Another Day, Another Dream

      — Хочешь поиграть в игру? - Ее голос такой же легкий, как и ее ноги. Она балансирует на поваленном дереве, которое опускается под гладкие черные воды озера. Единственный звук - мягкое шарканье ее ног о морщинистую кору.       Он даже не смотрит вверх. Здесь он знает ее лицо. Теперь он знает каждую черточку ее лица. Изгиб ее челюсти и силуэт ее профиля вытравлены в его душе рядом с блеском ее улыбки и изгибом губ. Он точно знает, что увидит, если поднимет глаза от водянистой, чернильной бездны.       — Нет, - говорит он. Его голос ровный. Усталый. Холодный.       Как долго его держали? Годы? Десятилетия? Один раз, давным-давно, он пытался считать, но проиграл эту битву после двухсот двенадцати дней. Они начали экспериментировать с голоданием, и тогда его рациональность, его жесткий самоконтроль улетучились. Пока слепой голод опустошал его душу.       — Не унывай, - она проскакивает немного дальше по бревну. По направлению к воде.       — Я всегда мрачный.       — Грустный, мрачный мальчик в моих снах, - напевает она. Ее ноги проскакивают еще немного дальше; она почти танцует на бревне.       — Это мои сны, - напоминает он ей.       На следующем шаге ее нога соскальзывает. На мгновение она барахтается в воздухе, руки ее крутятся, а ладони хватаются за воздух и тени, а затем она с грохотом падает в воду. Всплеск разбивает его уныние. Проклятье. Она вообще умеет плавать? Он осматривает воду возле бревна, но там ничего нет. Ни рук, тянущихся к нему, ни голоса, взывающего к нему, ни ее самой. Глубина поглотила ее, и он остался один.       Он погружается в воду не раздумывая. Его глаза расширены, когда он поворачивается, ища ее, но озеро безмолвно и мертво. Нет, не мертво. Его внимание привлекает тень движения снизу.       Серые руки, холодные и темные, тянутся наверх из глубины. Взмахнув руками, он поднимается на поверхность. Не здесь. Здесь безопасно. Руки никогда не приходили сюда. Задыхаясь, глотая и хрипя, он пробивает поверхность воды. Пальцы впиваются в кору дерева, когда он спасается от своих водных мучителей. Холодный воздух на его коже не сравнится с холодом в его костях, когда он вспоминает, зачем вообще нырнул в воду. Она там, внизу. Где-то, зажатая руками, она потерялась в темноте, где нет воздуха.       Теперь он дрожит, в его сердце идет борьба. Она не реальна. Это сон. Она вернется в следующий раз. Он может уйти. Он может проснуться и оставить ее без последствий. Но ей страшно. Она одна. Ей нужен кто-то, кто спасет ее от рук, которые уже уничтожили его. Они не могут причинить боль и ей. Не после того, что они отняли у него. Его рассудок. Его безопасность. Его спокойствие. Она не настоящая, но она стала для него всем этим. Крошечные частички себя, которые никогда не видели света с тех пор, как его забрали. Руки еще не уничтожили эти фрагменты, но они уже в пределах досягаемости. Здесь, в этом сне с ней, это единственное место, где он знает хоть что-то о себе. Он не может потерять ее из-за них.       Прежде чем он успевает подумать, прежде чем он успевает вздрогнуть и броситься к берегу, он снова оказывается в воде. Сильный и уверенный, он пробирается сквозь нее, погружаясь все глубже и глубже в поисках ее. Одна рука поднимается из глубины, он отклоняется в сторону, нанося удар ногой. Рука барахтается и он продолжает путь. Где она?       Что-то красное мелькнуло на краю его зрения, покачиваясь на месте, он ищет ее. Вот. Она слишком слабая и бледная, но она там - медленно погружается все глубже и глубже. Он бросается к ней, протягивая руки.       В тот момент, когда его теплая кожа сталкивается с ее холодной, руки наносят удар. Они поднимаются снизу, они приближаются, но он уже притянул ее к своей груди и поднимается вверх. Каждое движение мощное, напоминающее о том, кем он когда-то был. Он спасет ее. Он спасет себя. Даже если это все, что он может сделать.       С криком прорвав поверхность, он находит опору на дне озера. Бежит, прижимая ее к себе, он оставляет адскую воду позади.       