входные двери, поднимаются наверх. Джордж ускользает ещё до закрытия, не без шуточек оставляя их одних и требуя, чтобы они вели себя прилично, так что Фред едва ли не пинками выпроваживает брата, пока Гермиона нервничает за его спиной. Снаружи редкие прохожие спешат по Косому переулку домой, шум почти не слышен; в крохотной гостиной горит один покосившийся торшер, но этого хватает для приятного полумрака. Вместо журнального столика — ящики из-под товаров, накрытые заботливо принесённой Гермионой скатертью, вместо бокалов для лёгкого игристого вина — кружки с забавными надписями, а вместо приличного ужина — остывшая картофельная запеканка и яблочный пирог, которые удалось стащить из холодильника в «Норе». В пустой квартире их голоса кажутся слишком громкими и нервными, в паузах разговора слышен стрёкот секундной стрелки на старых ржавых часах. В какой-то момент Фред включает радиоприёмник и шутит, что он волшебный, потому что заставляет танцевать всякого, что бы оттуда не звучало. И с полчаса они дурачатся и пытаются станцевать под монотонное бурчание диктора новостей, пока не валятся, запыхавшись, на старый диван. И постоянно смотрят друг на друга, и постоянно отводят глаза, и даже не пытаются сблизиться. Они оба знают, к чему это ведёт, только тянут время за едой и разговорами, нервничают и смеются, обводя глазами комнату. Одна тема сменяет другую, но болтовня то и дело затухает, шутки не смешат, а движения кажутся неловкими. Сложно думать, когда хочется целоваться до самозабвения. А именно этого Гермиона и боится. Потеряться в ощущениях и напрочь забыть про разум — это история повторяется каждый раз рядом с Фредом. Она молча любуется им, пока Фред буднично рассказывает об итогах распродажи. Следит за жестикуляцией рук с тонкими длинными пальцами, за морщинками на лбу, за бьющейся венкой на шее и судорожными сокращениями кадыка. Оценивает крохи расстояния между ними на узком диване. Когда его рука опускается на диванную подушку, Гермиона робко её перехватывает и млеет от удовольствия, чувствуя, как подушечки его пальцев массируют кожу на её пульсирующем запястье. Свободной рукой Фред хватается за кружку, а, сделав глоток, интересуется: — Ты чего так смотришь? Нашла ошибку в моих подсчётах? — Нет-нет, всё верно. Его бровь вопросительно изгибается. — Да неужели? Может, принести калькулятор? Па как раз стащил один с работы. Только смотри, одна неверная кнопка — и лишишься пальцев. Или вызовешь лепрекона. Сотрудники распускают слухи, что Джордж принял его за телефон, потому и остался без уха. Низкий смешок заставляет кровь закипеть. Гермиона смущённо прикусывает губу, концентрирует внимание на сдвинутых коленях, неуловимо придвигается ближе, чтобы их ступни соприкоснулись, будто невзначай. Не обращая внимания, Фред продолжает говорить о делах магазина, превращая сухую отчётность в увлекательный рассказ, а случаи с покупателями — в забавные анекдоты. — У тебя пульс скачет, — отмечает он, убирая ладонь с запястья. — Расслабься. Я не заставлю тебя разбираться с нашими счетами. — А разве не за этим ты меня позвал? Нахмурившись, Фред оценивающе на неё глядит и поправляет невидимые очки на переносице. — А резюме с собой взяла, гениальный бухгалтер? — Вообще-то я рассчитывала на поблажку, — поддразнивает Гермиона. — Без опыта работы ты даже на пирог рассчитывать не можешь. Их пальцы снова соприкасаются, потянувшись за последним куском пирога; по жилам пробегает ток. Наклонившись к импровизированному столику, они почти сталкиваются лбами и, повернувшись друг к другу, замирают. Гермиона снова замечает, насколько близки к ней его губы, и тянется к Фреду, но он не торопится сократить разделяющие их дюймы. Только смотрит, как загипнотизированный, пока она сама не целует его. Этот поцелуй — как падение в раскалённую бездну с мягким