***
jason walker - echo
В мире, в котором единственной валютой является время, в моём распоряжении столетия. Отец потратил жизнь на то, чтобы ни в чём не нуждаться самому, а также сбросить бремя обязанностей с плеч моей матери и меня. До восемнадцатилетия — момента, когда счётчик на запястье запускает обратный отсчёт до остановки сердца, — я жил обычной жизнью. Был ничем не примечательным ребёнком, ведь всё-таки распорядок жизни у детей один и тот же: детство, школа, выпускной. Три этапа, после которых у одной группы людей беззаботная жизнь заканчивается, а у другой — только начинается. Жизнь в стенах школы Хогвартс была размеренной и ничем не выдающейся. Потом же для меня она замедлилась ещё больше: могу оставаться в кровати, сколько хочу; есть, растягивая удовольствие от каждого кусочка; неспешно прогуляться по городу или саду матери, который от скуки она создала на заднем дворе нашего дома; заняться любым делом, которое взбредёт мне в голову, а после лечь спать без разницы в котором часу, ведь на следующий день мне никуда не надо вставать. Мой счётчик заработал, когда я спал в своей постели, время близилось к полудню. Проснувшись от толчка, босиком побежал по светлому паркету на первый этаж, чтобы сообщить новость семье. Тогда отец подарил мне десять лет жизни, обхватив за предплечье и прижавшись своим временем к моему. На следующий день рождения я получил ещё десять, через год — двадцать, ещё через год — двадцать пять. Затем каждый год длительность моей жизни увеличивалась на четверть столетия. Сейчас моему телу восемнадцать, а разуму двадцать пять. И единственной моей так называемой работой является помощь отцу с доставкой благотворительных часов в Министерство. Я сам вызвался быть тем, кто каждый день передаёт в контору на первом этаже честно заработанные отцом секунды. Хобби стало рутиной, которая со временем могла бы надоесть, если бы как-то раз у входа в здание я не встретил Гермиону Грейнджер. Всю юность я наблюдал за ней издалека. Сперва случайно, увидев её стремительно поднимающуюся руку, когда учитель спрашивал у всего класса о правилах жизни в нашем мире. Потом ненароком, когда смотрел, как она уходит с отцом быстрым шагом со школьного двора. Затем подозрительно после столкновения с ней в коридоре; она куда-то спешила, прижимая к груди стопку учебников. И в конце концов, заинтересованно, когда узнал, из какой она семьи. Через три месяца, в восьмом классе, она назвала меня другом, и я запомнил этот день, потому что тогда шёл сильный дождь за окном, а у меня был зонтик. Я довёл её до дома, потому что её отец из-за работы не смог за ней прийти. Потом я приносил ей книги, которые её семья не могла себе позволить, а на следующий день она пересказывала мне сюжет и цитировала любимые строчки. Я знал её любимый цвет и самое трогательное воспоминание из детства, а она — откуда у меня шрам на локте и какое у меня любимое время года. После выпускного моя семья переехала в другую часть Лондона, подальше от неблагополучного района, в котором находилась школа, а Гермиона осталась там. Отец сказал мне: «Не стоит тратить время девчонки, у которой его и так мало». Я прислушался к его словам, но это была ошибка. Жизнь разделила нас, но ненадолго. Мы не виделись семь лет, но, столкнувшись с ней взглядом у дверей в Министерство, я осознал, что реакция на неё осталась прежней: учащённое сердцебиение и приливающий к щекам жар. Я начал искать поводы прогуляться по этажам, чтобы пересечься с ней в коридорах. В один день мне посчастливилось поговорить с ней. Но наш разговор был слишком коротким. Я просто за ней не успевал — она говорила слишком быстро, но чётко. Напомнив ей, что мы вместе учились в школе, увидел в её глазах тень того, что она меня узнала. Всё-таки я был её другом почти пять лет. Через неделю уже знал, где находится её кабинет, но всё ещё не мог похвастаться тем, что пригласил её на ужин. Она всегда куда-то спешила, бросая через плечо: «У меня нет времени». Искренне решив, что она меня просто отшивает, решил, что у неё, наверное, кто-то