Без мятежа

      Атенаис де Монтеспан, урожденная де Мортемар, великая и прекрасная, неизменная фаворитка короля, мать его детей, некоронованная королева Франции. Ее отец — губернатор Парижа, ее брат — адмирал королевского флота, ее родственники состоят в браке со знатнейшими фамилиями, а в их карманы деньги текут рекой и рекой же вытекают — на достойную Мортемаров роскошь и на содержание многочисленных нужных людей. Мортемары живут в мире видимом, но недоступном для посторонних. В этом великолепном мире Атенаис и дела нет до бывшей соперницы, так низко павшей. Никакие воды не смоют грязи ее похождений, никакие платья не скроют следов бродяжничества. Посмотрите, она похожа на облезлую кошку, настолько тощая, — так шумели за карточным столом, где главенствовала мадам метресса. Атенаис весело болтала о пустяках, к всеобщему удовольствию вставляла в чужие тирады короткие острые реплики, и свеча банального морализаторства зажигала огонек фривольного веселья.       Прямые нападки на королевскую зазнобу только обозлят короля и заставят защищать ее — Атенаис это понимала, поэтому сама не переступала грани; но все же она рассчитывала, что пересуды дойдут до королевских ушей и объяснят его величеству, насколько вчерашняя бродяга не подходит на роль королевы. Атенаис готова мириться с любовницами короля, но фавориткой достойна быть только она*.       И Атенаис, не встречаясь с Анжеликой лицом к лицу, всем своим видом и действием напоминала двору, кто на самом деле является первой дамой. Король не мешал ей и даже иногда подыгрывал. Вместе с тем, он очевидно поддерживал и мадам дю Плесси де Белльер. Что бы это значило? Его величество, предпочитая авантюристку, не могли отдать ей главенствующее место, или же король смотрит на мадам де Монтеспан, и через возвышение соперницы напоминает фаворитке не забывать шаткость своего положения?       В подтверждение догадок ставили мадемуазель де Лавальер: она вновь побежала к королю, чтобы тот позволил ей уйти в монастырь, дескать, после возвращения мадам дю Плесси де Белльер больше не нужны ее, мадемуазель де Лавальер, услуги, чтобы мадам де Монтеспан не считала себя единственной. Но что понимает эта плаксивая праведница? Тем более, король вновь ей отказал. Говорили даже, что от короля бедная Луиза направилась прямиком к новой фаворитке, чтобы та замолвила словечко перед его величеством, хотя это может быть очередным анекдотом об убожестве мадемуазель де Лавальер.       А мадам дю Плесси де Белльер вела себя так, будто вокруг ее имени не клубились страсти. Она принимала почести с почтением, но без трепета, расправлялась с наглецами вежливо и без смущения, была игрива и пикантна. И вовсе не казалось, будто она соревнуется с мадам де Монтеспан, защищается от нее или нарочито игнорирует ее присутствие.       Его величество часто наблюдали за мадам дю Плесси де Белльер. Ежедневно мадам дю Плесси де Белльер беседовала с его величеством с глазу на глаз и втроем с министром Кольбером или с другими чиновниками. Его величество держали мадам дю Плесси де Белльер при себе лично и при своих министрах, не связывая ее никоим образом с королевой и мадам де Монтеспан, главной дамой ее свиты. Мадам дю Плесси де Белльер явно занимала особое место при дворе. Но между мадам и королем существовала еле угадываемая натянутость: то ли мадам недовольна королем, то ли король недоволен ею.       С кем его величество проводит сейчас интимные свидания, этого не знал никто. Ни у одной из дам, кроме королевы, чьи покои он посещал неукоснительно, короля не видели ни днем, ни ночью. Ни одну из дам не встречали на пути к спальне короля — или апартаменты отеля Пине снабжены потайными ходами? Неужели его величество вняли доводам монсеньора де Боссюэ и решили хранить верность супруге? Королева была счастлива; но что она знает, кроме тех же придворных слухов?       Так жил королевский двор в Пуатье.       * Maîtresse en titre — официальная (титулярная) любовница (фаворитка); однако ее статус был все равно полуофициальным. Поскольку Людовик Людовикович всю свою жизнь сделал общественной, то отношения с титулярной фавориткой тоже оказались на виду и обросли публичной церемонностью. А кратковременные связи с petite maîtresse (малая любовница) хоть и были на виду, но не демонстрировались.       