приземлением, он вышибает все мысли и обостряет ощущения, оставляет во рту привкус вина и яблочного пирога. Руки Фреда вольно устраиваются на её талии, притягивают на себя. Смеясь ему в губы, Гермиона усаживается на его бёдрах, свободная юбка платья взлетает и опускается, ниспадая на колени и диван. Прижавшись плотнее, она зарывается пальцами в рыжие волосы Фреда, массирует затылок и шею, пока его ладони хаотично скользят по одежде вдоль рёбер, по изгибам талии смещаются вниз, к ягодицам и вновь наверх, пересчитывая позвонки на спине. Воздуха не хватает. Губы жгутся, оставляют россыпь ожогов на щеках, подбородке, шее, ключицах. Кожа плавится от прикосновений. Гермиона ёрзает на его коленях, прячет лицо в местечке, где его шея переходит в ключицы, слышит каждый рваный выдох и придушенный стон. Минуты сгорают. От неё самой вот-вот останется кучка пепла. Когда её пальцы пытаются задрать его футболку, Фред замирает, и они целую вечность пытаются надышаться кислородом, оставшимся в считанных дюймах между их лицами. — Слушай, это просто невозможно, — наконец, измученно произносит Фред. Он окидывается на спинку скрипучего дивана и в отчаянии лохматит рыжие волосы, а Гермиона, оставшись на его коленях в дурацком положении, готова чуть ли не в голос завыть от его странного поведения. Низ живота ноет, всё внутри вибрирует от напряжения, ставшие бесполезными руки пытаются оправить бесстыдно задранное платье и его выправленную футболку, прикрывающую пах. — Ещё чуть-чуть, и мы всё испортим. — В смысле? — Ты не подумай, всё просто прекрасно, — насилу улыбается Фред, глядя снизу вверх. — Этот вечер, и ты… Просто мы оба на нервах. — Верно. Поэтому нам и нужно расслабиться. — Но не так же! Перехватив её руки, Фред сжимает их, пересчитывает костяшки пальцев, словно чётки перебирает. — Послушай, не нужно это делать только потому, что сейчас счёт идёт на дни и хочется взять от жизни всё. — Кто бы говорил! Если не сейчас, то когда же ещё? — Ну правда. — Его ладони обхватывают её лицо, пристальный взгляд уговаривает принять верное решение. — Потом, когда эмоции стихнут, ты пожалеешь. Решишь, что совершила ошибку. А я не хочу быть такой ошибкой. — Ни за что, — возражает Гермиона. — Я скорее пожалею, что не решилась именно сейчас. — Это говоришь ты или бутылка вина в тебе? — Я выпила всего лишь полкружки! Игнорируя её возмущение, Фред аккуратно перемещает Гермиону на диван и залпом допивает вино из своей кружки. Гермиона же с трудом сохраняет спокойствие, озвучивая мучительный вопрос: — Не то чтобы я считала, что сделала что-то не так, но почему ты так торопишься избавиться от меня? — Ни в коем случае, — заверяет Фред. — Я правда не хочу, чтобы ты уходила. Когда ещё меня будет соблазнять примерная староста? — Перестань меня так называть. — Это всего лишь попытка воззвать к твоему разуму. — Фред ухмыляется, наслаждаясь её возмущением. — Но такая безрассудная ты мне нравишься ещё больше прежней. В отместку Гермиона бросает выразительный взгляд на выпуклость его брюк и ехидно отмечает: — Я вижу. Обречённо застонав, Фред капитулирует и возводит глаза к потолку. — Сам виноват: связался с девчонкой, у которой язык острее бритвы. — Раз связался, то иди до конца, — почти требует Гермиона. Несмотря на это, Фред продолжает сводить щекотливую ситуацию к шуткам. — У тебя очень агрессивная манера флирта, ты в курсе? Могу дать пару пособий. — Я уже ознакомилась с нужной литературой. — Твои намёки меня убивают. — Давай обойдёмся без них, — просит Гермиона. Почти умоляет. — Ты хочешь, чтобы я осталась. Я тоже этого хочу. Правда, хочу. Не потому что напугана и тороплюсь перейти на новый этап. Поверь, я долго об этом думала и взвесила все «за» и «против». — Кто бы сомневался, — бормочет Фред. — Даже к этому вопросу подошла со всей ответственностью. Ты