ДЖОН

      — Джон, Питер!       Хлопок распахиваемой двери и знакомый голос прерывают мою игру.       То, что Теодора обращается к нам по имени уже заставляет не на шутку беспокоиться.       — Что случилось?       Подбегаю к запыхавшейся журналистке. Де Рёйте уже предусмотрительно поставил стакан с водой на барную стойку.       — Возьмите, выпейте и успокойтесь, — говорю с ней, будто с пациентом.       — Нет времени. Нужна ваша помощь. Сын Йоке пропал!       Слышу, как под боком чертыхнулся де Рёйте.       — Вы уверены?       Девушка лишь молча кивает головой, но испуганный взгляд её красноречивей всяких слов.       — Что сидите? — ворчит бармен, обращаясь к посетителям. — У госпожи Ван дер Люссе ребёнок пропал. Тут каждая минута на счету. Давайте-ка все вместе встанем и отправимся прочёсывать окрестности.       — Мы уже опросили всех соседей, но никто ничего не знает. Отца Йоке нашла без сознания, но с ним всё в порядке. А мальчика нет.       Посетители мешкаются, поднимаются с насиженных мест и вываливаются во двор. Питер де Рёйте берёт командование на себя и большая часть толпы поднимается вверх по склону. Мы с оставшимися жителями, движемся в противоположном направлении в сторону дома Йоке.       — Это бесполезно!       Женщина в отчаянии буквально падает на асфальт. Её поддерживает пара крепких мужских рук.       — Доктор Робертс, мой коллега, Лоуренс Баркли. Баркли, это Джон Робертс, о котором я тебе рассказывала, — коротко представляет нас мисс Эйвери, как только мы подходим к ним.       Рассказывала? А вот мне про мистера Баркли совершенно ничего не известно.       Убедившись, что Йоке в состоянии стоять самостоятельно, мистер Баркли с доброжелательной улыбкой пожимает мне руку, тогда как в глазах его сквозит неприкрытое соперничество. Кажется, пора доставать свой набор дуэлянта.       — Вы уже всех опросили в округе? — интересуюсь я.       — Да, никто ничего не знает, — снова причитает Ван дер Люссе и голос её пропитан отчаянием.       — Не всех, — возражает мистер Баркли и косится на обветшалый дом с отколупывающийся краской на фасаде.       — А, госпожа Вермайрен, — Йоке даже не пытается скрыть свою уверенность в бесполезности предложенной идеи. Неужели действительно тупиковый вариант, если даже отчаянная мать не хочет его рассматривать? — Эта старая карга вечно суёт нос не в свои дела, но она никогда ничего мне не расскажет, даже если и видела что-нибудь.       — Что то не поделили? — интересуется мисс Эйвери.       — Нет, — качает головой Йоке. — Это, скажем, такой у неё жизненный принцип. В её глазах я — падшая женщина, разрушившая брак и если я в беде, то несу заслуженную кару.       — Что за бред? — хмурится Теодора и решительным шагом направляется к скошенной двери. — Не расскажет тебе, расскажет нам. Американские журналисты и не таких раскалывали, правда, Баркли?       Нам втроём остаётся лишь обменяться взглядами и следовать за мисс Эйвери. Когда мы подходим к дому, Теодора уже вовсю барабанит кулаками в дверь.       — Госпожа Вермайрен, откройте! — требовательным голосом кричит она в щель дверного косяка. — Мы знаем, вы там! Открывайте!       Что это с ней? Искреннее желание помочь подруге, либо же журналистский азарт?       — Если у вас не самые лучшие отношения с этой дамой, может быть будет лучше, если вы пока спрячетесь за углом? — предлагает дельную мысль мистер Баркли и выжидательно смотрит на Йоке. Та, кивнув, быстренько забегает за обшарпанную стену дома.       Через добрых пять минут совместных стуков дверь распахивается, являя перед собой иссохшую всклокоченную старуху, завёрнутую в грязные, полурванные шали. На груди же свисает огромный деревянный крест. В нос тут же бьёт едкий запах нечистот, что всем нам троим стоит больших усилий не задохнуться и не зайтись в приступе кашля. Больше всего достаётся мисс Эйвери, ближе всех оказавшейся к госпоже Вермайрен.       — Чего орёшь, шальная? — недовольно шамкает она одними лишь губами и окидывает сначала Теодору, потом мистера Баркли грозным и безумным взглядом. Когда же очередь доходит до меня, глаза старухи округляются до размеров блюдец и в них читается неприкрытый испуг.       — Изыди… — мямлит она, пятясь назад. — Изыди, нечистый.       — Госпожа Вермайрен, — пытается обратить на себя внимание Теодора. — Вам что-нибудь известно о пропаже мальчика Ван дер Люссе?       Вот только всё это бесполезно. Старуха буквально вцепилась в меня своим взглядом. Узловатый палец её дергается вверх и указывает на меня.       — На тебе его отметка… Ты помечен дьяволом!       И выставив перед собой крест начинает читать «Отче Наш». Баркли в раздражении смотрит на меня и взглядом указывает, чтобы я отошёл. Да, будет лучше, если все внешние раздражители покинут поле её зрения.       Делаю шаг назад и присоединяюсь к госпоже Ван дер Люссе, что пытается рассмотреть из-за угла, что там происходит. Меня же не покидает этот безумный взгляд и сказанные слова: «На тебе его отметка. Ты помечен дьяволом!». Невольно рассматриваю свою ладонь, где когда-то давным-давно горел знак четырехлистника.       — Из тебя бы получился отличный проповедник, — доносятся приближающиеся голоса.       — Если не преуспею в журналистике, то рассмотрю и такой вариант.       Из-за угла появляются улыбающиеся Баркли и Теодора. И снова непрошеное чувство, будто укол, царапает внутренности, порываясь вырваться наружу.       — Ну что? Удалось что-то у неё выведать? — набрасывается с расспросами Йоке.       — Эмиль ван Вельде, это имя тебе о чём-то говорит?       — Со слов старухи он тот, кто похитил Бруно, — поясняет журналист.       — Я, — запнулась Йоке. — Я не понимаю. Зачем ему это?       — Если вы знаете, где он живет, предлагаю немедленно отправиться к нему, — тороплю всю нашу группу.       — Доктор, — окрикивает меня Баркли, когда дамы ушли вперед, — позвольте полюбопытствовать, что это за представление нам устроила госпожа Вермайрен? Почему она была так уверена, что в вас сидит дьявол?       — Хотел бы я и сам знать, — лишь пожимаю плечами.       Извините, мистер Баркли, но моя история не для слуха журналистов.       Ван Вельде, ван Вельде. Почему мне это имя так знакомо? Догадка яркой фотовспышкой озаряет сознание. Эмиль ван Вельде — он приходил на прошлой неделе, просил осмотреть его дочь. Помнится, я отправил Эдит, так как был занят предстоящей операцией. У его дочери был жар и Эдит списала это на простуду. Ей было прописано жаропонижающее Девочка должна уже быть здоровой, если не случилось осложнений. Но зачем ему похищать чужого ребёнка? Ума не приложу.       Вчетвером мы прибавляем скорость и уже через полчаса оказываемся на окраине города перед одиноко-стоящим домом. Дом, казалось, пустовал. В окнах отсутствовал свет.       — Может его здесь нет? — делает предположение мистер Баркли, на всякий случай перейдя на шёпот.       Обходим дом вокруг, прислушиваясь к любым звукам извне. Наконец оказываемся у крыльца. Прокручиваю дверную ручку и тяну дверь на себя. Заперто.       — Всё, хватит! — не выдерживает Йоке и начинает барабанить в дверь. — Господин ван Вельде! Эмиль! Это Ван дер Люссе. Откройте!       Но ничего не происходит. Знаком указываю Йоке отойти и вдвоём с Баркли вышибаем дверь с петель. Мы с ним первыми оказываемся в тёмном коридоре. Женщины ступают позади. Справа от лестничного пролёта замечаем тусклый огонёк. Йоке тут же бросается туда, мы — вслед за ней и оказываемся в небольшой гостиной.       — Бруно! — выдыхает она и падает на колени перед диваном, где мирно спит её сын. — Хвала богам, он здесь.       Скрип половиц заставляет всех резко обернуться. Из темноты коридора проступает фигура, выставившая одну руку вперёд.       — Отойдите от него, — раздается сухой, жёсткий голос.       Свет одинокой свечи сначала падает на дуло револьвера, предплечье, а потом и на самого хозяина дома.       Откуда у него револьвер? Немцы изъяли всё оружие.       — Эмиль, — дрожащими губами шепчет Ван дер Люссе, — что вы творите?       — Мне не оставили выбора, — голос его надламывается. Слышатся всхлипы. — Вы, как мать, должны меня понять.       — Но я не понимаю, — продолжает недоумевать Йоке. — Зачем вы похитили Бруно?       Пока эти двое заняты выяснением отношений, я и Баркли глазами прочёсываем обстановку вокруг, стараясь не делать никаких резких движений. Взглядом и легкими движениями головой он указывает на мужчину. Я лишь медленно качаю в ответ. Нет, слишком рано.       — Он мне нужен, — всхлипывает ван Вельде. — Для обмена.       — На кого?       — Мою дочь, Флёр.       Разговор этот быстро теряет здравый смысл. Для себя я уже поставил господину ван Вельде диагноз — маниакально-депрессивный психоз.       — Что с ней? Разве ваша дочь не с вами?       — Она… она, — по щекам мужчины бегут слёзы.       Вот он момент наибольшей уязвимости. Даю сигнал Баркли и совершаю прыжок вперед, прикрывая своим телом мисс Эйвери. Йоке инстинктивно укрывает собой Бруно, тогда как американец, схватив руку Эмиля, сжимающую рукоять револьвера, направляет её вверх. Раздаётся выстрел и нас накрывает пылью от штукатурки.       — О, нет, Флёр! — кричит ван Вальде. Бросает на пол револьвер и по ступеням взбегает на второй этаж.       — Чёрт! — не сдерживает себя Баркли. — Там что находится его дочь?       — Присмотрите за ними, — обращаюсь к нему и спешу наверх. Может понадобиться помощь врача.       Межкомнатное пространство наверху такое же тёмное, как и коридор, но я отчетливо слышу голос:       — Всё хорошо, милая. Спи.       Заглядываю в одну из комнат. На кровати лежит маленькая девочка, а рядом, стоя на коленях — её отец. Ван Вельде с бесконечной нежностью в глазах гладит волосы ребёнка одной рукой, второй сжимает хрупкую ладошку.       Медленно делаю шаг вперёд и замечаю пулевое отверстие прямо у изножья кровати.       — Он обещал, — шепчет ван Вельде, но не могу разобрать, к кому он обращается: ко мне, либо же к себе самому.       — Кто вам что обещал? — уточняю я.       — Он не назвался, — следует ответ. — Моя Флёр, моя девочка. Она должна жить, но он сказал, что у неё нет шансов.       Очертания комнаты начинают плыть передо мной.       — Сказал, что она потеряна.       Неужели Эдит ошиблась с диагнозом и девочка смертельно больна?       — Тогда я предложил в обмен свою душу. Его глаза загорелись. Это дало мне надежду. Только чтобы выжила Флёр, кто-то другой должен умереть. Кто-то, с такой же чистой душой. Он так сказал. Сказал, что баланс нельзя нарушать. Одна душа всё равно должна покинуть этот мир.       Лашанс.       Яркий свет. Рояль. Мужчина, похожий на меня.       Пока был погружён в свои воспоминания, не заметил, как в дверном проёме оказались Баркли и Теодора.       — Господин ван Вельде, — обращаюсь к хозяину дома. — Я — врач, доктор Джон Робертс. Я вам помогу. Помогу вашей дочери, если вы позволите.       В его опустошённом взгляде сверкает проблеск надежды.       — Вы её спасёте, доктор? — обращается Эмиль ко мне.       — Обещаю, — стараюсь наполнить слова уверенностью, меж тем всё больше сокращая расстояние до него.       Медленно протягиваю руку и вынимаю хрупкую детскую ладошку из его хватки. Ван Вельде не сопротивляется. Кажется, пелена, застилающая его разум, рассеялась. Взгляд осознанный и чистый, полный надежд.       — Спасите Флёр, доктор. Спасите мою малышку.       Тихо прошу мисс Эйвери и мистера Баркли увести Эмиля из комнаты. Теодора смотрит на меня с потаённой надеждой, сжимающей мне сердце. Она верит в меня, верит в мои «волшебные» способности. Но их нет.       Склоняюсь над мирно спящим ребёнком. Проверяю лоб — горячий. Пульс — учащенный. Маленькое сердечко работает на износ. Большая часть детей сами впадают в сон, чтобы легче перенести лихорадку, но меня не покидает мысль, что Эмиль дал дочери дозу снотворного специально, как и Бруно. Надо будет удостовериться, что в больнице нерадивые медсестры не оставляют банки с медицинскими препаратами где попало.       Без лаборатории и должного клинического анализа будет трудно выявить причины столь продолжительной высокой температуры. В больнице такое оборудование отсутствует, как и квалифицированный персонал. Везти девочку в Брюссель, минуя все блокпосты — вещь весьма сомнительная.       Да и что я могу поделать, если он сам уже определил ей горькую участь? Здесь нет никаких признаков его присутствия, ничего, что могло бы дать мне зацепку. К великому сожалению, жизненная нить этой девочки должна оборваться. И кажется уже сегодня.       