* * *
В Пуатье Анжелика поселилась у двоюродной тетки по отцовской линии, многодетной вдовы, оставшейся вдвоем с больной дочерью. Ее дом был тесным и ничуть не элегантным, зато добротным. Щедрые подарки помогли достопочтенной даме найти две относительно просторные комнаты для знатной родственницы и проявить всё возможное радушие. Отдельную аудиенцию у короля заменили участием маркизы в общем приеме, а размеры зала, уменьшенные по сравнению с королевскими резиденциями, и вовсе свели прописанную ранее церемонию к почти домашней встрече. Среди присутствующих Анжелика отметила маркиза де Силлери и семейство Мортемаров — Виктора де Вивонна, Атенаис де Монтеспан и Габриэлу де Тианж, все они стояли настолько близко к креслу короля, насколько выдерживали правила приличия. Анжелика тщетно искала взглядом месье де Солиньяка, зато в импровизированной дворцовой зале обнаружился маркиз де Лувуа, глаза и уши своего отца, старого Ле Телье, занимавшего должность военного министра и государственного канцлера; и отец, и сын слыли яростными противниками веротерпимости. Благодарность за участие в судьбе подданной, несмотря на ее своеволие, и благодарность за намерение произвести правосудие над посягнувшими на ее дом — вот с чем обратилась к монарху маркиза, хотя, возможно, и король, и церемониймейстер рассчитывали немного на другое. Она была великолепна: настолько изменившаяся по сравнению с тем, какой покинула Версаль, и настолько непринужденная, будто не отсутствовала при дворе почти полтора года и не пережила совершенно невозможные приключения. — Бесстыжая! — услышала она злобное женское шипение за спиной, когда по знаку короля заняла место среди придворных. — Вы сможете повторить это, мадам? — маркиза спокойно повернула голову, не вглядываясь в лица. Ее голос и полуулыбка казались почти доброжелательными. Ответом было молчание. «Главное, не выставить себя мегерой», — подумала Анжелика. Ей показалось, что голос принадлежал герцогине де Вивонн. Маркиз де Силлери поприветствовал Анжелику почтительно, но довольно сдержанно и совершенно не стремился начать с нею разговор. Женщина в одиночестве рассматривала вид из окон и гобелены. Знакомые издали кланялись ей, но никто не осмеливался подойти — Мортемары показательно ее проигнорировали. Это излюбленный инструмент дворцовой власти: поставить вопрос ребром и заставить придворных засвидетельствовать, что они верят в фортуну нынешней фаворитки. Начнись фронда хотя бы в окраинах ее партии, и крысы побегут с корабля, но пока что позиции Атенаис прочны. Приглашение пройти в рабочий кабинет его величества, переданное через месье де Жевра, показалось громогласным — король таким же образом показывал свое благоволение к возвратившейся маркизе. Прежде Анжелика в нелегкой борьбе завоевывала место под солнцем, а теперь король сам поддерживает ее. Наверняка при первом же случае придворные разорвут ее на куски, как охотничьи собаки. Теперь она точно зависит от королевского кнута, держащего эту свору на расстоянии. Король подробно расспросил о делах в крае — возвращаются ли вилланы из леса, о взаимопонимании с губернатором и действиях чиновников. Анжелике казалось, что он и в самом деле воспринимает ее всерьез. — Сир, я прошу ваше величество о скорейшем правосудии над теми, кто посягнул на мой дом, и над теми, кто допустил это. Если придворная дама не может рассчитывать на защиту, то мелкие дворяне и крестьяне тем более не поверят в справедливость короля и в законный порядок. Из-за грабежей и поджогов люди на грани выживания, но едва ли не больше они жаждут справедливости, и пока что, к сожалению, надежды больше на Ла Мориньера и его самосуд, чем на губернатора. Недавно Онорина, та рыжеволосая девочка, которую я взяла к себе, попыталась сжечь Монтадура… Это капитан драгун, возглавивший нападение на Плесси, он после падения с коня прикован к постели и находится в моем доме. Оказывается, именно он еще раньше сжег семью Онорины и изнасиловал ее мать. Малышка хотела отомстить. Она ребенок, сир, поэтому импульсивна и не скрывает своих намерений. Но взрослые поселяне чувствуют то же. Они затаились в лесах под защитой повстанцев. Они должны понять, что их обидчики наказаны, и король больше не допустит ничего подобного, иначе пламя бунта будет тлеть или даже разгорится сильней. Король молчал, ожидая продолжения, но Анжелика сказала все, что хотела сказать. — Разве я не обещал наказания тех, кто покусился на вас и на ваш дом? Мадам, вы не доверяете слову короля? — Сир, именно из-за того, что ваше величество выразили намерение строго наказать виновных, я сейчас и обращаюсь с просьбой о скорейшем решении. Однако я говорю