просто поразительна. — А ты — просто невозможен! Фред коварно улыбается, и она уже понимает, какую шутку от него ждать. — Знала же, с кем связываешься. Он успевает отсесть, прежде чем её кулачок ударит в его плечо. — Ты можешь хотя бы раз побыть серьёзным? — злится Гермиона. — По-моему, я серьёзнее некуда. — Никогда не думала, что это будет бесить сильнее твоих шуток. Потянувшись к ней, Фред убирает волосы с её лица. Карие глаза на его веснушчатом лице глядя устало и обречённо. Пальцы Гермионы скользят по его плечу в поисках опоры, пока ситуация выходит из-под её контроля. — Ты ведь даже не представляешь, к чему это может привести, — упрямится Фред, стараясь не замечать поглаживание её руки на своём предплечье. — По-моему, я уже устала это представлять. И устала слушать шутки Джорджа, которые вообще никак не соотносятся с реальным положением вещей. И устала от того, что мы продолжаем топтаться на месте, не доводя дело до конца. И устала от того, что хочу быть с тобой. Так сильно хочу. Особенно сейчас, когда для этого есть все подходящие условия. А ты, ты… ты снова отстраняешься от меня! Фред шумно выдыхает воздух. Время растягивается в такт его дыханию, как патока. — Я просто не хочу, чтобы ты пожалела. — Мы оба будем жалеть, если я сейчас уйду, Фредерик Уизли, ты меня понял? — мрачно предупреждает Гермиона. — Причём я даже знать не буду, о чём именно пожалею. По-моему, это ужасно несправедливо. Однако уговаривать тебя я не стану. Не дождавшись ответа, она поднимается с дивана и направляется в прихожую. Скорее чувствует, чем слышит, как Фред следует за ней по пятам. Дрожащие руки пытаются сладить с замками входной двери. — Ну что, идём? — бросает Гермиона, пылая от раздражения. Подумать только! Ей стоило всех душевных сил, чтобы признаться в собственных желаниях, а Фред просто молчит! Сейчас он захватит свою куртку, и они трансгрессируют к «Норе», чтобы снова остаться ни с чем. Вот же… — Да к чёрту всё, — слышится за спиной. А затем Фред разворачивает её и притягивает к себе, и Гермиона почти наугад его целует, закидывая руки на шею. И всё действительно летит прямиком к чёрту, потому что она отвечает ему пылко, отчаянно, очертя голову, позабыв обо всех правилах приличия. И льнёт к нему, и жмурится, пока его прикосновения гонят ток даже через верхнюю одежду. Джинсовая куртка брошена на пол, лёгкое платье кажется лишним препятствием между его губами и её кожей. Их несёт куда-то к обрыву, а остановиться уже невозможно, да и не хочется. Они снова ныряют в полумрак гостиной, роняют торшер, с грохотом сдвигают ящики к стене хаотичным клубком их тел, рухнувших на диван. Радиоприёмник замолкает на полуслове, когда Фред нависает над Гермионой и медленно стягивает лямку платья с плеча, чтобы поцеловать открытый участок кожи у самой шеи. Выгибаясь ему навстречу, Гермиона бессознательно торопится избавиться от платья, но стоит ему соскользнуть по талии вниз, ей вдруг становится страшно. Она стыдливо прикрывает грудь руками, но Фред качает головой и бормочет: — Это ни к чему. Ты такая красивая. — Не нужно так говорить под влиянием момента, — просит Гермиона. Судорожно вздыхает, когда он заверяет: — Честно. Очень красивая. И замечательная. И потрясающая. Волшебная. На каждое слово приходится поцелуй, бессчётное множество поцелуев, кружащих голову хмельнее вина. — Ты только что пытался от меня избавиться. — Скорее, пытался спасти нас обоих от того, что сейчас происходит. — А зачем? Тёплая ладонь поглаживает её скрещенные на груди руки, взгляд скользит по обиженному лицу. — Прости меня, — шепчет Фред. — Рядом с тобой у меня мозги набекрень. Сам не понимаю, что творю. — А я думала, что у тебя так всегда. Фред явно предпочитает словам действия, снова и снова покрывает поцелуями её веки, губы, шею; его руки воспламеняют кожу поверх