Истории о кочевниках

День 5: О каком своем поступке ваш персонаж сожалеет сильнее всего? Adele — Now And Then — Он умер? Кейла надеется, что это был риторический вопрос; трава под незадачливым убийцей темнеет от крови, и если потерять вот столько...да, с этим долго не живут. Мия шумно выдыхает и обнимает себя руками, отводя взгляд — ну да, конечно, она понимает. Лично Кейла считает, что это к лучшему — в том плане, что лучше так, чем просто вырубить его, чтобы он потом пришёл в себя и попробовал ещё раз. А в том плане, что им теперь будут мстить ещё и за это... Это да, это плохо. Хотя куда уж хуже. Гарретт опускается перед трупом на корточки, поворачивает его голову и стирает с шеи кровь; клеймо Ордена рассечено точно пополам, будто бы специально. Хотя, может, оно и было специально. — Ещё один, — сообщает он, хмурясь. — Нам что-то очень на них везёт. Кейла сглатывает. — Вы убили одного ещё до меня и одного вместе со мной, после перестрелки, которую слышал весь город, — напоминает она. — Этого уже хватит, чтобы они преследовали нас до победного. Они такое не прощают — где я жила, это все знают. Она немного нервно поводит плечом — ловит боковым зрением внимательный взгляд Соласа. Ей не нравится, когда он так смотрит — как будто пытается рассмотреть что-то, что не видят остальные. Что-то из того, что она старается прятать. Кейла делает вид, что не замечает — приобнимает Мию за плечо, пытаясь оказать ей какую-то поддержку. Это было её дежурство, и это она остановила его — это она бы валялась тут на траве, если бы в последнее время у неё не было продвижений с магией. Она молодец, но это, наверное, было страшно. — Надо отъехать немного, — предлагает Гарретт; никому не хочется разбираться с трупом, всем хочется перехватить ещё пару часов сна. — Потом я додежурю до утра. — Я посижу с тобой, — подаёт голос Мия. — Всё равно не усну. Это значит, что в повозке они остаются вдвоём с Соласом; Кейле такой вариант вообще не нравится, но она также не хочет показаться подозрительной, поэтому никак всё это не комментирует. В конце концов, что он ей сделает? Прожжёт взглядом насквозь? Он не может ничего знать наверняка — если бы знал, уже давно бы всем рассказал. Они проезжают немного вперёд и снова оставляют лошадей отдыхать; солнце уже поднимается над горизонтом, но Кейле плевать — ей в любом случае нескоро дежурить, до ближайшего города ещё далеко, так что она может спокойно спать. Она почему-то ожидает, что когда они останутся вдвоём, Солас ей обязательно что-нибудь скажет. Он вообще любит все эти разговоры один на один, в основном какие-то странные и некомфортные; когда они не так давно сидели в плену, ему показалось замечательной идеей заявить, что ей не подходит её имя, а потом начать спрашивать о её прошлом. Он точно пытается что-то понять про неё, но — Кейла, честно говоря, сама не понимает, что именно его интересует. Но в этот раз он не говорит ничего — молча укладывается на своё место на полу повозки. Она следует его примеру — ложится к нему спиной, потому что не хочет, проснувшись, первым делом обнаружить, что он пялится. — Кейла, смотри! Она поднимает голову и встречается взглядами с Заем; он улыбается как-то нервно и показывает ей свою руку. К старому клейму добавилась новая отметка; Кейла знает, что это очень больно, а кроме того, чертовски неприятно на более глубоком уровне, но решает ему подыграть. — Поздравляю, — хмыкает она. — На следующее дело пойдём вместе. — Да уж, — выдыхает Зай; в его голосе вообще не слышно радости. — Роза пообещала принести что-нибудь классное на ужин. Будем праздновать. — Моё повышение она не праздновала, — замечает Кейла. — Всегда знала, что ты её любимчик. Ладно, иди хвастайся остальным. Зай уходит, а она возвращается к своему прежнему занятию — бинтует сбитые в кровь кулаки. У них здесь нет лекарей, и каждый сам заботится о себе; в штабе есть один Высший, но Кейла ни разу не видела, чтобы он кому-то помогал в этом плане. Впрочем, он занят тем, что постоянно следит сразу за всеми (Кейла поэтому всё ещё не сбежала отсюда) и координирует их вылазки издалека — наверное, у него просто не остаётся сил на подобные вещи. Ещё Кейла слышала, что Высшие, которые отрекаются