Разгрызая пуповину животной инерции, Тело отдает молодое тепло! Объективная реальность да целует в лоб, Охуевших узников нечистой совести, Злорадных жертв инстинктивной лжи, Холостых посланников уебищной воли! Тело, отдаёт молодое тепло! Добровольное тело!
— Егор Летов. «Заплата На Заплате»
Развратный полумрак квартала красных фонарей окутывал помещение своей соблазняющей духотой, горячие благовония разгорались в дыхании, тонкая отделка, гобелены, приглушенные торшеры и едва колышащийся камин из красного кирпича, бордовые шторы, ковры, все смешивалось в едином верескообразном тумане, обволакивающем тело и сознание, растекающимся опиатным кипятком, в гуще которого, в массивном кресле посредине помещения сидела женщина лет сорока. Она была сравнима с верно выдержанным вином, властность и доминация чувствовались в ней, ведь ногой на ногу, подперев подбородок миниатюрной ручкой бросала она скучающие взгляды, что словно птицы с опаленными крыльями вылетали из жерла вулкана вместе с раскаленной музыкой ее голоса и отчаянно били в самоконтроль и самосознание ее юного визави. Излишне прозрачен был легкий голубой халат, едва перевязанный в пояснице, излишне игристой была улыбка, все это лишало помещение последних граней общности, беспарадонно топило в душной темноте интима и без того полностью уверенную в собственной безупречности инферналию, чьи ядовитые губы манили своей остротой, а зрелое, налитое жизнью и дионисийским эросом тело издевательски смотрело из широко раскрытой зоны декольте, вызывающе подмигивая. Визави было плевать с высокой колокольни. Визави непреклонен. Стоявший посреди комнаты блондин был спокоен. — Хаяма. — с придыханием протянула женщина, водя ноготками по подлокотникам кресла, словно кошка по когтеточке. — Будь добр объясниться. Блондин сурово смотрел ей в глаза, храня холодящее молчание. Стойка смирно словно солдата. Нет, не солдата — рыцаря. — Хаяма. — повторила женщина. — Я тебя спрашиваю, или ты не понимаешь? — чуть хихикнула она, улыбаясь рассматривала свои когти. Абсолютный холод. То что применимо к Юкиношите Юкино на данный момент чётко отражало натуру одной обречённость. Обречённость беспутных родителей. Связаться с «Юкиношита Корп.» вне официальных пространств действия для любой компании значит либо глотать отчисления, сидя задницей кверху под шконкой, либо неминуемую гибель. Когда юридическое агентство «Хармс-н-Хаято кампани» ввязалось в это дельце, оно ещё не знало, что увязнет в нём словно в болоте. — С чем объясниться? — отчеканил Хаяма как по-писанному: не меняя выражения, не меняя положения, не изменяя отторжению по отношению к противопоставленной персоне. — Почему ты оставил его в живых? — прямо спросила женщина, едва кивая. — У меня не было другого выбора, Юкиношита-сама. — ответил парень. — Ну Хаяяясик… — откинулась она на спинку, поднося ладонь ко лбу. — Ну вот подойди сюда. Он сделал несколько шагов вперед, несущественно сократив расстояние между ними. — Я сказала подойди! — на мгновение голос женщины огрубел, и выражение лица заострилось. Он сделал еще несколько шагов вперед, отрешенно встав перед ней. Она улыбнулась. — Ну Хаяяясик… — проговорила она томно, притянув к себе. Ее тело обжигало, словно в жаркий день глотнул кипятка. — Избиение посреди школьного двора, полное отсутствие свидетелей, несчастный случай. Она загибала пальцы, усмехаясь… — А потом просто немного… Она потерла большой и указательный палец друг о друга, будто там была купюра… — И все! Щелкнула перед самым носом заворожённо-уставившегося на её руку парня. — Нашей проблемы как не