спущенного платья. — Господи, Гермиона, мне вообще в это не верится. Ты точно готова? С ним она была бы готова к чему угодно. Именно это она шепчет ему, проваливаясь в бездонную теплоту новых ощущений, вызывающих дрожь во всём теле. Негнущимися пальцами пытается стащить с него футболку и расстегнуть пряжку ремня, пока он не останавливает её и не делает всё сам, не глядя, потому что не прерывает поцелуи даже для этих действий. Втягивает воздух, стоит её прохладным ладоням коснуться плеч и спуститься ниже, ощупывая напряжённые мышцы рук и живота, лопатки и поясницу. Приподнявшись, Гермиона осторожно прижимается губами к его ключице, следует дальше, словно в самом деле взялась перецеловать каждую веснушку. И это самая изощрённая пытка на свете. Она так восхитительно самоуверенно исследует его тело, изучает с небывалым интересом, довольная этой возможностью. Но когда последний барьер в виде одежды исчезает, а шуршащая упаковка презерватива летит на пол, её нервы снова накаляются до предела. Почувствовав это, Фред замирает, встревоженно спрашивает, всё ли в порядке. — В полном. Просто… подожди. — Нежданная паника мешает связно мыслить. — Может, обсудим то, что сейчас происходит? Фред хрипло смеётся. — Серьёзно? Нашла же ты время. Ну, хорошо. Он укладывается сбоку на узком диванчике, поглаживает её тело, осторожно и ненавязчиво. Глядя в потолок, Гермиона признаётся: — Я правда много чего читала… Разную литературу, статистику… ну, ты понял. — Предположим, — забавляется Фред. Гермиона сосредоточенно хмурится. — На самом деле, в сексе очень много тонкостей, — заявляет она почти профессорским тоном. — Неужели? — Правда! Это очень интересная тема. По статистике для мужчин продолжительность секса должна быть не меньше двух минут. — С этим мы справимся. Монотонные движения его пальцев по её телу вводят в состояние транса. — А по статистике средняя продолжительность секса составляет пятнадцать минут. Это мало или много? — Это статистика британских учёных? Гермиона пихает его ногой. — Я была ограничена в информационных ресурсах. Зато нашла исследование учёных из Гарварда, в котором говорится, что женщине требуется гораздо больше времени, чтобы понять, хочет ли она переспать с мужчиной. Я вот никогда об этом не задумывалась раньше. — Надеюсь, тебе хватило времени, чтобы определиться? — Более чем, — серьёзно кивает Гермиона, не замечая, с каким обожанием Фред на неё смотрит. — А ещё первый половой акт обычно случается в возрасте семнадцати лет. А знаешь, что я узнала из пособия по магозоологии для поступающих? Это не относится к теме, просто интересный факт. Тяжело вздохнув, Фред улыбается. — Удиви меня. — Вот ты знал, что по неподтверждённым данным оргазм у самок взрывопотама длится полчаса? Плечи у Фреда содрогаются от сдерживаемого смеха. — Послушай, я, конечно, волшебник, но на такие фокусы не способен, — бормочет он, а затем хохочет, уткнувшись лбом в её ключицу. — Некоторые учёные считают, что оргазм, как и секс, продлевает жизнь, — продолжает Гермиона. — Перестань, умоляю, иначе мы только смехом и обойдёмся. Расслабившись, Гермиона снова тянется к Фреду, отбрасывая последние сомнения. Переступая последний опостылевший рубеж в их отношениях. Тени пляшут по стенам, растворяясь в темноте, горячее дыхание смешивается, прикосновения обжигают. В каждом движении и поцелуе Фреда — нежность, невыносимая нежность, и Гермионе остаётся только надеяться, что она отвечает ему тем же. Потому что безумно хочется касаться его везде, и любоваться им, и одновременно закрыть глаза, чтобы окончательно раствориться в шквале ощущений. И вся жизнь концентрируется в этом бесконечном мгновении, удерживаемом в переплетении их пальцев. — Кажется, Джорджу точно придётся съехать отсюда, — первое, что выдыхает Гермиона, оправившись от пережитого, а Фред еле