Отель Пине с трех сторон окружал парк. Он не шел ни в какое сравнение с Версальским ни по размерам, ни по великолепию, он не подходил для парадных выходов, но его вполне хватало для прогулок. Пока король работал, а двор был предоставлен себе, Анжелика присела на скамейку за шпалерой давно отцветшей каприфоли и любовалась шарами хризантем — низких кустов, укрытых небольшими бархатистыми цветами: желтыми, белыми, бордовыми, розовыми. До сих пор ей не доводилось видеть эти диковинные растения из Китая.       — Прошлой осенью, мадам, — вдруг услышала она приятный голос маркиза де Силлери, — хризантемы высадили также в парках Версаля и Сен-Жермена. Губернатор де Пине* преподнес его величеству цветущие кусты в кадках с золочеными королевскими вензелями, но это не растрогало короля и не спасло голову губернатора.       Анжелика указала ладонью на место возле себя, и мессир де Силлери присел рядом.       — За что его казнили, месье? Столь высокопоставленный дворянин — и вдруг на плахе вместо Бастилии.       — Его обвинили в сговоре с голландцами. Благодаря близости с герцогом Люксембургским он знал подробности приготовлений к войне и передавал их врагу.       — Уважительная причина, — согласилась Анжелика.       — А, вы все еще ищете казни для его преемника, — усмехнулся де Силлери, — и хотите сделать так, чтобы сразу два моих предшественника окончили свою жизнь столь бесславно.       — Я искренне не хочу, чтобы вы разделили их участь, месье.       — И за это спасибо.       Силлери немного замялся. Теперь уже мадам маркиза избегала обсуждать с ним серьезные вопросы, а он за две встречи в кабинете короля посмотрел на нее новыми глазами.       — Мадам, позвольте мне быть откровенным. Мне нравится предложенное вами решение показательно казнить и Монтадура, и Марильяка, и оно по большому счету устраивает короля… Это очевидно; во всяком случае, он не видит менее обременительного выхода. Но он не хочет соглашаться с вами в силу каких-то личных причин, и вам виднее, почему именно.       — Месье, в таком случае вы не находите, что вмешиваетесь в личные дела короля и мои?       — Сожалею, мадам. Меня устроит любой исход, если им будут довольны его величество. Однако мне показалось, что вы заинтересованы в наказании преступников, а его величество не согласны отдать их вам, не так ли?       — Вы упрощаете, месье.       — Как бы то ни было, ночная кукушка дневную перекует, как говорят у нас в Вандее. Мне кажется, в пуатевильских лесах птицы не поют иначе, — он поднялся и, коротко поклонившись, широкими шагами пошел прочь.       «Вот тебе и святоша», — подумала Анжелика.       * Кто-то знает, за что арестовали и казнили этого Пине? А то автор даже не нашел, кто это такой, и дальше всё дикая фантазия по мотивам поисков и однофамильцев.       А хризантемы и вправду появились во Франции приблизительно в это время, через иезуитскую миссию в Пекине.       «Кирие элейсон», — грянуло торжественное пение под сводами Нотр-Дам-ля-Гранд, главной из действующих церквей Пуатье. «Господи, помилуй», начало мессы. По возвращении домой Анжелика впервые присутствовала на таком пышном богослужении, возглавляемом епископом в сослужении множества священников. И в присутствии короля.       Анжелика прикрыла глаза. Ей вспомнилось разжаренное небо Мекнеса, где тысячи и тысячи пленников терпели изнурительный труд, голод и пытки только ради того, чтобы оставаться частью христианской церкви. А она, Анжелика, вернулась оттуда и снова узнает горячие и одновременно бесстрастные, благодаря латыни, слова молитвы, слышит священные распевы, наблюдает многовековую чинность символических действий. Это подлинное чудо. Мир богослужения казался ей нереально-потусторонним.       Не замечая хода мессы, Анжелика обратилась к Всевышнему. Она вспоминала своих друзей, которые все, кроме Колена Патюреля, погибли, и просила принять их в небесные обители. Она благодарила за избавление и надеялась, что ей откроется дальнейший путь.       Впрочем, суета придворного дня быстро вернула ее переживания к делам насущным.       