от природы и выбирают путь жестокости, теряют значительную часть своих способностей, в том числе способность к целительству — а у этого с жестокостью всё в порядке, она видела, как он пытал городских стражников. Она знает, как он наказывает тех, кто наглеет — проверяла на себе. Именно поэтому они здесь все шёлковые, поэтому Зай изображает радость, хотя на самом деле он просто в ужасе — никто не знает, где именно проходит грань, но никто и не хочет рисковать. Кейла считается бесстрашной уже за то, что не скрывает, что ей не нравится её работа; может быть, другим это бы не простили, но от неё много пользы, поэтому ей и позволяется чуть больше. Она заканчивает перевязку, возвращает бинты на место и направляется в свою комнату; в голове привычно вертятся одни и те же мысли. Мысли о том, что это не может всегда быть так — что в какой-то момент они обязательно что-нибудь найдут. Какое-то слепое пятно, неожиданную слабость, что угодно — чтобы обойти эту вечную слежку. Чтобы убраться отсюда. Кейла знает достаточно историй о чудесных спасениях, чтобы верить в это; она знает — иногда достаточно какой-то мелочи, чтобы раскрутить из неё шанс на спасение. Не для себя — для всех. Для вечно испуганного Зая, которого наверняка ранят на первой же серьёзной вылазке, для Розы, которая заботилась о них всё это время и которая уже, кажется, смирилась с такой жизнью, для Айдена, Рома и всех остальных. Даже для старого Себа, который уже много лет здесь готовит и убирается. Нужно просто искать варианты и не сдаваться — и тогда всё получится. Кейла проходит почти до самого конца коридора и толкает тяжёлую дверь; здесь всё открыто днём и запирается на ночь — на случай, если их надзиратель во сне пропустит попытку сбежать. Хотя он не пропустит — ей почему-то так кажется. — Что... Посреди её комнаты стоит человек. Человек в бархатном плаще и золочёной маске, скрывающей лицо; ему самое место в каком-нибудь кочующем театре, а не в этой дыре. Из-под широкого капюшона выглядывают вьющиеся рыжие пряди; у них тут точно нет рыжих, так что этот человек не отсюда. Он кажется совершенно расслабленным — лениво разворачивается на каблуках, когда она открывает дверь, и разводит руки в стороны, словно говоря: «А вот и ты». Уже в следующую секунду Кейла держит его за горло. — Кто ты и что ты здесь делаешь? — спрашивает она, припирая его к ближайшей стене. Он не отвечает — не в обычном смысле. Его голос словно звучит у неё в голове. «Рад, что ты уже в форме. Сегодня ночью ты сбежишь отсюда.» Кейла чуть не отпускает его, но — нет, не отпускает, вовремя спохватывается. Но она и не делает ничего, что могло бы заставить его заткнуться — только вглядывается в эту равнодушную маску, в темноту в узких прорезях для глаз. Она не решается сказать вслух хоть что-нибудь — можно представить, как это выглядит для их надзирателя, и скоро сюда точно кто-нибудь прибежит; она не хочет компрометировать себя ещё сильнее. «В полночь твоя дверь откроется. И все остальные двери. И твой друг будет думать, что ты спишь. Я могу спрятать только тебя и только на полчаса, уж прости. На улице будет лошадь. Тебе нужно успеть убраться как можно дальше, чтобы он до тебя не дотянулся — и не останавливаться, потому что тебя будут искать. И не забудь сказать мне спасибо, когда мы снова встретимся.» У Кейлы очень много вопросов, но она не успевает задать ни один, потому что незнакомец буквально рассыпается у неё в руках — распадается на серый пепел и пахнущий травами дым. Значит, иллюзия. Кейле приходится несколько раз пересказать одну и ту же историю, но у неё давно уже нет никаких проблем с враньём; её версия произошедшего собралась сама собой — что-то о маге, который залез к ней в голову и пытался узнать, кто здесь главный и какие у них силы; то ли у него не получилось, то ли он решил, что Кейла не знает ничего полезного, то ли что-то он всё же почерпнул — непонятно. Все вроде бы верят, а Высший подозрительно щурится, но, видимо, не может прочесть её мысли, так что всё заканчивается достаточно быстро. Кто-то отправляется прочёсывать территорию, кто-то идёт общаться с информатором из города — Кейлу вроде бы оставляют в покое. Она идёт на тренировку, идёт на