бывало. Легла бы патлами в лужи под ногами разбушевавшихся отаку. — усмехнулась она Женщина резко схватила его за щеки. Презрение заиграло в ее взгляде, и она сжала их, глядя прямо ему в душу. — Зачем нужно было все портить?! — процедила она сквозь клыки. Парень сглотнул. — Это была случайность. Я не рассчитывал что он себя так поведет. — проговорил он машинально, понимая, как страшна она в злости. — Они сами разбежались. Несколько секунд тишины. Треск камина. Ее выражение медленно переходит в едкую улыбку, и она начинает хохотать. — И ты, ты не мог их заставить?! — эхом раздалось в помещении. Парень не знал что ответить: все варианты казались неубедительными, когда она смотрела на него. Она знала. Вернее, он никак не мог себя в этом разубедить. Его мысли ей не доступны. Пока. Поэтому он боялся ее. Страх быть подконтрольным не замечая поводка. Внезапно, руки ее ослабли, а выражение подобрело, расслабилось. — Ну ладно… — проговорила она, притягивая парня ближе. — В следующий раз ты ведь точно не ошибешься, верно, Хаясик? — чуть ли не заигрывая, она шептала ему на ухо. Она улыбнулась. — Знаю, что не ошибешься. — Да, не ошибусь. — отстранился блондин, чем вызвал непонимающий взгляд женщины. Он напрягся. — Вас что-то смущает, Юкиношита-сама? — А ты куда собственно собрался? — наступила она ему на носок туфель. — Уходить. — судорожно закивал блондин — Увы, все не так просто… — она ухватила его за галстук. — Видишь ли… я решила тебя немножко вдохновить. — она соблазнительно подмигнула ему. — Это растление несовершеннолетних. — твердо отчеканил Хаяма Хаято, отстраняясь. Напряжение росло в его голосе, хоть внешне это было незаметно. — Хах. — усмехнулась женщина. — А твой «дружок» совсем и не против. — она указала на промежность парня. Посмотрел вниз. Вздрогнул. — Прошу прощение за свою наглость. — пытались продраться сквозь туман стальные нотки. — Поздно… — медленно проговорила женщина в его губы. — Растление несов… — и палец лег на них. Она смотрела, как хищник на добычу. Рассмеялась. Свежее, молодое мясо на ее всеяпонском комбинате. — Дурачок. — она вновь, без стука и предупреждений заглянула в его душу. — Запомни. Пока Японией правит «Юкиношита Корп.»… — она растекалась на выдохе, практически облизывая его ухо. Хаяма Хаято скривил лицо от отвращения. На мгновение все будто замерло. Он ничего не ощущал. Он не хотел. Не хотел снова. Юкиношита-сама умеет трахаться. Она доставит столько удовольствия, сколько вообще может ощутить человек. Сколько может увидеть человек в подобном. Сколько? Он старался не слышать. Давление шире. Давление в паховой зоне. Изнутри и встречное. Чёрт бы побрал переходный возраст. Но все равно слова тихой линеечкой ножа прорезали воздух, доползая до его влажного от прильнувших губ уха. — Пока в Японии правит «Юкиношита Корп» — смешок. — Я и есть закон…***
Серая Соубу, старая серая Соубу, усталая серая Соубу, занятия закончились и школа готовилась ко сну, сутулая серая Соубу, скрюченная серая Соубу, скривившаяся серая Соубу ложится в постель свою бетонную словно в мавзолей. Последние ученики покидали ее. В голове Хачимана шагали обрывистые, непонятные мысли, смысл которых он не мог объяснить. Словно попавший тебе в руки единственный экземпляр применения мертвого языка. Не имеющий ни альтернатив, ни чего либо подобного, никем не расшифрованный, но твой родной, хоть и забытый язык. Глаза спотыкались о буквы, узнавая их и давая перевод, но не произношение. Эта нить пуповина моя. В ней длины половина меня. Все пуповины идут в прошлое, перевязывая меня и тебя. Выкидыш с обрывком