В кабинетах короля и чиновников кипела работа, но королевский двор нуждался в праздности и развлечениях. Праздность придворных — такое же украшение всего французского общества, как и великолепие королевских любовниц. В лице короля и его окружения вся Франция вкушала от их прелести, и вся Франция гордилась красотой, роскошью, беспечной дерзостью, расточительством королевского двора. А если кто-то считал высший свет неразумным и обременительным для королевства, то лишь из зависти, что он сам лишен благородства, смелости или хорошего вкуса жить с такой же отчаянной отвагой и блеском.       Карты были самым доступным видом праздности, в игре испытывали Фортуну и убивали время между дворцовыми церемониями. Праздники впечатляли больше всего, поражали воображение и предназначались для исключительных случаев. А вот танцы стали праздником на каждую неделю. Балы требовали особых нарядов, украшений и особого настроения.       — Мадам, ваши волосы! — сокрушался Бине. — Сущее преступление стричь их для растрепы!* Нет, я категорически отказываюсь стричь вас.       — Я не настаиваю, месье Бине, — ответила Анжелика. — Но придумайте прическу, чтобы она не казалась старомодной по сравнению с растрепой. Все эти локоны у лица, без сомнения, красивы, но похожи на старый выцветший гобелен.       — Гобелен! Вы будете похожи на даму времен Возрождения!       — Помилуйте! Я скорее надену мужской костюм или приду на бал в одной сорочке.       Бине задумался, и Анжелика ему не мешала. Она ожидала чего-то невероятного от гения мастера, но итог оказался банальным.       — Его величество поручили мне завершить образ, который сделал бы вас, мадам, законодательницей моды при дворе. Король надеется и на меня, и на вас, мадам. Его величество приготовили наряд, к которому я должен сделать прическу.       — И где же это платье? И зачем королю все это?       — Платье и украшения скоро будут, я все видел и представляю вас, мадам, полностью наряженной. Такое платье можете надеть только вы. Мадам де Монтеспан ввела совершенно ужасную моду…       — Королю следовало спросить меня, прежде чем выставлять против мадам де Монтеспан, — перебила его Анжелика.       — Мадам, будьте благоразумны, заклинаю вас всеми святыми!       Она резко отвернулась от зеркала и встретилась с Бине лицом к лицу.       — Король знал, что я откажусь, и бросил вас на амбразуру, верно?       Бине потупился.       — Мадам, если вы не одолеете мадам де Монтеспан, то она съест вас с потрохами. Вы не представляете, каким злым стал ее язык после вашего отъезда, и какие шутки она проделывает. Одной даме, по наущению мадам де Монтеспан, задрали юбки, да так, что все увидели ее исподнее, а одному господину подложили горсть шпилек на стул за карточным столом, и человек не смел ни возмутиться, ни встать в присутствии короля, а тем временем все вокруг потешались над беднягой.       Анжелика задумалась.       — Месье Бине, я хотела бы сперва увидеть платье.       Платье оказалось из яблочно-зеленого атласа с серебряной парчой. Длинный лиф подчеркивал талию и совершенно противоречил высоко посаженным пышным юбкам, которые ввела в моду Атенаис. Это было платье весны, свежести, нежности, любви. Оно подходило больше девушке, чем опытной женщине. Но дополняли его ожерелье и подвески из крупных и мелких алмазов — украшение царицы амазонок. С ними платье приобретало совершенно иной характер.       — К наряду не хватает шлема Афины Паллады.       Бине оживился:       — Распущенные завитые волосы и шлем из кос и сетки!       — Месье, только если король сам наденет костюм Тристана.       — Полагаю, король бы не отказался, — проговорил Бине и демонстративно осекся. — Прошу прощения, мадам. Думаю, вам подойдет высокая прическа и несколько локонов-змей, спускающихся на спину, словно из-под шлема.       Такая идея Анжелике понравилась, и мастер приступил к работе.       * Растрепа — прическа, придуманная Атенаис де Монтеспан как раз в те годы. Волосы стригли достаточно коротко и накручивали в тугие локоны серпантином, чтоб они образовывали «головку капусты» вокруг головы. Волосы до середины или чуть выше середины лопатки тогда были обычной длиной, так что для растрепы состригали совсем немного. И челку стригли, завивали ее. И «локон любви» (сейчас говорят «локон страсти»), как у Анжелики в фильме, действительно был в ходу (или два, по бокам) и пришел из мужской моды. Мужчин осуждали за откровенность его посыла, а женщин осуждали за ношение мужского атрибута. Локоны были разные, не только серпантином, но и волной, змейкой, и еще как-то.       До изобретения металлических люверсов женщины не могли шнуроваться принципиально туже, чем позволяла талия, — просто не выдерживали прорези для шнурка, хотя существовали т.н. венгерские корсеты с пришитыми кольцами для шнуровки — открытыми, часто серебряными и с украшениями вроде пуговиц, но и они вырывались «с мясом». Есть мнение, что в XVII веке корсеты вообще были тряпичными с жесткими вставками из травы; однако корсетов из китового уса также хватало. Корсеты утягивали главным образом грудь и нужны были для четкости формы, а не для моделирования талии. Скрыть беременность такие корсеты не могли, именно поэтому мадам де Монтеспан понадобился новый фасон платья, юбка которого начиналась выше среднебеременного живота и была сильно пышной не только по бокам и на попе, но и спереди.       Бине здесь немного загоняется со стилизацией. Стилизация под определенную культуру или эпоху в то время существовала, но не как реконструкция или реплика, а как воображение. Пасторальные пастушки с условного Парнаса, как и античные богини, носили корсеты, драгоценности и высокие прически; может, фасоны у них были чуть вольнее. В целом стилизация достигалась путем добавления атрибутов и других символических штуковин. Стилизовали дальние страны и мифические времена, а относительно недавнее Возрождение интересовало лишь настолько, насколько вписывалось в современные представления о красоте, например, шато Фонтенбло можно было продолжать пользоваться — но зачем стилизировать под Франциска І?       — Поздравляю, мадам! — прошипел герцог де Вивонн. — Вам снова удалось навлечь немилость короля на нашу семью.       Анжелика встретила его почти сразу за порогом своей комнаты, что в отеле Пине вовсе не было удивительным.       — Месье, я пользуюсь всеобщей любовью Мортемаров, отвечаю вашему семейству взаимностью и не понимаю, о чем вы говорите.       — Король назначил меня ответственным за вашу безопасность! — ответил он так, будто дал ключ к мучительной загадке.       Анжелика озадачилась.       — И что же это значит?       — Вы отнюдь не наивны, чтобы не понимать этого! — Вивонн развернулся на каблуках и зашагал прочь.       Анжелика перевела дух, поправила платье и направилась на звуки скрипок.       В главный зал отеля она вступила как на ристалище. Приветствовавшие ее придворные так же, как и смотревшие со стороны, подходили к ней более для того, чтобы поглазеть. Платье Анжелики было неприкрытым вызовом мадам де Монтеспан тем более, что все прекрасно помнили, как появился придуманный ею фасон, и понимали, что располневшая фигура не позволит мадам де Монтеспан надеть такой наряд, как у мадам дю Плесси де Белльер.       Появление короля только подогрело положение. Отвечая на приветствие мадам дю Плесси де Белльер, его величество не скрывали своего удовольствия лицезреть ее наряд. Однако и мадам де Монтеспан удостоилась внимания не меньшего, чем прежде. А открыв бал в паре с королевой, король больше не танцевал ни с одной из дам.       Что-то должно произойти. Официальная фаворитка слишком импульсивна, чтобы не попытаться склонить чашу весов в свою пользу.       Мадам де Монтеспан в сопровождении свиты прохаживалась по залу*, пока, наконец, не поравнялась со своей головной болью.       — Мадам дю Плесси де Белльер решила бросить вызов хорошему тону, — обратилась Атенаис к окружающим, глядя, однако, на соперницу.       «Султанша, — неожиданно вспомнила Анжелика. — Ей это прозвище подходит».       — Всего лишь моде, — ответила она вслух. — Прежний фасон безусловно украшает полнотелость и скорое материнство, но чудовищно обкрадывает красоту стройного женского стана.       — Мощи на балу? — Атенаис показательно изумилась, а окружающие угодливо хихикнули. — Мадам, вы, верно, перемолились! — смешки стали искренней.       — Либо дородность, либо мощи? Мадам, без умеренности хороший вкус действительно невозможен.       Перепалка закольцевалась, и мадам де Монтеспан остановилась, чтобы не превратиться в склочную мегеру. Таким образом хоть и не победа, но последнее слово осталось за Анжеликой.       Слава ее возрастала.       Вскоре и король, оставив свое кресло, пересек зал прямо к Анжелике. Придворные стремительной волной расступились перед ним и увидели, как рука его величества легла на тонкую талию мадам дю Плесси де Белльер.       — Враг повержен? — спросил король приглушенно, чтобы его слова не расслышали окружающие.       — Ваше величество передали доспехи, и я не могла разочаровать короля.       — Мы поговорим позже, — он легонько потянул локон, спускающийся из прически на спину женщины, и по телу Анжелики пробежала дрожь.       Мадам дю Плесси де Белльер присела в реверансе, провожая короля, покидающего зал. Теперь победа была за нею.       — Итак, мадам, вы отразили колкость мадам де Монтеспан, даже не упомянув, что платье для вас выбрал король.       — Сир, мадам де Монтеспан не простила бы короля за этот наряд, и если ваше величество решили поссориться с нею, то я бы предпочла остаться в стороне.       — Почему вы не ответили мне прямо, что не хотите соперничать за внимание короля?       — Неужели это не понятно без слов? Зачем ваше величество стравливает нас?       — Я хочу, чтобы первой дамой двора стали вы.       — Это роль либо королевы, либо официальной любовницы короля, сир.       — Это роль для вас, и либо вы ее примете, либо вам при дворе действительно не найдется места, а я хочу, чтобы вы остались.       Анжелика оценила его откровенность, но ничего не могла ответить, а король, видя ее замешательство, продолжил:       — Не апеллировать к королю в споре с мадам де Монтеспан было мудрым решением с вашей стороны. Признаюсь, я совершенно не ожидал, что имея такой козырь на руках, вы не воспользуетесь им. Это очередной раз подтверждает, что я не ошибся в вас. Но вы должны сами захотеть занять место на самой вершине общества.       — Сир, пока что меня занимает главным образом другой вопрос, хорошо известный вашему величеству. И давеча меня уверяли, что король медлит с его решением преимущественно из-за личного недовольства мною. Это так?       — Я объяснял вам, что дело касается не только вашего дома и Пуату, но и всей государственной политики.       Король как будто слегка замялся. Анжелика почти не сомневалась, что часть правды он умолчал; но был ли прав де Силлери? Да и что она могла противопоставить королю…       На следующее утро Анжелика сообщила губернатору, что намерена посетить Ньельский монастырь, и попросила передать об этом королю, если тот паче чаяния заметит ее отсутствие.       Маркиз де Силлери ужаснулся:       — Мадам, это невозможно! Вы должны сперва спросить позволения его величества!       — Месье, если его величество решительно воспротивятся моему маленькому паломничеству, то монсеньор де Боссюэ призовет короля к благочестию. А мне проще будет покаяться по возвращении, чем получить благословение наперед, — она лукаво улыбнулась. — Взгляните на Луизу де Лавальер.       Маркиз де Силлери сделал страшное выражение лица, но было похоже, что подход Анжелики ему понравился.       — Мадам, вы сильно рискуете.       Анжелика кивнула.       — Вы долго будете отсутствовать?       — Еще не знаю, — женщина была вполне серьезна. Она посмотрела собеседнику в глаза и увидела в них понимание и уважение без примеси ханжеской экзальтации. — Я ведь тоже была христианской пленницей.       Маркиз де Силлери мог лишь предположить, какая существовала связь между пленом и паломничеством, но он понял, что поездка не была ни капризом, ни уловкой.       * В присутствии короля придворные двигали по парадному залу исключительно под стеночками или мелкими перебежками от группы к группе. Пересекать зал по центру или по диагонали позволялось только королю и, наверное, его семье. Придворные шли по прямой только к королю, как изображают в исторических фильмах. Это правило сохранялось по XIX век включительно.