ужин, снова поздравляет Зая непонятно с чем, а сама думает только об одном — что всё это слишком похоже на подставу, но она всё равно не может не попытаться. Даже если это будет её первая и последняя попытка. Дверь её комнаты приоткрывается ровно в полночь; Кейла приподнимается на кровати, прислушивается — засекает ровно минуту; Высшему точно хватит этого времени, чтобы заметить, что что-то пошло не так, и среагировать. Кейла ждёт — и ничего не происходит, она ничего не чувствует. Выждав дополнительные тридцать секунд, она поднимается с кровати — забирает свой маленький ножик, кошель с деньгами и пару снятых с кого-то украшений, которые можно будет продать. У неё остаётся ещё двадцать восемь минут. Вся охрана действительно спит — Кейла крадётся по тёмным коридорам, и ей кажется, что её сердце бьётся оглушительно громко. Всё получается подозрительно просто — когда она представляла свой побег, то не думала, что это будет так. Не думала, что её судьбу решит какой-то незнакомец в маске, который выбрал её — почему? Обещанная лошадь ждёт её на улице — в седельной сумке Кейла находит небольшой мешочек с деньгами и записку, текст которой она ещё очень долго будет помнить наизусть. Она скачет недолго — старается засечь что-то около двадцати минут и за это время убраться как можно дальше, а потом просто бросает лошадь, потому что без неё будет проще спрятаться. Кейла заворачивает в лес, забредает в самый бурелом и высматривает звёзды, чтобы случайно не сделать круг; где-то в стороне воют волки. Она пробирается через лес, мочит ноги в холодном ручье, спотыкается о камни — не может позволить себе остановиться. Поднимается солнце. Кейла идёт, пока не начинает чувствовать, что вот-вот упадёт, и потом идёт ещё сколько-то. Она ложится в поле недалеко от границы с лесом, прячется в высокой траве — надеется на то, что им не придёт в голову искать её здесь. Если придёт, то она умрёт. Она совершенно без сил, но бешено бьющееся сердце не даёт ей сразу же уснуть — и она не может вообще ничего, поэтому ей остаётся только думать. И первое, о чём она думает — первое, что она осознаёт — это то, что... Что она не вспомнила об остальных. Что с того самого момента, как она увидела этого незнакомца в своей комнате, она — она даже не подумала о том, что с ними будет. С Заем, с Розой, с Айденом, Ромом и старым Себом. Её так захватила эта мысль о возможном спасении, что она даже не вспомнила о том, что хотела спасти и их тоже. И это даже не было её осознанным решением, ей просто... Ей даже в голову не пришло. Кейла вроде бы на свободе, но она не чувствует счастья. Она чувствует себя отвратительно. Кейла с силой жмурится, борясь с подступающими слезами; она ненавидит этот сон, но понимает, что это честно — это меньшее, что она заслуживает. Она просто — просто бросила их, и она до сих пор не знает, что с ними, живы ли они вообще. И иногда — вот как сейчас — иногда она думает, что лучше бы она осталась там. Что это было бы лучше, чем так. За тонкой стеной повозки слышны знакомые голоса; Мия снова задаёт Гарретту кучу вопросов про мир за пределами Столицы, а он снова в основном мычит или даёт очень короткие и не особо информативные ответы. Это забавно — но сейчас Кейла думает только о том, что это нечестно. Что они оба замечательные люди, что она их не заслужила и что в конце концов они наверняка пострадают из-за неё. Что она наверняка их предаст — может быть, даже не специально. Потому что она изо всех сил старается делать правильные вещи, старается быть полезной — но правда в том, что всё это время она им врёт. От начала и до конца. Она не сразу заставляет себя повернуться и сесть, протереть сонные глаза; пора вставать, пора делать, да, что-нибудь полезное. Пока она ещё может. Кейла смотрит на свои руки, устало вздыхает и затягивает потуже повязку на лбу. Поднимает взгляд и видит Соласа. Он сидит прямо напротив неё — и в этом как бы ничего удивительного, он ровно здесь же и спал, но она как-то вообще забыла о нём — и снова смотрит на неё этим своим взглядом. И она — может быть, она разговаривала во сне или ещё что, но она не хочет сейчас об этом думать. Она решает: если он сейчас скажет хоть слово, она ему врежет. Но он молчит.