слышно смеётся, целуя её плечо. И всё так правильно, так логично, так ошеломительно прекрасно. Прислушиваясь к новым ощущениям, Гермиона почти ни о чём не думает. В голове и теле блаженная лёгкость и пустота. После, оставив спящего Фреда на диване, Гермиона накидывает свободную мужскую футболку и ускользает в ванную комнату. Приятный знакомый запах одеколона на вороте щекочет ноздри, усиливает нереальность произошедшего, а ткань гладит кожу, как чуть раньше гладили большие тёплые ладони её владельца. Опершись о холодную раковину в крохотной ванной, Гермиона долго разглядывает себя в зеркале: припухшие губы, растрёпанные волосы, темнеющие на шее пятна, покрасневшая кожа, сияющие довольные глаза. Она хочет запомнить себя именно такой, здесь и сейчас, в этот момент, до дрожи в коленках залюбленной Фредом Уизли, расслабленной, удовлетворённой. Впервые как никогда уверенной в том, что всё хорошо и правильно. Словно нужный кусочек паззла наконец-то нашёлся и занял своё место. Подушечки пальцев невольно касаются губ, висков, волос, подбородка, смазывая невесомые следы поцелуев. — Я переспала с Фредом Уизли, — шёпотом объявляет она отражению и приглушённо смеётся, как дурочка. — Так и знай! Ты, когда-то считавшая, что он тебе вообще не нравится. Так боявшаяся чего-то большего. Мы только что переспали, и сейчас я вернусь к нему и прижмусь со спины, и просплю так до самого утра. И, честное слово, ничего приятнее я в жизни не испытывала. Отражение беззвучно повторяет её слова, смущённо улыбается, снова и снова касается дрожащих губ. Затем Гермиона прижимается пылающим лбом к прохладной поверхности, сливаясь с той версией себя, которая никогда не узнает, каковы они — те возмутительные вещи, которые она только что ей поверяла. Эта зазеркальная неудачница никогда не узнает, каково любить и быть любимой самым замечательным и солнечным человеком на свете. — Мне тебя жаль, — шепчет Гермиона. — И себя жаль, что боялась. А теперь я ни о чём не жалею. Она уходит, гася за собой свет, оставляя зазеркальную неудачницу в кривизне отражений, недосягаемой для чутких пальцев и пылких поцелуев. Недосягаемой для настоящей жизни.Отпускаю! И слезы высыхают на ресницах. Ну, как же синие звёзды нам с тобой могли присниться?
Конец июля, 1997 год. Солнечные лучи лениво ползут по стенам, подсвечивают пылинки, лезут в глаза. По полу разложены стопки: книги — по названиям и сферам, одежда и обувь — по сезонам, прочие принадлежности — по их функциональному назначению. Спальня Джинни превращается в маленькое подобие Выручай-комнаты — склад всякой всячины. И посреди упорядоченного хаоса сидит Гермиона, перебирая содержимое коробки из-под любимого печенья. Внутри — целая летопись шести лет её обучения в Хогвартсе: письма, длинные и короткие, записки на клочках пергамента и сложенные в форме различных маггловских оригами, редкие колдографии, целые свитки с впечатлениями от каникул с родителями, газетные вырезки с рекламой магазина близнецов Уизли. Пальцы скользят по строчкам посланий, зачитанных и выученных наизусть, по лицам, мелькающим на случайных кадрах. Она не может забрать их с собой, хотя хотела бы. — Джорджа я проведал, он почти в норме — по крайней мере, шутит лучше, чем вчера. А ты… Чем это ты занята? Оборачиваясь, Гермиона видит Фреда: небрежно прислонился плечом к дверному косяку, в руках — медикаменты для раненого Джорджа; вид обеспокоенный и недовольный одновременно. — Перебираю вещи, — непринуждённо отвечает Гермиона. — Смотри, что нашла. Фред прикрывает дверь и подбирается ближе, отставляет аптечку и усаживается рядом с Гермионой. А когда она показывает ему кривое оригами в виде цветка, смеётся, рассматривая его. — Я дарил тебе кучу цветов, а ты решила оставить на память именно это недоразумение. Де-е-евушки. — Этот цветок особенный! Самый