пуповины. Выкрикивается лот арождаемость, режьте, доктор. Скоро ли нас отвезут к райским дверям? Не интересуюсь политикой. Давление шире, давление режет. Разрезало. Кончина. Все проносилось так быстро. Хачиман ощущал свою голову шаром, раздутым горячим воздухом, будто через несколько секунд череп разлетится на мелкие кусочки, кровавыми ошметками окрашивая шпаклевку в красный. — Ты идешь? — спрашивал его Сугао, оглядываясь. Зайти к Ирохе. Сугао надо зайти к Ирохе. Что-то спросить. Голова раскалывается, словно клеща с собачьего уха снимают и камнем свергают в небытие. — Туалет. — с трудом проговорил Хачиман, пока губы его медленно наливались бледностью. — Ладно. — повел Сугао плечами. — мне тоже надо. Да. Сугао хочет признаться Саки-сан. Он хочет попросить Ироху оставить ему гитару в интеркоме, он хочет спеть Саки-сан песню. Чертов романтик. Чертов сумасшедший. Чертов нормис. Да, поэтому Сугао надо к Ирохе. Откуда я это знаю? Он мне не говорил. Сугао — моя мать. Я не знаю кто я. Свернув с самой середины секущей здания, путь лежал налево. Прямо и пусто было в проходах, пока кисель скукоженного, сморщенного словно старческое лицо воздуха клеил глаза неповоротливостью откормленного быка, заливаясь во взор через те дыры, сквозь которые девятого октября из глаз Сугао била фонтаном кровь. Скрипнула дверь, в нос ударил резкий запах освежителя воздуха и дискомфорта холодного кафеля. Разошедшись по кабинкам, ничего не произошло. Воцарилась тишина, среди которой резким и омерзительным скрежетом пробился звук царапающей глотку рвоты. Звук доносился со стороны Хачимана. Парень стоял, едва опираясь красными потными руками о скользкие перламутровые квадратики плитки на перегородках, и пялясь на то, что из него сейчас вышло. Омерзительный привкус детоубийства, ощущение полного деструкта, обличение полости давления, шире. Хачиман вдруг осознал, что потерял часть себя, словно его мать была вонючей проституткой, оставившей его в камере хранения на вокзале. Он вывалился из кабинки. — О. — присвистнул Сугао. — Как настоящий. Хачиман дичало смотрел на него, опираюсь на вычищенную до блеска стенку. — Я тебя… — говорил Хачиман, жадно глотая воздух клешнями челюстей. — не понимаю. Сугао безразлично смотрел на него, словно на смертельно-больного, что сам того не осознавая задохнется через несколько секунд. — Что-ж, все рано или поздно кончается, и твои года славы прошли. — сказал он, разведя плечами. — Мои? — Твои. — Сугао усмехнулся. — Пришла пора отдать то, что забрал. Это была их почти-последняя переигровка взглядами. Колода перетасована. Все пути ведут обратно к пуповине. Опираясь костяшками ножных отделений тела, ложными шаркающими порезами ножей-подошв на глянцевую грудь кафеля, вырвав и скрутив под давлением в двести демисфер пуповину и обмотав ее вокруг кулака, Сугао хмыкнул и вышел из туалета. Хачиман глядел в зону живота, медленно стекая по стене. Пуповина — их связь. Кормилица матерь, все эти годы прятавшаяся в тени. Хачиман отъелся. Хачиман выбросил свою мать на задворки сознания. Хачиман думал, что навсегда избавился от нее. Хах. Наивный Хачиман с трудом дышал, чувствуя, как кровь отходит от его (его ли?) мозга. Даже те бессмысленные обрывки покидали его чахлое и сгнившее сознание. Отживший свое рудимент. Паразит мыслительного. Паразит. Чертов паразит. Хачиман не мог совладать с собой, чувствуя, как он медленно рассыпается. Черным-черно в саду, заносит чернотой ночи витиеватые черные деревья и мосты. Идут часы, года, секунды. И настанет полночь. И настанет полночь. И настанет полночь. И… душно…