А потом они заварили чай...

      — Директор.       Когда пряжка форменного ремня с лязгом ослабляет его, и над поясом алых брюк проявляется контрастная полоска кожи бёдер, а мундир медленно соскальзывает с плеч по мановению Силы — Айсард жалеет лишь о том, что прибыла сюда в этом самом мундире, хотя формулировка вызова на аудиенцию более чем допускала штатское.       Император стоит у окна; лунный свет, смешиваясь с заревом городских огней, озаряет его окутанную мантией фигуру.       — Мой Император.       Исанн давно не видела его таким: требовательным, суховатым, почти бесцеремонным. Впрочем, под покровом внешней сухости всё ярче разгорается мощное пламя — Исанн безошибочно знает, что это так.       — Мой Император, — одними губами повторяет она, после чего смелеет. — Если вам угодно знать, я… готова.       — Тш-ш… не спеши, — шепчет он, и золотистые радужки его глаз магнетически блестят в полумраке. — Подойди ко мне.       Она неловко выбирается из ботфорт и форменных брюк, невольно ставших ловушкой, и делает три шага к окну. Мягкий ковёр приятен для стоп; на нём так нетрудно преклонить колени, чтобы поцеловать руку — первому человеку в Империи? возлюбленному? вечно далёкому, таинственному властителю?..       — Встань, — звучит его надтреснутый голос над головой, когда губы Айсард приникают к тонким узловатым суставам — то ли почтительно, то ли из жажды утончённых прикосновений. Неспешно прервав поцелуй, Исанн повинуется.       Палпатин тенью скользит в сторону, чтобы оказаться за спиной у директора разведки.

.*.*.

      Стопы вновь утопают в густом ворсе; спины и бёдер касается колючая ткань мантии, и Исанн почти чувствует кожей дыхание Императора.       — Чего ты жаждешь? — его ладони ложатся ей на талию, приподнимая ткань лёгкой форменной блузы; по коже пробегают мурашки.       — Вас, мой повелитель.       Её пальцы касаются груди, мягко разминая сквозь ткань тугие, болезненно сжавшиеся кнопки сосков. С губ срывается негромкий стон; Исанн заставляет себя дышать ровнее.       Она удивлена, что ей не препятствуют прикасаться к себе, — Император странно ревнив к таким вещам при всём своём великодушии, — и её собственные ладони оглаживают налитые груди, ласкают их сосредоточенно, почти властно. Однако, когда низ живота вдруг пронзает мощная пульсация, и в такт ей под рёбрами заходится сердце, Исанн понимает: все эти вольности были допущены лишь для того, чтобы она смогла сильнее прочувствовать свою жажду.       — Когда-то Республика, раздираемая противоречиями, — проникновенный шёпот Палпатина раздаётся у самого уха, — так же ждала своего повелителя. Того, кто будет сильным… кто сможет дать ей всё, в чём она так нуждается.       Исанн замирает в полутрансе. Форменное бельё после лёгкого невидимого жеста скользит вниз по бёдрам; крепкие сухие ладони ложатся на её живот, и всё внутри сводит от ощущения близости.       — Я сделал то, чего она ждала. Чего жаждала.       Исанн ощущает лёгкий поцелуй в шею. Пол уходит из-под ног — или так лишь кажется от головокружения?..       Палпатин делает шаг назад. Магнитная застёжка блузы расходится; последний элемент формы директора скользит вниз, оставляя её вовсе без защиты от пронзительного взора. По коже вновь пробегают мурашки — от внезапной прохлады… или озноба?       — Мой повелитель, — Исанн наконец не выдерживает густой, вибрирующей тишины. Однако ответом становятся вовсе не слова…

.*.*.