есть. Поспрашивал друзей и знакомых и отбросил догадку прочь, потому что, к счастью, ошибся. У меня было достаточно времени, чтобы обратить на себя внимание девушки, которая мне интересна, поэтому я не прекращал пробовать, пока в один из дней не предпринял решительную попытку. Тогда был семнадцатый день, когда я вновь появился у кабинета Гермионы Грейнджер, ожидая её появления. Она всегда распахивала дверь в одно и то же время: когда я подходил. Поэтому в тот момент я занервничал, и эта реакция была новой для меня. Я уже хотел зайти внутрь, когда дверь вдруг открылась, и Гермиона, вылетев из комнаты, впечаталась в меня, ударяясь лбом о мой подбородок. — Малфой, — вскрикнула она. — Что ты снова тут делаешь? Я же сказала тебе, что у меня нет времени, — Грейнджер раздражённо проговорила ту же самую реплику, что и всегда, и уже хотела развернуться, чтобы убежать налево по коридору и снова оставить меня смотреть ей вслед, но я потянулся и обхватил её предплечье, прижимаясь своим счётчиком к её. Её глаза распахнулись. Удивление ярко было написано на лице Гермионы, будто кто-то мазнул по нему жёлтой краской. Затем она вырвалась из моей хватки и опустила глаза на таймер. — Зачем ты это сделал? Немедленно забери. Мне нужно бежать в другой корпус Министерства. — Вытянув руку, она хмуро посмотрела на меня. — Теперь ты можешь уделить мне время? — поинтересовался я, возвращая ей тот же взгляд, которым она смотрела на меня. — Сколько у тебя? Она вздохнула и тихо произнесла: — Ты добавил мне шесть дней. — Сегодня тебе не нужно тратить своё время. Ты потратишь моё. — Прозвучало слишком твёрдо и безапелляционно, как я планировал. — Я бы хотел сводить тебя на свидание, поэтому можешь ли ты освободить сегодняшний вечер, чтобы провести его со мной? Быстро моргнув, Грейнджер скрестила руки на груди. — Зачем? Я провёл пятернёй по светлым волосам, подбирая слова. — Мне не хватало смелости перенести наши отношения за пределы стен школы, поэтому я хочу наверстать упущенное сейчас. Я заинтересован в тебе, но не знаю, заинтересована ли ты во мне. Складка между её бровей разгладилась, а потом Гермиона в поражении опустила плечи. — Хорошо. — Улыбка закрепилась на крючках моих губ, но Грейнджер её остановила, проговорив: — Но мы займёмся тем, чем я хочу, — добавила она, прижав указательный палец к груди. — И как хочу. — Я кивнул, полный воодушевления, что наконец-то она согласилась. — Для начала оставь мне столько времени, чтобы хватило до завтрашнего утра. Я поднял брови в недоумении. — Но почему? Оно твоё абсолютно заслуженно, ты слишком много работаешь. Гермиона глубоко вздохнула, отведя глаза и заправляя прядь волос за ухо. — Драко, — начинает она. — Ты не понимаешь. Каждый дополнительный полный час работы сверхурочно продлевает мне жизнь ещё на день. Я не могу работать меньше, если не хочу упасть где-нибудь из-за остановки сердца. Горячий стыд затопил меня по самую шею. Она права. Я не знал, каково ей жить без лишнего столетия на запястье. Я протянул руку, и Гермиона сделала то же самое. Через мгновение я смотрел, как время её жизни убывало, а потом остановилось на семнадцати часах. Столько же дней я ждал возможности пригласить её на ужин. Отпустив её предплечье, я спросил: — Чем ты хочешь заняться? Впервые уголок её губ приподнялся в подобие улыбки. — Ну, для начала мне нужно отнести документы в другой отдел. — Гермиона показала на свою коричневую сумку, из которой выглядывала синяя папка. Затем она развернулась и направилась вглубь коридора. Взглянув на счётчик, она ахнула: — Боже, я должна была встретиться с Гарри пять минут и тридцать три секунды назад. — Грейнджер ускорила шаг, а я несколько мгновений стоял на месте. Она обернулась и бросила через плечо: — Если ты так и будешь там стоять, — крикнула она, отойдя уже на пятнадцать метров, — то мы никуда не успеем. Вздрогнув, я пришёл в себя и постарался догнать её. Должен сказать, что для человека, который делал один шаг в две-три секунды, темп Гермионы был для меня, мягко говоря, слишком быстрым, но