Колени погружаются в песок. Он укладывает ее. Даже в мерцающем звездном свете она бледна и неподвижна. Ее кожа почти прозрачная, голубые вены паутинкой расползаются по телу. Волосы, ее прекрасные волосы цвета вина, рассыпались, словно она изображена на картинах богов в храмах, которые он видел в детстве.       Губы прижимаются к губам, но это не те нежные поцелуи, что были раньше. Это неистовые поцелуи, когда он втягивает воздух в ее легкие. Руки прижимаются к ее груди, но не для того, чтобы прикоснуться к ней, как он всегда мечтал. Давить. Давить. Дыши. Проклятье. Она не шевелится. Снова и снова он повторяет это, желая, чтобы свет, который он нашел в темноте, не погас. Только не она, только не она, только не она. Он не может потерять и ее.       Слеза, сначала одна, а затем другая, скатывается по его щеке. Она не просыпается. Звезды, освещающие это святое убежище, медленно гаснут в его отчаянии. Его движения становятся все более неистовыми. Дергаясь, как марионетка, подхваченная ветром, он продолжает татуировку, которую выбивает на ее груди. Давить. Давить. Вдох. Черт. Ей холодно - слишком холодно.       Он прижимается к ней, его голова покоится на ее груди, а руки обхватывают ее плечи. Крупные, тяжелые рыдания сотрясают его тело, когда он горюет о ее потере. Она не существует, но теперь она ушла. Не желая позволить ее телу стать еще холоднее, он растягивается над ней. Лицо на лицо, грудь на грудь, руки на руки. Он обнимает ее, отдавая ей все свое тепло.       Потеряв голову от горя, он не замечает шороха крыльев. Он не замечает тени, которая движется над ними. Он невосприимчив к тихому воркованию. Только когда он чувствует прикосновение крыла к своей щеке, он поднимает голову. Поднимает глаза. Рядом с ней стоит серебристый ястреб. Крупнее всех, кого он видел раньше, его размах крыльев по крайней мере равен длине его тела от кончика пальца до кончика пальца. Его перья сверкают и когда он наклоняет голову к ней, он видит острые зеленые глаза, усеянные серебром.       — Пожалуйста, - его голос ломается и трещит, и он не может заставить себя обратить внимание на то, что разговаривает с птицей. – Пожалуйста, помоги ей.       Ястреб качает головой, глядя сначала на него, потом на нее. Он опускается вниз, выщипывая перо из своей груди. Опустив перо ей на грудь, птица взлетает с пронзительным криком. Крылья бьются, отбрасывая его волосы с лица. Он смотрит, как птица улетает, пока не становится пятнышком на полуночном горизонте. Затем, медленно, боясь того, что он увидит, он смотрит вниз.       Перо, нежно-серое с серебристым блеском, сверкает в вечернем свете. Сначала он подумал, что это блеск звезд, но по мере того, как он растет, он понимает, что лопасти пера светятся, тускло, но все же светятся. С каждым его вдохом свечение усиливается, пока не становится сияющим как яркая звезда, и он вынужден отвести взгляд. Когда он отводит взгляд, перо погружается в затихающие выпуклости ее груди, сияние исчезает из виду.       Он смотрит. Дышит. Смотрит. Ничего не происходит. Тишина, нарастающая без ее голоса, становится какофоничной.       С тихим всхлипом он наклоняется вперед и в последний раз прижимается губами к ее губам. В последний раз он отдает ей воздух из своих легких. Отстранившись, он кладет голову ей на грудь. О, если бы этот сон был реальностью, и он мог бы провести свои дни, оплакивая ее. Но вместо этого наступит утро, и он проснется от ужаса, который прогонит все мысли об этом безмятежном убежище.       Первый вдох, который она делает - это шепот, похожий на хрип. Он почти не замечает его. Он уверен, что это просто его воздух выходит из ее легких. Второй вдох сильнее, и только после третьего он осмеливается надеяться, позволить себе подумать, что она может быть жива. Затем она встает, и задыхаясь выкашливает воду из легких. Он держит ее, помогает ей выпустить воду, и когда она смотрит на него в замешательстве, он крепко обнимает ее.       — Я думал, что потерял тебя.       — Разве можно потерять человека, которого не существует? - ее слова вырываются с трудом, ее голос охрип от путешествия под озером.       Он отстраняется и целует ее, прежде чем снова прижать к себе. Слишком тихо, чтобы кто-то, кроме нее, он прошептал:       – Если ты не настоящая, я не хочу, чтобы было что-то еще.