ДЖОН

      Автомобиль ведет уже знакомый мне молодой немец, которого Теодора слишком уж по-дружески величает Фридрих. И снова во мне что-то недовольно рычит.       Нойманн развлекает нас всю дорогу своей болтовней, большая часть которой посвящена его заслугам. Таких людей всегда гнетёт тишина и одиночество. Им нужно чувствовать, осязать своё значение и важность, пусть в реальности они не кто иные, как люди на побегушках, алчные до внимания окружающих, кто мог бы петь им дифирамбы. А если таковых не находится, они сами с готовностью принимаются заполнять эту брешь.       От ненужного потока информации я давно научился абстрагироваться, уделяя внимание только тому, что действительно находил интересным. И в данный момент мои мысли занимала мисс Эйвери. Не хотелось признаваться, но я радовался её присутствию. Доктор Робертс двухнедельной давности строго бы отчитал доктора Роберта нынешнего за непозволительные думы, но когда пространство вокруг нас сузилось до размера подпрыгивающего на ухабах Опеля, ни о чём другом думать я не мог.       Притворяюсь, что сплю, а сам из-под опущенных ресниц украдкой наблюдаю за мисс Эйвери. Девушка задумчиво рассматривает мелькающие мимо пейзажи. Сделает ли она их частью своих статей? О чём и как она пишет? И почему она и всё с нею связанное меня так интересует? Объясняется ли это только её сходством с Джейн, либо же чем-то ещё?       Мисс Эйвери отводит взгляд от окна и переводит его на меня. Делаю вид, что пробуждаюсь. Ловлю её взгляд и улыбаюсь. На самом деле поражаюсь её смелости, пусть и граничащей с безрассудством. Переплыть океан, только чтобы оказаться в сердце войны — не каждый на это способен. Что ею движет? Уж точно не желание открыть миру правду. Люди всё равно предпочтут сладкие грёзы суровой реальности. Так проще.       Ведомый одним лишь любопытством тоже вряд ли решится на такую авантюру. Здесь явно кроется что-то ещё. Возможно, стремление кому-то что-то доказать? Это в её духе.       Внезапный вскрик заставляет вынырнуть из дрёмы. Тревожный взгляд мисс Эйвери прикован к окну. Что могло её так напугать. Склоняюсь в её сторону, чтобы рассмотреть: на толстой ветке дерева покачиваются два трупа.       — Рад, что вы их отметили, — произносит обер-лейтенант с довольным оскалом хищника. — Вот что случается с теми, кто встаёт на пути Германской империи.       — Это же обычные люди…       — Отказавшиеся содействовать и подчиняться новой власти.       — Уверен, можно было бы обойтись и без публичных казней.       — Нет, доктор, — возражает Нойманн стальным тоном. — Только страх быть загрызенными волками делает стадо баранов послушными.       Теодора и я предусмотрительно молчим. Таких людей, как Нойманн, лучше лишний раз не выводить из себя. Пусть упивается своей властью и чувствует себя в безопасности. Тогда он будет менее опасен для нас.       — Приехали. Подождите тут.       Мотор глохнет перед небольшим домом и обер-лейтенант покидает автомобиль.       — М-м-мне оч-чень жаль, ч-что всё так п-п-произошло, — молодой солдат впервые подал голос за всю нашу поездку. Хм, весьма тяжёлое заикание. Наследственное или результат психотравмы?       — Не тебе извиняться, Фридрих, — успокаивает его Теодора и столько нежности кроется в её голосе.       Звук захлопываемой дверцы нарушает царившую в салоне тишину. Нойман поворачивается к нам с недовольной гримасой на лице.       — Горничная сказала, что гауптман уже заснул. Попросила его не тревожить. Придётся вам заночевать здесь, а осмотр проведёте завтра утром.       Ладони сами непроизвольно сжимаются в кулаки, зубы недовольно клацают друг о друга. Хочется что-то или кого-то стукнуть. Что за бесполезная трата времени!       Внезапно ощущаю чьё-то теплое прикосновение к руке. Оборачиваюсь и ловлю подбадривающий взгляд мисс Эйвери.       — Выруливай со двора налево, — командует обер-офицер Фридриху. — Здесь недалеко есть опустевший дом. Проведёте остаток ночи там, а утром в восемь мы за вами заедим.       К месту прибываем минут через десять. Дом кажется пусть и пустым, но обжитым. Повсюду разбросаны вещи, принадлежавшие прежним хозяевам. На диване лежит оставленое кем-то вязание, на столике неподалеку стоит блюдце с недопитой чашкой чая, а в кресле — пожелтевшая газета.       Теодора подходит к коврику у камина, наклоняется и поднимает с пола игрушечного солдатика. Вертит его в руках и на глазах её проступают слёзы.       — Это всё… так… неправильно, — шепчет она. — Неправильно и глупо, понимаете?       — Люди в большинстве своём мелочны и глупы, мисс Эйвери. Иначе стоял бы мир сейчас на пороге катастрофы?       — Но ведь должны же мы учиться на своих ошибках!       Лишь молча киваю в ответ.       — Вы утомлены, вам стоит поспать.       Озираюсь по сторонам в поисках спален. Внимание приковывает одна из дверей, ведущих из гостиной. Открываю её и слышу рядом восхищённый возглас. В нос тут же бьёт сладкий запах глициний, в мгновение ока унося в прошлое.       1832-й. В городе проходит фермерская ярмарка и народ гуляет допоздна. Песни, танцы, пляски. Мне чудом удаётся выбраться из поместья и присоединиться к друзьям и Джейн в самый разгар веселья. Они успели где-то раздобыть бочонок пива и теперь пытаются сбить с неё пробку. Пока друзья заняты, Джейн берёт меня за руку и ведёт в сторону от шумной суеты. Незнакомыми мне улочками добираемся до городского парка. Ворота закрыты, но это для нас не помеха. Преодолев преграду, двигаемся по тропинке в противоположную от входа сторону, всё дальше и дальше углубляясь в темноту и тишину ночи. Разговоры перемежаются умиротворённым молчанием. Слова нам не нужны, чтобы знать мысли друг друга.       Противоположная сторона ограды обвита лозами глициний, светящимися серебром в ярком свете луны.       — Глициния редко цветёт повторно в конце лета. Нам повезло. Смотри, какая красота.       Джейн ступает под благоухающую россыпь цветов, а те тянут к ней свои свисающие соцветия, будто в попытке уберечь столь прекрасное создание от лап злого рока.       Подхожу ближе, стараясь запечатлеть в памяти каждую клеточку на ее лице. Джейн стягивает с головы голубую ленту и волосы её медной россыпью осыпаются на плечи.       Она берёт меня за руку и обвивает ленту вокруг запястья.       — Я люблю тебя.       С её губ слетает моё истинное имя, которое мне кажется уже таким чужим.       — И я тебя люблю.       Наши губы сливаются в поцелуе, свидетелем которого становится лишь луна.       Через год мы с ней расстанемся. Навсегда.       — Понимаю, с Королевскими садами не сравнится, но согласитесь, здесь так красиво!       Глубокий вдох и выдох, раскинутые в стороны руки и девушка совершает пируэт вокруг своей оси. Даже и не подозревал, что в ней скрыта такая грация. С восхищением наблюдаю, как Теодора сбегает по мелким ступеням вниз и скрывается среди кустов глициний.       — Глициния редко цветёт повторно в конце лета.       Эта фраза, произнесённая слово в слово моментально выбивает меня из колеи. Невольно хмурюсь, пытаясь разогнать непрошеные мысли.       — Доктор Робертс, — зовёт меня нежный голос. — Можно задать вам вопрос?       — Это интервью? — вздёргиваю бровь и улыбаюсь. Не могу непредвзято смотреть на неё, когда она стоит под россыпью цветов. Всё моё естество так и тянется к ней, заставляя сократить расстояние.       — О нет, что вы, — смущается девушка. — Просто хочется удовлетворить своё любопытство.       — А, вот как теперь это называется, — продолжаю подшучивать над ней. Сам не понимаю, почему. Почему веду себя совсем не так, как привык себя вести последние семьдесят лет?       