ДЖОН

      Пять утра. Привожу себя в порядок, спешно завтракаю в гордом одиночестве и отправляюсь в больницу, чтобы уже к шести успеть провести первый обход.       Сегодняшний день ничуть не легче дня минувшего, если не хуже. Койки пополнились несколькими немцами и ещё одной парой местных, что имели неосторожность перечить установленной администрации.       Люди готовы с лёгкостью умереть, кто за свои идеи, а кто за материальные ценности. Вот только какая польза от этого тем, кто остаётся? Что толку мешать немцам грабить твой дом, если тебя не станет и ни твоя жена, ни дочери всё равно не смогут им воспрепятствовать? Или молодому солдату с гранатой в руках бежать на танк, выкрикивая при этом лозунги бравады, если всё, что достанется его матери, это цинковый гроб и геройская медаль? Ни то, ни другое сына ей не вернут.       Может, месье Лашанс не прав, придавая столь большую ценность человеческим жизням, если сами они её не ценят? Хотя нет, он ведь коллекционер и собирает только уникальные случаи.       — Йоке, распорядитесь, чтобы к полудню завершили полную инвентаризацию и убрали мусор, а весь персонал был собран внизу и готов к проверке.       В Химворде я лишь вторую неделю, но по неизвестным мне причинам уже успел привязаться к жителям и больнице и совершенно не испытывал радости в том, что немцы будут совать сюда нос. Но раз уж на то пошло, нужно сделать всё от нас зависящее, чтобы у них не нашлось повода ни к чему придраться.       Проверка прошла более-менее гладко, если не считать полные злобы взгляды, бросаемые в спины офицеров Второго Рейха. Майор Отто фон Габбен, чей батальон получил Химворде для расквартирования и кто сейчас возглавлял местное управление, очень долго и внимательно изучал список оборудования и лекарств со склада, находящегося в непосредственном распоряжении городской больницы. Одна из служащих складского помещения предложила занизить количество хранящегося у них инвентаря, но я категорически восстал против. Немцы всё равно нагрянут туда с проверкой. Если увидят несостыковки — полетят головы.       Наличие раненных из их отряда сыграло нам на руку. Видя, что к захватчикам мы относимся не менее внимательно, нас оставили в покое. Мне кажется, или после того, как последний из свиты фон Габбена покинул больницу, по холлу прокатился единодушный вздох облегчения?       За суетой и не замечаю, как день подходит к концу. Задерживаюсь, как обычно, чтобы оставить пометки в делах пациентов после завершающего обхода, и не замечаю наступления сумерек.       Мое уединение прерывает тихий стук в дверь.       — Войдите, — велю я, не открываясь от бумаг. Был уверен, что мне сейчас занесут карту последнего поступившего пациента, но я ошибся. Приоткрыв дверь пошире, в кабинет входит мисс Эйвери.       В полнейшем замешательстве смотрю на неё с минуту, прежде чем собраться с мыслями и поинтересоваться, не случилось ли что-нибудь.       — Простите, что отвлекаю. Я проходила мимо и решила зайти.       — В Химворде много и других зданий, где можно потеряться, мисс Эйвери. Почему же пунктом назначения ваших прогулок непременно становится моя больница?       Девушка улыбается уголком губ и подходит к столу.       — Меня заинтриговал наш вчерашний разговор. Вы ушли, оставив меня в полнейшем недоумении. Застать вас у госпожи Ваутерс невозможно. Вас никогда там нет, вот я и взяла на себя смелость нанести вечерний визит туда, где вы точно будете.       Черт, теряю осторожность!       — Не хочу показаться грубым, но у меня сейчас много дел.       И для наглядности снова возвращаю всё своё внимание раскрытым передо мной листам с нацарапанным текстом.       — Мы могли бы условиться заранее, когда у вас появится немного свободного времени. Мне бы очень хотелось взять у вас интервью.       — Интервью? — удивляюсь я, получая в ответ обворожительную улыбку и лёгкий кивок головы. — Нет.       — Я ведь всё равно уделю вам статейку, доктор. А так могла бы получиться очень интересная история о враче, спасающем жизни людей в военное время.       — У меня нет никакого желания читать о себе в периодике.       — Так ведь статьи пишутся не для их героев, а читателей. Уверена, ваш пример многих вдохновит на…       — Мой ответ — нет.       Боже! Бельгию оккупируют немцы, а меня — журналистка! Но ведь сам виноват.       — Доктор Робертс, послушайте, вы ведь сами говорили, что людям нужна надежда…       — И вы решили сделать из меня её олицетворение?       — Почему бы и да?       — Нет, — качаю головой. — Я даю людям надежду только в той мере, сколько необходимо. Не больше.       — Порой и малой толики бывает достаточно. И потом, вряд ли вам понравятся мои домыслы, поэтому не лучше ли будет, если вы всё сами расскажете?       Поднимаюсь из-за стола и в два шага сокращаю между нами расстояние. Буквально нависаю над ней, но мисс Эйвери уже не выказывает никаких признаков страха.       — Ваше дело не должно оставаться в тени…       — Мое дело будет оставаться там, где ему положено, мисс Эйвери…       Её близость пьянит. Воздух пропитывается ароматом полевых цветов — ароматом Джейн. Её глаза, её взгляд, её ухмылка. Рука сама непроизвольно тянется к её волосам и поправляет локон. Сглатываю подступивший к горлу ком.       — Вам пора, мисс Эйвери.       И открываю перед ней дверь.       Во взгляде её скользит разочарование, но не поражение. Теодора молча покидает кабинет, а я возвращаюсь к своему письменному столу. Устало откидываюсь на спинку стула, закрываю глаза и серьезно задумываюсь о своей обороне.