я готов был пойти против своего обычного поведения и ускориться. После того, как мы занесли документы в Отдел правопорядка, Грейнджер направилась на выход из Министерства. Мы всё так же быстрым шагом пересекли несколько кварталов перед тем, как оказаться у какой-то забегаловки на углу улицы. — Здесь продают самый вкусный пастуший пирог на вынос, — радостно сказала мне Гермиона, будто весь день ждала момента, когда сможет прийти сюда. Я осмотрел кривую неоновую вывеску «У Уизли», пропуская момент, когда Грейнджер скрылась за дверью. Внутри было жарко, громко и пахло кофе. Меня удивило, что в этом кафе всего два столика и четыре стула. Я повернулся и увидел, что Гермиона стоит в одной из очередей. С правой стороны стояли те, кто ожидали свой заказ, а слева — те, кто хотел его сделать. Никто не сидел. — Драко, — позвала меня Грейнджер, и я подошёл к ней. Мужчина у стойки выдачи уже почти залез на неё всем телом, крича, что его заказ задерживают уже на три минуты и восемь секунд. Женщина в соседней очереди одновременно прикладывала к уху телефон, наверное, с кем-то разговаривая, и укачивала ребёнка в коляске. Мужчина перед Гермионой в нетерпении каждые десять секунд проверял свой счётчик. Дверь позади меня открылась, и я услышал недовольный возглас: — Почему кофе сегодня стоит четыре минуты? Вчера было две с половиной. — Цены поднимаются, — грозно ответил на всю забегаловку мужчина за кассой. Очередь редела, мы были уже следующие, а я всё ещё сомневался, что хочу что-то здесь пробовать, но Грейнджер, кажется, была всем довольна. — Две порции пастушьего пирога, пожалуйста. — Она положила руку внутренней частью запястья вниз на кассовый аппарат. Когда оплата уже прошла, и счётчик Гермионы показывал, что ей осталось жить на восемнадцать минут меньше, осознание, что она заплатила за меня, выстрелило мне в висок. — Гермиона, — позвал я и уже хотел сказать, чтобы она приняла обратно своё время, но она меня остановила, выставив ладонь. — Ты согласился с тем, что мы проведём сегодняшний вечер так, как я хочу. Я кивнул. — Знаю, но… — Тогда прими мой выбор. — Просто и чётко. На деле это было сложнее, чем звучало. Я проглотил гордость, которая встала остроконечным лезвием в горле, и постарался отбросить предубеждения насчёт еды в забегаловке «У Уизли». И не прогадал. Было вкусно. Пирог таял у меня на языке, и я повернулся к Гермионе, чтобы поделиться с ней своим открытием. Она рассмеялась. Звонко. И в тот момент я понял, что она всё та же девочка, с которой я познакомился, когда мне было тринадцать. Через полчаса мы уже приближались к дому Грейнджер, находящимся не в самом лучшем районе. Я боялся зайти к ней домой и увидеть, в каких условиях она жила. Гермиона Грейнджер меня снова удивила, когда показала свою чистую маленькую квартиру на первом этаже многоэтажного здания. Она сказала мне сесть на диван и подождать, пока она сделает все свои дела, и я её послушал. Я наблюдал за тем, как она мечется по квартире, чтобы всё успеть. За двадцать две минуты Гермиона успела разобрать корзину с бельём, загрузить стиральную машину, погладить вещи, которые наденет на следующий рабочий день, а также налила мне чай. То, что было после этого, надолго осталось в моей памяти.***
florence the machine - never let me go
— Это твой? — спросил я, подняв брови от удивления. Мы вышли на задний двор дома, в котором жила Гермиона, когда мои глаза сразу же устремились к чёрному мотоциклу. — Моего отца, — ответила она, грустно улыбнувшись. — Я научилась ездить на нём после того, как мне исполнилось восемнадцать. — Грейнджер подошла и положила руку на гладкий блестящий металл. — Папа сказал, что с его помощью я сэкономлю много времени. Люциус на моё восемнадцатилетние просто так отдал мне десять лет жизни, когда отец Гермионы подарил ей то, что способно это время удержать. — Что с ним случилось? — Мягко. Так, чтобы она не закрылась от меня. Грейнджер сжала руль, склонив голову. — Он попал в аварию, — сдавленно произнесла она, и я тут же пожалел, что спросил. — Мотоцикл