Даже в скудном свете луны от меня не укрылось, как она демонстративно закатывает глаза, заставляя улыбнуться ещё шире.       — Как вам удалось спасти того раненного бельгийского солдата с пулевым ранением в груди?       В удивлении приподнимаю брови, но тут же опускаю. Вспоминаю, как наблюдал за мисс Эйвери в палате того несчастного. Ей действительно не безразлична его судьба.       — Йоке рассказала, — решает тем временем пояснить журналистка. — Очень вас нахваливала. Сказала, вы просто волшебник, потому что ничем иным объяснить столь чудесное исцеление она не могла.       Невольно ухмыляюсь про себя. Семьдесят лет практики из кого угодно сделают волшебника и мага.       — Госпожа Ван дер Люссе сильно преувеличивает мою заслугу. Парень изо всех сил цеплялся за жизнь, я лишь ему немного помог.       Губы мисс Эйвери расплываются в улыбке, но глаза глядят с прищуром.       — Какой вы скромный, доктор. Спасаете жизни, играете в баре, чтобы поддержать в людях боевой дух, но сами при этом стараетесь оставаться в тени, держите себя со всеми строго, я бы даже сказала, высокомерно…       — Вас удовлетворит ответ, если я скажу, что на всё есть свои причины?       — Не хотите ими поделиться?       Сокращаю расстояние между нами до минимума и смотрю ей прямо в глаза.       — Нет.       На этом, казалось бы, разговор исчерпан. Можно ставить жирную точку и расходиться спать, но что-то продолжает удерживать меня на месте. Её лицо в обрамлении серебристого дождя из мелких цветов. Неужели мне посчастливилось увидеть эту красоту ещё раз? Чем я мог это заслужить?       — Что вы скрываете за маской неприступного прагматика, доктор? — раздаётся тихий вопрос.       Её лицо так близко, что я могу разглядеть каждую родинку, каждую веснушку на её лице, в который раз поражаясь сходству с оригиналом. Как такое возможно, в который раз спрашиваю самого себя. Вот где магия, вот где волшебство.       — Почему вы думаете, что я что-то скрываю, мисс Эйвери? — вопросом на вопрос отвечаю я.       — Вы — сплошной клубок противоречий. Боюсь, без вашей помощи мне его не распутать.       — Так оставьте его в покое.       — Вы этого хотите?       — Нет.       По телу пробегает дрожь, когда прикасаюсь к ней, переплетя наши пальцы.       Джейн.       Теодора.       Губы напротив неумолимо сокращают расстояние до моих. Дыхание опаляет кожу. Хочу прильнуть к ним, хочу снова вкусить их манящую сладость, но резко, через силу одёргиваю себя.       Чёрт! Как я мог позволить себе такую неосторожность?       Царившие магия и волшебство мигом рассеиваются.       С грустью и щемящим внутри чувством смотрю на растерянную мисс Эйвери.       — Прошу простить мою несдержанность. Этого больше не повторится.       — Но…?       — Думаю, нам лучше отправиться спать. Завтра предстоит тяжелый день.       И не дав ей промолвить и слова, покидаю сад и скрываюсь в вязкой темноте дома.       Что я делаю? То есть я понимаю причины, побуждающие меня на всё это, но что об этом думает мисс Эйвери? Как всё это выглядит с её стороны? Какие объяснения моим поступкам она для себя находит? Неудивительно, что у неё складывается обо мне столь противоречивое мнение. У меня самого сейчас в голове полнейший каламбур.       В довесок ко всему оказывается, что в доме всего одна спальня.       Убираю вязание и спицы с дивана, стряхиваю покрывало и укрываюсь им, стараясь как можно скорее провалиться в сон.       Через пять минут слышится звук закрывающейся в сад двери. Внутренне уже готовлюсь отражать словесную атаку, но ничего не происходит. Только осторожные шаги и скрип дверных петель нарушают тишину, которая окончательно воцаряется вокруг, стоит только двери в спальне затвориться.       «Спокойно ночи, мисс Эйвери», — мысленно желаю я, прежде чем погрузиться в сон.