первый, между прочим. Нахмурившись, Фред спрашивает: — Так ты не разворачивала его? — Нет, конечно! Зачем? Гибкие пальцы Фреда быстро разворачивают неуклюжее оригами, несмотря на гневное восклицание Гермионы. И там, под сердцевиной, на исписанной с одной стороны смятой бумажке выведен всего лишь один вопрос: «Встретимся перед ужином у фонтана?» Гермиона поднимает на него удивлённые глаза. — Я не знала, — шепчет, поглаживая расплывшиеся от времени чернильные слова. — А я ждал тебя каждый вечер. Как раз когда объявили о проведении Святочного бала. — А потом при всех пригласил Анджелину Джонсон… — Решил, что не нравлюсь тебе. Но всё равно ждал у фонтана даже после этого. — А как же Анджелина? — Мы договорились пойти как друзья, если ты откажешься. Мы всегда с ней были просто друзьями. — И как, по-твоему, я должна была догадаться, что это приглашение? — Там ведь был виден текст. Гермиона толкает его в плечо. — Ты сделал оригами из своего провального эссе по зельеварению, Фред Уизли! Я не собиралась исправлять его для тебя. — А я думал, что не нравлюсь тебе, и ты вот так это показала. — Ты и правда не слишком мне нравился. — И ты всё равно сохранила его? Лишнее доказательство тому, что даже тогда ты была от меня без ума. — Вовсе нет! Я… я оставила его, потому что видела, как усердно ты пытался собрать его под руководством Джорджа и решила, что ты стараешься для кого-то особенного. А получилось, что всего лишь для меня. — Ты и есть особенная, — улыбается Фред. — Была и будешь. Не обращая внимания на эффект своих слов, Фред продолжает перебирать все памятные для Гермионы вещицы, показывает, что помнит о каждой из них, так или иначе связанной с ним, и не замечает, каким любящим взглядом Гермиона следит за его действиями. Найдя одну из случайных общих колдо-фотографий, Фред оборачивается к ней. — Жаль, что их так мало. Словно нас никогда не было. — Но мы были и будем, — возражает Гермиона, перефразируя его слова. — В этой коробке всё наше прошлое, которое я хочу сберечь. И я оставлю его здесь. Фред окидывает взглядом комнату Джинни, заставленную стопками вещей, и хмурится. В июльской духоте повисает ощутимое напряжение. — Значит, ты всё-таки решила пойти с ними? — Я и не меняла своего решения. — А я надеялся, что изменишь. После всего, что случилось в ту ночь. Машинально Фред касается здорового уха, напоминая о травме Джорджа. — Дальше будет только хуже, — злится Гермиона. — И наша задача — не допустить этого. Ты что же, правда думаешь, что всё разрешится само собой? Произойдёт чудо и Сам-Знаешь-Кто развеется по ветру? — Она вздыхает, терзая в пальцах гриффиндорскую ленточку. — Всё слишком серьёзно, и та ночь должна была тебе это доказать. — Я вижу, что серьёзно, — кивает Фред. Немного медлит, словно не решаясь сказать, но всё же твёрдо заявляет: — Я пойду с вами. Прямо сегодня начну собирать вещи. И ты никак от меня не отвяжешься. В конце концов, я же твой парень, Гермиона. И я буду рядом. Сдерживаемая истерика подступает комом к горлу, натягивает голосовые связки, сковывает дрожью руки. — Нет! — протестует Гермиона. — Для тебя всё это забава, приключение. А я, в отличие от тебя, знаю, на что иду, и не позволю тебе вслепую следовать за мной. Это слишком опасно. — Поверь, я это прекрасно понимаю, особенно теперь, — возражает Фред. Потянувшись, ласково проводит рукой по её щеке, пропускает меж пальцами выбившуюся прядь волос. — И пойду с вами именно поэтому. Храбрый до безрассудства, бросающий вызов себе и собственным страхам, готовый рискнуть ради неё. Такую жертву Гермиона попросту не способна принять. Внутри всё трепещет от страха при одной только мысли о том, что с ним может случиться. Пытаясь сладить с паникой, она упрямо возражает: — Я вовсе не хочу, чтобы ты глупо подставился, пытаясь меня защитить. — А я не хочу, чтобы