не о личной мести — это важно для всего края. Тем более, когда король в Пуатье: сейчас все смотрят на решения вашего величества и по ним будут судить о том, стоит ли ожидать справедливости. — Что касается виновных, пускай у вас не складывается впечатления, будто я отказываюсь от своих слов или затягиваю с правосудием. Сейчас идет расследование, мадам. — Из провинции этого не заметно, сир! — почти перебила его Анжелика. — Тем не менее, расследование идет, — оборвал ее Луи. — Однако вы настаиваете на том, что сперва король должен пойти навстречу повстанцам, а не наоборот, и это огорчает меня. — Сир, я не сказала ни слова в пользу повстанцев, напротив, я указываю способ, которым можно лишить их поддержки. Но, к сожалению, именно слуги вашего величества совершили столько злодеяний от имени короля, что теперь повстанцы кажутся благородными мстителями. Только вынув бревно из глаза, можно взяться за соринку. Только после наказания горе-миссионеров пути поселян и настоящих бунтовщиков разойдутся. — Вы обвиняете короля, мадам. — Все-таки королевских слуг, сир. И теперь вашему величеству предстоит решить, согласен или не согласен король с их образом действия. — Мадам, вы вернулись из варварских стран и, вероятно, привыкли, что с правителем можно разговаривать подобным образом, однако не забывайте, что вы при дворе короля Франции. — Сир, в варварских странах обычно не смеют и слова сказать, неприятного правителю, иначе секир башка, — она черкнула ребром ладони по шее. — Так неужели французские порядки не отличаются от марокканских? — Еще лучше! Теперь вы уподобляете меня какому-то варвару, — король сердился и смеялся одновременно. — Довольно лестное сравнение, если поразмыслить. Вашему величеству понравилась бы роль султана: всевластие, гарем, а все окружающие — рабы повелителя, каждого из которых можно в любой момент казнить. — Мадам, вы невыносимы! — король был в восторге. — Так что же с Монтадуром и Марильяком, сир? Я бы не хотела уподобляться Иродиаде, но их головы на блюде я хочу непременно. — Вы всерьез? — король был явно озадачен. — Фигурально говоря, сир. Но да, всерьез. После всех убийств, поджогов и изнасилований они заслуживают только смерти. И непременно выставить их тела на всеобщее обозрение. А уж через обезглавливание или повешение — как суд решит. — Анжелика, вы понимаете, насколько далеко замахнулись? — тихо проговорил король. — Уничтоженный край — разве он не стоит показательного наказания двух лицемеров? — Казнь месье де Марильяка пошатнет равновесие в государстве. — Так король желает, чтобы сохранялось такое равновесие? — зло проговорила Анжелика и легко вдохнула, как будто не воздух, а пустоту. Все встало на свои места. — Это касается более сложных вопросов, чем мир в Пуату, мадам. Анжелика выдохнула. Этот камень она не сдвинет. Она мысленно уносилась прочь. Она отдала должное королю за его помощь, и теперь их не связывают никакие долги. Ей нечего делать при дворе. Она машинально присела в реверансе и направилась к двери. — Католическая партия не позволяет двору погрязнуть в разврате с головой, — откуда-то донесся голос короля. Анжелика замерла и с удивлением поняла, что собиралась уйти без позволения монарха. Она поспешно повернулась лицом к нему. — Прошу прощения, сир, — холодно проговорила она, — похоже, я забылась. И снова молчание, неловкое. — Анжелика, подойдите сюда. Она безразлично прошла вглубь и вдруг заметила, что находится не в кабинете короля в Версале, а в незнакомой ей комнате. В Пуатье, в отеле Пине*, недавно казненного губернатора, — вспомнила вдруг она. Король начал что-то говорить. Анжелика прислушалась. — …Значение католической партии не в том, что она делает в провинциях, но в ее влиянии на королевский двор. Вы знаете эти нравы. Братство святого причастия не позволяет перейти грань. До тех пор, пока порок — дело хоть и обыденное, но не нормальное, двор может оставаться опорой королевской власти и порядка в государстве. Что станет, если королевские придворные уподобятся двору моего брата? — Сир, эти святоши держат в руках и двор, и все королевство, и даже короля. — Я и сам отнюдь не праведник. — У вашего величества есть собственная совесть, духовник и есть целый народ, а не только клика ханжей, которые узурпировали право говорить от лица Господа Бога! Сир, я почитаю авторитет церкви, но о людях сужу по делам их. Разве угодно Богу, чтобы веру принимали под угрозой смерти или бесчестия? Разве убийства, грабежи, разврат, совершаемый при обращении, — это по-христиански? Эти люди упиваются своей властью над беззащитными и дают волю своим садистским склонностям — так разве говорят они от лица