получилось восстановить, но мне пришлось потратить много часов на ремонт. А отца спасти не удалось. Пару минут я не знал, что сказать, а потом подошёл к ней вплотную и обхватил руками за плечи, притягивая к себе. Гермиона уткнулась носом мне в шею и сделала глубокий вдох. — После смерти матери папа говорил мне, что каждый должен научиться скорбеть. Это не пустая трата времени. Это человеческие чувства, которые дороже всего. Я долго думала над его словами, и поняла, что он прав, — шёпотом рассказала она. Я успокаивающе провёл рукой по её волосам. Гермиона отстранилась, втягивая в себя воздух. В лунном свете я увидел мокрые дорожки на её щеках. Потянулся, чтобы вытереть их, но Грейнджер успела перехватить мою ладонь. — Нет. Я не вытираю их, потому что это не слёзы грусти. Это счастливые слёзы, вызванные воспоминаниями о семье. — Затем она замолчала, а потом тихо добавила: — Это и есть чувства, Драко. Я не хочу от них бежать. Я и так слишком тороплюсь каждый день, чтобы успеть пожить. — Почему мы здесь? — Я бросил взгляд на мотоцикл. — Я не ездила на нём со смерти отца… — Тогда зачем садиться сейчас? Тебе будет больно. — Я встретился с ней взглядом, и осознал, что её глаза — доказательство того, что луна может быть полной круглые сутки. — Я долго избегала боли, окунаясь в работу, но больше не хочу. Хочу заменить плохие воспоминания на хорошие. И ты мне в этом поможешь. Выпрямившись, я кивнул. — Что я должен делать? Скромная улыбка растянула её губы. — Ну, внимательно слушать меня.***
— Не уверен, что смогу. — Паника давила мне на грудь, когда мы, сняв шлемы, поменялись местами, и я сел спереди, а Гермиона — сзади. — Я в тебя верю. Что тебе ещё надо? — Смех вырвался из её груди. «Боже», подумал я, «если она будет продолжать, то я сделаю всё, что угодно». Мы снова надели шлемы, и, заведя двигатель, как Грейнджер меня научила, я поставил ботинки на подножки по обеим сторонам от мотоцикла, отъезжая с места, где мы остановились. Сперва я был не уверен, что делаю всё правильно, но тёплые руки Гермионы, лежащие на моём животе, подбадривали меня, и я сжал руль крепче, медленно набирая скорость. Стрелка на спидометре показывала цифру всё выше и выше, и в какой-то момент я почувствовал это. Восторг. Эйфорию. Я думал, что потерял вкус жизни, но в тот момент, когда я ехал на высокой скорости по автомагистрали с раскрытым сознанием, то чувствовал, как пульсирует жизнь внутри моего тела. Грейнджер обхватывала мой живот, и я отпустил руль одной рукой, взял её ладони и положил их на грудь, чтобы она ощутила, как быстро билось моё сердце. Сделав два круга, мы вернулись к дому Гермионы. Она стояла и смотрела на звёзды, а я — на неё. — Когда ты переехал в другую часть города, — начала она, — и мы перестали общаться, я ещё несколько месяцев по привычке поднимала ночью глаза к небу и выискивала твоё созвездие. Потом у меня пропала такая возможность. Я подошёл к Гермионе и, обхватив её подбородок, опустил её голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Теперь ты можешь просто смотреть на меня. — Усмешка растянулась в уголке моего рта, и Гермиона кончиком пальца прикоснулась к появившейся ямочке на моей щеке. — Спасибо, что позволил мне замедлиться. Наклонившись, я прижался своим лбом к её и выдохнул: — Это я должен тебя благодарить. За то, что показала мне, из чего складывается вечность. В тот момент я понял, что такие люди, как она, не должны страдать в рамках, в которые их втиснул режим нашего мира. Они должны быть свободными в том, на что тратят своё время. Должны иметь возможность иногда замедляться, поднимать голову и смотреть на цвет, в который окрашено небо. Не важно, какое время суток. Это будет напоминать им о том, что, несмотря на сдавливающий лёгкие стресс и проблемы, в которые каждый из них погружён с головой, в мире всегда будут существовать вещи, которые заставят их улыбаться от осознания, что они живы. Когда абсолютно всё будет душить, им нужно найти время, чтобы вздохнуть. Пришло время, чтобы люди с добрыми сердцами наконец-таки победили.