      Исанн лежит на животе; жар тела удивительно быстро согревает прохладную постель. Вокруг темно: лунный свет больше не проникает в комнату, — и эта темнота взывает к терпению. Она не даёт украдкой понаблюдать за тем, как из-под покровов мантии и нижней рубахи высвобождается изящное, жилистое, ещё крепкое тело; не позволяет жадно поймать пристальный янтарный взгляд и лёгкую усмешку, от которой сразу становятся незаметны все следы давнего покушения на сюрреалистичном лице…       Темнота неумолима. Сегодня задача иная: не любоваться, а слушать. Внимать.       — Что бы мне ни говорили, — продолжает Император, приближаясь, — что бы ни говорили обо мне, я не сомневался и не останавливался. Я слышал её зов; я знал, что меня ждут.       «Республика будет преобразована в Первую Галактическую Империю!..» — мельком проносится в голове.       Исанн неловко приподнимается на локтях: звук его голоса словно отдаётся не только в ушах, но и во всём теле. Ждать больше невозможно.       — Это правда, ваше величество.       — Чудно.       Палпатин склоняется над нею; его ладони скользят под её живот, спускаются ниже, приподнимают таз.       — Чудно, — повторяет он и помогает ей занять удобное положение. — Очень хорошо.       — Да, мой Император, — одними губами шепчет она за миг до того, как он наконец отвечает на её немую мольбу.

.*.*.

      Исанн подхватывает мощная, размеренная волна, в которой не сразу оказывается возможным отследить отдельные движения; каждое из них направляет, настаивает, подчиняет. Когда волны становятся более быстрыми и резкими, на глазах отчего-то проступают слёзы. Чем непреклоннее каждый импульс — тем страшнее лишиться этого единства, выпасть из этого ритма…       Она пытается что-то сказать, но рваные выдохи и тихие вскрики выражают это гораздо точнее, чем любые слова. Ответом становятся мимолётные, лёгкие, слегка небрежные прикосновения Силой; они не могут утолить внезапную жажду нежности, но выдержать странную терпкость происходящего всё же становится легче… а может быть, и труднее.       Разрядка — или нечто лишь похожее на неё?.. — приходит непривычно быстро и, вопреки обыкновению, не насыщает, а ещё долго резонирует мучительным зовом в каждой клеточке тела. И всё же, прежде чем упасть головой на подушку, Исанн вдруг окончательно понимает смысл происходящего.       Сегодня она испытала то, что, должно быть, испытывала бы когда-то новопровозглашённая Империя, будь она самоосознающим разумным существом. Таков был замысел Императора; и Айсард выпала честь разделить с ним это переживание.       Темнота всё ещё окутывает их, с неохотой впитывая в себя изумление от столь неожиданной мысли. Исанн становится холодно.       — Палпатин, — она осмеливается позвать Императора по имени, и он прижимает её к себе, укрыв их плотным одеялом; этого оказывается достаточно, чтобы из глаз снова брызнули невольные слёзы — от благодарности за доверие, смешанной с загадочным одиночеством.

.*.*.

      В покоях зажигаются неяркие маленькие светильники. Исанн обнаруживает, что её голова покоится на груди Императора, и спешит увидеть его глаза — в них миролюбивое мерное сияние.       Он аккуратно касается пальцем её пересохших губ.       — Ты чего-нибудь хочешь?       — Пить, — чуть слышно произносит она.       — Ты хорошо научилась отвечать на простые вопросы, — с удовлетворением замечает он и ненадолго выпускает её из объятий, чтобы вернуться с длинным, узким извилистым бокалом, в котором весело шипит игристое вино.       Исанн приподнимается на постели и принимает бокал в свои руки.       — Пей, моя дорогая, — говорит Палпатин.       — За Империю, — улыбается она и глядит ему прямо в глаза. — За моего Императора!       — Не могу не одобрить такой тост, — усмехается он в ответ.       Она закрывает глаза; его ладонь скользит меж её бёдер, касается её снова и снова, с пружинящей лёгкостью восполняя всю недостающую нежность.       В горло скользит набуанское — глоток за глотком.       Вскоре она отложит бокал в сторону и невзначай коснётся груди прохладными пальцами. Император что-то благодушно заметит Исанн про её ненасытность; нехитрая ласка сплетётся воедино с его прикосновениями, и мягкие волны одна за другой накроют всё тело.       Страха и одиночества больше нет.