ты подставлялась ради остальных. И если мы будем вместе, никому из нас не придётся этого делать. Я не допущу такого. — Фред нежно целует её в лоб. — Поверь, вам в команде не повредит человек, который умеет доставлять неприятности. — А если что-то случится с нами обоими? Об этом ты подумал? Судя по его уверенному виду, Фред продумал каждый контраргумент ко всем её возражениям. Он говорит спокойно, с сознанием собственной правоты. — По одиночке мы все куда уязвимее, чем вместе. Иначе бы Гарри ни за что не принял вашу с Роном помощь, а вы бы её не предложили. — Наклоняется ближе к ней, хотя меж ними и так почти не осталось свободного пространства. — Послушай, Гермиона, у меня большая семья, и я не понаслышке знаю, что когда люди горой стоят друг за друга, им по плечу любая напасть. А ты осталась совсем одна, без родителей, и тебе, по сути, нечего терять. Твоё отчаяние может быть по-настоящему опасным для тебя самой, сам видел в ту ночь. Как я могу отпустить тебя, зная это? — Гарри тоже нечего терять, кроме нас с Роном. Он — тот, о ком и правда надо беспокоиться. А у меня есть ты, — всхлипывает Гермиона. — Ты — то единственно важное, что я ещё могу потерять. И я ужасно за тебя боюсь, потому что если ты пойдёшь с нами, то окажешься в ещё большей опасности, чем если останешься здесь или где-либо ещё. — И что ты предлагаешь? Бежать, прятаться, как трусливая крыса, отсиживаться в стороне, зная, что где-то там ты рискуешь своей жизнью, чтобы помочь Гарри остановить Сама-Знаешь-Кого? Да за кого ты меня принимаешь? Может, и мне сотрёшь память, чтобы оставить за бортом и успокоить свою совесть? — Я просто пытаюсь тебя спасти! — А меня не надо спасать, Гермиона! — почти кричит Фред в отчаянии. — Не бери на себя больше ответственности, чем нужно. Всех не спасти. Ты уже обезопасила своих родителей, отказавшись от них и исчезнув. Не отказывайся и от меня тоже. Не исчезай из моей жизни вот так. Не делай выбор за меня. Я взрослый человек, способный принимать решения, и уж куда взрослее тебя. И я не позволю тебе решать за других — неважно, из каких побуждений ты это делаешь. — Что ж, отлично! — восклицает Гермиона с осуждением, устав с ним спорить. — Надеюсь, ты изменишь своё решение. Фред в отрицании качает головой. — Надеюсь, ты наконец-то поймёшь, насколько серьёзным я могу быть. Возможно, это первый мой по-настоящему серьёзный поступок. — Тебе ни к чему что-либо мне доказывать, Фред. Особенно вот так, принимая необдуманные решения под влиянием момента. — И где твои блестящие мозги, когда они так нужны? — вздыхает Фред, возводя глаза к покатому потолку. — Я и не доказываю, глупая. Просто пытаюсь кое-что объяснить, так что выслушай меня очень внимательно. Гермиона кивает, следит за каждым движением его побелевших от волнения губ. — Я знаю, порой кажется, что в одиночку легче от того, что не нужно заботиться и беспокоиться о ком-то, кроме себя. Не нести ни за кого ответственности и не бояться, что с тем, кто рядом, может что-то случиться, и это останется на твоей совести. Кажется, что тот, кого нет с тобой рядом, находится в безопасности большей, чем рядом с тобой. Но это заблуждение. В одиночестве человек становится уязвимым и слабым, легче подвержен опасности и глупым решениям. Поверь, любой становится только сильнее, когда рядом с ним есть тот, кто сможет помочь и поддержать. Да, мы будем волноваться друг за друга, да, мы будем друг друга оберегать, и бояться тоже будем. Но это сила, а не слабость — знать, что тебе есть, ради кого и чего жить. И это знание сбережёт тебя в самых опасных ситуациях. Он осторожно стирает слёзы с её щёк, ласково гладит мокрые щёки, нежно целует. И торжественно клянётся: — Обещаю, я не стану слабостью, которая тебя уничтожит. Я буду той силой, которая поможет тебе двигаться вперёд, несмотря ни на что.