Бога?! Сир, в Мекнесе я видела тысячи и тысячи рабов, голодных, израненных, после пыток, умирающих за Христа — вот это праведники! А кто эти люди, которые выдают словеса лукавствия за словеса Божии?! Если они способны обуздать придворных лицемеров, то пускай с ними и воюют их же оружием, но в провинции все по-другому, все по-настоящему! Разве несут драгонады пользу королевству? Нет, они разоряют край не меньше, чем шевоше** прежних времен. Но разве вилланы — не подданные короля? Разве не платят они налог в королевскую казну? Кто такие эти каратели, которые посмели разорять самого короля? Анжелика почти ругала короля, почти кричала на него. Это было действительно немыслимо, но пускай. Пускай ее сочтут за помешавшуюся, но она скажет то, что проймет его, иначе ей нечего задерживаться при дворе ни на час, ни на минуту. Иначе ей не стоило даже приезжать сюда. Она была тысячу раз права и одновременно не понимала общих материй, или не хотела понимать, что по сути одно и то же, если речь об Анжелике. — Голову Монтадура вы получите, мадам, но что касается смещенного губернатора, то если не будет доказано, что он лично принимал участие в бесчинствах или отдавал распоряжения о них, то он не может быть казнен. — Без его попустительства вояки не распоясались бы, сир. — Этого недостаточно. Анжелика твердо опустила голову. Она все поняла. — Благодарю ваше величество за аудиенцию, сир. С позволения короля я пока что вернусь в Плесси. — Не стоит торопиться, мадам. Я понимаю, что вы рассержены и обижены, но вы должны взять себя в руки и вернуться к придворной жизни. Верительные грамоты о вашем консульстве не отозваны, а в дальнейшем мы посоветуемся с месье Кольбером, какие должности позволят наилучшим образом использовать ваши способности на благо государства. Королевские мастера помогут вам с нарядами и со всем остальным. — Боюсь, мое присутствие нарушит столь хрупкое равновесие придворного общества: авантюристка, бесстыдница, пособница еретиков — да еще и пользуется расположением короля. Не только мессиры де Лувуа и де Солиньяк вздрогнут от омерзения, но даже благороднейшие Мортемары! — Так вы боитесь их? — король проигнорировал издевку. Анжелика расхохоталась, не отрывая насмешливого взгляда от лица короля. — Они всего лишь не стоят того, чтобы от их руки умирать, сир. — Вам угрожали? — король не на шутку встревожился. — Вас будут охранять королевские гвардейцы. Анжелика снова рассмеялась, теперь немного печально. — Вспомните ее высочество герцогиню Орлеанскую, сир. Разве помогли ей гвардейцы и все меры предосторожности? Король и сам это знал, но что еще он мог сделать? — Я не боюсь, сир. Не нужно охраны. Сколько еще она будет подчеркивать несостоятельность его власти? Анжелика понимала, что ходит по краю лезвия, но не вполне осознавала, что бросив вызов королю, она тем самым попала в поле его притяжения.* * *
Мир вокруг Анжелики изменился, едва она вышла от его величества. Вопросы, расспросы, мелкие услуги, приветствия и пожелания — все, чтобы показать свое доброе отношение, а то мало ли что случается? Мадам дю Плесси де Белльер уже не раз доказывала, что ее не стоит списывать со счетов. Не женщина, а феникс. Разговоры о том, что король прибыл в Пуату исключительно ради маркизы и даже инкогнито ездил к ней, ходили и раньше, но прежде были лишь домыслами, а теперь получили подтверждение в реальных поступках. Король и мадам примирились и ведут разговоры в рабочем кабинете его величества, они провели там больше часа! Это куда серьезнее, чем уединение в спальне. К Анжелике устремился маркиз де Лувуа. Он был безмерно рад благополучному возвращению мадам дю Плесси де Белльер. «Такое ужасное происшествие», — чуть не запричитал он и осекся, наткнувшись на насмешливый взгляд путешественницы. — Месье маркиз, неужели собственные разъезды вы воспринимаете так же трагично? — Но ведь вы дама! — Я консул Франции на Крите, месье. Кстати, маркиз де Силлери сообщил мне, что после смерти де Лионна король назначил вас министром иностранных дел. Поздравляю! — Мое назначение временно, мадам, пока из Швеции не вернется месье де Помпонн. Накануне войны дипломатия очень близка к военному делу. — Так значит, я лишаюсь такого замечательного непосредственного начальника? Кто-то из окружавших их придворных хихикнул. — В военном министерстве я могу служить королю с большей пользой, — собеседник чуть поморщился и еще больше прогнулся в талии***. «Внук купца», — вдруг вспомнила Анжелика. — Желаю вам дальнейших успехов, месье, — она слегка поклонилась, обозначая окончание разговора. Разговор с Лувуа не был лишним, тем более что он нарочно поджидал Анжелику, но разговор