Выуживаю из жилета часы и сверяю время. Без пяти минут полночь. Полным скорби взглядом смотрю на маленькое тельце, когда вдруг снова замечаю отверстие в полу. Если девочке суждено погибнуть, почему это не случилось от пули?       Вот он — шанс, мизерный, безнадежный, но шанс. Она продолжает жить, хотя уже час как могла бы быть мертва.       Цепляюсь за эту призрачную надежду. В сознании чётко и ясно начинает вырисовываться картина: вот мы обходим дом и пару раз взгляд мой падает на ловушки для крыс.       Сбрасываю с ребенка одеяло и принимаюсь за исследование конечностей. Если удастся обнаружить место укуса, то хотя бы диагноз будет более-менее ясен.       Некроз и небольшое воспаление обнаруживаются на левой щиколотке.       — Йоке! — резко распахиваю дверь и кричу в темноту коридора. — Срочно в больницу!       На мой зов сбегаются все, находящиеся в доме взрослые.       — Мне необходим тест на реакцию Вассермана, а также арсфенамин…       — Вы же не хотите сказать, что у неё…       — Потом, Йоке, все вопросы на потом. Прихватите мою сумку из кабинета       — Мы можем чем-либо помочь? — интересуется мисс Эйвери.       — Думаю, вам следует отправиться вместе с госпожой Ван дер Люссе. Господин Баркли, у вас будет возможность отнести Бруно домой?       Коротко кивнув, все устремляются исполнять поручения. В доме остаемся лишь я, Флёр и её отец. Прошу Эмиля оставаться внизу, чтобы своими переживаниями не мешал думать.       Через бесконечно долгие полчаса в комнату влетает запыхавшаяся Йоке и передает мне сумку.       — Всё там, — коротко бросает она.       Беру сумку, достаю шприц и пробирку.       — Четырех миллилитров должно быть достаточно. Я почти уверен в диагнозе, но всё равно следует проверить.       — Откуда у ребенка сифилис? — удивляется Ван дер Люссе, принимаясь за работу.       — Это не сифилис, — указываю взглядом на место укуса. — Содоку тоже дает положительный результат на Вассермана. Вот сейчас мы и узнаем.       Йоке кивает и вводит иглу в вену.       Как и предполагалось, реакция на антиген оказывается положительной.       — А если у нее поражение ЦНС?       — Будем надеяться, что болезнь не в запущеном состоянии. Сыпи я не обнаружил.       В другую руку девочки ввожу арсфенамин, а после растираю место укола.       — Наложите компресс.       Всё. Теперь остаётся только ждать и наблюдать. Уже на следующий же день должно обнаружиться улучшение.       Сажусь на стул и прикрываю веки. Если бы только я не отправил бестолковую Эдит, а сам осмотрел Флер, всего этого можно было избежать. Вот только быть одновременно в двух местах я не мог. Лашанс был прав, говоря, что шансов у нее не оставалось.       — Вам следует отдохнуть, доктор Робертс. Неважно выгладите.       Замечание Йоке вызывает у меня улыбку.       — Нам всем следует отдохнуть.       — Вы молодец.       — Так и будете хвалить меня каждый раз?       — Да. Вы этого заслуживаете.       Вместе покидаем спальню и спускаемся вниз. Пересказываю все отцу Флёр. Сообщаю также, что докладывать немцам о произошедшем мы не будем, однако Эмилю следует пройти обследование в больнице. От револьвера же лучше избавиться и чем скорее, тем лучше.       — А как же Флер? — беспокоится он.       Самое страшное уже позади. Я пришлю кого-нибудь из мед персонала, чтобы за ней присмотрели и в случае чего доложили напрямую мне.       — Спасибо, вам, доктор, — падая на колени, причитает ван Вельде. — Я перед вами в неоплаченном долгу.       — Встаньте, господин ван Вельде, — велю ему. — Хотите отблагодарить — пройдите обследование и курс лечения. Вам и Флер это пойдет на пользу. И впредь не спешите продавать свою душу.       Теодора вздергивает в удивлении бровь, но Эмиль и я друг друга поняли.       — Мисс Эйвери, вижу, вы устали, но нужно будет дождаться сестру, которую я незамедлительно сейчас пришлю.       — Конечно, — тут же соглашается Теодора, чем заслуживает мою благодарную улыбку.       — Я останусь с девочками, на всякий случай, — вызывается Баркли. И опять меня колит необъяснимое чувство ревности, но с мужчиной в доме им обеим будет спокойнее. Киваю в знак признания и покидаю дом, прося ван Вельде следовать за мной.       Ну и ночь.