с королем оставил слишком неприятный осадок, чтобы она чувствовала себя уверенно с противником. Оба знали друг друга в этом вопросе. Анжелика надеялась, что произвела впечатление, будто она держит тайну, а не поджала хвост. И судя по неиссякающей толчее вокруг, в ее игру поверили по крайней мере посторонние зрители. Удивительно, как люди, чьим главным достоянием считается честь, могли на полном серьезе полагать, будто своими расспросами о путешествии они оказывают собеседнику услугу и позволяют блеснуть интересными рассказом. Таких было много, но они быстро посторонились, едва возле маркизы появились более важные лица. А вот и безыскусные, подобные де Бретейю, которые просто хотели бы услышать дивные истории и потом, округлив глаза, блеснуть пересказом с привираниями. Они чаще всего следуют по пятам молча, внимая каждому слову и придавая услышанному особое значение, даже если такового не вкладывалось. А вот и более опасные, хотя их уловки шиты белыми нитками: эти, наоборот, стремятся выставить мадам маркизу бродягой, а заодно и фокусником с Нового моста, ищущей дешевой популярности откровенными рассказами о своих похождениях. Их всех мадам маркиза шутливо-остро останавливала с таким спокойным выражением лица, что окружающие не могли понять, стоит ли им оскорбляться или продолжать разговор. Как легко она вновь вошла в роль придворной дамы и фаворитки! Осанка, взгляд, движения, речь — открытые к игре, но исполненные чувства собственного достоинства. Не тронь, не заходи за черту, иначе зеленоглазая пантера шлепнет тебя по руке или, еще хуже, по лицу тяжелой бархатной лапой. Маркиза дю Плесси де Белльер стала хищным животным, ласковым и беспощадным. Вечером ей вновь предложили табурет. А еще в этом небольшом доме, ставшем временной резиденцией короля, она получила комнату с «оставлено для» на двери. Придворные строили многозначительные гримасы: король приготовил место для свиданий. А уж когда в покои королевской любовницы заявились и портной, и ювелир от короля, и даже светлейший Бине, то старую новую любовницу смело назвали восходящей фавориткой. Безусловно, великолепная Атенаис урожденная де Мортемар оставалась важной фигурой, однако придворный никогда открыто не поддержит кого бы то ни было, если ценой станет риск навлечь на себя неудовольствие самого короля. В руки Анжелике вкладывались оружие и вожжи, с помощью которых она могла бороться за свои цели. Бороться до тех пор, пока королевская рука с такой же легкостью не возьмет их обратно. А чтобы и король с нею считался, Анжелике следовало либо примкнуть к одной из придворных партий, либо создать свою. Ради чего? * В настоящее время это Университет Пуатье. ** Шевоше — разорительные рейды одного феодала против другого в рыцарско-феодальные времена. Сам рыцарь был священной коровой, с которой обращались церемонно, бережно и уважительно даже в плену. Но по владениям рыцаря принято было проходить грабительско-убивательской походкой, чтоб 1, получить морально-психологическое удовлетворение, 2, заполучить как можно больше добра для себя и своих наемников (натуральное хозяйство — денег почти нет, все натурой), 3, де факто наложить на рыцаря экономические санкции, чтобы он в следующий раз не мог достаточно экипироваться и принять участие в войне или мятеже. Шевоше короля против непокорных герцогов, например, против могущественных герцогов Нормандских, тоже практиковались, хотя поводом обычно выдвигались всякие благородные мотивы. *** При Людовике Людовиковиче осанка благородного человека была жутко нефизиологичной. Следовало выпячивать живот, бедра и отклонять плечи назад, при этом держать спину прямо. Вот как на парадных ростовых портретах изображены, так и ходили, и стояли. Передвигаться при этом возможно только маленькими шагами, а еще на каблуках. У мужчин закономерные проблемы со спиной и всем остальным отчасти профилактировались верховой ездой, у женщин — обычно нет. У нас с «непосредственным начальником» связано клише про секретаршу-любовницу. Но первые секретарши вместо секретарей появились только во второй половине XIX века, а в XVII веке перспектива подчиненной-женщины скорее смутила бы неуместностью дамы в деловой сфере, что-то вроде начальник в бирюльки играет. Ну и Анжелика сыграла на том, что де факто ее непосредственный босс — сам король (и отчасти Кольбер), а тут Лувуа предлагают побыть в роли ЕВ. Это почти как фокус с Вивонном в Марселе, хоть и не так прямо. Во дни оны умер предыдущий министр иностранных дел де Лионн, высокородный эпикуреец, и на его место был назначен благочестивый де Помпонн, несколько поколений как дворянин, но даже без титула в это время.